Заимка

До Аляпинска Алексей добирался почти сутки.
Зима морозцем и снегом сглаживала неровности на дороге, но золотари делали своё дело, гоняя круглые сутки  бензовозы и другую тяжёлую технику по всей трассе, и с приходом весны, отсыпанная глинистым щебнем дорога раскисала, разбивалась, и до морозов, особенно в сырую погоду,  являла собой грязное ухабистое месиво, на котором тяжёлые низкопосадочные иностранные автобусы, а именно их ходовая часть, частенько выходили из строя.
Так случилось и на этот раз.
Автобус вдруг завилял, сбавил скорость и остановился. После десятичасового пути в тёплом салоне пассажирам не без удовольствия пришлось разомнуть косточки и устроить себе вынужденный перекур на неопределённое время, т.к. иностранное колесо от высокомерного отношения к нашим  неухоженным сибирским дорогам, которые  не отвечают их европейским стандартам и весьма наплевательски относятся  ко всем, кто по ним ездит, и от брезгливости, что приходиться касается её своей холеной заграничной резиной, однако не смогло объехать  предательский, предусмотрительно выставленный острым углом камень, и, наткнувшись на него, возмущённо зашипело, сморщилось, скукожилось и сникло, выпустив весь свой дух.
Сначала шофера никак не могли потдомкратить автобус на должную высоту, что бы разбортировать колесо, потом гоняли в холостую взад-вперед, стараясь разжевать резину и скинуть её с обода. Но тщетно. Шина хлюпала, шлёпала, дымилась, её уродливо корежило и выгибало, швыряло и кидало из стороны в сторону и уже казалось, что  вот-вот, сорвётся, - но измочаленная, изодранная, она каким-то чудом, в самый последний момент ухитрялась уцепиться за железо и с упрямым тупым резиновым стуком вновь садилась на своё место.
Вскоре подошёл второй автобус (в дальние рейсы отправляли парами), часть пассажиров пересела в него, Алексей тоже и примерно через полчаса он вышел на повороте. Здесь ему предстояло дождаться попутки и на ней добраться до  своей артели, куда он ехал по вызову на работу и где его ждал земляк.
Он осмотрелся.  Вечерело. Вокруг занесённая снегом тайга.  На небосклоне уже тускло отсвечивала четвертинка луны, падал лёгкий снежок, морозец крепчал.  Кругом ни души. Может, костерок разжечь? Сколько стоять, неизвестно. Приплясывая от холода и  доедая остатки колбасы, он краем глаза заметил мелькающий свет фар. Вскоре показался «Камаз».
- До Аляпинска довезёте? - прошелестел озябшими губами Алексей.
- Садись быстрее, не май месяц.
В посёлке нашёл свою базу, большей частью состоящей из вагончиков, и, зайдя наугад в первый попавшийся, сразу наткнулся на земляка, Бориса.
- Ну, наконец-то, прибыл, - широко расставив руки, радостно встретил его тот. - Привёз, чего обещал? - прищурил он глаз.
- Привёз, - убедительно мотнул головой Алексей, и вытряхнул из сумки связку копчёных карасей. – Наши, местные, - потряс он ими. – А это тебе, за вызов, - и выставил на стол бутылку коньяка.
Тот  радостно потёр руки.
…В вагончике хорошо, печку топить не надо, всё на электричестве, тепло и уютно. Разомлев от коньяка, Алексей лежал и думал, что поутру придётся бегать по кабинетам, подписывать бумаги и отвечать на различные вопросы (для порядка, как сказал Борис), вообщем, по всей форме устраиваться на работу.  Что, где и куда, земляк объяснил подробно, и уверенный в завтрашним дне, в спокойном состоянии духа и хмельной головой, Алексей вскоре тихонько засопел и погрузился в глубокий сон…

Пройдя все обязательные в этой фирме инстанции, получив допуск и спец.одежду, через два дня он вышел на работу.
Думал, сразу пошлют на буровую (он был пом.бур), но пока пришлось кантоваться на базе, грузчиком. Борис тоже был здесь и дожидался, когда у кого-либо закончится вахта и освободится место бурильщика. Постоянного места работы здесь не было, бросали по разным станкам, которые были раскиданы по всем закоулкам это местной золотоносной тайги.
