Люди крыш

Дорогие читатели, не стоит путать это произведение с романом "Люди крыш", изданным на бумаге. Перед вами рассказ. В отличие от книги он для взрослых, а не для подростков. Поэтому не нужно удивляться, если вы обнаружите здесь сцены... гммм... эротического характера. 

В середине сентября я почувствовала, что живу в стеклянной банке. Самой обычной, трехлитровой. В таких солят огурцы и держат хомячков. Я ходила по кругу, касаясь ладонью гладкой стенки, и мучилась от мутной тоски по огромному миру за ее пределами. Если бы не эта тоска, мне никогда не пришло бы в голову принять его приглашение.
Мы познакомились в очереди в сберкассу. Он возвышался смотровой башней над беспокойным морем старушек, теребящих в руках квартирные квитанции. Внимательно разглядывал мою подростковую шапку-колпак с красной кисточкой и улыбался правым уголком губ. Даже не знаю, что заставило меня ему кивнуть. Наверное, эта странная улыбка, которая преображала только пол-лица, оставляя вторую половину совершенно равнодушной.
Так или иначе, я почувствовала в нем что-то знакомое. Почти родное. Словно встретила бывшего поклонника из параллельного класса. Только  вряд ли мы могли учиться вместе. Ему, наверняка, не больше двадцати трех, а мне – почти тридцать. Почти тридцать и в моей стеклянной банке есть все, что надо для счастья: муж, сын, в меру скучная работа и  недавно отремонтированная квартира.
- Привет, – он легко раздвинул бабушек, разделявших нас. – Что ты думаешь о прогулках по крышам?
- Простите? – смысл вопроса дошел не сразу, а когда дошел, я почувствовала разочарование – мальчик хочет казаться оригинальным. – Какие еще крыши?
- Ночные. Я собираюсь сегодня прогуляться. Хочешь со мной?
Неожиданно я поняла, что ошиблась с возрастом. Разглядела седые волоски в лохматой  шевелюре, веер морщинок на щеках, тени под глазами. Нет, не мальчик. Возможно, мой ровесник. Или даже старше.
- Хочу.
- Тогда до вечера. В двадцать два, ноль, ноль я буду ждать возле твоего подъезда.
Сказал, вышел из очереди и исчез за тяжелой дверью банка. Наверное, пошутил.
***
Когда стрелка часов на кухонной стене вплотную подобралась к десяти, я вспомнила, что не вынесла мусор. Зловонный пакет показался мне вполне невинным поводом проверить, не ждет ли на улице человек с кривой улыбкой. Хотя, откуда ему знать мой адрес?
Но проходя мимо зеркала, я все-таки расчесала кудри и даже подмигнула отражению, повторяя про себя мантру: «улыбка - лучший макияж». Потом натянула кроссовки, крикнула Ваське, чтобы оторвал попу от компьютера и закрыл за мной дверь, а сама полетела на свидание с мусорными контейнерами.
На улице пахло осенними кострами и листопадом. Сентябрь выдался теплым, поэтому  воздух казался густым, даже масляным, от переполнявших его ароматов. Конечно, никто меня у подъезда не ждал. Я выбросила пакет и с облегчением подумала, что романтическая прогулка была бы сейчас некстати – от рук разило помойным ведром. 
Но если честно, жалко. Хоть какой-то шанс выглянуть из своей банки и попробовать другой, неправильной жизни. Влюбиться, сбежать из дома и умереть от чахотки на чужбине. Интересно, почему я так отчаянно хандрю? Неужели все дело в осени? Или в грядущем юбилее, будь он не ладен? Раскупоривать четвертый десяток отчаянно не хотелось.
- Молодец, правильно оделась! То, что надо для крыш.
Он стоял в тени дворового клена. Свет фонаря, проходил сквозь листву и превращался в серую стаю летучих мышей на асфальте. Мой новый знакомый был почти неразличим в их легком движении.
- Как вы узнали, где я живу? – в груди шевельнулось беспокойство – выходит, он следил за мной. Кажется, я имею дело с психом.
- Увидел тебя с крыши. Потом встретил в банке. Случайно, - он шагнул на ярко освященный пятачок перед подъездом. – Идем?
Нет, не псих. Я бы почувствовала. Снова возникло странное ощущение родства. Мне захотелось шепнуть: «Мы с тобой одной крови – ты и я», а потом понаблюдать за выражением его лица.
- Я не могу!
- Почему?
- У меня руки грязные. Помойкой пахнут.
-  Обещаю их не нюхать.
- А почему Вы со мной на «ты»? - не то, чтобы меня это сильно раздражало, просто требовало разъяснения.
- А почему ты на «вы»? Мы же с тобой одной крови…
Я растерялась. Неужели, сама не заметила, как сказала «пароль джунглей» вслух? Но уточнять не решилась - молча пошла следом, стараясь не отставать. Это было трудно. Он двигался быстро, по-кошачьи вытянув шею вперед. Словно не шел, а скользил над землей по невидимому слою льда.
- Нам сюда.
- Думаешь, пустят?
Мы остановились возле подъезда элитного жилого комплекса через дорогу от моего дома. Не говоря ни слова, новый знакомый толкнул дверь и потянул меня за рукав в гулкое нутро подъезда. Проходя мимо пожилой дамы, которая из-за низкой перегородки сверлила взглядом всех имевших смелость шагнуть на территорию многоквартирного «эдэма», он кивнул. Дама в ответ качнула головой с достоинством каменного сфинкса.   
- Ты здесь живешь?
- Нет. Здесь начинается Дорога.
- Какая дорога?
- Увидишь.
Мы пошли по лестнице. Кажется, лифт не работал, но я не сильно расстроилась – никогда не страдала отдышкой. К тому же меня ждал сюрприз – самое настоящее пианино.  Не новый, но, судя по солидному виду, дорогой инструмент тускло  мерцал полированным боком на просторной площадке третьего этажа.
- А это еще зачем?
-  На нем иногда дядя Веня играет, - бросил мой спутник через плечо. – Вениамин Петрович. Хороший мужик. Талантливый. Когда-то в музучилище преподавал, а теперь спился совсем. Работает электриком в конторе, которая обслуживает этот комплекс, – он остановился и плавным движением указал на обшитую дубом дверь. – Вон в той квартире живет владелец сети супермаркетов. Это его инструмент. Вернее, его сына. Одаренный был мальчишка. Умер в прошлом году. От лейкоза. Отец хотел продать пианино, но не смог. Поставил здесь, чтобы на нем дядя Веня играл. Вроде как последняя связь с сыном.
Мой взгляд вслед за его рукой переместился на фотографию в черной рамке на стене. Что-то кольнуло в груди.
- Как на Ваську похож! Только постарше чуть-чуть.
Мой новый знакомый неожиданно остановился и посмотрел на меня с видом психиатра, заподозрившего у своего пациента редкий вид шизофрении.
- Ты хорошо видишь, что на этой фотографии? 
- Ну да.
- И надпись можешь прочитать?
- Могу. «Саша. 2009 год». А в чем дело?
