Два голоса

Ей снилось, что она заблудилась в лабиринте улиц, знакомых, узнаваемых до боли, и до боли не узнанных. Вот здесь должен появиться поворот, а за ним то, что она так мучительно и бесплодно ищет. Еще немного.… Там.… Но поворот приводил к новому неузнаваемому месту. И опять то же ощущение: знаю и не знаю, уверена и сомневаюсь, ищу и не могу найти. Что? Ответа не было. И пришла тоска – серая, безнадежная.

С этой тоской проснулась. И сразу осознала себя именинницей, новый день начался: ненавистный сороковой день рождения. Как хотелось, чтобы он не наступал! Впрочем, призналась себе, дело не в цифре. В прошлом году приходило то же ощущение, и в позапрошлом, и раньше. Да, возраст ни при чем, тем более, чувствует себя она отнюдь не на сорок. Да и выглядит.… Не нужно зеркала, чтобы оценить это – слишком хорошо знала, видела себя постоянно, словно со стороны. Больше тридцати пяти не дашь, а в соответствующей одежде и макияже – того меньше. «Только к чему все это?» - подумалось в который раз. Внешность, недавний предмет гордости, теперь почти не волновала. Впрочем, как и многое другое, что прежде наполняло жизнь.

Итак, сорок лет. «Итоги подводить будем?» - обратилась к себе чуть насмешливо! «Давай решайся! С чего начнем? Здоровье? Особо радоваться нечему, но и оснований для тревоги нет – все как обычно: привычные болезни, привычные лекарства. И, Бог с ним, со здоровьем, какая разница: сколько отмерено – столько проживу… Друзья, знакомые? Тут все в порядке: и посмеяться есть с кем, и поговорить серьезно, и поплакаться в жилетку, если что. Дети? - она вздохнула. – Выросли дети, разъехались учиться, все дальше и дальше уходят от нее. Своя жизнь, свои проблемы, которые и решают самостоятельно. – так уж воспитала, теперь не жалуйся! Есть теплота в отношениях, взаимопонимание при случае. Вот именно, при случае! – Чересчур независимы, в ее жизнь не вмешиваются, да и в свою не зовут. Раньше это устраивало, радовалась, что выросли – теперь то чего заныла? В общем, хорошие, нормальные дети.

Работа.… Тут похуже. Осточертело изо дня в день переводить страницу за страницей сентиментальных историй, однообразных детективов. Но что поделать? Издательство ориентируется на покупателя, а ему, этому современному покупателю стоящая литература не нужна, хоть плачь! Не нужна, и все тут. Ему попроще, полегче подавай – для отдыха, та – развлекушки. Глуп стал читатель, примитивен. Да, что ты, в самом деле?» - тут же одернула себя. – «Сама разве этим не грешишь? Поверни голову, посмотри, что лежит на тумбочке – Пруст, Кафка? Куда там. Агата Кристи. Сама ее не переводила ни разу, вот и читаешь на сон грядущий.

Ладно. Вернемся к работе. Радости мало, но могло быть хуже: никто не терроризирует, зарплата не велика, но жить можно, даже если бы была одна. Слово прозвучало, как удар гонга. Одна! Вот оно что!

Резко поднялась, накинула халат, захватив сигареты, вышла на балкон. Пожурила себя – опять сигарета до завтрака! Махнула рукой – сегодня можно. «Одна. Вот – причина тоски. Тебе сорок, и ты – одинокая женщина. При муже. Замужняя одиночка. Одинокая жена. Чушь какая-то. Дурацкие словосочетания лезут в голову, не давая четко осознать то, что подспудно бьется уже в первый день, не желая окончательно оформиться в мысль. А мысль-то проста, нужно только быть честной, чтобы сказать: брак потерпел крах, а вместе с ним – вся моя жизнь. Год за годом лепила, строила из кусочков здание. Из кожи лезла: возводила этаж за этажом счастливой семейной жизни. И все понапрасну. Строила, видать, на песке. Гордилась, считала себя хранительницей семейного очага. Какой там очаг! Разве, что электрокамин. А ничего звучит: хранительница нагревательного прибора. Прикольно, как говорит молодежь. Прико-о-о-льно!..