В основном, это небольшие передвижные буровые установки, которых тягали бульдозерами, или самоходки на базе незаменимых тралёвщиков, «Камазов» и «Уралов».
…Недели через две откуда-то пригнали компрессорную установку, дизельную электростанцию и, загрузившись продуктами, получив спальные мешки, их вместе со всем этим хозяйством отправили на участок, на откачку. Дело это было знакомо, откачка обычно проводилась около месяца, а то и больше, пока в скважинах не установится уровень воды, а работа  заключалась в том, что бы смотреть за дизелями, вовремя их заправлять, что бы всё вертелось и крутилось.
Для буровиков это было в некотором роде что-то вроде отдыха, да и платили за это меньше.
На участке их уже ждала смена и пока электрики подсоединяли и запускали электростанцию, они все вместе подтянули  к скважине шланги, подцепили их и запустили компрессор. Тот выпустил несколько клубков чёрного дыма, прокашлялся, и натружено запыхтев, затрещал ровным однотонным звуком, постепенно прогреваясь и набирая обороты.
Зашипел воздух, зашевелились по змеиному шланги и из «гусака», с шипением, толчками стало выбрасывать воду.
Наконец, оба дизеля прогрелись, загудели веселее, смена попрощалась,  погрузилась в вахтовку и посигналив, она скрылась за поворотом.
…В вагончике было чисто и тепло, на столе ещё тёплый чай, в кастрюле варёная курица в бульоне.
Алексей вспомнил, как приходилось зимой жить в палатках, потом в брусчатых балках с буржуйками. А здесь, пожалуйста: удобные, небольшие вагончики фирмы «Кедр», купейного типа, стоят несколько новеньких электрических радиаторов, печку топить не надо. Фирма веников не вяжет, толково делают.
Ему досталась дневная смена, Борису захотелось в ночь, он хитро поглядывал и чему-то улыбался.
- Не тужи, - обратился он к Алексею, - скучно не будет.
На другой день прибыло начальство. С ними приехал молодой парень, геолог. Он тоже будет жить здесь и делать свою работу – производить замеры уровня воды в скважинах. Они осмотрели оборудование и, убедившись, что всё сделано правильно, дали несколько ценных указаний и убрались восвояси.

Шёл день за днём, дизеля по-прежнему добросовестно  жрали солярку, выплёвывая её в небо сизым дымом, вода исправно била ключом из скважины и исчезала где-то под снегом. Дима-геолог аккуратно два раза в день надевал валенки, верхонки, брал линейку и уходил делать замеры.
В горловину каждой скважины, так называемый «кондуктор», а их было семь, он опускал катушкой на тонкой проволоке, разбитую на метражы, металлический, похожий на карандаш стержень, и от соприкосновения с водой тот пищал. Дима засекал на проволоке длину, домерял линейкой и записывал в тетрадь очередной уровень, который каждый день был разный. В остальное время он читал или спал.
Алексей так и ходил в день. Борис почему-то никак не хотел меняться и работал ночью.
Но они с Димкой  всё же раскусили его.
Примерно через каждые два дня к ним приходил заправщик и  заполнял соляркой трёх кубовую ёмкость.
После этого у Бориса  почему-то всегда весело поблёскивали глаза, он старательно скрывал это, долго не заходил в вагончик, но было явно видно, что он навеселе. Алексей ещё удивлялся - «солярки надышался, что ли». Ему и в голову не могло придти, что Боря утаивает и не делится с ними спиртным, которое привозил ему шофёр бензовоза.
Они, вероятно, по обоюдному и взаимовыгодному согласию  аккуратно экономили горючее, приписывая дизелям такой расход,  которым они давно бы захлебнулись. Таким образом, в бензовозе образовывался излишек солярки, который шофёр сбывал налево, местным жителям, а с Борисом рассчитывался валютой - спиртным.
Он, вероятнее всего, тоже не догадывался, что его подельник ни с кем не делится и поглощает всё это один, тайком, - ведь это считалось дурным тоном, и это ему, шофёру, было совсем невыгодно: ведь  когда все довольны и ему спокойнее, а если кто сболтнёт?
В один такой приезд он весело подмигнул Алексею:
- Ну как, не скучаете?