- Дело в том, что во всем подъезде кроме первого этажа нет света. Электрика сбоит, а дядя Веня опять в отрубе. Ты видишь в темноте?
- Я? Нет… Вернее, не знаю… Не задумывалась. - Мне внезапно стало неуютно под его взглядом. Надо же было притащиться в чужой подъезд с незнакомым мужиком! Вон, какие у него глаза чернющие! Точно  дырки в стене. Лицо худое, волосы как воронье гнездо – торчат в разные стороны, только правый уголок рта подрагивает. – А что?
- Ничего. Очень полезная способность.
Размышляя над своим нечаянно обнаруженным даром и причиной, которая заставила меня отправиться в сомнительное путешествие с незнакомцем, я не заметила, как оказалась возле решетчатой двери, ведущей на чердак. Лязг замка, запах пыли, и в лицо ударил тугой воздух сентябрьской ночи.
***
Я не помню, когда в последний раз вот так, стоя на крыше, смотрела на ночной город. Наверное, никогда. Иначе не смогла бы забыть эту острую эйфорию с легким привкусом тоски по другой, такой возможной, но не случившейся жизни. Передо мной лежал город, опоясанный ожерельем огней, прекрасный, как рождественская елка в витрине магазинчика в сердце Старого света. Задержав дыхание, я любовалась подсвеченными башенками новостроек, оранжевыми лентами бульваров  и нежно-сиреневым небом, впитавшим в себя свет ночных улиц. Господи, как чудесно! Аж плакать хочется! Или читать стихи нараспев!
- Ты почувствовала, да? – его дыхание коснулось моего уха.
Я заставила себя оторваться от лежавшей внизу гигантской коробки с елочной гирляндой и взглянуть на своего спутника. Он стоял совсем рядом, скрестив на груди руки, и смотрел на город чуть затуманенным взором.
- Ты часто здесь бываешь?
- Каждую ночь. И каждый раз чувствую Это.
- Это?
- Счастье. Максимальной концентрации. Кто-то переживает его во время оргазма, кто-то – прыгая с парашютом или давя на газ автомобиля. Такие как я и ты - глядя с высоты на ночной город.
Дальше шли молча.  Сначала - по крыше жилого комплекса, поднимаясь пожарными лестницами от секции к секции, потом пересекли остекленную галерею, и оказались на крыше соседнего дома.
- Надо же, я и не знала, что тут есть проход!
-  Думаю, ты вообще мало знаешь о своем городе! – усмехнулся мой спутник. - Не обижайся, после пятнадцати лет люди редко смотрят вверх. А если случайно и замечают что-то необычное, то считают глупым лезть и разбираться: некогда, не по пути, лень… Мы все живем в туннелях с толстыми стенками – выход за их пределы требует слишком много усилий.
Через пять минут я поняла, что значит «заметить необычное». Это была железная решетка с грубо приваренными перилами. Она связывала непрочной нитью нашу крышу с соседней многоэтажкой. Я ощутила неприятную пустоту чуть ниже солнечного сплетения.
- Идем! Тут все надежно. Сам делал.
- Как сам? – его слова меня не успокоили, - Чем?
- Руками и сварочным аппаратом, - он ловко перемахнул через ограждение и спустя несколько секунд оказался по другую сторону пропасти.
Я никогда не жаловалась на недостаток храбрости или избыток рассудительности. В таких ситуациях главное не ждать, не готовить себя. Несколько шагов по хлипкому мостику, небольшое усилие, чтобы придушить разыгравшееся воображение, и я спрыгнула на мягкий рубероид рядом со своим спутником. Похоже, он не удивился. Видимо, считал такие цирковые трюки для тридцатилетних женщин обычным делом. Как борщ сварить. Едва заметно улыбнулся и пошел дальше.
Это было не последнее испытание. Мы миновали еще несколько «висячих мостов», которые выглядели немногим надежнее первого. На перилах каждого из них тускло мерцали неоновые фонарики - кто-то постарался сделать маршрут как можно безопаснее. Но куда сильнее мостов меня заинтересовал символ, все время попадавшийся на чердачных стенах построек - изломанная линия, вписанная в круг. Она напоминала одновременно силуэт крыла летучей мыши и профиль кошачьей морды. Эта эмблема, нанесенная, по-видимому, с помощью черного баллончика и трафарета, словно хлебные крошки Мальчика-с-пальчика, отмечала все повороты, не давая сбиться с пути даже такому неофиту, как я.
- Это и есть дорога?
- Да. Она соединяет шестнадцать домов – одна из самых длинных.
- А существуют и другие?
- Конечно. Весь город опутывают десятки подобных маршрутов. В центре проще – там здания стоят впритык друг к другу, зато крыши покатые – не побегаешь. Да и на верхних этажах каждый шаг слышно. Чуть что, пенсионеры милицию вызывают. А здесь красота – свобода! «Пляши, свищи, кричи – никто тебе ни-ни».
- Я знаю, откуда эта цитата.
- Я тоже.
Мы остановились, внимательно разглядывая друг друга. Словно только что встретились.
- Как тебя зовут? – наконец спросила я.
- Серый.
- Сергей?
- Нет, Серый. А тебя?
- Лис.
- Алиса?
- Нет, Лис.
- Мы пришли. – Он осторожно сжал мое запястье, чем вызвал лавину мурашек от затылка к пояснице. Перед нами  открылось что-то вроде беседки под круглым куполом, напоминавшим маковку мечети, - Это мое убежище. Входи.
В круглом помещении - метра три в диаметре - стоял низкий столик с  потрескавшейся полировкой и  пара плетеных кресел. На подоконниках арочных окон без стекол сонно курлыкали голуби. За ними открывался сказочный вид на городскую набережную. Мое дыхание вновь стало неровным, стоило лишь увидеть убегающие вдаль цепочки огней и подсвеченные купола церквушек. Я сделала шаг на середину Убежища и остановилась, заметив круг у себя под ногами. Он был аккуратно выведен белой краской на темном полу беседки. Его пересекала ломаная линия – толи крыло летучей мыши, толи кошачий профиль.
- Считай это моим гербом, - улыбнулся Серый, – Эмблема человека крыш.
- Он что-то значит?
- Только то, что я считаю ночь – лучшим временем суток. Хочешь чаю? - Не дождавшись ответа, Серый щелкнул кнопкой электрического чайника.
- Этот заколдованный замок ты тоже сам построил?
- Нет, он был в проекте. Я только электричество провел. Тебе с сахаром? – в моих руках очутилась щербатая кружка с хвостиком заварочного пакета. – Иногда мне кажется, что наши архитекторы поголовно участвуют в состязании по придумыванию таких вот «замков».  Наверстывают упущенное за годы панельного минимализма. Например, в Вене или Париже, где и так хватает архитектурных красот, все новостройки просты как термитники. Стены, окна, двери. Ни барельефов, ни мраморных вазонов. У нас все иначе. Лет через двадцать наши потомки будут ломать головы над солью фильма «Ирония судьбы».
- Чудовищна эклектика…
- Любой город – чудовищная эклектика, - он сел в соседнее кресло, подвинув его почти вплотную к моему, - Через полвека сегодняшнему хаосу придумают красивое название и объявят образцом архитектурного стиля начала третьего тысячелетия.
