1. Опасный вирус

 
«Мой друг, замечательный художник-акварелист Анатолий Павлович Енник, написал первый из своей будущей повести «Синий конь приходит под утро, или Жили-были художники» рассказ «Человек с чёрным этюдником» о том, как главный герой, художник Александр (меня он выбрал прототипом), уехал на этюды в далёкие глухие места, где нет лампочек Ильича, а сплошные леса и болота, встретил в лесу русалку, привёл её домой, стал писать, женился на ней и с пленэра уже не вернулся. Рассказ он посвятил мне, прочитав его накануне моего отъезда в Псков. Вскоре сочинённая им история случилась со мной, стала моей собственной жизнью. Русалка и «ненаглядная певунья» стала моей женой, а тема русалок стала главной темой...» (А. Оболенский. «Эффект солнца»).

http://www.vechorka.ru/gazeta/?b=view&articleID=18169


   Сколько нам было? Лет семь-восемь, не больше, а знали все. Даже откуда дети берутся, выяснили - в обычной школе на переменках. В художественной не до переменок – работали увлеченно.
   Федор Тихонович Гандин, поглаживая бородку, читал Пушкина нараспев:

    Пришел невод с одною рыбкою,
    С непростою рыбкою, золотою…

   - Композицию можно осовременить, - подсказывал, - представьте рыбалку в наши дни.

    Санька Подмалевич осовременил деда спиннингом. Удилище вырастало у рыбака где-то из-под промежности. Вцепившись в орудие обеими руками, старче даже корпусом назад подался.

   - Ты что, придурок, такой крюк только в акулу втыкают! - озвучивал Колька Грушин композицию.
 
  Алка Данилова при этом противно хихикала.
 
  Санька обиделся, взял ее ведерко, в котором кисти полощут, и окатил Грушина водой. Насквозь брюки промочил от пояса до ботинок. Еще и дразнился из-за баррикады мольбертов:

  - А у тебя дождевой пузырь протекает!

  - С ума спрыгнул, да? - бушевал Грушин, размахивая шваброй. - Щас как трахну!
 
  - Малевич, за родителями! - прервал битву учитель. - А ты, - на Кольку, - домой сушиться!
 
  - Не Малевич, а Подмалевич, - псевдоним Саньке страшно не нравился.
  А был декабрь, тоскливый и бесснежный. К вечеру под ногами хрустели подмороженные лужи, и Грушин простыл; всю неделю отсутствовал.

 - Штаны сушит, - отвечал за него Санька на перекличке.
 
  Подмалевич мучился угрызениями совести, но недолго. Нащупал на голове шишку от швабры, и перестал угрызаться.
 
  - Он вам записку передал, - протянула Алка клочок бумаги.

  Покажи нам ту депешу сегодня - свихнулись бы. Написано печатными буквами, что «П», что «Л» - не отличишь: «СКАЖИТЕ ТИХОНЫЧУ, ЧТО СКОРО ВЫЙДУ. У МЕНЯ ЕСТЬ ОПАСНЫЙ ВИРУС - ТРИППЕР. ПРИХОДИТЕ, ПОКАЖУ». Прочти мы правильно - «триллер», все равно бы насмерть перепугались. Вирус опасный - вот что главное. Непонятно было, и зачем приглашал, заразить, что ли?

   Подмалевич, в глубоком раздумье, почесал за ухом и громко, на весь класс, выкрикнул:
 
  - Федор Тихонович, а что такое «триппер»?
 
  Учитель чуть бородой не подавился; глаза черными квадратами сделались:
 
  - Малевич, тебе-то он зачем?
 
  - Мне без разницы. Это Грушин заболел, простыл, наверное. А он опасный?
 
  - Венерический! - у Федора Тихоновича даже голос просел.
 
  - Ого! - мы все, как по команде, к Венере гипсовой повернулись. Тетка как тетка - голая, правда. Других у нас и не держали. Рук не было - это настораживало.
 
  - Она тоже болела?
 
  - С нее все и началось...
 