- А ты у Бори спроси, ему здесь веселее всех.
- Он что, не угощает вас? - пристально покосился шофёр.
- Да пока ничего не видели, - развёл руками Алексей.
- Странно, - нахмурился тот, и пошарив глазами, больше ни говоря ни слова, уехал.
На другой день притащился  «Камаз», самоходная буровая установка. Работали на ней трое здоровых молодцев, по седокам в кабине, хотя в бригаде положено четыре человек.
Скважины они бурили неглубокие, каротажные, до двадцати метров, легко справлялись и в таком составе колесили по тайге, заменяя в работе друг друга.
Подвезли они продукты и штанги для бурового снаряда. После выгрузки  Алексей отправился греть чай, Борис закурил и остался у машины.
Выглянув в окно, он заметил серьёзный разговор между Борисом и мужиками. Они в упор смотрели на него и что-то настойчиво говорили. Тот лишь кивал головой и криво усмехался.
Не входя в подробности, Алексей вышел и пригласил всех к столу, но те отказались, докурили, попрощались и убыли в неизвестном направлении.
…Вечером Борис неожиданно выставил на стол две бутылки водки.
- Нате, - без особого энтузиазма, сдержанно проговорил он.
На ужин Димка сварганил хороший плов, и под такую закуску они с Алексеем приговорили поллитровку.
Борис не пригубил ни капли, только сидел и молча курил.
С этого дня, каждый вечер, а то и днем, на столе каким-то чудесным образом появлялась бутылка сорокоградусной, а иногда и вино. Его Боря подавал  сразу по две. Сам же и во время еды не притрагивался к спиртному, даже когда его настойчиво приглашали, отчаянно мотал головой.
Сколько Алексей не приглядывался, так ни разу и не удалось  уловить ему этот ставший уже привычный весёлый блеск в глазах Бориса. Вечером тот заступал на смену и до самого утра редко заходил в вагончик, больше находясь в дизельной, лишь к утру дверь тихонько открывалась,  он неслышно проходил к столу, пил чай и иногда дремал, склонив голову на стол.
Они с Димкой посмеивались, догадываясь, что ночами  он всё равно потягивает, но не говорили ему об этом, т.к. понимали, что всем достаётся поровну, знали, за что и почему, и поэтому, с чувством глубокого, как говорится, удовлетворения, не нарушая установленный порядок, в полном согласии со сложившимися обстоятельствами, принимали это, как должное.

- Вставайте, горим!
Алексей открыл глаза и увидел Бориса. Тот стоял с испуганным лицом, взгляд беспокойно метался.
- Скорее, компрессор горит!
Только сейчас Алексей заметил всполохи огня, мелькавшие за окном. Был четвёртый час ночи. Он толкнул Димку, набросил бушлат, прыгнул в валенки и выскочил на улицу.
Горел брезент, которым был укрыт компрессор. Весь верх был охвачен огнём, двигатель заглох.
Видимо, резкое прекращение звука двигателя, на который было настроено ухо и который играл убаюкивающую роль, возымело своё действие: мозг Бориса в поисках уже утраченных привычных вибраций побудил его вовремя очнуться ото сна и он обнаружил пожар.
Алексей бросился закидывать снегом огонь, стал стаскивать объятый пламенем брезент, опасливо косясь на бак с соляркой: вдруг рванёт? Бензин давно бы уже взорвался. Но слава богу, обошлось, хотя горело уже на самом баке. Борис мельтешил в безопасном месте, у радиатора и косился на Алексея, не приближаясь к нему.
Наконец, пожар был потушен. Лишь клочки тлеющей материи дымились на снегу вокруг компрессора предательскими огоньками.
Борис отчаянно затаптывал их ногами: надо было скрыть ч.п. Ведь если узнают, всем грозило стопроцентное лишение премиальных, а это треть зарплаты. Ладно, хоть потушили, а то бы пришлось полгода бесплатно вкалывать. Такая перспектива никого  не радовала и все молча уничтожали следы  этого происшествия, оттирая  компрессор от гари.
- Смотрите, - ткнул пальцем Алексей. - Если бы не это…
Он покачал головой, глядя на Бориса.
На воздушный фильтр был обрушен кусок обгорелого брезента, воздух перестал поступать и двигатель заглох.