Я вдохнула его запах - мне померещились в нем пьяные нотки таежного багульника. Отхлебнула слишком крепкого на мой вкус чая. Не знаю, как это произошло. Целую вечность меня не целовал никто кроме мужа. Губы Серого были сухими, даже колючими. Кружка обжигала пальцы. Что-то спугнуло голубей. Они сорвались с места и замелькали серыми тенями за окнами Убежища.
- Хватит. Мне домой надо. Муж уже вернулся, и Ваське спать пора, - Боже, как глупо все вышло! Не знаю, хотела я этого или нет. Наверное, нет. Просто играла в свободную женщину. Или скорее – в девочку-подростка. Играла и слегка заигралась.
- Я провожу. – Он встал, взял у меня из рук чашку и поставил ее на пол. Кажется, ни капли не расстроился, - Не хотел тебя напрягать. Просто подумал: почему бы нет? Ошибся.
Путешествие назад походило на  бегство подростков, застигнутых родителями приятеля в разгар вечеринки. Мне было страшно неловко, поэтому я все время ускоряла шаг, чтобы ненароком не встретится взглядом со своим спутником. Наверное, он считал меня взбалмошной дурой. И был абсолютно прав. Дура и есть!
Впопыхах я первой влетела на висячий мост. По сравнению с другими он находился совсем не высоко, где-то на уровне пятого этажа. Мне было не до страха. Едва касаясь перил, я сделал пару шагов по шатким трубам, перекинутым через темную пропасть. Одна из них неожиданно провернулась под ногами. Край крыши соседнего дома дал крен, словно крыло самолета, закладывающего вираж. Перила исчезли, оставив под руками влажную пустоту.
Я поняла, что лечу навстречу серой асфальтовой ленте…

***
Фотографии отеля в средиземноморском стиле расплывались перед глазами. Ручка то и дело падала на пол, компьютер переставал видеть сеть, а я – слышать окружающих. Все потому, что в моей голове царил настоящий бардак.
- Так, посмотрим. Очень приличный отель, четыре звезды, первая линия. В номерах душ, кондиционер, wi-fi…
Женщина пост-бальзаковского возраста придирчиво разглядывала фотографии на моем мониторе. Она собиралась отправиться с мужем на Гоа. Сложно сказать, чем манил эту не молодую даму растаманский рай? Неужели, уроками камасутры? Нужно было сосредоточиться и найти правильный довод, чтобы поскорее заставить ее выбрать тур. Но сосредоточиться не получалось. Со вчерашнего вечера я мучительно пыталась найти объяснение всему случившемуся.
Итак, я отправляюсь с незнакомым мужиком гулять по крышам. Прогулка производит неизгладимое впечатление на мою измученную грядущим тридцатилетием душу. Я чувствую себя женщиной-кошкой вплоть до того момента, когда Серый пытается меня поцеловать. Тут на первый план выходит семейный долг, и женщина-кошка дает деру. А потом… потом…
- Але, вы меня слушаете? – клиентка раздраженно раздула ноздри.
- Да, простите. Есть еще один неплохой отель. Чуть южнее, но он немного дороже…
… а потом я навернулась с пятого этажа.
Еще в юности мне довелось посмотреть фильм «Плюмбум или опасная игра». В памяти из него остался один единственный кадр: девушка, падающая с крыши. Несколько секунд героиню показывали крупным планом на фоне проносящихся мимо окон. Потом я не раз представляла себя на ее месте. Зачем? Не знаю. Это стало навязчивой игрой воображения, прилипчивым образом, не желавшим оставить меня в покое. Раз за разом я переживала падение и вчера… Нет, вчера все было иначе. Земля внезапно показалась близкой и не страшной. Я вообразила, что нахожусь всего в паре метров от покрытой лиственными пятнами дорожки, перевернулась в воздухе, сгруппировалась и опомнилась только вниз у,на асфальте. Правая рука упиралась в его влажную поверхность.
Серый очутился рядом меньше чем через минуту.
- Что-нибудь болит? Руки? Ноги?
Странно, в его голосе я не обнаружила тревоги. Неужели, после неудачного поцелуя он мечтал избавиться от несостоявшейся подружки? Хотя, нет. Бережно, как больного ребенка, повернул меня к себе, осторожно ощупал гудевшие после приземления конечности.
- Вроде, все в порядке. Идти можешь? Или тебя донести?
- Нет! – мой голос походил на скрип велосипедного сиденья, - Сама. Ты видел, как я…
- Упала? Да. Но все обошлось – тебе повезло. Такое иногда случается.
Возле подъезда он взял меня за плечи и долго молчал, глядя на мое правое ухо. Потом сказал, что завтра будет снова ждать под кленом. Спросил, приду ли? Я ответила: «да», даже не подумав сделать паузу. Словно больше всего на свете хотела снова оказаться там, над ночным городом.

***
Общение с клиенткой подходило к концу. Надо признаться, безрезультатному. Неожиданно,  в дверях нашего турагентства возникла рыжая голова моего Васьки.
- Она тут! – громко сообщил он кому-то за спиной.
Над конопатой физиономией сына тут же появилось лицо мужа.
- Мы пришли тебя похитить. Ты согласна?
- Есть дадите?
- Дадим! 
- Тогда забирайте!
Время почти вплотную подобралось к обеду, и я решила, что имею полное право стать жертвой киднеппинга.
Через пять минут мы сидели в ближайшем кафе. Сын с мужем разглядывали меню, а я разглядывала их, таких непохожих друг на друга. Васька – узколицый, медноволосый, с россыпью бледных веснушек на щеках – мой портрет. От мужа только смешная привычка почесывать пальцем бровь. Будь я на месте Олега, обязательно усомнилась бы в своем отцовстве. Но он никогда ни в чем не сомневается. И проблемы выбора для него не существует. «Сначала покупаем стенку, потом – кухню, или наоборот?» «Сначала едем к морю!» «Тебе чаю или соку?» «Мне – тебя!» «В субботу на шашлыки или в кино?» «Прости, Лисенок, в субботу – работа». И в воскресенье тоже. И через неделю.
Сначала пропал отпуск, потом вечера и выходные. Олег шел к поставленной цели, но что это за цель, я могла только догадываться. Он воздвиг непроницаемую стену между собой на работе и собой дома. Вот только дома в его расписании очень скоро совсем не осталось, и мне пришлось учиться жить водиночку.
Олег уже два года возглавлял отдел автоматизации в филиале топливной компании – был компьютерным богом всех заправочных станций в области. Бизнес-структура его работодателей росла, как грибная колония в разгар осени: один проект сменял другой, планы становились все более наполеоновскими, и Олегу отводилась в них не последняя роль.  Он не просил меня потерпеть до лучших времен – его лучшие времена уже наступили. Муж был всем доволен и не понимал моего уныния.  Или притворялся, что не понимал.
- Надо ждать землетрясения? Я вижу тебя при свете дня, да еще в компании с Васькой? – Мне страшно не хотелось входить в образ сварливой жены. Поэтому, из-за отсутствия других вариантов приходилось оставаться собой – женщиной, которая когда-то сильно любила своего мужа. Когда-то? До последнего дня я не сомневалась, что продолжаю его любить.
