Бывалый

Егерь Славка Ефимов про меня говорит: вы его больше слушайте, он вам таких историй расскажет, самому Брёму не приснится! Он именно так выговаривал – Брём. Зря он так, ну заносит меня иногда, приукрашу какую ни будь историю, чуть - чуть, самую малость, чтобы краски заиграли. Но в основе всегда чистая правда. Есть за мной еще один грешок: люблю на себя напускать вид бывалого охотника. Особенно перед новичками. Тут уж и волком могу завыть, рассказывая, как однажды залез на дерево от стаи волков, только тем и спасся. Однажды эта любовь к волчьему вою чуть мне боком не вышла. Были со знакомыми мужиками в угодьях у Славки Ефимова на весенней охоте. Я решил остаться ждать вечерней тяги вальдшнепов в низинке, неподалеку от базы. А четверо моих друзей ушли километра за три, там у Рисовых полей хорошие полянки есть, и вальдшнеп тянул над ними из года в год. Я тогда отстоял впустую, длинноклювики летали всё по другим местам. Ну, выпил, я, конечно, от досады. А друзья мои палили, да густо. Зависть тут меня взяла, небось набили полные ягдташи. Когда на землю опустились сумерки, я решил друзей подождать. И попугать. Завыть волчарой. Сидел на пенечке, и предвкушал, как от моего воя они сдрейфят, и на базу припустят. А я потом войду – гоголем. Услышал: идут, сапоги по раскисшей тропке чавкают. Ну, я и завыл. Они замерли, затоптались, завозились. Ага, злорадствую – это вам не по вальдшнепишкам палить! Поднатужился – и самым нутром, басом волчиным дую. Чтоб морозом их по коже продрало. И тут услышал:

- Три, четыре!

- Мужики! – заорал я. – Не стреляйте!

Оказалось, что передним шел мой друг Петрович, и чуть я завыл, скомандовал шепотом:

- Залпом. Три, четыре!

Представляю, какие у них рожи были бы, когда они меня нашли после залпа. Двое успели зарядить вместо мелкой дроби картечь. Там бы, наверное, и закопали. Ну не садиться же из-за такого придурка в тюрьму.

А еще я люблю на новичков страху нагнать, заорав весенним зайцем. Они, когда по весне за зайчиху дерутся, на задние лапы становятся, и ну друг друга по мордасам лапами хлобыстать. И орут так: ва – ва – ва! Кто никогда не слышал, потом на полном серьезе утверждает – леший в лесу орал.

В тот раз я приехал на базу в Пиргору в начале октября. Сухой стоял октябрь, теплый, лист с деревьев облетал потихоньку. И пока я шел по этому разноцветному ковру к базе, нашел два таких березовых пня, облепленных опятами, что от удовольствия даже крякнул. До того толстоногие, крепкие были грибы, с темными шляпками. Резал я их, резал, и бросал в рюкзак. Захватишь пальцами жменю таких крепышей за шляпки, ножки под ножом скрипят, а на срезах они снежно белые. На базе я быстренько опят поджарил, лучка щедро добавил, перцу молотого не забыл. И умяли мы с егерем цельную сковородку грибков с картохой. Ну, и флягу моего самогона усидели – не без этого, на то она и охота.

Рано поутру я встал, кинул в рюкзак харчей, взял ружье и потопал на опушки леса у больших полей близ речки Тящевки. На полях озимые посажены, зайцы по ночам на них отъедаются, а спать в лес подаются. Да далеко с полным то пузом скакать им лень, ложатся неподалеку – под густые лапы молодых елок, в кочки, поросшие высокой травой. Вот в таких местах я и похаживал, сжимая в руках своего верного «ижа», и внимательно посматривая – не лежит ли в густоте елового сумерка косой, не косит ли на меня выпуклым глазом. Пару раз казалось – вот он, лопоухий, вон и глаз вижу черный, вон и ухо поднял. А подходил ближе – то полено березовое лежало, а за ним лопушок на ветерке шевелился. По поводу лопушка, который ухом прикидывается… Егерь Василий Иванович Румянцев из посёлка Семрино, что неподелёку от Детского Села, рассказывал, как один подслеповатый охотник приехал поохотиться аккурат по чернотропу. Снег в тот год рано выпал. Полежал недельку и потом стаял. Заяц и побелел. И брел этот слепундрик по лесу недалеко от посёлка, глядь – а под молоденькими елками белый заяц лежит. И, видать, заметил охотника, шевелится, прикидывает, в какую сторону дёру задавать. А этот подслеповатый ещё и мудаковатый был. Вскинул ружье и бабах, бабах, сдуплетил, значит. И тут вместо зайца как вскочит из под ёлок баба в белом платочке, со спущенными трусами, как заорет:

- Убили!

И за голову ухватилась. А за ней мужик вылетает из ёлок, и ну слепундрика кулачищами мутузить. Этой парочке негде было в поселке пристроиться –  каждый дом с глазами и вот такими ушами! И они подались в лес, в густой ельничек. Мужик был серьезный, в самом соку, и как дошло у них до самого сладкого момента, баба и давай головой в белом платочке мотать. А тут – бабах – бабах! На всю жизнь они эту жаркую любовь запомнили: у бабы в голове восемь дробин, у мужика пять.