Если бы не это обстоятельство, Боря продолжал бы дрыхнуть и от компрессора остались бы  рожки да ножки.
…Загорелось от выхлопной трубы.
На неё ветром набросило кусок брезента, который насквозь промок соляркой, он затлел, его раздуло, вспыхнул огонь, а дальше, как в известном лозунге - «мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!»

Прошёл месяц.
О пожаре было решено лишний раз не вспоминать и держать язык за зубами.
…Весна уже брала своё, набирая силу и вытесняя зиму вглубь тайги. Та ночами тихонько огрызалась и сковывала подтаявший за день снег. Солнце с каждым днём поднималось всё выше, светило всё ярче, стволы деревьев всё отчётливее вырисовывались на фоне потемневшего и оседающего наста.
Вот уже несколько дней Алексей наблюдал в бинокль, как примерно в километре от них, среди обширного редколесья, когда рассвет только-только начинал проявляться, на снегу маячило несколько чёрных комочков, которые то перебегали с места на место, то неподвижно застывали. Это косачи проводили свои брачные игры, ведь в это время у них ток.
Алексей вспомнил, как в свои, давно минувшие шестнадцать лет, буквально бредил охотой. Он тайком приобрёл старенькую курковую «двадцатку», назаряжал патронов и ещё до открытия сезона, в середине августа, завернув разложенное ружьё в мешок и подхватив его под мышки, частенько хаживал на уток, которые к этому времени уже набирали солидный вес. Некоторые из местных жителей хорошо его знали и при встречи лукаво грозили пальцем:
- Лёша, рано ещё на охоту.
- Я не на охоту, я на рыбалку, - правдиво глядя прямо в глаза, честно врал он.
- А в руках что?
- Удочки, - не моргнув глазом, отвечал Лёшка. - Я их разобрал, чтобы  нести было удобнее.
- Ну-ну, - усмехались те.
Потом он стал вставлять в ствол ветку, чтобы та торчала повыше и была больше похожа на удилище. К нему больше особо никто не цеплялся, но продолжали подразнивать, ехидно замечая:
- Что Лёша, опять на рыбалку?
Получив утвердительный кивок, тихонько, по-доброму посмеивались.
В один такой день он долго скрадывал утку, которая кормилась среди жиденькой растительности. Она давно уже заприметила его, была настороже и временами, вытянув шею, тревожно смотрела в его сторону, не подпуская на выстрел. Уже смеркалось, цель теряла свои очертания, но Лёшка продолжал терпеливо ждать, когда она подплывёт к другой утке, чтобы одним выстрелом убить обоих. Другая утка почему-то оставалась на одном месте и некуда не двигалась.
И вот, наконец, две цели слились в одну: он нажал на курок. Треснул выстрел, утка резко крякнула, взмыла вверх и улетела.  Кочка вдребезги.

В конце мая срок откачки закончился.
Дима дописал свои бумаги и отбыл с отчетом. Алексей с Борисом заглушили компрессор, приготовили всё к отъезду и ждали распоряжения начальства.
Ближе к обеду прибыла техника, их взяли на прицеп и вместе со всем оборудованием притащили на базу.
Борис заболел и ушёл на больничный, а Алексея уже ждала буровая, которую работяги окрестили просто - «железяка».
Это был старый, видавший виды тралёвщик, с большой железной будкой, в которой был установлен такой же старый буровой станок с выдвижной мачтой.
Тралёвщик сам ходить не мог, ни одна скорость не врубалась, хотя заводился исправно. Алексей с бурильщиком Ильёй - тот был крещеный татарин – еле нашли первую скорость - остальные такой махине были просто не нужны, - забили её кувалдой в коробке передач и намертво закрутили проволокой, чтобы не выскакивала, подшаманили «шалабушник» - деревянную будку, служившую одновременно и кухней, и раздевалкой и складом всякой мелочи, собрали весь нужный для работы инвентарь, опробывали технику на ходу и ждали отправки.
Наконец, подогнали «Урал», Илья завёл «железяку» и с грохотом загнал её на трал. Следом отправили  «шалабушник». Часа через полтора Илья уже самоходом гнал буровую на точку.