- Ну, раз вечером нам не удалось поговорить…
- Это намек на мое позднее возвращение?
- Лис, давай не будем. Мы с Васькой хотим тебе сказать что-то важное.
- Да, мам! – сын наконец-то оторвался от выбора между мороженым с клубникой и мороженным с шоколадом – в отличие от отца он часто сомневался, - Мы едем с папой в Китай!
- Это шутка?
- Нет, мы ВСЕ едем в Китай! Понимаешь, втроем. На два года. Мне предложили там очень серьезное место в большом проекте. Ну и деньги.
- И ты согласился?
- Конечно! Я же не дурак от такого отказываться!
- То есть ты согласился прежде, чем поговорил со мной?
- Лис, я…
- Олег, а ты подумал, что я там буду делать? А Васька?
- Конечно, подумал. Я узнавал, там есть школа с русскими классами, а ты… Ну, в конце концов, сначала будет много забот по дому. Тебе не придется скучать.
- Как здорово, что ты все уже решил. 
Обед прошел в сумрачной атмосфере. Я размышляла над тем, чем китайская банка лучше российской, Олег сосредоточенно ел грибной суп, а Васька, чувствуя, что сюрприз не удался, разряжал обстановку. Как умел.
- Мам, а правда, что в Европе нет бездомных собак?
- Не знаю, я там не была.
- А я знаю! Читал. Они все в приютах. Оттуда их люди к себе домой забирают! – Васька торопливо запихивал за щеку палочки жареного картофеля. От вида его бледных ручек, выглядывающих из рукавов широкого свитера, и тонкой шеи, на которой пульсировала синяя жилка, мое сердце привычно сжалось. Какой же он худышка! Хотя, если вспомнить, во втором классе я была такой же, - Пап, а ты знаешь, что рентген на самом деле первым изобрел не Вильгельм Рентген, а Никола Тесла?
- Да, сын, я читал биографию Теслы сразу после тебя.
- Мам, а почему ты не можешь в Китае рисовать свои картины и продавать их?
Я едва не поперхнулась от этого вопроса. Продавать картины?!! Впрочем, возможно, именно в многолюдной Поднебесной удастся отыскать хотя бы с десяток человек, помешанных на той же теме, что и я – кицунэ.
Лет пять назад мне попала в руки книжка японских сказок. Одна из историй в ней рассказывала о демоне-лисице. Он, то оборачивался юной красоткой, то превращался в древнюю старуху, а то, вдруг, становился серебристой лисой с девятью хвостами, оставляя за собой разбитые сердца суровых самураев. Из прочитанной мною сказки выходило, что это очень могущественный и бесконечно несчастный демон, обреченный жить тысячу лет.
Кицунэ стала моим наваждением. Сначала я читала и смотрела все, что хоть как-то было с ней связано, потом собирала статуэтки волшебных лисичек и, наконец, начала рисовать. Впрочем, рисовала я и раньше.  Даже когда-то окончила художественную школу. Но впервые с тех пор перешла от случайных карандашных набросков к работе маслом.
Постепенно стены моей трехкомнатной квартиры заполнились небольшими полотнами. Каждое из них было ребусом, в котором среди сплетения ветвей, кружения снежинок и смешения следов на песке приходилось отыскивать кицунэ в обличье лисицы или женщины. Я никому не показывала их кроме друзей и никогда не пыталась продавать. Только дарила, сдаваясь перед натиском подруг, внезапно влюбившихся «вон в ту хорошенькую лисичку».
Я давно объяснила себе, почему именно этот японский демон пленил мое воображение. Просто мне тоже хотелось прожить сотни жизней, а не одну-единственную, и ту – в стеклянной банке.
- Правда, Лисенок, это хорошая идея! – поддержал сына муж.
- Ладно, ребят, я вас поняла. Давайте поговорим об этом вечером.
Мы еще несколько минут, молча, поглощали обед, пока Васька не умчался заказать себе сока. Тогда Олег решился спросить:
- Вчера что-то случилось?
- Нет. – Я почувствовала, как мой пульс участился, отреагировав на внезапно разбуженное чувство вины. – Совсем ничего.
- Лис, я видел, какая ты вернулась. Понимаешь, у нас никогда не было повода сомневаться друг в друге, а тут…
Я не позволила ему обсуждать опасную тему – сказала, что опаздываю на следующую встречу и сбежала, пока Васька не вернулся. Придя в офис, сразу проскользнула в туалет, закрыла дверь и застыла перед зеркалом, пытаясь привести нервы в порядок. Кто бы мог подумать, что угроза разоблачения так испугает меня! Хотя, что я такого сделала? Пару часиков погуляла по крышам с симпатичным парнем? А потом не дала себя поцеловать?  Ах, да, согласилась на еще одну встречу. Ну и в чем тут криминал? Ни в чем. Просто моя семейная жизнь впервые за долгие годы дала трещину.
Матовый светильник над зеркалом задрожал и погас. За дверью послышались возмущенные крики: «Электричество отключили! Опять авария!»
В отличие от большинства людей мир никогда не погружался для меня в полную темноту. До вчерашнего вечера казалось, что в этом нет ничего необычного. Вот и сейчас, стоя перед зеркалом, я прекрасно видела свое отражение. Странное отражение. Неправильное. Я приблизила лицо к стеклу, почти коснувшись его кончиком носа, и поняла причину своего недоумения. Радужки глаз пересекали вертикальные зрачки. Как у кошки. Или змеи.
***
До тридцати лет человек живет с ощущением альтернативности судьбы – могу налево пойти, могу направо, а потом бац  – приехали - только прямо. Без вариантов.  Вот она твоя колея, жесткая, как ортопедический корсет, захочешь – не свернешь.
Я и не пыталась сворачивать. Просто жизнь внезапно обрела втрое измерение – ночное. Каждый вечер в тени лысеющего клена меня ждал мой проводник в странный, ни на что не похожий мир крыш. Я наспех готовила ужин, проверяла Васькины уроки  и неслась исследовать очередную Дорогу.
Маршруты были разными. Одни пролегали в промышленных районах, где приходилась, прячась от сторожей, пробираться по плоским крышам заброшенных цехов, другие приводили на чердаки театров и мансарды дореволюционных построек. Постепенно я узнавала другой город со своими бульварами и площадями, памятниками и бомжатниками.
Однажды нам пришлось уносить ноги под выстрелы из мелкашки и матерную брань. В доме напротив жил безногий инвалид. Он разнообразил унылые дни, стреляя по шпионам, наблюдавшим за ним с крыш соседних домов. По словам Серого, договориться с сумасшедшим не было никаких шансов.
В другой раз мой проводник привел меня на крохотный пятачок  в гуще обшитых железом крыш старого города. Там, скрытая от чужих глаз, застыла сжатой пружиной статуя кошки из серого камня. Совсем небольшая – сантиметров семьдесят в высоту. Наверное ее притащили сюда из городского парка или студии какого-нибудь местного скульптора.
