и Людмила

- Я уехала на дачу!

- Люда, подожди. Что случилось!

- Ничего. - Людмила  захлопнула входную дверь.

-Оленька, куда Люда ушла? - Николай Григорьевич отложил газету, и торопливо пошел к жене на кухню.

-На дачу уехала. Ты же слышал. - Ольга Федоровна cтояла у плиты и переворачивала котлеты на сковородке.

-Там же нечего покушать.

-Ну купит что-нибудь. Что она  - маленькая?

Оба замолчали, объединенные тоскливой тревогой за дочь.

"Люда - ненавижу это имя, самое бесцветное имя из всех", - Людмила  поехала на дачу на электричке. Она вспомнила как на своей свадьбе услышала как, ее тетка говорила про нее и Руслана: "Олюшка, прямо как у Пушкина: Руслан и Людмила!" Тогда Люда немного лояльно посмотрела на свое имя, оно, правда, не заискрилось, но как-то блеснуло.

Руслан...рыженький, аккуратненький Русланчик. Он был переводчиком. На ночь Людмила слушала Бернса в подлиннике, под гитару он пел старинные английские баллады. Главное условие Русланчика за такое роскошество было - правильно стоящая зубная щетка в стакане, именно, справа. Вот эта зубная щетка не давала Люде покоя. Однажды, она схватила зубную драгоценность Руслана и со всей своей женской тоскующей силой швырнула в него. Он округлил глаза, молча собрал чемодан и ушел. Зубная щетка осталась лежать на полу, Люда долго смотрела на нее и, казалось, задавала этой причине разлада вопрос: "Зачем выгнала? Чем ей так не угодил?"

-Это все потому, что детей во время не завели? Раз поженились, значит, сразу должны завести детей. - причитала Ольга Федоровна.
Как теща не упрашивала Руслана вернуться, он был непреклонен. А Люда была уверена, что повторит судьбу зубной щетки.
Развод произошел  быстро.

С Андреем она познакомилась благодаря своей тете. Та переживала за неудачно начавшуюся судьбу племяницы и нашла подходящего жениха. Андрей был по-проще Руслана - простой  инженер, внешне тоже ничем не примечателен, но очень заботлив.

-Людочка, какое красивое имя! - восхищался он.

Андрей слушал диско, вспоминал свои юношеские годы и слезы наворачивались у него на глаза.
Утром, когда Люда еще спала, Андрей готовил завтрак, обед и ужин. После утренней трапезы они шли гулять в ближайший парк. Он восхищался небом, деревьями, проходящими девушками. Девушки его восхищали более всего.

-Слушай, давай обойдемся без свадьбы, - говорила Люда, - Мне уже 25, тебе 28.

-Людочка! Ну как же, голубка моя, я так хочу видеть тебя в подвенечном платье!

-Не называй меня Людочкой!

-Хорошо, птичка моя!

-И птичкой не называй меня, - шипела Люда.

На свадьбе они танцевали вальс из фильма "Мой ласковый и нежный зверь", ей вдруг, тоскливо вспомнились английские баллады, но призрак зубной щетки стер ностальгические нотки.
Кепочка, которую он снимал только жарким летом, с успехом заменила зубную щетку.

-Мама, ну какие дети?, - почти кричала Людмила.
-А зачем тогда замуж выходила?,- Ольга Федоровна не могла сдержать слез.
"Действительно, зачем? Только чтобы  на вопрос: замужем ли Вы?, ответить "Да",- думала Люда.

Вечеринка на работе в честь Нового Года началась как обычно с поздравления директора.
Андрей заботливо накладывал в тарелки салатики ближайшим дамам. Сентиментальные дамы в почтенном возрасте были в восторге от Людмилиного мужа.
Танцы.
-Можно пригласить Вашу даму?
Она растворилась в его глазах и улыбке.
-Это твой муж?
"Когда мы перешли на "ты"? Неважно...

-Андрюша, птичка моя, да не любила я тебя никогда!

И кепочка полетела вслед зубной щетке.

Какая красивая пара! - раздавалось вслед.

Официантки "мерили взглядом" Людмилу и не могли оторвать взгляд от Макса.

"Сегодня будет синий день!", - говорила Люда неоткрывая глаз.

-Ах, синий?,- Макс вставал с кровати, шел на кухню и приносил дымящийся кофе в синих чашках.

Людмила быстро накрывала кровать синим покрывалом, надевала синий халат и включала......

-Cегодня будет .....

-Люд, слушай, я хочу ребенка?

-Какой ребенок? Мне только 30 лет.

Макс ничего не ответил. Он также был внимателен, только стал возвращаться позже обычного и во взгляде появилось равнодушие.
Ну не хотела она делить его с кем-то еще, даже пусть это был ее собственный ребенок, она не хотела жертвовать сине-желто-красно-зелеными днями.
После того, как он очередной раз задержался, она вцепилась в его роскошную шевелюру. Он  взвыл. Это только прибавило восхищения от случившегося, Людмила опомнилась только после пощечины.

С цветными днями было покончено.

 При приближении к ее станции, людей становилось все меньше, и от этого острее ощущалось одиночество. Заснеженная безлюдная станция встретила Люду.

Как там у Гоголя: "Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмина, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча..."

Людмила шла по безлюдным улицам поселка. Она зашла к своей соседке, Галине Николаевне.

-Что случилось?- встревоженно спросила та.

-Ничего, просто захотелось побыть одной. Вы хлеб и чай не одолжите?

-Господи! Да о чем ты спрашиваешь! Заходи, я накормлю тебя.

Галина Николаевна ставила на стол тарелки с картошкой и рыбой, кувшинчик с компотом.

-Тетя Галь, а Вам не хотелось никогда уйти от Вашего Владимира Ивановича.

-Господь с тобой, голубушка! Столько всего вместе пережито! Вот Бог не дал детишек. Это плохо. А так, кого еще лучше желать?! Тебе ведь надо тоже уже определиться, ведь не двадцать лет.

Люда молча ела. Потом засобиралась к себе на дачу. Как Галина Николаевна ни уговаривала ее остаться, как ни пугала холодом, что дом долго не прогреется, Людмила ушла.

На даче она затопила печь, надела старую шубу, забралась на кровать и "дала волю" слезам.
Сколько можно искать свою судьбу без зубной щетки, кепочки, претензий? Неужели все вот так закончится, и она останется одна. Неужели она уже приближается к пресловутому среднему возрасту без мужа, семьи, с работой бухгалтера. Почему не дано ей создать такой же уют, как у родителей, у Галины Николаевны? Что не так?

Она не заметила, как заснула. Во сне она по-детски всхлипывала.

Ей снился бревенчатый дом, бегающие маленькие дети в белых рубашках с соломенными волосами; она, и какой-то призрачный образ мужчины. Но как ни вглядывалась она в лицо незнакомца, не могла вспомнить где она могла видеть его, и видела ли, вообще, когда-либо?