Письмо без обратного адреса

               

Из оперативной переписки (октябрь 1942 года)


НКВД СССР
Управление НКВД
по Челябинской области

“Совершенно секретно’’
Начальнику особого отдела
НКВД Уральского военного округа
 майору госбезопасности тов. Марсельскому
-----------------------------------------------
гор. Свердловск, угол ул. Вайнера
и Ленина, дом 6/21

Управлением НКВД по Челябинской области разыскивается
Ратников Павел Андреевич 27 ноября 1899 года рождения, уроженец города Омутнинска Кировской области, русский, с образованием 3 класса, из рабочих, женатый...

Ратников до призыва в ряды РККА проживал в городе Верхнем Уфалее Челябинской области и работал листопрокатчиком на металлургическом заводе. Будучи враждебно настроен к Советской власти, весной 1941 года направил на имя руководителя Партии и Правительства тов. И. В. Сталина анонимное письмо контрреволюционного содержания.
В результате оперативных мероприятий нами добыты образцы почерка Ратникова (заявление на получение социального пособия, написанное Ратниковым в июле 1941 года по просьбе жительницы Верхнего Уфалея гражданки Согриной Н.А.). По заключению экспертов-почерковедов 4-го специального отдела НКВД СССР анонимное письмо И. В. Сталину и заявление Согриной исполнены одним и тем же лицом — Ратниковым.
В настоящее время Ратников находится в составе действующей армии. Для применения  мер социальной защиты просим оказать содействие в установлении его местонахождения. Оперативные материалы направим в установленном порядке.

Начальник управления НКВД
по Челябинской области...
—————————————————————————————————————
НКВД СССР
особый отдел НКВД
Уральского военного округа
     «Совершенно секретно»
Начальнику управления НКВД
по  Челябинской области...


Материалы оперативной разработки в отношении Ратникова П.А. направляйте начальнику особого отдела НКВД 50-й общевойсковой армии (239 полевая почта). Дату высылки сообщите дополнительно.

Начальник особого отдела НКВД УрВО
майор госбезопасности Марсельский.

               
                На передовой

     Осенью 1942 обстановка на советско-германском фронте продолжала оставаться крайне напряженной.
     Ценой неимоверных усилий советским войскам удалось приостановить продвижение немецко-фашистских полчищ на Кавказ и в район Сталинграда. Гитлеровцы, исчерпав  все имеющиеся возможности, вынуждены были прекратить наступление на левом крыле советско-германского фронта. Согласно приказу Гитлера № 1 от 14 октября 1942 года его армии, цепко удерживая захваченные территории, перешли к обороне почти на всем протяжении фронта от Холма до Орла. Но командованию вермахта так и не удалось воспользоваться затишьем и укрепить группировку, продолжающую наступать на юго-западном и южном направлениях. В немалой степени этому способствовали активные действия войск Западного и Калининского фронтов, противостоящих группе вражеских армий «Центр».  В состав Западного фронта входила 50-я общевойсковая армия. К 1152-му полку 344-й стрелковой дивизии с августа 1942 года был приписан Павел Ратников.
     Воевал Павел не хуже других. Прошедший горнила гражданской войны и получивший закалку в рядах рабоче-крестьянской милиции, он выделялся среди бойцов взвода, ранее не нюхавших пороха. Однополчане уважали 43-летнего уральца за  выдержку, смелость и твердость характера. Вместе с тем разговоры Павла о просчетах командования, злоупотреблениях тылового начальства, незавидной доле рабочих металлургического завода, на котором он работал до войны, заставляли их сторониться неисправимого правдолюбца. В условиях жесточайшего террора карательных органов,  да к тому же в военное время, откровенья Павла Ратникова были непозволительны и даже опасны. Бойцы угрюмо отмалчивались, хотя многие из них понимали состоятельность душевных излияний товарища. Поддакивал лишь помощник командира отделения Гуков, как-то подленько посмеиваясь.
     Ратников уходил в промерзшую насквозь фронтовую землянку и, завалившись на нары, подолгу размышлял... Вспоминал рано умерших родителей, брата Василия, безвестно канувшего в бурном водовороте репрессий. Назойливо преследовали мысли о злоключениях во время работы на Верхне-Уфалейском металлургическом заводе Челябинской области. В который раз, до мельчайших подробностей, анализировал конфликты с администрацией по поводу тяжелых условий труда, несвоевременных выплат и без того небольшого жалования... Много попили же ему кровушки заводские чиновники. Вот тогда и сорвался: вгорячах написал письмо товарищу Сталину, в котором излил всю душу. В письме поведал не только о  безобразиях, творимых на заводе, но и откровенно признал, что организация труда и быта рабочих на том же предприятии в царское время была более четкой и слаженной. При этом даже не помышлял о посягательстве на государственный строй и господствующую идеологию, лишь оценивал результаты работы конкретных людей, призванных быть профессионалами своего дела. Письмо не подписал по понятным причинам. Неспокойно было в стране, одна волна репрессий сменяла другую.
     «Но в этом не виноват товарищ Сталин, — думал Ратников. — Сталин далеко в Москве. Ему невдомек, чем занимаются в глубинке нерадивые руководители...»
     Время шло, но жизнь на заводе не улучшалась, а тут грянула война. Недруги Павла правдами-неправдами отмазались от военной службы — получили броню. Он же добровольцем ушел на фронт, так как полагал, что Родину смогут защитить только такие, как он — Ратников, сильные, кряжистые мужики, умеющие драться не на жизнь, а на смерть. Обостренное чувство справедливости никогда не покидало уральца:

     — Не могу сдерживать себя, — рассуждал Ратников.
     — Так и подмывает правду-матку рубить сплеча. Молчание — золото, но ведь я всегда довольствовался медным алтыном... И все же, — наивно заключал он, не умеющий хитрить и осторожничать, — впредь буду молчать. В конце концов, большее зло — это проклятая война. С теплотой вспоминал жену Аннушку, томящуюся в разлуке далеко на Урале. Так и не сумели завести ребеночка, осуществить заветное желание... В мыслях проносилась знакомая улочка, родной дом, утопающий в сирени, и Аннушка, читающая при расставании стихи:

       Не болей за весь мир, не болей.
       Поболей за себя хоть однажды.
       Приезжай к нам в родной Уфалей.
       Здесь грибы под березкою каждой.
       Здесь леса и широкая степь.
       Над ручьями черемух прохлада.
       Так и хочется сердцем запеть,
       Ну  чего нам с тобой еще надо?!


Из материалов уголовного дела (ноябрь 1942 года)

    «Совершенно секретно»
«Утверждаю»
 Начальник особого отдела
НКВД 344 стрелковой дивизии
ст. лейтенант госбезопасности Ханин
               
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
о принятии дела к производству

Я, следователь особого отдела НКВД 50 армии мл. лейтенант госбезопасности Белов, сего числа, рассмотрев поступивший в особый отдел НКВД 344 стрелковой дивизии материал о преступной деятельности красноармейца 1152 стрелкового полка Ратникова Павла Андреевича,
Нашел:
Ратников до призыва в ряды РККА работал листопрокатчиком на Верхне-Уфалейском металлургическом заводе Челябинской области. Весной 1941 года он написал анонимное пись

мо на имя руководителя Партии и Правительства контрреволюционного содержания, чем совершил преступление, предусмотренное ст. 58-10 часть 2 Уголовного Кодекса РСФСР.
На основании изложенного, руководствуясь ст. 110 Уголовно-процессуального Кодекса РСФСР,   
Постановил:
Следственный материал на Ратникова Павла Андреевича принять к своему производству и приступить к следствию.

Следователь особого отдела НКВД 50 армии
младший лейтенант госбезопасности Белов
—————————————————————————————————————

НКВД СССР
Особый отдел НКВД
344 стрелковой дивизии

ОРДЕР

Выдан сотруднику особого отдела НКВД 344 стрелковой дивизии сержанту госбезопасности Бисюгину на производство ареста и обыска Ратникова Павла Андреевича в расположении 1152 стрелкового полка.
                Начальник особого отдела НКВД 344 стрелковой
                дивизии ст. лейтенант госбезопасности Ханин         