Пробитую бульдозером в тайге дорогу развезло так, что иногда скрывало гусеницы, грязная жижа попадала под тормозные колодки, те парили, дымились, но Илья не обращал на это внимание, сосредоточено работал руками и ногами, и вёл гремящий и рычащий тралёвщик к месту назначения.
Часа через два доползли до отмеченной геологом точки.
Долго елозили взад-вперед, подкладывая под гусеницы стволы деревьев, выравнивая буровую. Наконец, подняли мачту и опустили «элеватор», но всё же немного скосили от центра и уже часам к девяти вечера, измождённые, грязные и усталые, на вахтовке добрались до базы, где поужинали в столовой, помылись в душе и грохнулись на свои жёсткие койки.
Утром, поднявшись в шесть часов и позавтракав, в семь  уже ждала вахтовка и вместе с другими работягами их развозили по участкам.
Буровая стояла не далеко, километрах в десяти от базы и поэтому была возможность каждый день ночевать в общежитии, хотя дорога не была такой приятной и занимала некоторое время. Алексей вообще-то предпочитал жить в вагончике,  на месте работы, как в других местах, тогда можно было лишний часок поспать, а не месить грязь  и не трястись, сначала в машине, потом в тягаче.
Но начальству виднее, что и как.

Отгуляв по окончанию вахты положенные полтора месяца, в конце августа Алексей прибыл на работу.
- Давай готовься, завтра на буровую,- распорядился начальник участка.- Проводишь геолога на заимку и вернешься обратно.
Заимкой называлось бывшее поселение, которое находилось километрах в пяти от того места, где стояла буровая. Посёлка, как такового, давно не существовало, лишь пустырь, заросший бурьяном  да несколько обрушенных провалов на месте некогда стоявших домов, указывали, что когда-то здесь жили люди.
Утром, как обычно, вахтовка доставила его на буровую. За полтора месяца она ушла не так далеко. Бурили не по профилю, а шли зигзагом, обходя заболоченные места. Илья был уже здесь.
- Когда приехал? - спросил он, здороваясь.
- Вчера.
- А я уже неделю тут, с вагончиком прибыл. Так что не придётся больше мотаться, здесь будем жить. Кстати, тебя там дама ожидает, - весело посмотрел он на Лёшку,-   Говорит, пока с ней работать будешь.
- Какая дама? - не понял он.
- Геологиня. На заимку её поведёшь.
До Алексея дошло, что это тот геолог, про которого ему говорили. Но что это женщина, он не предполагал.
- И где она? - нетерпеливо спросил он.
Ему очень захотелось взглянуть на неё.
- В вагончике, я же сказал. Тебя дожидается. Ну, а пока принимай «шайтан – машину», смена ждёт.
Алексей пересчитал все свои пом.буровские хохоряшки, помог загрузить ящики с керном, перекинулся парой слов с отъезжающей сменой и помахав напоследок, те отчалили.
- Как вернёшься, так начнём работать. Завтра с утра поведёшь, здесь недалеко, - сказал Илья. - А пока отдыхать, да и ужинать пора, пошли.
По пути навестили бригаду хохлов, откуда-то из под Львова. Эти работали на стационаре, скважины бурили до трехсот метров и им было спокойнее; они не дёргались с места на место, не месили грязь, не таскали за собой прицепом все железяки.
Алексей однажды спросил: какая нелёгкая заставляет их тащиться такую даль, в Сибирь, неужели у них дома, на Украине, работы нет? Ведь одна дорога сколько стоит.
- Есть выгода, - прищурившись, ответил усатый бурильщик. - Рубли выгодней менять на доллары, чем наши гривны.
Алексею ещё в советское время, в конце восьмидесятых приходилось работать с выходцами из западной Украины. От своих восточных собратьев они отличались тем, что не скрывая поносили  коммунистов и ратовали за отделение от Союза. Помнилось, как один из них, растопырив до отказа руки, уверял, что на карте его «ридна» Украина вон какая большая, а Россия меньше в десять раз. Алексей ещё недоумевал: ведь он видел совсем другое, как раз всё наоборот. Но возражать не старался, видя, с каким лицом тот ему это доказывает.
Теперь, после обретения «самостийности», от них этих слов за язык не вытащишь, а сами они на такие темы старались больше молчать.
