Библейский сюжет в древнерусской литературе

 Два направления в художественной литературе в разработке евангельского сюжета и образа Иуды.

Во 2-й половине 16 в. на Руси появляется анонимная рукопись «Сказание о Иуде предателе», которое наряду с «Повестью о папе Григории» и «Повестью об Андрее Критском» входит в группу древнерусских повестей о кровосмесителе. В рукописной традиции встречаются различные варианты «Сказания о Иуде»:
1. «Сказание неложное от мужа праведна и свята западния церкве  великого учителя Иеронима о Иуде, бывшем предателе господа нашего Иисуса Христа, списанное сице начинается»;
2. «Сказание учителя церковного Иеросалима святого о Июде, предатели господни»,
3. «Повесть неложная о Июде Искорицком, иже и предатель бысть»;
4. «Сказание о Июде предателе, и о рождении его, и како предате господа иудеем»;
5. «Сказание святого Иеронима от древнего летописца о Июде Искариотском бывшем апостоле»,
6. «О Иуде предателе».
Каждое из них описывает и осуждает предательство Иуды. Текст, приписываемый блаженному Иерониму, известен был не только у восточных славян, но и на католическом Западе. Он восходит к 45 главе латинского агиографического свода «Золотая легенда» Якопо из Вараце 13 в. Однако ссылка на этот текст, как указывал С.Соловьев, содержится уже в трактате Оригена «Против Цельса» (1 половина 3 века). С.Соловьев считает, что возникновение «Сказания…» связано с борьбой против секты каинитов, апологетов Каина и Иуды, возникшей во 2 веке.  Основанием такому утверждению служит сам текст, в котором восстанавливается жизнь Иуды до евангельской поры и доказывается его прирожденная порочность. В отличие от западноевропейских  средневековых текстов, в «Сказании…» эдипов сюжет использован для утверждения мысли о всесильности покаяния.
По классификации В.Я. Проппа «Сказание…» являет собой особый тип инцестуального сюжета, композиционно близкого к мифу об Эдипе, но отличающегося от него негативной трактовкой главного героя.  В.Истрин опубликовал в 1898 г. два греческих текста «Сказания…», которые в большей степени, нежели латинский вариант, сохранили черты архетипа,  что позволяет предполагать греческое происхождение этого инцестуального сюжета. Датировка перевода до конца не выяснена. Существует предположение, что перевод сделан в 12 веке.  Имеется указание А.А. Назаревского на украинский список, датируемый 16 веком. Некоторые исследователи – В.С. Иконников и А.И.Иванов  отождествляли «Сказание…» с одноименным апокрифом, приписываемым Аполлинарию (или Папию), опровержению которого посвящено «Слово о Июде предатели на Аполлинария» Максима Грека. Это отождествление, возможно, неверно, т.к. «Сказание Аполинария» повествует о долгих прижизненных мучениях Иуды, которого нет  в канонических евангелиях. Именно это и стало основным возражением Максима Грека. «Сказание» же посвящено событиям, предшествовавшим предательству ив описании смерти Иуды педантично следование канону, тексты же, в которых сплетаются оба сюжета, пока неизвестны.
 Сюжет «Сказания…» восполняет пробелы в биографии одного из самых одиозных и загадочных евангельских персонажей. При том, что текст отличается «душеполезностью», нравоучительством, все исследователи отмечают его занимательность. Увлекательность сюжета способствовала росту популярности в России, которой пользовался текст в 16-17 вв.  «Сказание» известно по 85 спискам и нередко включается в некоторые списки «Великого Зерцала» и  в «Страсти Христовы». Одновременно тесная связь с евангельским сюжетом и, возможно, авторитет его мнимого создателя, как показывают текстологические исследования, препятствовали изменению исходного текста известных списков.  Возникновение двух самостоятельных редакций сюжета обхъясняется влиянием сосуществовавших со «Сказанием…» других литературных обработок эдипова сюжета, в первую очередь «Повести о Андрее Критском», для которой схема «Сказания…» послужила основой. Так называемая 2-я редакция (опубликована И.Франко по рукописи Ст.Теслевецьового начала 18 века) включена была в состав «Слова Евсевия Александрийского на Страстный четверг» и представляет собой сложную контаминацию мотивов «Сказания…» и повестей о Андрее Критском и папе Григории, приводящую к невольной для ее создателей к реабилитации предателя и переосмыслению содержания истории Иуды, потому что в ней утверждается мысль о всесильности покаяния даже для такого грешника. Может быть, именно здесь следует искать истоки тех идей, которые в начале ХХ в. проявились в произведениях Надсона, Л.Андреева, М.Волошина?  Возможно, это древнерусское сочинение было создано на основе ранее существовавших. Явной беллетризации подвергается  «Сказание…» в 60-е гг. 17 века.   
