Полевое торнадо в черном сюртуке

Захотелось поговорить о Чехове, который одиноким укором возвышается в нашей литературе, так и неразгаданный. Тему мне не охватить: просто сформулирую нечто, что мне представилось актуальным. Это даже не очерк, а так - словно отрывок сна в беспокойную ночь.

Встречаются такие аномалии: молодящиеся старики-пижоны и невзрачные старцы неопределенного возраста.

Первые градацию своих лет исчисляют так: очень молодой человек, молодой человек, немолодой человек, очень немолодой человек, но всегда утверждают, что молоды-де душой, а это и есть главное, потому что человеку столько лет, на сколько он себя чувствует – неважно, мужчина он или женщина, и хотели бы жить вечно: подайте им эликсир молодости или, на худой конец, общение с малолетками, чтобы энергетически подпитываться. Зачастую ненасытность свою они принимают за молодость души. Их отличительный признак: они не любят Чехова.

Вторые и в отрочестве держатся особняком, т.к. их самоощущение не совпадает с возрастом и им не интересны игры товарищей, они чураются или стесняются «простых радостей», видя в этом что-то слишком простое и доступное, какое-то общее место, не совпадающее с их понятиями о назначении; и только в старости, если им каким-то чудом удастся до нее дожить, они достигают своего возраста и чувствуют себя неплохо; но при этом нередко боготворят своих нормальных товарищей, которым понятны простые радости жизни, и сложным образом с ними энергетически взаимодействуют. Любят ли они Чехова, не знаю, но для него они были излюбленными героями - те, кто мнит себя старше своих лет, которые с готовностью проиграли жизнь и заняты другим. Они зачастую кажутся инфантильными в силу своей удаленности и неотмирности. Это почитатели Эпиктета и Марка Аврелия, находящие удовольствие в атеистическом опровержении прелести существования, в тяге к небытию. Небытие наиболее желанно для чистого разума - высшая его цель, и это можно строго доказать. Это и есть истинное кредо Чехова, около которого он постоянно водит читателя.

Персонажи Чехова, которым, скажем, лет под сорок или около того, считают себя стариками. Это мотивация не искать обыденного счастья. Или искать его, но только не всерьез, а заведомо с аффектированной насмешкой над этим жестом, причем в глубине души запрятана интимнейшая тоска по «Мисюсь». Любит он изображать и вовсе юных старичков, мальчиков и девочек, которые, так сказать, не живут. У Сологуба тоже есть эти «лунные дети». Я почему-то тоже всегда считал себя старым, старшим, с конченной земной жизнью, но, тем не менее, с глубоко запрятанной надеждой на преображение мира, неясно где и как. То ли принцип звездолета открою и улечу, то ли усну и не проснусь, оказавшись где-то в очень хорошем месте, где все совсем по-другому.

И Черный монах мне тоже попадался, высокий, похожий на Чехова. Страшновато мне стало, но так и быть, расскажу. Шли мы как-то в начале августа по краю большого поля, возле леса. Ни ветерка. Вдруг видим – быстро, бесшумно, как во сне, пронесся пылевой столб до угла поля, опустился недалеко от нас и взвился ввысь, что-то прихватив, словно коршун добычу. Встревожено прошептала листва: «Избегай молодящихся стариков, ибо ненасытны они. Не доверяй им сокровенных мыслей, ибо в тайне завистливы. Не поворачивайся к ним спиной, ибо предадут за грош, если увидят, что ничего им за это не будет, потому что их ненасытные утробы верят, что жизни и еды никогда не бывает много, но поглотит их утроба, большая чем они сами».

Что будет с другими, мне не сказали. Ничего, наверное, не будет.