Зашли в буровую. Пом.бур пил чай, бурильщик стоял за рычагами. Кивнули друг другу.
- Сколько прошли? - спросил Илья.
- Скоро двести, - ответил бурильщик.
Алексей заметил, что вокруг всё заставлено ящиками с керном. Хорошо идут.
Долго не задерживались и вскоре подались дальше. Показался вагончик.
- Гостей принимаете? - полушутливым тоном, весело выкрикнул Илья.
В дверях показалась женщина.
- Принимаем, - улыбнулась она. - Здравствуйте.
Поздоровались.
- Провожатого привёл, знакомьтесь.
Она взглянула на Алексея.
-  Очень хорошо. Меня зовут Настя. Давайте ужинать.
Энцефалитный костюм несколько портил её фигуру, но светлые локоны волос, изящно вьющиеся из под платка, придавали  лицу некую миловидность.
Было видно, что даже здесь, в тайге, среди различного гнуса, она следила за своей внешностью.
Варёную картошку с тушёнкой Алексей любил, она ему никогда не приедалась, и он с аппетитом навернул полную чашку. Илья уже поужинал и спал. Алексей распаковал спальник и глядя на Настю, которая что-то писала в своём купе, спросил:
- А зачем вам на заимку надо?
- Пробы  кое-какие взять, - негромко ответила она.
- А обратно как?
- Обратно дорога есть, по ней на трассу и выйду. А вы что, боитесь? - рассмеялась Настя.
- Да нет, с вами мне ничего не страшно.
- Ну, тогда спокойной ночи, завтра в путь.
- Спокойной ночи, - вздохнул Алексей.
Он смотрел сквозь приоткрытую дверь на Настю и думал о завтрашнем дне.

Напрямую идти не рискнули.
Штурмовать сопки, поросшие густым лесом, с таким грузом было бы неразумно. Решили идти по лощине вверх.
У Насти за плечами был рюкзак средних размеров, Алексею достался спальный мешок и рюкзак с едой.
Ещё раз проверили всё, подтянули ремни.
- Долго не задерживайся, - подмигнул Илья. - Завтра жду, работать надо.
- Ничего с ним не случится, если будет вести себя хорошо, - лукаво заметила Настя. - Ну ладно, хозяйничай, мы пошли.  Она махнула Алексею, и они подались.
…Надо было добраться до верха, перевалить через хребет и по склону спуститься вниз. Там, по старым вырубкам и заросшим лесовозным дорогам, прямиком на заимку. Вроде бы недалеко, но маршрут пролегал по ручью и приходилось прыгать с кочки на кочку. Пытались идти по склону, но попали в такую чащёбу, что выбравшись, махнули рукой и пошли прежним путём.
Алексей немного поотстал. Он часто останавливался, бросал мешки и  смахивал с лица кучи гнуса, который беспощадно и больно вгрызался во все открытые  части тела.
Пробовал надевать сетку, но та не помогала, цеплялась за ветки, её срывало и сворачивало с головы.
- Бедный, - жалостливо сказала Настя. - На, помажься.
Она протянула ему тюбик. «Антикомарин»-прочитал он.
Алексей пользовался только  «Детой», даже дёгтем мазался, а этой штукой не пробовал. Он нашлёпал мазью лицо, руки и вернул обратно
Действительно, стало легче. Мошкара гнусавила вокруг головы, но садиться на кожу не решалась. Некоторые, особо отчаянные и жадные до крови, иногда  касались лица, но тут же отскакивали, словно их били по морде.
Мазь работала.
До перевала добрались далеко за полдень. На вершине была расщелина, которая виляя, тянулась вдоль по хребту. Надо было переходить на ту сторону. Алексей посмотрел вниз. Глубина метров десять, ширина около трёх. Оба края соединяли четыре чахлых березины, брошенные поперёк.
Он замялся.
- Вниз не смотри и иди, - посоветовала Настя и уверенно перебралась через мостик.
- Ну давай, смелее, - смеялась она. - Мешки перебрось и шагай.
Алексей перебросил мешки и с замиранием сердца, несмело ступил на берёзки. Те трещали, скрипели, но его выдержали и уже на той стороне он облегчённо выдохнул:
- Опасная вещь, может и рухнуть.
Настя не ответила.