- Эту Дорогу мы называем Кошачьей тропой. Смотри.
Я повернулась в ту сторону, куда показывал Серый. Сначала мне почудилось, что скат крыши шевелится, словно брезентовый полог от сквозняка, но через мгновение стало ясно: это кошки. Их было много. Двадцать? Тридцать? Не сосчитаешь.
Пушистые комки, почувствовав наши взгляды, затянули сердитые серенады, вспыхивая огоньками зеленых глаз.
- Почему их столько?
- Тут, на чердаке, один наркоша выращивает коноплю. В промышленных масштабах. И кусты валерьяны в придачу.
- Валерьяну-то зачем?
- Из любви к братьям нашим меньшим. В знак понимания их слабостей.
Иногда Серый рассказывал мне легенды своего мира. Говорил, что на маршрутах попадаются места, где можно услышать человеческие стоны или детский плач.
- Кажется,  что кто-то сорвался с крыши и сейчас висит под карнизом – держится из последних сил. Пойдешь посмотреть, а под тобой металл прогнется или гнилая доска треснет, и ты в свободном полете. Крыши – они коварные.
В одну из ночей, отмеченную полнолунием, мы оказались на здании городского интерната. Судя по темноте в окнах, отбой уже объявили, но в  спальнях, наверняка, продолжалась жизнь.  Страшные истории под одеялом и задушевные разговора на скрипучих кроватях.
- Жди меня здесь! – неожиданно сказал Серый и, не обращая внимания на мой протест, исчез за широкой трубой. Напоследок бросил: «Смотри на ту крышу».
Наверное, прошло минут пять, прежде чем я увидела на фоне крупной луны человеческую фигуру. Она появилась как раз напротив окон интерната. Силуэт повернулся в профиль, поднял руки над головой, и  вдруг легко, словно китайский гимнаст, пошел колесом по гребню крыши.
Я вскочила, в испуге обхватив шею рукой. Что он делает! Сумасшедший! Но представление еще не закончилось.
Серый завершил акробатические упражнения, после чего достал продолговатый предмет, поднес его к губам, и над домами заскользила печальная, словно мотив скандинавской баллады, мелодия. Он играл на блок-флейте. Несмотря на приличное расстояние, я прекрасно слышала каждую ноту. Непонятный мне акустический феномен превратил это место в настоящий концертный зал.
Вскоре снизу начали доноситься приглушенные голоса и шум открываемых окон. Выступление Серого не осталось не замеченным. Почувствовав к себе внимание, он убрал флейту. Подошел к самому краю крыши, постоял немного в задумчивости и прыгнул. Вниз головой.
Черная тень изогнулась запятой, уходя в глубину городского дворика.
Крыша находилась примерно на высоте шестого этажа. Внизу лежала детская площадка, покрытая тонким слоем песка. Ни один нормальный человек не смог бы выжить после такого полета.
Я метнулась к ближайшему выходу, распахнула дверь в подъезд и, промахиваясь мимо ступеней, начала спускаться на  незнакомую лестничную клетку.
- Стой! Раз, два! – Он обхватил меня за талию и опустил рядом с собой. – Ты куда?
- К тебе! Я видела, как… как ты… - пришлось опустить голову, чтобы не выдать слез облегчения.
- Тихо. Пойдем, послушаем, что там внизу твориться.
Мы спустились по широкой лестнице старого дома и осторожно, как нашкодившая детвора, выглянули из подъезда. Мимо нас пробежали трое. Их вело на место воображаемого падения ярко-желтое пятно фонаря.
- Его здесь нет!
- Может, отполз?
- Шутите, Сергей Павлович!
- А он вообще прыгал?
Я в недоумении посмотрела на Серого. Уголок его рта пульсировал кошачьей улыбкой.
- Зачем ты это сделал?
- Чтобы они не скучали, – он качнул лохматой шевелюрой, в сторону интернатовских окон, за которыми угадывались бледные овалы детских лиц. – Ты не представляешь, как тоскливо им живется. А тут такое событие! Сказка! Всю жизнь можно вспоминать и гадать: было - не было…
- А ты?
- Я?
- Ты представляешь, как им живется?
- Лучше, чем ты думаешь.
Улыбка на его лице резко потускнела.

***
В тот вечер я не стала его ни о чем расспрашивать. Прошлое Серого внезапно проступило блеклой фотографией в растворе проявителя. Оказывается, он рос в детском доме. Но делиться подробностями не спешил. А еще не спешил объяснить, откуда у нас с ним способность прыгать с крыш без ущерба для здоровья и видеть в темноте. Почему-то мне казалось, что потребуй я раскрыть карты -  возьму на себя ответственность за последствия такого разговора. А я этого не хотела. До ломоты в суставах не хотела делать выбор и что-то менять. 
Но струну нельзя натягивать до бесконечности, воздушный шарик рано или поздно лопнет, а чаша терпения имеет вполне конкретные края. Особенно, если это терпение мужа.
Последние дни Олег возвращался домой не позже восьми. Вечерние совещания и неотложные встречи отошли на второй план. Он забивался в угол спальни, отгородившись от меня ноутбуком, и делал вид, что работает. Муж ни разу не спросил, куда я ухожу, на ночь глядя. Он вообще почти ни о чем не спрашивал и не поднимал серьезных тем. Если и заговаривал, то только о пустяках.
- Васька показывал тебе свой летающий корабль из спичек?
- Да, у него пятницу школьный конкурс. Хочет победить.
- Может, повесим в прихожей полки для книг? Их уже девать некуда.
- Давай. Я могу заказать стеллаж – через неделю привезут.
Вот и все разговоры. Ни слова о Китае, ни намека на мою вторую жизнь. Только струна все туже и шарик все больше. Еще чуть-чуть и будет взрыв. Не может не быть.
Обычно, когда я возвращалась после ночной экспедиции, мои мужчины уже спали. Олег, свернувшись калачиком на своей половине кровати, Васька – там, где его сморил сон. Иногда - в большой комнате на диване, иногда – примятой щекой на клавиатуре компьютера. В ночь, когда Серый вздумал устроить представление для обитателей интерната, я вернулась раньше обычного.
У Васьки горел свет. Он сидел перед монитором, сгорбившись, так что цепочка позвонков выпирала под полинялой футболкой. Скинув кроссовки, я на цыпочках подошла к нему и заглянула через плечо. Ряды цветных квадратиков, текст на английском… Что он делает? Мне понадобилось несколько секунд чтобы понять: квадратики – это фотографии моих картин. Вон на той, серо-синей, кицунэ скрывается в кружеве голых крон на фоне пасмурного неба, а на той, красно-рыжей, прячется в осенней листве.
- Ой! - сын, наконец, заметил, что он не один, и торопливо щелкнул мышкой. Россыпь ярких пятен сменилась чертежом космического корабля в разрезе. – Ты видела? Да?
- Зачем тебе мои картины?
- Секрет, - он сложил губы упрямой дудочкой и опустил глаза. Густые тени от каштановых ресниц накрыли щеки темными крыльями бабочки.
- Чей?
- Мой. Наш с папой.