Ладно, не соскальзывай. Тяжеленько, дорогая, развивать эту тему. Больно! А ты не бойся, вскрой нарыв, вдруг полегчает. Итак, муж. Где он, кстати, сейчас в твое именинное утро? Черт его знает! Испарился, пока ты спала. Может, специально встал пораньше, за цветочками побежал? Как же! Держи карман шире! Нет, цветочки будут. Дорогие. Он плохого не купит. Жену уважать надо, она при всех недостатках, в целом – очень даже ничего. Впрочем, другой у  н е г о  быть не может – стал бы он жить с плохой. Так не раз и говорил. Вроде в шутку. Знаю я твои шутки! Паршивец самодовольный! Пуп земли! Вот ты у меня где сидишь – в печенках. Двадцать два года жизни отдала, кому? Ах, любовь была. Взаимная. Верная. Так, по крайней мере ,казалось окружающим. И тебе. Сколько раз, когда была на грани, это и останавливало – любовь! А была ли она? Ты-то любила когда-то.… А он? Способен он вообще на глубокое чувство? Вряд ли. Слишком замкнут на себе: я могу, я не могу, я хочу, я не хочу, буду, не буду. Я, я, я!.. Эгоцентрик проклятый! Сожрал меня. Вывел всю, как банан – одна кожура осталась. И не заметил. Ему-то что – кожура и нужна. А ты? Где теперь ты? – Веселая, талантливая, обаятельная? Нет тебя. Была, да вся вышла. В нем растворилась. Или не вся? Может, что-то осталось?»

Зазвонил телефон. Нехотя взяла трубку.

- Да. А, привет! Спасибо. Спасибо. Обязательно. Да, жду. А как же. В семь. Чао!

Подруга. Близкая. Только с ней огорчениями и делилась. Та сочувствовала. Сопереживала. Успокаивала. Понимала. Или нет? Ничего уже не знаю. Но больше не могу, не могу! Как представлю весь день сегодняшний!..

Сейчас, милая, встанешь. Уберешь. Приготовишь все, особо не напрягаясь – заготовки загодя сделала. Приведешь себя в порядок. Оденешься. Платье новое, элегантное, как всегда. Потом появится он.

- Поздравляю, - протянет цветы.

Подарка не будет. Ты его уже купила сама с его равнодушного благословения: «Я на тебя во всем полагаюсь». «Ну и как тебе?» (на этот раз серьги). Повертит. Покрутит. «Да, красиво». «Спасибо, дорогой». Поцелует. Вяло так, привычно. И все – нет его, лежит, в телик уткнулся: футбол – святая святых! А ты – на кухню. Потом – гости. Твои подруги. Опять цветы. «Ой, какая ты сегодня красивая!» «Желаю!..» Чмок-чмок. «А где супруг?» «Милый, иди сюда». «О, привет! Привет… Привет…»

Застолье. Дзинь, бряк. «За тебя! Всего-всего!..». «Спасибо. Спасибо…» О, Боже, да идите вы все!.. Эх, покрыть бы их, а особенно его – супруга драгоценного! Нельзя, куда там – «Моя жена не должна грубо выражаться!» Усвоила. Не выражаюсь. Разве что tet-a-tet с собой.

Итак, все пройдет гладко. Пьяноватые подруги отправятся по домам тосковать от привычного одиночества (все – разведенки) и, кто по-хорошему, кто не очень, завидовать твоему семейному счастью…

А ты – снова на кухню, посуду мыть. Муж – на диван, на свидание к обожаемому «ящику». Пока все уберешь – спит сном младенца. Махнешь рукой – не привыкать, да, в общем, так лучше – заниматься любовью при таких отношениях – нет уж, увольте. Выпьешь снотворное…

О, Господи! – Нет! Нет!.. – Заорала вслух. Даже сама испугалась. Рухнула на диван. Зарыдала сухо, без слез (слезы иссякли этак лет пятнадцать назад). Даже заплакать по-человечески не можешь. Автомат какой-то. Труп гальванизированный. Точно – труп. Странно, что тлением не несет. Подняла голову. В глубине души зрел протест: «Нет же, нет, я – жива. Я все еще могу. Жить. Творить. Радоваться. Любить? Возможно. «Oh, yes! I can to love!» - как в последней ненавистной книжонке. А серьезно? Насчет любви – это, я, конечно, хватила. Но что до всего остального – вполне. Только надо решиться…»

Ну-ка! Быстро. Крутанула диск телефона. Приятельница дома оказалась.

- Слушай, ты еще квартиру не сдала! О кей! Да. Кто? Я. Нет, с ума не сошла. Да, не шучу, не шучу. Давай потом, а? Конечно, расскажу (ты же иначе ночами спать не будешь, всех знакомых обзвонишь). Ну, лады? Так я еду за ключом? Да, прямо сейчас.

Так. Чемодан. Сумка. Тряпки прямо с вешалками. Косметичка, лекарства. Ноутбук. Тексты. Все. Остальное – потом. Только вырваться скорей. Ах, да! Гости
!
Опять мучаю телефон.