Минут через пятнадцать она сбросила рюкзак:
- Перекур.
Алексей был рад этому: с удовольствием развёл костерок, вскрыл по банке тушёнки и поставил разогревать. Настя  сосредоточилась на чём-то в тетради. Он повнимательней разглядел её: на вид лет тридцать, под энцефалиткой явно угадывались все неровности её тела,  чуть прищуреные  карие глаза слегка отдавали какой-то детской задумчивостью и когда она смотрела на него, ему хотелось взять её на руки и прижать к своей груди.
- Что, не нравлюсь? - заметила она его пристальный взгляд.
- Почему же, - засмеялся Алексей, - наоборот. Давайте лучше перекусим.
После короткой трапезы, с новыми силами они двинулись дальше.
…Вниз перед ними уходила широкая зелёная долина, почти безлесная, которая плавно переходила в равнину и упиралась в стену леса. За ней, сопка за сопкой, бесконечным зелёным ковром тянулась тайга, теряясь где-то вдали, за горизонтом. Дышалось легко и свободно.  Они были одни среди этого безбрежного океана зелени, вид которого бодрил и наполнял душу радостью. Алексей был на высоте своего настроения - «всё-таки хорошо жить на белом свете, чёрт возьми!» - чуть было не выкрикнул он.
Сверху хорошо проглядывались плешины, поросшие редким леском. Бывшие лесосеки.
- Рукой подать, - кивнула Настя вниз.
Шагать стало веселее.
Пройдя лесосеки, они вышли на зарастающую просеку и по ней, уже ближе к вечеру, добрались наконец до заимки.

Почему это место звали заимкой, Алексей не знал.
Мало что указывало на то, что когда-то здесь жили люди.  Лишь одиноко стоящий, высохший, с глубокими трещинами невысокий столбик, с вбитой в него круглой железной  серьгой, отдалённо напоминал об этом. Алексей заметил всего четыре подходящих места, на которых, похоже, стояли постройки. Его так и тянуло порыться в этих отвалах, найти  какую-нибудь старину, что напомнило бы о тех временах.
Может, жили здесь не одно столетие, а за это время много чего могло потеряться. Места то тут золотые.
Решили ставить палатку на берегу небольшой речушки, почти ручья. Надо нагреть место для ночёвки. Алексей взял топор и пошёл рубить сушняк, благо этого добра здесь было навалом, целые стволы стояли и ждали его топора.
Нарубив сколько надо, он всё  перетащил в приготовленное место и поджёг. Сушины хорошо схватились и вскоре запылали ярким пламенем. Ветра не было, дым столбом потянулся вверх, разгоняя противную мошкару.
Настя тоже не сидела без дела. Она рубила лапник  и носила к костру. Ночи были холодные, а на такой подстилке после костра можно было лежать как на печи, не накрываясь.
Во время работы они почти не разговаривали, торопились до темноты сделать всё необходимое. Теперь оставалось лишь дождаться, когда прогорят дрова, прогреется земля, потом натянуть палатку и со спокойной душой забраться в тёплое место.
Алексей вынул из рюкзака небольшой чайник, хлеб, четыре упаковки сухого картофельного пюре, две банки тушенки.
Как только вода в чайнике закипела, он разварил в котелке картофель, добавил тушенку и перемешал – любимая походная еда готова.
Настя сходила к ручью, нарвала к чаю смородинового листа, который в изобилии рос вдоль берега, и запарила его.
- Чайник зачем таскаешь, есть же котелок, - спросил Алексей.
- Не будешь же чай с картошкой заваривать, - чисто с женской логикой, недоумённо ответила она.
Он посмотрел на неё и улыбнулся: две стихии не поняли друг друга.
Пока ужинали, темнота стала сгущаться, первые звездочки замаячили на небосводе. Снизу потянуло холодком. Скользнув взглядом по лицу Алексея, Настя достала фляжку, открутила пробку, набулькала в кружку и протянула:
- Держи, а то замёрзнешь.
Он выпил и, занюхивая рукавом, проскулил:
- Чего раньше не наливала? Ведь уже наелись.
- Какой ты шустрый, - засмеялась она. - Тебе лишь бы выпить. Да ты не рукавом закусывай, а картошкой.
Сама тоже выпила.