В фольклорных обработках этого типа эдипова сюжета процессы, отмеченные в особых редакциях, достигают своего логического завершения: наряду с легендами, усиливающими мотив вины Иуды, возникают и такие, в которых обеленный предатель становится героем повествования о всесильности покаяния. В конце 19 века они были опубликованы и были введены в научный оборот. К ним относятся:
1. «Юда» («Етнографический збирник. Львив, 1897, т.3, с. 70-71);
2. Е.Соколов. Религиозно-народные поверья и сказания. («Живая старина», 1899, вып. 3, с. 391);
3. «Про Юду Искариота» («Етнографический збирник. Львив, 1902, т.12, с.120-122);
4. «Юда Искариот» («Етнографический збирник. Львив, 1902, т.12, с. 124);
5. «Юда Искариот» (Сб. материалов для описания местностей и народностей Кавказа. Тифлис, 1903, вып. 36, с.73);
6. «Об Юде предателе» (Сб. великорусских сказок архива Рус.географ. общества. Пг., 1917, вып.1, с.129);
7. «Юда Искариот» (Сб.: Северо-русские сказки в записях А.И.Никифорова. М.-Л., 1961, с.352).
Этим публикациям предшествовали и другие:
1. П.Бессонова «Калики перехожие». (М., 1863, вып. 4, с.210-214);
2. М.Н.Тихомиров. Житие Иуды беззаконного. Руководство для сельских пастырей. (1879, № 3, с.337-342);
3. П.П.Вяземский. Рукописный сборник г-на Суворова. (СПб., 1880, вып. 4, с. 138-142);
4. Порфирьев. Апокрифы новозаветные. Памятники древней письменности.
5. С.Соловьев. Историко-литературные этюды: К легендам о Иуде предателе. Харьков. 1895, вып. 1, с. 187-190);
6. И.Франко. Апокрифы. 1899, т.2.
7. М. Драгомарова. Славянские переработки Эдиповой истории.  Исследования. (на укр. яз). Львов, 1907, т.4, с.120-123.
В  конце 19 в. стали появляться не только публикации рукописей, но и их исследования, самые значительные из них принадлежат
1. Н.И. Костомарову «Исторические монографии и исследования», СПб, 1872, т.1, с.313-315);
2. В. Дидерихса («Русские легенды и Сказание об Иуде Искариоте» -  V. Diderich. Russische Verwandte der Legende vor Gregor auf dem Steine und der Sage von Judas Iscariot. \\  Russische Revue. 1880, Bd. 17, H.9, S. 119-146);
3. Н.Ф.Сумцова (Очерки истории южнорусских апокрифических сказаний и песен. // Киевская старина, 1887, №9, с. 48-50);
4. В. Истрин (Греческая версия легенды об Иуде. // Арухив по славянской мифологии (на нем.яз.). Беллин, 1989, т. 20, с.605-619);
5. А.И.Яцимирский. К славянским легендам о кровосмешении. Пошана. Св. Харьковского ист.-филологического общества. 1909, т.18, с.404-411)4
6. Н.К.Гудзий. К легендам об Иуде предателе и Андрее Критском. // Рус. филологический вестник. Варшава, 1915, №1, с.1-21) и др.