- Ой, извини! Так заболела! Да, видно отравилась (хм-м – отравление токсинами семейной жизни!). Конечно. Там видно будет. Потом сообщу. Целую. Спасибо.

И так – семь раз.

Вроде все. Можно идти? Нет. Еще записка. Прощальная. Ручка в руке. Чистый лист. Что писать-то? «Все. Не могу больше. Прости. Прощай». Фу! Пошлятина. Как в бульварной книжонке. Уж лучше так: «Буду жить отдельно. Ты свободен. Желаю счастья». Записку на стол. Сверху ключи – больше не понадобятся. За остальными вещами пришлю дочь (через неделю приедет – каникулы).

Все. Легко подхватила вещи. Шагнула к двери. «Помоги мне, Господи!..»


***

«… Следующий репортаж смотрите в шестнадцать часов…» Сладко потянувшись, мужчина выключил телевизор. «В четыре сбежать не удастся. И дома посмотреть нельзя: жена будет сновать туда-сюда, поминутно взывая: «Принеси, пожалуйста, картошку.… Открой банки… Передвинь стол…» И потом, когда окажется, что все просьбы выполнены: «Ой, дорогой, еще лук порезать… Я не могу – тушь потечет…» Разве можно на чем-то сосредоточиться в такой обстановке? И отказаться нельзя – день рождения, праздник. И не в праздник – то же самое: стоит только сесть у телевизора, ей обязательно что-то понадобится. О, черт, черт! Он раздраженно передернулся. Ее, видишь ли, бесят его «интеллектуальные увлечения. Как он устал от ее постоянного стремления быть «комильфо»! Ну, ладно, себя запихиваешь в рамки, подгоняешь под выдуманный образ, меня в покое оставь! Куда там! Она – «идеальная» женщина, муж должен соответствовать. Да не хочу я. Не хочу! Дай мне, наконец, быть самим собой! То перед детьми выделывались. Ладно. Дети выросли. Уехали. Друг перед другом чего комедию ломать? Хватит в леди и джентльмена играть. Какая ты, к черту, леди! Воспитание не то, окружение, и, что бы из себя не строила, - обычная баба, такой и помрешь. Вон, дней пять назад, когда сдуру мокрыми руками фен включила, да по пальцам шарахнуло – почище мужика выраженьица выдавала. Думала, не слышу. Дверь-то в ванной тонкая! Ладно, смолчал. При мне язык сдерживаешь, и то – спасибо».

Неожиданно взгляд упал на часы. «Ой, елки, уже почти час. Надо бежать, купить цветы, и скорей домой. Она и так уже, небось, из себя выходит: выходной, да еще день рождения, а супруг где-то болтается. А ему так хорошо здесь, в пустой квартире друга-холостяка, уехавшего в длительную командировку. Единственный, кто его понимает. Дал ключи: «На, как достанет семейное «счастье» - сбегай, хоть отдохнешь. «И, правда – отдыхаю. Супруга, как узнала про ключи, тут же пятнами пошла: «Он – бабник проклятый, тебя к тому же приобщить хочет!? Квартиру для интимных встреч предоставил?!» Какие там интимные встречи! После двадцати двух лет брака я на женщин вообще смотреть не могу. Да зачем они мне? Все одно и то же: пока мало знакомы – все ангелы, а чуть поближе сойдись – начинается…. Нет, уж, спасибо, дорогая. Мне и тебя предостаточно.

Как домой не хочется! У нее, наверняка, с утра плохое настроение – сорок стукнуло. В последние годы, он замечал, каждый день рождения выводит ее из себя. Чего дергаться-то? Старости боишься? Так от этого никуда не деться, смирись и все. Выглядишь неплохо, не на двадцать, конечно, но все же…  Да разве это главное? Мне иногда даже хочется, чтоб ты состарилась – меньше времени уделять внешности стала. Или наоборот? Он вспомнил молодящихся, размалеванных старух. Б-р-р…  Нет, вряд ли, успокоил себя, такой она не будет – хватит ума соответствовать возрасту. А вообще-то ее плохое настроение, скорее всего, по другой причине: все пережить не может, что жизнь на переводы чужих книг тратит, а своего не создала, «талант в землю зарыла…» Я не спорю – талантлива. Но кто ж тебе мешает? Пиши. Времени нет? Треп, это все, самооправдание. Причина-то проста – лень, инертность. Переводы даются легко, а писать самой – другое дело. Да разве ее убедишь? Пытался как-то. Ох, что началось! «Я на вас все силы трачу, да еще и работаю, между прочим!» «Ну, не работай, я же семью обеспечиваю, и без твоей зарплаты вполне прилично проживем». «Ты меня совсем в клетке запереть хочешь, от людей оторвать? Я – не домработница!..». И так далее, и тому подобное. Поди, поговори! Ведь, хотел, как лучше! Больше разговоров на эту тему заводить не стал, а когда сама начинала – старался отмалчиваться.