(На обороте) Читал Ратников

               
                Допрос

     Особый отдел 344-й стрелковой дивизии располагался в одноэтажном деревянном здании начальной школы села Бурмакино. Там, где еще не так давно кипела школьная жизнь, раздавались звонкие ребячьи голоса, ныне в условиях строжайшей секретности царила гнетущая атмосфера подозрения, обвинения и кары.
     Следователь особого отдела младший лейтенант госбезопасности Белов, сидя за некогда учительским столом, готовился к допросу арестованного красноармейца Ратникова. Главным в десятистраничном следственном деле было, конечно же,  анонимное письмо бывшего рабочего Уфалейского металлургического завода товарищу Сталину.
     — Вот вражина, — с ненавистью выругался работник НКВД в адрес Ратникова. После кропотливого изучения контрреволюционного письма Белов бегло ознакомился с докладной информатора Гукова, показаниями гражданки Согриной, заключением графологической экспертизы.
     — Вопросов нет, — произнес Белов и отложил следственные материалы в сторону. Арестованного Ратникова с минуты на минуту должны были привести на допрос. Воспользовавшись вынужденной паузой, Белов задымил трофейной сигаретой и, достав из сейфа приказ Верховного Главнокомандующего «Об установлении единого штата стрелковой и гвардейской стрелковой дивизии», начал читать.
     — Опять нововведения. Ну что ж, народишку поубавится, значит, и работы будет меньше, — деловито рассудил особист.
     В это время два вооруженных бойца ввели в помещение Ратникова, и Белов начал вершить очередную людскую судьбу.
     После ареста Павел Ратников сник, еще больше ушел в себя. До конца он еще не понимал, в чем его подозревают, полагал, что донес Гуков. Другие, по его мнению, сделать этого не могли. Непродолжительная служба постовым в рабоче-крестьянской милиции кое-чему его научила.
     Следователь был облачен в гимнастерку защитного цвета с алыми петлицами и красной звездой на левом рукаве, брюки-галифе, сапоги, туго перетянут ремнями.
     «Одет по всем правилам. Штабные, им можно», — подумал доставленный с передовой Ратников, пока еще не воспринимая Белова как представителя всемогущего НКВД.
     Младший лейтенант госбезопасности Белов любил поиграть с подследственными в кошки-мышки. Он был одним из тех работников особого отдела, кто добивался признательных показаний не путем грубой силы, а психологической обработки. Сам процесс, а главное — его логическое завершение доставляли следователю большое удовольствие. Вот и на этот раз Белов начал издалека. Осведомился у Ратникова о службе, жене, судьбе репрессированного брата Василия. Похвалил Павла за отвагу в боях и любовь к Родине, не в пример брату-изгою. Затем начал рассказывать о доносах Гукова на сослуживцев, как бы его осуждая. Мимолетно упомянул, что и Ратников фигурирует в доносах, до времени не касаясь существа. Однако, как Белов ни пытался расположить к себе Ратникова, вызвать его на откровенность никак не удавалось. Тогда следователь изменил тактику. Он начал говорить на отвлеченные темы, но такие, которые в военное, тревожное время волновали буквально всех. О положении на фронтах, тыловых проблемах, успешно начатом контрнаступлении советских войск под Сталинградом. Затронул Белов и Указ Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1942 года «Об упразднении института военных комиссаров и введении в армии полного единоначалия», так как знал, что многие в войсках его одобряют.
      Особист не ошибся в своих расчетах. Ратников, тяжело переживающий постигшее страну горе, не мог остаться безучастным. Допрашиваемый начал поддерживать разговор и спустя некоторое время оживленно беседовал с Беловым, не догадываясь об истинных намерениях следователя.
      Театрально, но очень убедительно Белов говорил о досадных военных просчетах, злоупотреблениях начальников тыловых служб, то есть осуждал то, что и сам Ратников. Когда же подследственный начал соглашаться с ним, изменив тему разговора, задал каверзный вопрос.
     — А товарищ Сталин тебе тоже не по душе? — отрывисто и громко произнес следователь, сбросив с лица маску добродушия. — Учить вождя вздумал?
Ратников от неожиданности оцепенел. Не давая допрашиваемому опомниться, Белов предъявил ему анонимное письмо, огласил свидетельские показания землячки Согриной, заключение экспертов-графологов.
     Павел разом понял все. Вспомнил свои откровенья вождю всех народов, излитые на тетрадный листок, неграмотную Настасью Согрину, которой перед отправкой на фронт написал заявление на получение социального пособия, подловато посмеивающегося иуду Гукова. Он ничего не отрицал, подписал все казенные бумаги, с болью и тоской сознавая: «Это конец!»