Из всего сказанного выше вырисовывается следующая картина. Уже в 2 веке появляются первые легенды и апокрифы каинитов, в которых они пытались оправдать предательство Иуды. Якобы у него были на то свои мотивы – политические, т.к. он был иудейским патриотом, разочаровавшемся в Христе; мистические, т.к. он был «посвященным», предавшим Христа по его настоянию, а по другой версии, остановивший своим предательством разглашение Христом тайн высшего познания перед непосвященными. Эти версии изложены в «Евангелии Иуды» и «Вознесении Павла». В 1-й пол. 3 века появляется легенда о доевангельском периоде жизни Иуды, повторенная в трактате Оригена «Против Цельса». Впоследствии легенду включили в знаменитый агиографический свод 13 века «Золотая легенда» Якопо из Вараце (45 глава). Из этого сборника история Иуды становится известной как в Западной Европе, так и на Востоке. На Руси распространяется византийская редакция. С 16 века легенда обрастает кровосмесительными мотивами по образцу эдипового сюжета. При этом, важно отметить, что ни в одном иудейском источнике на эту тему нет в помине попыток обелить или оправдать предательство Иуды. Да и в самих евангелиях четко показано презрительное, брезгливое отношение к этому персонажу.
Затем до середины 19 в., т.е. почти два с половиной столетия еретическая легенда об Иуде была предана забвению как в Европе, так и в России. И только после опубликования в 1898 г. В.Истриным двух греческих текстов «Сказания об Иуде», легенда привлекает к себе внимание. Ее начинают изучать, находить фольклорные версии, сравнивать с похожими сюжетами. Но в русскую художественную литературу сюжет об Иуде еще не попадает. В конце 19 века нетрадиционной легендой об Иуде заинтересовались европейские поздние романтики и символисты, из Франции этот увлечение перекинулось и в Россию. Новая волна увлечения гностическими легендами связана с анархистом А.Кропоткиным, создавшим после своего возвращения в Россию в 1917 гг., уже после революции, целую сеть кружков, известных в Москве и в провинции как тамплиерские. Там стали собираться гонимые новой властью представители творческой интеллигенции и дворянства. В начале 1930-х гг. они практически все были уничтожены сталинской репрессивной машиной, уцелели лишь единицы. Среди чудом спасшихся был композитор Аренский, режиссер Ю. Завадский, другие. Они на всю жизнь остались под впечатлением того страха, который испытали, побывав под следствием в тюрьме, что впоследствии отразилось на их творческой деятельности.
«Сказание об Иуде» непосредственно связано с «Повестью о Андрее Критском», которое также написано анонимным автором и входит в группу древнерусских повестей о кровосмесителе. По классификации В.Я.Проппа это особый вид инцестуального сюжета, наиболее полный и близкий Эдипу, появился не ранее 16 в.  Известен в краткой редакции, лаконичной и сухой. Это почти конспективный рассказ, в жанровом отношении близок к религиозной легенде. Рассказ возник в результате осложнения сюжетной схемы «Сказания Иеронима о Иуде» мотивами «Повести о папе Григории» и сюжетами о кающемся разбойнике – «Разбойник Мадей», «Два великих грешника».  Затем была переработана и приурочена к жизни византийского церковного писателя, архиепископа Андрея Критского (конец 7 –начало 8 вв.) под влиянием его известного Великого Покаянного канона, причем личная биография богослова не имела никакого отношения к самому эдипову сюжету. Но тем не менее, «исповедь грешника» тем самым отправным импульсом, который и послужил основой апокрифической биографии.  Это одна из версий происхождения  «Повести…» и окончательной точки в изучении этого вопроса  еще нет в виду недостаточной изученности других источников, в том числе «Сказания об Иуде», «Повести о папе Григории», других фольклорных и литературных обработок сюжета о кающемся грешнике.
