Сон Ивана Алексеевича

Иван Алексеевич вошёл в кинозал, когда фильм уже начался, и сел на первое попавшееся боковое место недалеко от экрана. Изображение на экране было в виде трапеции, и Иван Алексеевич решил пересесть ближе  к центру. Кинозал был большой, и пришлось долго пробираться до центральных кресел. Иван Алексеевич сменил несколько кресел и наконец уселся в одно из центральных – зал был почти пустым. Что ты прыгаешь, как мандавошка? – услышал он сзади страшный шопот. Извините, пролепетал Иван Алексеевич, не осмеливаясь обернуться. ****ь, твёрдо произнёс шопот. Ивану Алексеевичу стало страшно. Надо уйти, подумал он, но как-то неловко. Он потянул носом воздух, но запаха перегара не было. Чего я боюсь? Обычная история, побеспокоил хулигана, хулиганы охотно раздражаются по любому поводу. И он остался. Давали американскую мелодраму -  в конце концов она вернулась к нему, а тот,  кому она на время предалась, оказался хорошим человеком. Когда зажегся свет, Иван Алексеевич встал и скосил глаз назад, в сторону предполагаемого хулигана. Но там сидел лысоватый господин в очках, вполне интеллигентного вида. Господин поднялся с кресла и оказался на голову ниже Ивана Алексеевича. Господин с неприязнью смотрел на Ивана Алексеевича. Сука, произнёс господин тем же грозным шопотом, весь кайф мне сломал. Извините, более твёрдым голосом сказал Иван Алексеевич, я очень сожалею. Какой глупый фильм, не правда ли? Сам ты глупый, ответил плюгавый господин, это же Роберт Рэдфорд. Простите, но я слабо разбираюсь в американском кинематографе, ответил Иван Алексеевич и направился к выходу. Плюгавый господин шёл вдоль параллельного ряда и  злобно бормотал. Выйдя на улицу, Иван Алексеевич зажмурился от солнечного света, постоял так с минуту и затем огляделся. Плюгавый стоял недалеко от него, жадно затягиваясь сигаретой. К нему подошли двое здоровых парней и плюгавый указал им на Ивана Алексеевича. Парни медленно приблизились к Ивану Алексеевичу. Мужик, произнёс один, надо поговорить. В чём дело? – испуганно вскрикнул Иван Алексеевич и взгляд его начал искать фигуру милиционера, но не было милиционера – возле выхода из кинотеатра вообще никого не было, кроме них. Надо поговорить, – повторил парень, кладя огромную ладонь на плечо Ивану Алексеевичу; второй парень встал рядом и крепко взял Ивана Алексеевича за предплечье. Сейчас убъют, с тоской подумал Иван Алексеевич, просто бандиты.
Ивану Алексеевичу недавно исполнилось 54 года, и он понял, что жить – скучно. Твой гипоталамус вырабатывает недостаточное количество допамина, объяснила ему жена. Что такое допамин? – спросил Иван Алексеевич. Допамин – это гормон счастья, ответила жена. Вот оно как, смутился Иван Алексеевич. Мы – биороботы, продолжала жена, и всё, что с нами происходит, результат биохимических процессов в организме. Иван, обратись к невропатологу, и он назначит тебе допамин. Иван Алексеевич не стал обращаться к невропатологу и продолжал скучать.
Иван Алексеевич был пугливый человек. Однажды он побывал в США и вернулся оттуда напуганный, ибо США – не для пугливых. Это страна бесстрашных и жизнерадостных людей. Прошло много лет, но пугающий образ США порой являлся Ивану Алексеевичу. Страшен материализм в своём карикатурном виде, да и в натуральном виде он тоже страшен, рассуждал робкий Иван Алексеевич, вспоминая США. США – типичный волк к овечьей шкуре, объяснил ему зять, сотрудник редакции  известного политического журнала. Однако США были только одним из многочисленных страхов, всю жизнь преследовавших Ивана Алексеевича. Иван Алексеевич боялся людей, и было за что  бояться. На протяжении своей истории люди убивали друг друга, рассуждал Иван Алексеевич, и продолжают убивать. Этим занимаются во всех странах - от Малайзии до ужасных США.
Всю жизнь Иван Алексеевич не мог простить родителям  своего появления на свет - зачем они это сделали? Когда родилась дочь, он опечалился – ещё один мученик явился. Дочь, однако, была явно не против этого мира. Она была чрезвычайно весёлым ребёнком, выросла, вышла замуж, родила двух девочек, и они тоже не тяготились людской судьбой. Ну и хорошо, думал Иван Алексеевич, глядя на своих очаровательных внучек.  Жена Ивана Алексеевича была склонна к меланхолии, но особых претензий к жизни не имела. Жизнь, это всё-таки благо, утверждала она. Дерьма, конечно, много, но я не виновата, что его так много, и ты не виноват, никто не виноват, так устроился мир людей, это естественно. Женский менталитет, рассуждал Иван Алексеевич, женщины склонны к конформизму.