- Сын, разве я разрешала вам с папой использовать свои картины? Ты что-нибудь знаешь об авторском праве? – почему-то юридические доводы всегда производили на Ваську самое сильное впечатление.
- Ну, мы бы сначала показали тебе!
- Показали что?
- Твой сайт.
Я накрыла его ручонку своей ладонью и щелкнула мышкой, заставив развернуть окно. Ага, есть русская версия. «Уникальные работы Лизы Каретовой…», «Каждое полотно  – загадка…», «Что Вы знаете о японском демоне, живущем тысячу лет…». А вот и форма для заказа картин через интернет.
- И давно вы с папой этим занимаетесь? – мой голос все еще сохранял строгость.
- Почти две недели. С того разговора в кафе.
- Ты так хочешь жить в Китае? – Я села на пол, чтобы заглянуть Ваське в глаза.
- Не знаю. Хочется, конечно. Но здесь у меня друзья. – Сын привычно почесал скрюченным пальцем рыжую бровь. – Папа сказал: пока ничего не решено. И еще он сказал, что с его профессией может работать в любой стране мира. Например, в Австралии. У его друзей там фирма.
В Австралии? В Васькином возрасте я бы, не раздумывая, продала душу японскому демону, чтобы там побывать.
***
Взрыв произошел следующим вечером.
Мы столкнулись с Олегом на пороге квартиры.  Я спешила к Серому, ждавшему внизу, а муж только-только вернулся с работы. Из-под его куртки против обычного выглядывал не костюм, а старый свитер, который я считала без вести пропавшем. Олега окутывал плотный кокон коньячного амбре – оно заглушало даже запах курева на лестничной клетке. За десять лет совместной жизни я ни разу не видела мужа пьяным. Навеселе - да. Но не более.
- Ты к нему? – спросил, и сразу стал жалким, словно дворняга, умоляющая взглядом впустить ее в теплый подъезд.
- Олег, перестань. Я никогда тебе не изменяла. Меня не в чем упрекнуть, - слова прозвучали немного невпопад. Они были приготовлены заранее, как универсальная защита от любых упреков.
- Тогда зачем ты уходишь?
- А зачем ты возвращаешься домой не раньше полуночи?
- Я работаю!
- А я живу!
- Подожди! – он неловко ухватил меня за локти и притянул к себе. – Подожди.
Впервые за две недели мы находились так близко друг к другу. Я испугалась произошедшим с ним переменам. По вискам и скулам поползла паутина новорожденных морщин – еще месяц назад их не было. Белки глаз приобрели сероватый оттенок, веки покраснели, кожа на щеках словно покрылась тонким слоем пыли.
Снизу, от колен к груди начала подниматься горячая волна ни то жалости, ни то раздражения. Ему плохо, а он молчит! Почему не скандалит? Не кричит на меня? Лучше бы уж кричал. В тот момент я была готова послушно вернуться домой. Поставить на кухне чайник, разогреть ужин, залезть на его половину кровати, чтобы уснуть, устроив голову в ложбинке плеча.
- Ты не куда не пойдешь! – сказал он резко, словно пролаял, - Поняла? Не пойдешь!
Это были не те слова. Не правильные. Жалость, чувство вины, нежность - все растаяло щепоткой соли в кастрюле бульона. Я стряхнула его руки и побежала вниз по лестнице.
А он остался.
- Муж? – Спросил Серый, когда я вылетела из подъезда, от души хлопнув дверью. Черный пес, дремавший на скамейке, проснулся и нервно завыл. Наверное, его воспитывали кошки, раз он приобрел такую не собачью привычку спать на скамейках. Прости, лопоухий, ты тут не причем.
- Есть варианты? – огрызнулась я. Серый тоже был не причем –  он не тащил меня на крыши силком. Я сама.
- Поздно он спохватился.
- А тебе-то какая разница?
- На его месте я давно бы меня нашел и убил.
На этот раз он не стал показывать новых Дорог. Наверное, чувствовал, что мне не до того, поэтому свернул в сторону знакомого жилого комплекса. Здесь две недели назад началось наше ежевечернее путешествие по крышам. Все та же пожилая дама встретила нас величественным кивком. Каменный сфинкс читал Борхеса в истертой обложке.
В своем Убежище Серый заставил опуститься меня в одно из кресел. Плеснул что-то в кружку и сунул под нос. Пей. Я понюхала темный напиток. Алкоголь. Крепкий. Бальзам что ли? Зажмурилась и опустошила щербатую тару в два глотка.
Никогда не понимала сентенций вроде «приятное тепло разлилось по телу». Какое там тепло! Ожег неба, поток горячего песка по пищеводу и тупой удар в затылок. Градусов восемьдесят - не меньше. Зато саднящее чувство в груди ослабло и превратилось в легкий зуд. Где-то даже приятный.
Голова наполнилась ласковым шумом - о чувстве вины на ближайшие полчаса можно забыть. Его губы больше не казались колючими. Наоборот. Они убаюкивали, тянули в теплую темноту – все дальше и дальше. Дышать стало трудно. Я падала с крыши высотки, а мимо меня проносились чужие окна с занавесками в клеточку и шеренгами кактусов на подоконниках.
Наверное, у нас с Олегом слишком давно ничего не было. Наверное, у меня слишком давно ничего не было ни с кем кроме мужа. Я просто забыла, как это бывает. Или никогда не знала.
Серый не спешил. Ласково, словно играя, расстегивал мою куртку, стягивал футболку, нежно целовал соски, так что внизу живота становилось щекотно и больно. Моя рука скользила по его спине, пальцы едва касались по-мальчишески гладкой кожи.
Потом мы падали вместе. Там, далеко внизу, в перевернутом мире, лежало созвездие кошки. Не знаю, существует ли оно на самом деле, или я придумала его, когда перед глазами вспыхнули снопы белых искр. Небесная кошка выгнула спину и блаженно улыбнулась.
Нельзя сказать, что я никогда не думала об измене. Думала, еще как. Но кроме возможного чувства вины, меня пугало ощущение неловкости. Стоит всему закончиться, как накатит стыд - захочется натянуть простыню до самого носа или сбежать к чертовой бабушке, забыв часы и трусы. Оказывается, я ошибалась!
Мы сидели, прижавшись друг другу, и пили горький чай. После, а не вместо. И мне совсем не было стыдно. Случившееся казалась таким же правильным, как его подбородок на моем плече и вереницы оранжевых огней за узкими окнами. На подоконниках вздрагивали во сне темные кочки голубей. Поведение людей их ничуть не смущало.
- Нам пора, - сказал Серый, ласково трогая губами прядь волос на моей щеке.
- Почему? –  Я не хотела никуда идти.
- Нас ждут! – Он встал и, судя по звяканью пряжки, начал натягивать джинсы.
- Кто ждет? 
- Увидишь. Одевайся, душа моя.
***
«Одевайся, душа моя». Эти слова всю дорогу тикали в моей голове навязчивым метрономом, пока я не вспомнила их источник. Старый анекдот. Спор об отделимости души от тела. «А теперь одевайся, душа моя!» - слышит маленький мальчик голос священника, когда тот выпроваживает из своего дома юную прихожанку. Зачем только Серый сказал эту фразу?