В «Библиографии» Назаревского (с.88 и с. 104) есть указания на русские списки 16 в. «Сказания об Иуде» и «Повести о папе Григории», а литературные обработки сюжета о кающемся грешнике входят в состав Патерика Синайского (Слово 156-е). Некоторые мотивы легенды можно обнаружить в «Измарагде» -  «Слово о некоем человеке блудном», духовный стих о святом Георгии, в сказке «Про купеческого сына».  В результате различных вариантов произведений о кровосмесителе рождается сюжет более занимательный, обрастающий новыми деталями и отдельными эпизодами, в которых появляется психологическая мотивировка поступков персонажей, прямая речь. Одновременно приобретает отчетливость индивидуальность главного героя, его характер.  И все это во имя одной цели – донести идею о всесильности покаяния.
«Повесть о Андрее Критском» хотя и более поздняя, чем «Сказания об Иуде», оказала влияние на вторую редакцию «Сказания…» тем, что была создана положительная трактовка образа главного персонажа, причем изначально христианская идея произведения (как считает М.Н.Климова в статье «Повесть о Андрее Критском») исчезает, и оно окончательно превращается в занимательный рассказ. Образ главного героя  сочетал в себе все возможности как великого грешника - «паче всех человек», так и «избранного сосуда божия». Тем самым он интересен был как одна из первых попыток в русской словесности изобразить многомерного и противоречивого человека, не скованного рамками церковного поведения и светского этикета. Из этого опыта отразить не человека-схему, а живой характер земного, грешного человека, вероятно, и возник вариант истолкования образа Иуды-предателя в сочувственном ключе, который затем подхватили поздние русские романтики и символисты.
Исследование сопоставительного характера, типологический анализ был сделан Н.К.Гудзием в статье  «К легендам об Иуде предателе и Андрее Критском» (1915г.). В ней ученый сравнивал  мотивы и сюжетные схемы «горизонтально», т.е. с произведениями древнерусской литературы примерно того же периода. Но и до Грудзия этим занимались Н.И. Костомаров и В.Дидерихс, позже А.Н.Веселовский, А.И.Яцимирским, М.Н. Мимоновым и др. Таким образом, этот сюжет попал в поле зрения выдающихся филологов и говорить о том, что этот сюжет мало изучен, не приходится. Просто о нем основательно позабыли за 70 лет советской власти, когда собственно все, что касалось Библии было табуизировано. К этому можно, пожалуй, добавить лишь то, что цикл беллетризованных легенд об Иуде имеет отношение к теории странствующих сюжетов, которую разрабатывали А.Н.Веселовский и И.Н.Жданов, а вслед за ними и Х. Шерер и И.Матлю.
Интересно и то, что впервые в евангельский сюжет, который использован в произведении древнерусской литературы – в апокрифе «Сказание о 12-ти пятницах»,  попадает и ветхозаветный Каин. Есть несколько вариантов этого апокрифа, наиболее распространена была Элевферьевская редакция. В ней повествуется о том, как между христианином Елферием и евреем Тарасием ведется диспут о вере. Сын Тарасия Малх в отсутствие отца поведал Елферию о символическом значении пятницы. В пятницу Адам, якобы, преступил заповедь Бога, Каин убил Авеля, распяли Христа, погибли Содом и Гоморра и пр. Вернувшийся Тарасий убивает сына и сам кончает жизнь самоубийством. Согласно разысканиям А.Н. Веселовского символическое значение пятницы отразилось в апокрифических христианских легендах различных народов, они есть у французов, англичан, греков, немцев и др.  Но дело даже не в этом. Важно то, что впервые возник беллетризованный сюжет на библейскую тему с параллельными эпизодами: фон – евангельский сюжет, день недели – пятница – символ, мистический толчок к трагедии, история сыноубийства – и самоубийства. Такой прием использования параллельных сюжетов с наслаиванием одного на другой снискал признание гораздо позже в психологической прозе начала ХХ в. Важен и другой момент – в апокрифе отсутствует какая бы то ни было проповедь, поучение, отвлеченная дидактика.  Это рассказ, новелла модно сказать, в чистом виде в отличие от других апокрифов с евангельскими или ветхозаветными мотивами.