Плюгавый подошёл к Ивану Алексеевичу. Действительно, произнёс он спокойно и даже любезно, нам надобно объясниться. Следуйте за мной. Толпа на Тверской делала их шествие незаметным: впереди, загребая левой ногой, выступал плюгавый, за ним  Иван  Алексеевич со своими телохранителями по бокам. Орать не надо, предупредил один из парней, больно сжимая запястье Ивана Алексеевича. Идти пришлось недолго – они свернули в первый переулок, подошли к подъезду солидного сталинского жилого дома и плюгавый набрал код. В просторном подъезде было прохладно и сумрачно. Они вошли в лифт и поднялсь на 4 этаж. Квартира номер 14. Плюгавый достал из кармана ключ, открыл дверь и вошёл внутрь. Прошу, сказал он, делая приглашающий жест, и парни ввели Ивана Алексеевича в квартиру. Шикарная советская номенклатурная квартира, подумал Иван Алексеевич. Они прошли в огромную столовую. Располагайтесь, Иван Алексеевич, произнёс плюгавый и указал на антикварное кресло в углу. Иван Алексеевич сел, плюгавый расположился напротив на массивном стуле с высокой спинкой. Парни уселись на огромный кожаный диван, что находился вдоль стены слева от Ивана Алексеевича. Над диваном висел необъятный ковер и на ковре – сабли, кинжалы и два экзотических копья. Иван Алексеевич впервые за свои 54 года оказался в таком солидном месте. С высоченного потолка свисала барочная люстра, два огромных окна справа от Ивана Алексеевича были украшены замысловатыми шторами. Музей барокко, а не квартира, подумал Иван Алексеевич. Советский народ понятия не имел о материальной жизни своей элиты.
 - Давайте знакомиться, дорогой Иван Алексеевич, - произнёс плюгавый. - Меня зовут Деннис Коулман, и я изволю быть сотрудником ЦРУ. Поэтому и неудивительно, что я знаю ваше имя и вообще – знаю о вас практически всё. Поскольку живым вы отсюда не выйдете, я охотно всё объясню, чтобы вы, идиот неблагодарный, хотя бы пред смертью своею осознали свою вину перед моей страной - Соединёнными Штатами Америки. Если вы, конечно, не возражаете.   
Иван Алексеевич не испугался, но вместо этого рассмеялся. Можно было ожидать всё что угодно, но только не ЦРУ. Всё-таки Москва – весёлое место. Какие замысловатые бандиты ныне.
- Дорогой мистер Коулман, - ответил он в тон плюгавому, - если вы решили меня ограбить, то причём тут ЦРУ? К тому же наличности у меня всего около тысячи рублей. Вот – посмотрите, - и Иван Алексеевич достал кошелёк. – Да и в банке у меня не шибко много...
- Серёжа, - перебил его плюгавый,  - я хотел бы назначить уважаемому Ивану Алексеевичу процедуру номер один, пожалуйста.
Один из парней проворно поднялся с дивана, подошёл к Ивану Алексеевичу и щёлкнул его чуть выше переносицы. Неожиданно острая боль заполнила голову, подступила дурнота, и Иван Алексеевич едва не потерял сознание. Парень вернулся на своё место.
- Спасибо, - сказал плюгавый. – Надеюсь, теперь Иван Алексеевич будет более способен к серьёзному разговору. – Миша, принеси ему что-нибудь из холодильника.
Второй парень неохотно поднялся с дивана.
- Чё нести-то? Пива?
- Боюсь, что с пива он ссать будет криво, как хорошо говаривали в советские времена. Принеси ему стакан минеральной.
Парень принёс высокий стакан с минеральной водой. Беря стакан, Иван Алексеевич поразился аккуратности ногтей этого громилы. Вода была необыкновенно вкусной, Ивану Алексеевичу стало легче. Что это за чёрная комедия? – с тоской подумал он.
- Теперь, милостливый государь мой Иван Алексеевич, позвольте обратиться к вам с разговором приличным, как писано у бесподобного Фёдора Михайловича Достоевского, не ручаюсь, правда, за точность цитирования. Итак, вы, Иван Алексеевич Миронов, в течение двух лет изволили пребывать в США, куда вас любезно пригласили от университета Северной Каролины и где вы прилежно работали на благо собственное, я имею в виду зарплату, которая вам и не снилась в России, замечу в скобках, на благо США и на благо всего прогрессивного человечества, простите за советизм. Работали вы довольно успешно, вели себя скромно, но образ ваших мыслей был чрезвычайно нехорош. 