Мы пересекли крышу жилого комплекса, ставшего почти родным. Оказывается, Дорога вела от него в обе стороны, и Серый успел показать мне лишь одно направление. То, что заканчивалось Убежищем с голубями. Второй «ус» уходил прочь от широких улиц и упирался в Башню самоубийц.
Бог его знает, в чьей голове возникло это название. Подозреваю, что его придумали падкие на звучные ярлыки журналисты. В течение последних десяти лет здесь произошло  шесть суицидов.
Чего только не рассказывали о  шестнадцатиэтажном долгострое, замороженном сразу после девяносто восьмого. То в сплетении конструкций любопытные собачники видели подростка, который накануне прыгнул головой вниз с ветшающей «свечки». То вдруг районное отделение милиции начинали осаждать жители ближайших домов с жалобами на шабаш, устроенный нечистой силой на крыше здания. Впрочем, это были крайности. Чаще всего о Башне говорили, что она словно подталкивает человека расстаться с жизнью. Залезешь на последний этаж, глянешь вниз, сквозь все шестнадцать этажей, лишенных перекрытий, и нахлынет нездоровое желание шагнуть за край. Вот и шагают.
- Ерунда какая-то! – хмыкнул Серый, на мой вопрос, верит ли он в наличие у «свечки» кровожадного разума? – Просто самоубийцы – рациональные люди. Хотят стопроцентной гарантии. Чтоб убиться, так наверняка, без мучительных последствий в виде переломанного позвоночника и инвалидного кресла. Это как с мостом «Золотые Ворота» в Сан-Франциско. Тоже место с душком – двадцать самоубийств в год. А все потому, что высоко. Даже если в полете передумаешь - назад пути нет. Только к Богу в гости.
Я не стала развивать тему. Молча, перебралась по ржавой трубе на пятый этаж Башни и начала подниматься гулкими лестницами. Паутина железобетонных конструкций вибрировала под нашими ногами, а вся уродливая громадина, казалось, качается от порывов осеннего ветра. Не знаю на счет самоубийц, но на нервную систему это место действовало, как алкоголь на печень – удручающе.
Они ждали нас на крыши. Сидели вокруг бочки, в которой метался беспокойным пленником огонь, и молчали. Горы старых плит, похожие на гигантские колоды карт, заслоняли это место от ветра и взглядов соседей.
- И года не прошло! – хихикнула блеклая девица, едва мы с Серым вступили в зону оранжевых отблесков. От ее слов я почувствовала себя школьницей, которую застукали в подъезде с кавалером.
- Помолчи, Саш. Мы не маленькие – все понимаем, - это сказала женщина, единственная из присутствующих сидевшая в кресле – близнеце тех, что стояли в Убежище. Широкое лицо грубой работы. Прямой нос, жесткие губы, темные волосы, стянутые в гладкий узел. Сильная и красивая. Черная Багира. Наставница маленьких лягушат, - Здравствуй Лис. Мы давно тебя ждем.
- Давно? – Я прошла к огню и села на автомобильную шину, подсунутую Серым. – Разве мы знакомы?
- Марта.
- Лиза, - Неожиданно для себя я сказала этой женщине свое настоящее имя. Наверное, как и все остальные, чувствовала в ней главную кошку прайда.
Остальные.
Их было человек двенадцать. Они стояли и сидели вокруг огня.
Все разные. Юные  - в возрасте, мужчины  - женщины, блондины - темноволосые.
Все похожие друг на друга. Поджарые, гибкие, затянутые в темную одежду, словно специально придуманную для прогулок по крышам. Впрочем, почему «словно»? На плече каждого из них поблескивала серебристая эмблема – ломаная линия, вписанная в круг. Похоже, Серый слегка приврал, заявив единоличное право на этот герб.
У огня колдовал крепкий старик с копной седых волос, перехваченных кожаной заколкой на затылке.  Он засунул кусок доски в горло прожорливой бочки, и я подалась вперед, чтобы проверить, не мерещится ли мне.
Нет, не мерещилось.
У стрика были вертикальные зрачки. Как у кошки. Или змеи. Как у меня, Серого, Марты и даже невзрачной Саши. Я находилась среди своих. Среди людей одной со мной крови. Людей крыш.
***
- Мы давно тебя ждем, - повторила Марта. – Обычно люди вроде нас находят своих гораздо раньше – в пятнадцать, семнадцать лет. Твой случай уникален. Ни о чем не догадывалась, спокойно жила с мужем, училась, работала, рожала. Могла бы так никогда и не встретить нас, если бы не Андрей Родионович. - Багира ласково улыбнулась старику. – Это он увидел тебя на улице и узнал, где живешь. Но я решила, что такой, как ты, подойдет другой Проводник.
- Проводник?
- Чтобы раскрыть свою суть, нам необходим Проводник. Тот, кто поможет пройти первые Дороги и научит понимать наш мир. Я ведь не ошиблась с Серым? Правда?
- Правда.
 Интересно, а то, что произошло сегодня между нами,  считается у них частью инициации?
- Ну и славно. Ты уже поняла: мы – другие. Возможно новая раса, или эволюционная ветвь, бог его знает. Среди нас нет ученых, чтобы ответить на этот вопрос.
- А кто среди вас есть?
- Мы поговорим об этом позже, милая. А пока скажи-ка, чему ты успела научиться? С ночным зрением проблем нет, как я погляжу?
- Она давно видит в темноте, - Ответил Серый вместо меня. – Безопасная высота – двадцать метров. Приземляется без повреждений.
- Слух? – подал голос старик.
- Возможно, но пока не было случая проверить.
- Вертикальные прыжки? – спросил мужчина, стоявший за спиной Марты.
- Думаю, у Лис не будет с ними проблем. Она в хорошей форме.
- Подождите, это вы обо мне? Какие еще прыжки? – словесный пинг-понг начал раздражать.
Ощутив мое настроение, Марта небрежно подняла ладонь, заставив мужчин замолчать.
- Мы сильно отличаемся от людей. Возможно, наши предки позже остальных обезьян спустились с деревьев, чтобы сразу переселиться на крыши первых городов. А может, мы произошли от кошек или прилетели из соседней галактики. – она глухо засмеялась. - Кто знает. Тысячелетиями наш народ развивал способности, необходимые для ночной жизни. Мы видим в темноте. Обладаем врожденной гибкостью. Нам ничего не стоит без риска для жизни спрыгнуть с крыши многоэтажного дома, и даже изменить угол своего полета.
- И таких как вы… мы много?
- Не очень. Три клана в России, шесть – в США, восемь – в Китае. Есть парочка в Европе. Ну и кое-где живут одиночки. Обычно они держат ресторанчики на крышах или гостиницы для путешествующих кланов. Кстати, мы – не единственная побочная ветвь человечества. Есть, например, люди, которых так же как нас крыши, тянет морская глубина.
- Дайверы?
- Название для обывателей! – усмехнулась Марта. – Конечно, вокруг них много обычных любителей понырять с аквалангом, но это так – кормовая база, источник заработка. Настоящие люди глубины способны не дышать почти два часа, выдерживают высокое давление, и двигаются под водой со скоростью тридцать километров в час. Впрочем, мы мало знаем друг о друге. Наши кланы почти не общаются. Так же как и с ветрозависимыми.