  - А что, от этого руки отваливаются? - докучал вопросами Санька.
  - Не только руки, все отвалиться может, - поведал Тихонович, а сам далеко-далеко мыслями отъехал - молодость, наверно, вспоминал.
 
  - Кранты! Теперь Колян помрет, - заключил Подмалевич, - по частям.
 
  - Рисуйте, рисуйте, - безвольный голос у Гандина, усталый.
 
  - Тише ты! - цыкнул я на Саньку, а сам вслух размышляю: - Интересно, откуда у Кольки опасный вирус?
И тут Алка Данилова заявляет:
 
  - Это я ему дала!

  Конечно же, видеокассету имела в виду, но учителю откуда было знать?

  - Ты? - удивились. Нам вирус представлялся большим зеленым тараканом. - Зачем?

  - Просил очень. Мне, говорит, только одну ночь, я на всю жизнь запомню, - откровенничала Данилова, в то время как Федор Тихонович все больше и больше за столом скукоживался. - А мне что, жалко, что ли? - Что правда, то правда - жадиной Алка отродясь не была. - Хотите, и вам дам? - расщедрилась.

  - Нет уж, обойдемся, - отклонил Санька заманчивое предложение. - А у тебя он откуда?
 
  - Папа принес. Ему тоже тетенька дала - начальница, прям на работе. Наградила, вот! И дядь Мишу хорошо наградили. Теть Вера так маме и сказала: «Нам только этого не хватало». Теперь у них все есть, - порадовалась Алка за друзей семьи, - и дача, и машина, и грибочек...
 
  - Какой еще грибочек? - Сашкина кисть зависла над палитрой.
 
  - Который у дядь Миши на голове вырос. Он у него то встает, то падает, а дядь Миша опять подхватывает и теть Вере приносит. Жарить. Теперь теть Вера после работы никуда не залетает, а сразу - домой. Потому что дядь Миша жарить не способен.
Подмалевич уставился на разносчицу инфекции как на чокнутую и постучал себя по лбу:
 
  - Раскудахталась, пустомеля! Кисточку перестань сосать!
  - Я не сосу!
 
  - Не ври! Только что на пол уронила и тут же - в рот!
 
  - Я в рот не беру, неправда! - хлопала Данилова ресницами, а у самой губы в гуаши - до самых ушей.
 
  Федор Тихонович как-то странно подергиваться стал, бородка тряслась, как при ознобе:
 
  - Малевич! Закрась дедушке джинсы, пожалуйста...
 
  Сашка недовольно засопел и принялся раскрашивать деду штаны. Цвет получался грязно-черным.
 
  - Надоели мне эти черные, - признался Санька, не только о дедовых, о своих джинсах тоже. - Достали! Знаешь, как они мне там натерли?
 
  - Ты же их раньше любил.
 
  - Черные больше мамке нравятся, а мне - голубые, - Подмалевич покосился на Гандина и ахнул:
 
  - Смотри, у Тихоныча борода седеет...
 
  - Малевич! - взмолился учитель. - Потом поделишься ориентацией... в цвете. Рисуй молча!

  - Малевич, Малевич, - бубнил Санька. - Лучше бы ведерки новые купил вместо дырявых. Вон уже - коленки мокрые. Данилова, у тебя еще не течет?
 
  - Чуть-чуть, только начинается. Я себя обезопасила, - на фартук показывает, - предохраняюсь. - Высунув язык, Алка положила последний мазок и встала, чтобы воду вылить:
 
  - Все, я кончила!..
 
  - Кое-кто еще раньше кончил, - разозлился Сашка, - и не встает. Толян, а у тебя как? Еще не капает?
 
  Я поднял ведерко. С донышка просочилась вода и попала на брюки.
 
  - Ну вот, и у меня закапало! Вся ширинка мокрая... - я сильно, расстроился. - Все! Конец... теперь как у Грушина будет, - наверно слишком громко сказал, иначе с чего бы вдруг Федор Тихонович сквозь мольберты в учительскую помчался? Нервный стал.
 