У меня, кстати, тоже по молодости мечты были: известным художником стать. Не вышло. Что же, жену обвинять? Сам живопись забросил, все силы на материальное благополучие потратил, не для себя лично ведь старался, для семьи. Правда, никто не принуждал: она готова была терпеть нужду, лишь бы муж прославился. Но он решил: нет, так не пойдет, дети должны жить нормально, а не прозябать, пока папа будет «творить». И с картинами было покончено. А теперь и желания нет. Выдохся… Ладно, жалеть бессмысленно. «Я – человек трезвый, не ей чета!»

Он, наконец, заставил себя подняться с дивана. Поправил смятое покрывало. Надел куртку. Тоскливым взглядом окинул привлекательную пустоту дружеской квартиры, вслушался в тишину.

«Ну, вперед! На амбразуру!» - привычно попытался пошутить сам с собой. Но шутить почему-то не хотелось.

Вышел на улицу и стал ждать автобуса. Вообще-то он терпеть не мог городской транспорт, но поскольку драгоценная супруга всегда (для поддержания формы) ходила пешком и его к тому же непрерывно призывала, из чувства противоречия решил проехаться. Автобуса все не было, а время шло и шло. Он явственно представил, как его встретит именинница. Напряжение нарастало. «Ох, осточертело…» Неожиданно в мозгу зазвучал голосок, тоненький такой, робкий: «Так чего ж ты мучаешься? Дети выросли. В принципе, ты свободен от всех обязательств. Иди на все четыре стороны…» «Да-да!» - обрадовался он, и верно – пора вырваться из неволи. Сегодня же скажу ей: «Все, дорогая, хватит. Иди своей дорогой, я пойду своей». Нет, сегодня нельзя, одернул себя, - в день рождения такой «подарок», денек помучаюсь, а вот завтра…».
Окрыленный принятым решением, он неожиданно подумал: «А, Бог с ним, с автобусом, пройдусь пешком,» - и не глядя по сторонам, быстро шагнул на мостовую…

***

… Ее остановила трель телефонного звонка. «Не пойду. Ну их всех!.. Сделала шаг к двери. «А вдруг дети?» Не выпуская из руки сумочку, вернулась в комнату.

- Алло? Да, это я. Что?! О, господи! Что с ним? Конечно, выезжаю…

С побелевшим лицом, не заметив брошенных в прихожей вещей, вылетела за дверь. Не дожидаясь лифта, слетела по ступенькам.

… «Не волнуйтесь, - успокаивал врач, - ничего страшного не произошло. Сотрясение мозга не тяжелое, через пару недель будет в норме. С переломами похуже, придется потрудиться, чтобы все восстановилось, но со временем преодолеете и это…» Она с трудом понимала, что ей говорят. Билась в мозгу мысль, от которой острой болью пронзало сердце: «Он мог умереть, я никогда бы не увидела его живым…» Забыты обиды, недовольство, желание свободы…

- Я могу его увидеть?

- Конечно. Только недолго. Ему укололи обезболивающее и снотворное – скоро уснет.

Он лежал на спине. Одна рука, вся в гипсе, покоится вдоль тела, другая – на груди, кисть забинтована. Нога вытянута и поднята каким-то устрашающего вида приспособлением. И глаза – печальные, страдальческие.

Вся, до краев, наполнившись жалостью и неожиданной нежностью, она опустилась на колени возле кровати, прижалась щекой к плечу мужа, осторожно прикоснулась к волосам. Он, с трудом повернув голову, легонько притронулся губами к ее виску.

- Не плачь!..

А она и не заметила, что щеки мокрые. Улыбнулась:

- Все будет хорошо.

Он устало прикрыл веки
:
- Очень спать хочется…

- Конечно, милый, тебе нужно отдохнуть.

Поднялась на ноги. Он тут же беспокойно открыл глаза:

- Не уходи! – тихий голос звучал как крик.

И еще тише, почти умоляюще:

- Пожалуйста, дорогая…

- Успокойся, - она придвинула к кровати стул. – Я здесь, я не уйду. И отвечая уже не ему, а себе, прошептала: «Я тебя не оставлю. Никогда…»