- С дельтапланеристами?
- У них много увлечений. Кайтинг, прыжки с паращютом, дельтапаланеризм, парапланеризм. Главное – почти физическая зависимость от воздушной эйфории. Такая же как у нас – от вида ночного города.
- А что они умеют?
- Предсказывают, когда и как изменится ветер. Имеют менее чувствительную роговицу глаз – ее не высушивает встречный поток воздуха. Могут создавать вокруг себя силовое поле. Оно защищает их от падения с большой высоты. Есть еще любители подземелий. Диггеры, если так понятнее. Довольно замкнутые ребята. Кстати, видят в темноте не хуже нас.
- Ты забыла о людях гор, - добавил мужчина, который до этого спрашивал про вертикальные прыжки. Я задержала на нем взгляд. Не высокий. Плотный. С крупными руками и лицом преуспевающего хирурга. - Альпинисты. Большая и хорошо организованная каста.
-Да, человечеству еще предстоит узнать о себе много интересного, - Она лениво потянулась и позволила Хирургу опустить руки себе на плечи. Никак фаворит королевы?  – А пока в мировом видеопрокате все чаще появляются фильмы с говорящими образами: женщина-кошка, человек – летучая мышь. Наши американские собратья готовят почву для выхода из сумрака. Ну, Лиза, ты готова задать главный вопрос?
- Вроде того. Что вы хотите от меня?
- Все просто. Чтобы ты пошла с нами.
- Пошла куда?
- В этих широтах становится холодно. Мы и так уже задержались, пока ждали тебя. Нам пора уходить. Сначала в Краснодар. Потом – на черноморское побережье.
- Ближе к весне Марта хочет вести нас в Европу, - снова встрял Хирург. – Нужно укреплять межклановые связи.
- Подождите! Но я ничего не знаю о вас! Чем занимаетесь? Как живете? Где, в конце концов, спите и принимаете душ?
- Не волнуйся, милая! – промурлыкала королева. – Мы любим комфорт. В каждом городе у нас есть свои приюты, и поверь, тебе там понравится. А вот, чем занимаемся…
- Мы строим Дороги! – неожиданно заговорил Серый. – Наша свобода зависит от длины маршрутов. Поэтому в каждом городе мы ищем цепочки тесно стоящих домов, создаем переходы между ними и наносим на карты.
- Но зачем?
- Зачем? – переспросила Марта и  в недоумении переглянулась со своим мужчиной. – Чтобы жить. Дышать ночным небом, слушать спящий город, заглядывать в чужие окна и потягивать вино на мансардах старых театров.  Разве ты не понимаешь?
- Понимаю. И это все? Просто для прогулок по крышам? А как же, например, дети? Ведь их нельзя все время таскать с собой из города в город.
- У нас нет детей! Прости, наша жизнь несовместима с материнством. Поэтому мы стараемся не доводить до родов. Но ели уж случилось, то есть много человеческих семей, готовых принять чужих малышей.
- А так же человеческих интернатов. – Тихо добавила я, украдкой глядя на Серого. Он, молча, смотрел на догорающий в бочке огонь.
- Сколько у меня времени подумать?
- Тебе нужно думать? – брови Марты изогнулись черными шнурками. – Тогда до утра. На рассвете мы уходим.
Чувствуя, что разговор окончен, я встала. Обвела собравшихся взглядом и повернулась, чтобы уйти.
- Постой, девочка! – Не знаю, когда старик успел подняться с корточек у огня и оказаться за моей спиной. – Не зря же я тебя нашел. Дай хоть в щечку чмокну. – Но вместо отеческого поцелуя, Андрей Родионович обнял меня, нежно похлопал по спине и шепнул на ухо, - Не задерживайся, рыжая Лиса. Мы будем тебя ждать.

***
Серый расстался со мной возле квадратного люка, ведущего в подъезд жилого комплекса. Сухо поцеловал в лоб и попросил поскорее покончить с ритуалом прощания. Нам еще собираться. Потом легко, минуя лестницу, взлетел к чердачному окну метрах в трех над пыльным полом, замер на мгновение на фоне фиолетового неба и исчез.
Стало зябко. Я прижала замерзшие ладони к лицу и наполнила их теплым воздухом, а потом осторожно, словно в холодный бассейн, начала спускаться по лестнице. Только вместо воды я погружалась в какофонию звуков, доносившихся снизу. Постепенно они обрели очертания музыки.
На третьем этаже перед пианино сидел худой человек. Его лопатки под серым свитером двигались в такт мелодии, розовая лысина то и дело скрывалась за сутулой спиной, когда он склонялся к клавишам. Наверное, у дяди Вени наступила полоса просветления, и он вспомнил о своем музыкальном прошлом.
Стараясь не шуметь, я села на ступеньку под портретом мальчика, так похожего на моего Ваську. Попыталась уловить в мелодии что-нибудь знакомое, и не смогла – ускользающий  мотив тонул в сложном узоре аккордов. Меня охватило странное чувство. Музыка все больше напоминала древнюю пытку каплями воды. Каждый звук отзывался болью. Сначала легкой, на грани смутного беспокойства. Потом все более острой, пока не начало казаться, что пальцы спивающегося музыканта лупят в одну и ту же точку на моей голове. Я вскочила и выбежала из подъезда.
Муж не спал. Сидел на кухне, уставившись в книгу. Томик Ежи Леца. Как только я вошла, он отложил его в сторону и посмотрел на меня с непонятным выражением.
- Я совершила ужасную глупость…
- Я знаю.
- Ты никогда меня не простишь.
- Только если ты не совершишь еще большую глупость.
Я встала со стула и опустилась рядом с  мужем, уткнувшись лбом в его колени.
- Ты и Васька – это…
- …самое важное, что у тебя есть. – Закончил Олег вместо меня. Я почувствовала его руку на своих волосах. – Знаешь, Лис, нам обоим нужна была эта встряска. Чтобы перестать плыть по течению, - Он собрал волосы в кулак и заставил меня поднять голову. Стало больно, но я не рискнула пожаловаться. - Завтра я буду тебя ненавидеть…
- Знаю.
- Захочу найти и убить его.
- Знаю.
Он легко поднял меня под мышки, посадил, как ребенка, себе на колени и прошептал на ухо:
- Поехали в Австралию.
- А не в Китай?
- Лучше в Австралию.
***
На этот раз Васька уснул в своей постели. Даже разделся, разложив на полу одежду в живописном беспорядке. Джинсы замерли в погоне за вывернутой наизнанку футболкой, один носок повис на спинке стула, другой устроился комочком возле клавиатуры компьютера. Я остановилась на пороге комнаты.
- Мам? – голос сына не казался сонным. – Ты вернулась?
- Да, - Я села на край постели.
- И больше не уйдешь?
- Клянусь!
Он приподнялся на локте и недоверчиво посмотрел на меня. Я вздрогнула. Васькины глаза пересекали узкие щели вертикальных зрачков.