  - Акселераты!.. - паникует. - Эпидемия!..

  И еще что-то. Я этих слов тоже не знал.
А в учительской гвалт поднялся!.. Все вируса перепугались.


  Дома у Сашки мы отковыряли в медицинском справочнике все о зловещей болячке, только мало что поняли.
 
  - Вот, нашел, - обрадовался Подмалевич, - «или гонорея», написано.
 
  - Это в носу...
 
  - В носу - геморрой! - Сашка был умный-преумный.
 
  - Нет, Сань, давай что-нибудь одно. Сразу две болезни у Грушина организм не выдержит.
 
  - Это страна так называется, - пояснил «энциклопедист». - Гонорея - между Гонкоком и Кореей находится, оттуда и пошло. Ты дальше читай. Видишь: «половым путем» передается. Алка на пол кисти роняет? Роняет. В рот потом берет? Берет. В ведерке моет? Моет. А я эту воду - на Кольку... - логическая цепь была безупречна. - Алка - гадюка, - добавил Подмалевич последнее звено и, посмотрев на меня подозрительно, спросил: - Ты не знаешь, ее последнее время никто не целовал?
 
  - Ты что, сдурел? У нее же сопли! Да я лучше на войну куда-нибудь пойду.
 
  - Колька тоже не мог, - себя Санька ставил вне подозрения. - Все правильно - воздушно-половым. Ладно, пойдем посмотрим, что от Коляна осталось.
 
  - А, дружки пришли, - недобро встретила нас тетя Рая. - Проходите, сейчас чаю принесу, - и, глянув на Подмалевича, успокоила:
 
  - Не бойся, не оболью.
  - Ну, на что жалуешься, Колек? - сходу приступил Санька к медосмотру. - Какого цвета моча? - на дальтонизм тестировал. - Рези при мочеиспускании есть?
 
  - Маленько есть, - застеснялся Грушин. - Чуть-чуть здесь, - глаза опустил.
 
  - Ясно. Не кашляет?
 
  - Кто? - Грушин на всякий случай под одеяло заглянул. - Доктор сказал, это цистит - я пузырь простудил.
 
 Но Санька в диагноз коллеги не поверил и открыл другу всю правду:
 
  - Это триппер, Коля!.. (У Колькиной мамы чайник из рук выпал.) Все из-за Алки, она когда в рот берет... (Тетя Рая присела на пол.)... кисточку с пола...
 
  - Вы где нахватались такого? - тетя Рая бледной стала.
 
  - Он сам написал, - «эпикриз» Колькин протягиваю. - Да вы не волнуйтесь, это сейчас легко лечится.
 
  - Я же вылечился! - вспомнил Санька прошлогодний грипп. - У меня точно такой был - гонококский.
 
  - Может, гонконгский?.. - со слабой надеждой переспросила тетя Рая.
 
  - Ну да! Возле Кореи... - Санька собрался накрошить салат из медицины с географией, но Грушин перебил:
 
  - Ма, давай я прочитаю, у тебя руки трусятся... Все правильно, - подтвердил - триллер, на видеокассете так и написано. Там и стрелялки, и ужастики, и эта... ну, любовь в общем. «Опасный вирус» называется - марсиане завезли. У людей и руки отваливаются, и носы. Хотите - покажу?
 
  И правда, смешной видак был. Мы так смеялись! Больше от радости, конечно, что Колян теперь не помрет. И Федор Тихонович смеялся, когда ему все рассказали. Просто «закатяшился» - Сашка так выражается. Укрыл голову журналом и всхрюкивает со стоном:
 
  - Триллер! - и - «Хрю!» - потом пауза и снова: - «Хрю!»
 
  - Федор Тихонович, - постучал Санька по журналу.
 
  - Входи, хрю, Малевич!
 
  - А можно я композицию назову «Подцепил»?
 
  - Можно!!! - простонал Федор Тихонович и опять всхрюкнул.
 

   Сколько нам тогда было? Лет семь-восемь, не больше. Краски казались чище, чуточку ярче и умели по-детски нам улыбаться.