Маришкины видения

Однажды был день. Маришка взбиралась по стволу-надежды, опиралась хрупкими стопами на кромки дупел чьих-то чаяний. Она усаживалась в крону и перебирала тонкими пальчиками листву. Выправляла погнутые сплетенные веточки. Она собирала уже пожухлые цветы искренних чувств, так никем и не сорванные, и плела венки. Окунала в небо, и они проливались снегом над чужими невиданными мирами. Она вовсе не хотела отделиться или возвыситься. То, что свойственно женской сущности как-то не развилось в ее тонком теле. Ей даже не было ревностно за тех, кто на лету подхватывал ее цветы и влюблялся, влюблялся.
Маришка ждала ветра-веры. Она поднимала холодные ладони к небу и делала серьезное лицо… Маришка чувствовала, но не могла прокричать это тем, кто там внизу ствола что-то ворчал. Как ты прокричишь ветер?? Маришке было тяжело и даже как-то давило вот здесь, куда кладешь руку при испуге или радости. Как-то уныло.. Ветер ласкал ладони и слетал к ней на лицо, скользил по щекам, пропадал внутри сердца. Но никто не видел. А никого и не было. Все ушли строить планы, по захвату или по самоуничтожению, по залету или так, по ошибке выбора из Богов преимущественного. Забрали с собой маленьких детей, что, убегая, все оглядывались на прочные стволы. Они что-то выкрикивали родителям, тянули мамаш за все укорачивающиеся на бегу подолы, но тем было не до беды. Они видели что-то стройное впереди, пирамидальное и тысячелетнее, и даже верили в это. Как-то по-особому.
Иногда старое дерево издавало треск. Очень складный и пронзающий треск. Даже стон. Тогда Маришка начинала петь. Все, что помнила и, что приносил на уста ветер. Ее песни разливались по ветвям и стекали к корням. Дерево тяжело вздыхало и пускало новые ветви из старых трещин. Маришка долго потом лежала без сил. Листва истекала соком на сухие губы. Еще долго потом она сидела безмолвно и смотрела на детские тени, мечущиеся вдоль горизонта.
Маришка смотрела и старела. Она вязала в руках нить из волос и ветвей, вплетала в нее свою память, и свой светлый взгляд, и протяжные колыбельные, что не могла спеть. Она вязала для тех детей, что настырно, кукся мордочки оглядывались. Для тех, кто там перед обрывом, своими не привыкшими к темноте глазами, увидит совсем не новое пространство..
А пропасть.