День поворачивал к вечеру, солнце невысоко стояло над лесом. Стал я подаваться ближе к базе, наверное, егерь уже картоху в чугуне поставил вариться, а у меня к ней килька балтийская припасена в литровой банке, лучком салатным, фиолетовым проложена, маслицем растительным душистым полита, уксусом яблочным сбрызнута. От мыслей этих я облизнулся, и прибавил шагу. И тут увидел, что от базы ко мне идет охотник. Мы покричали друг другу, сошлись, пожали руки. На нем был новенький, скрипучий патронташ, вкусно пахнущий кожей, на боку висел такой же новенький ягдташ. На плече красовался штучный «ИЖ – 27». Ясно было, что Миша был охотником начинающим, что тут же и выяснилось.

- Мне егерь сразу сказал – ищи у полей на опушках леса бородатого охотника, он тебе все про охоту на зайцев по чернотропу расскажет, ты такого ни в одной книжке не прочитаешь. Не охотник, а ходячая библиотека, - говорил мне Миша, улыбаясь во весь рот. И такой этот Мишка был белобрысый, молодой, такой доверчивый, что мне даже совестно на минутку стало его обманывать. Но – не сдержался.

- Водка то у тебя есть?

- А как же, как же, - заторопился Мишка, и сбросил рюкзак. Мы присели на кучу хвороста, я достал немудреную закуску, водка была разлита, мы выпили, крякнули. Я стал набивать трубку, предвкушая долгие байки, но моему новому другу не терпелось поохотиться.

- Тут, егерь говорил, зайцев – не меряно, - ерзал он на месте, а сам все косился на елки, что росли рядом с нашим бивуаком.

- Точно, - с самым пресерьезным видом, кивал я, пуская дым из носогрейки. – Стадами бегают, всю капусту в деревне истоптали. Девок, что из бани шли, до полусмерти напугали, а одну говорят и ссильничали! Вот нальешь мне еще сто грамм, я тебе точно укажу, где сидит самый толстый.

Водка была налита, я выпил, закусил и указал чубуком трубки на еще одну кучу хвороста, черневшую метрах в пятидесяти.

- Вон под той кучей. Сам хотел взять, да вот растянул удовольствие. Так что дарю тебе этого косого, от всего, как говорится, сердца. Залезь на нее, и попрыгай, только повыше, чтобы у него нервишки сдали. Он выскочит, ты, главное, сразу не стреляй, не то промажешь. Отпусти метров на двадцать, и тогда пали!

Миша пожал мне руку, снял ружье с предохранителя и стал красться к куче хвороста. Их немало лежало по кромке леса, тут мужики повырубали на дрова осины с березами, а ветки свалили в кучи. В теории зайцы любят под них залезать, их не заметно ни охотнику, ни сове с сорокой, а сами они все видят. И лежат, как утверждают умные книжки, до последнего, пока охотник не сковырнет их носком сапога. Но то – в теории. Сам я ни разу ни одного зайца из под кучи не выгнал. А уж куч этих я повидал за те двадцать лет, что охочусь и не сосчитать. Правда, однажды видел такого терпилу, что диву дался. Ехали мы нашим дружным охотничьим коллективом с лосиной охоты. Лося добыли, водки попили. Остановились на перекур. Вывалило нас – мужиков пятнадцать. А в кювете куча бревен лежит, снежком припорошенная. Ну, мы и давай их поливать. Кто простой струйкой, а кто и фамилию выводит, инициалы, подпись. Последним из автобуса вывалился самый здоровый мужичина, весом за сто десять килограмм. Он как ударил струей, чуть бревна не зашевелились. И тут из - под них стрелой выскочил беляк, вся спина у него была желтая! 
Пока я вспоминал теорию и практику, Миша дошел до кучи, и залез на нее. Оглянулся на меня – мол, верно ли делаю? Я показал двумя руками – мол, теперь, прыгай как можно выше. Он прыгнул раз, прыгнул два. И тут же прицелился: бабах, бабах! Что за чертовщина, балуется, что ли? Я подскочил, побежал к Мишке, он уже спешил со всех ног к здоровенному зайцу, лежавшему на земле.

- Ух ты, тяжеленный… Я вот так вот прыгнул, он вот так вот побежал…. – в щенячьем восторге кричал Мишка. И тряс своим первым зайцем. - Вот спасибо тебе, Егорыч, вот спасибо! Научил! Ну, прощевай, поеду домой перед женой хвастать. А назавтра друзей приглашу на зайчатину, - захлебывался скороговоркой молодой охотник. И, сунув зайца в рюкзак, торопливо зашагал к базе.

До позднего вечера, до сумерек, включив фонарь, я прыгал по всем этим гадским кучам веток. И ни одного, ни одного зайца из - под них не выгнал. А уж как потешался надо мной егерь Славка Ефимов, когда я вернулся на базу, никакими словами не описать.

Больше я Мишку на охотах не встречал. На каждой куче хвороста я с тех пор прыгаю до посинения. Зайцы под ними не лежат. Наверное, тот, которого добыл Мишка, был одним единственным.