- Что значит – «нехорош»? – спросил Иван Алексеевич слабым голосом. Какой бред, какая тоска...
-  Нехорош в том смысле, что вы постоянно выражали весьма негативные суждения относительно политического, экономического и социального устройства США, а также относительно культуры и морали американского народа. И при этом, повторяю, вы получали зарплату, вдвое превосходящую среднюю зарплату в США. Это отвратительно, мистер Миронов, и вы – типичный совок, простите за откровенность.
- Какие же суждения я выражал и откуда вам известны мои суждения?  – Иван Алексеевич ничего не понимал.
- Ах, голубчик Иван Алексеевич, вы наивный дурачек к тому же. Не вы ли практически каждую неделю посылали по электронной почте своему другу в Москву обширнейшие письма, в которых и выражали эти суждения? Или вы полагаете, что мы не имеем права перлюстрировать почту иностранцев? Это наше святое право и обязанность. США окружены непониманием и злобой, и мы вынуждены защищаться. Мы несём миру свободу и благоденствие, а мир отвечает нам злобным непониманием. Ваше первое же письмо вызвало у нас озабоченность, и мы поняли – среди нас очередной враг, и мы обязаны защищаться. Мы позволили вам беспрепятственно покинуть США, более того, вам любезно предлагали обрести перманентное резиденство, «зелёную карту», но вы, плохо скрывая пренебрежение к нашей стране, отказались и вернулись в Россию на вашу нищенскую зарплату. Вы не просто неблагодарная свинья, вы к тому же идиот, простите, конечно, за откровенность.
Вот оно что! Действительно, дурак, обидел дядю Сэма. Намекали же мне бывалые люди. Иван Алексеевич затосковал. Неужели убъют из-за этих дурацких писем?
- А вы, мистер Коулман, считаете своим правом карать смертной казнью любого, кто выражает негативные суждения относительно США? Не слишком ли сурово? А свобода слова и суждений? Я не понимаю – вы исполняете приказ ЦРУ, или это ваша личная инициатива? – Иван Алексеевич забыл  о своём страхе, к нему подкатывался приступ истерического смеха.
- Не задавайте кретинских вопросов, любезный Иван Алексеевич. Допустим, это моя личная инициатива – вам какая разница? Конечно, в ваших глазах я сумасшедший, маньяк, вы ведь даже представить себе не можете, что такое американский патриотизм. Я живу ради будущего своих детей, а их у меня трое, и я отдам всё ради их будущего. Будущее моих детей связано с будущим моей страны – это и есть патриотизм. Но вам этого не понять – вы, русские, всегда были легкомысленными анархистами. Позвольте, кстати, ещё раз представиться – я филолог по своему базисному образованию, специалист по русской литературе 19 века, защитил диссертацию по Достоевскому, разумеется. Вы, надеюсь, отметили мой безукоризненный русский выговор?
- Отметил. Но затем пришли в ЦРУ? – Иван Алексеевич с трудом сдерживал приступ смеха.
- Да, батенька, ибо понял, что принесу своему отечеству гораздо больше пользы, разоблачая таких вот, как вы. Я вчитывался в каждую букву ваших гнусных писаний, и я, с моим образованием, мог читать гораздо больше, нежели обыкновенный русист, между ваших гнусных строк. Да вы, я вижу, ухмыляться изволите. Полагаю, что самое время назначить процедуру номер два...
- Извините, мистер Коулман. Я просто поражен вашим патриотизмом. Вы, несомненно, любите русскую литературу, и вы способны убить русского человека только за то, что он некогда высказывал иронические мысли в сторону США?
-  Вы называет это ироническими мыслями? – Мистер Коулман поднялся со своего готического стула, подошёл к высокому книжному шкафу из орехового дерева и достал довольно толстую пластиковую папку желтого цвета. Сумасшедший цвет, отметил Иван Алексеевич.
       - Вот ваш файл, господин Миронов. Полюбопытствуйте. Здесь распечатки всех вашим писем, 62 послания к вашему другу. Я непременно издам эти письма – пусть американский народ знает. Назову, скажем, «Из России с любовью», горький и иронический парафраз одного идиотского фильма эпохи перестройки, когда народ США наивно верил русским. Уверяю вас, это будет бестселлер...   
На этом ужасный сон Ивана Алексеевича прервался, и он покойно, счастливо встретил новый день.