Из судебного решения (декабрь 1942 года)

ПРИГОВОР

            Именем Союза Советских Социалистических Республик...
Военный трибунал 344 стрелковой дивизии в закрытом судебном заседании, в действующей Красной Армии, в составе: председательствующего военюриста 2-го ранга Прапорщикова, членов — лейтенанта Михайлова, красноармейца Герасимова при секретаре младшем военюристе Поповой, рассмотрев дело по обвинению красноармейца 1152 стрелкового полка Ратникова Павла Андреевича,

                Установил:

     Подсудимый Ратников до призыва в Красную Армию написал письмо контрреволюционного содержания, клеветал на Советскую власть, оскорблял руководителя Партии и Правительства, восхвалял строй бывшей царской России.
Находясь на фронте, проводил среди бойцов контрреволюционную агитацию, клеветал на командный состав Красной Армии...
Своими действиями подсудимый совершил преступление, предусмотренное статьей 58-10 часть 2 Уголовного Кодекса РСФСР.
Военный трибунал, руководствуясь статьями 319-320 Уголовно-процессуального Кодекса РСФСР,
                Приговорил:
    
     Ратникова Павла Андреевича на основании статьи 58-10 части 2 УК РСФСР, с санкции статьи 58-2 УК РСФСР, подвергнуть высшей мере наказания — расстрелу, с конфискацией всего имущества, принадлежащего осужденному.
Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

                Председательствующий
                военюрист 2-го ранга Прапорщиков
                Члены военного трибунала
                Лейтенант          Михайлов
                Красноармеец        Герасимов

                ————————————————————————————————————

ВОЕННОМУ СОВЕТУ
50 армии

     Военным трибуналом 344 стрелковой дивизии  к высшей мере наказания по статье 58-10 часть 2 Уголовного Кодекса РСФСР приговорен Ратников Павел Андреевич. Подробные обстоятельства дела Вам сообщались ранее.
Полагал бы приговор в отношении осужденного оставить в силе и привести в исполнение перед строем.

                Председатель военного трибунала 50 армии
                бригвоенюрист     Ефимов
                Военпрокурор 50 армии бригвоенюрист   Богатиков

     (Резолюция красным карандашом Члена Военного Совета армии) «Приговор в отношении Ратникова применять перед строем нет смысла».

               
                Высшая мера социальной защиты

     В конце декабря 1942 года на Смоленщине стояла оттепель. Лишь изредка по ночам легкий мороз сплошным панцирем сковывал землю, но с началом нового дня распутица вновь давала о себе знать, создавая трудности для передвижения войск.
     До начала нового 1943 года оставались считанные дни. Война продолжалась жестокая и беспощадная, но в преддверии праздника дела военные отодвинулись на второй план. Бойцы чувствовали душевный подъем, трепетно ждали весточек из дома, шутили, рассказывая фронтовые байки, готовили припасы для скромного пиршества. Не до веселья было только Павлу Ратникову, зачисленному в разряд смертников. Он знал, что жить осталось совсем немного, но внутреннего раскаяния в содеянном, ожесточения к людям, его каравшим, не испытывал. Прожить жизнь по-иному он все равно бы не смог, а значит, рано или поздно в государстве «всеобщего братства, равноправия и справедливости» за инакомыслие был бы сурово наказан.
     Ранним утром 31 декабря 1942 года Ратникова на полуторке  доставли в окрестности деревни Шитово. Конвоя не было, лишь вооруженный водитель, следователь Белов, председатель военного трибунала Прапорщиков и военный прокурор 344-й стрелковой дивизии.
По скользкому ледяному покрову военные инквизиторы, ежеминутно чертыхаясь, шли позади Ратникова. Они обсуждали чрезвычайной важности вопрос: кого из девушек медсанбата пригласить в гости в новогоднюю ночь. На смертника внимания никто не обращал. Приведение в исполнение высшей меры социальной защиты — расстрела давно стало для офицеров делом привычным, а в отношении врага народа даже почётным и праведным.
      Ратников сам себе вырыл могилу в промерзшей земле, снял сапоги, подумав: «Может быть, еще кому-то сгодятся на войне». Долго смотрел на сиротливо стоящую на пригорке березку. Дышать из-за спазм в горле становилось все тяжелее, сердце лихорадочно колотилось, но мысли... упрямые мысли до последнего вздоха оставались ясными, чистыми и правдивыми. Когда прозвучали выстрелы, в его глазах оставалась лишь Аннушка, молитвенно произносившая:

                Не болей за весь мир, не болей.
                Поболей за себя хоть однажды.
                Приезжай к нам в родной Уфалей.
                Здесь грибы под березкою каждой...


     От автора:
     В рассказе фамилии основных персонажей изменены. Использованы стихи уральского поэта Николая Петропавловского.
Выражаю благодарность отделу реабилитации военной прокуратуры УрВО за возможность ознакомления с архивным уголовным делом.

    Рассказ напечатан в книге « Палитра жизни» 1995 год, издательство «Диамант»,    Екатеринбург.