Чаёк уже запарился. Алексей насыпал в кружку немного сухой заварки - он так любил,- и залил кипятком, вкусно пахнущим смородиной.
- Так вкуснее, - поднял он палец.
Настя пила без заварки.
После выпитого горячего чая с водкой в здоровом теле заметно приободрился здоровый дух. Алексей разомлел, душа стала шире, настроение повысилось, он трезвее взглянул на мир, и, чуть откинувшись на спину, упёрся взглядом куда-то вдаль, погрузившись в созерцательное состояние. Рядом убаюкивающе журчал ручей, прохладный ветерок слегка обдувал его чуть захмелевшую голову, догорающий костёр заворожено мерцал и приятно обдавал теплом. Он посмотрел на Настю.
- Красота-то какая.
- Это ты мне, или про природу? - лукаво спросила она.
В уголках её чуть прищуриных карих глаз насмешливо играл уголёк костра. Она с иронией смотрела на него и улыбалась.
Алексей невольно залюбовался ею.
- Ты очень красивая, Настя, - серьёзно сказал он.
- Для тебя сейчас все красивые. Другие почему-то так не думают, - пожала она плечами.
- Не обманывай, такого не может быть.
- Самого-то, наверное, жена дома ждёт?
- Да нет, - покачал головой Алексей. - Я пока не встретил такую, как ты.
- Долго же ты искал меня, - грустно улыбнулась она.
...Бежит ручей, течёт ручей; как сладостно и приятно журчит его нежный говор, разливаясь в пространстве свежестью позднего сибирского лета, напоенного ароматом укрывшейся  во мраке тайги, и, казалось, само время остановилось, - только сумерки стали гуще, звёзды выше, деревья темнее и отдаленнее.
Они долго сидели у костра, лицом к лицу, очарованные таинством леса: вся окружающая действительность раскрепощала их чувства, а взаимная симпатия располагала  к открытому и душевному разговору.
Настя была Ленинградка, здесь работала уже четыре года. Алексей бывал в Питере и с удовольствием слушал, как она говорила ему об этом красивом городе; об Эрмитаже, Петропавловской крепости, о Русском музее. Он знал все эти исторические места и в свою очередь рассказывал, как гулял по Невскому, ходил в театр имени Пушкина, где стоит памятник Екатерине, как ездил в Царское село во дворец Екатерины. Вот только Лицей не посетил, о чём жалеет до сих пор.
Они заговорились и позабыли обо всём на свете, и когда на часах было уже далеко за полночь, Алексей разгрёб догоревший костёр, еловым веником начисто вымел всю золу и угли, накидал лапнику на прогретое место и стал натягивать палатку.
Когда всё было сделано, занёс рюкзаки, разложил спальник, рядом бросил бушлат.
Настя стояла рядом и задумчиво смотрела на него.
- Обожди, у меня фонарик есть.
Она зажгла фонарь и зашла внутрь.
- Как хорошо здесь, - шепотом произнесла она.
Алексей запахнул полог, повернул Настю к себе,  взял её за руку.
- Как хорошо здесь, - ещё раз, чуть слышно, прошептала она.
Он обнял её и поцеловал.

Едва первый луч солнца позолотил вершины сопок, как Алексей был уже на ногах. Лёгкий туманец вился вдоль ручья, было тихо и свежо. Настя ещё спала.
Он согрел чайку, позавтракал и засобирался в обратный путь.
- Уже уходишь? - Настя стояла рядом, в накинутом на плечи бушлате.
- Ухожу. Пока жары нет, надо добраться до перевала.
Он подошёл к ней, обнял.
- Как хорошо, что мы встретились с тобой.
- Угу, - по детски просто сказала она, прислонив голову к его плечу.
Он гладил её рукой, она задумчиво смотрела вдаль и нерешительно теребила его рукав, словно что-то хотела сказать.
- Ну, ладно, иди, - она резко отвела руки. - Тебя ждут.
- Мы ещё увидимся, Настя...
- Будь осторожен…
Он развернулся и не оглядываясь, направился к лесу.  Настя осталась одна.
…Старые лесосеки остались позади и вскоре Алексей вышел на равнину, которая плавно уходила вверх и постепенно сужаясь, лощинкой тянулась к перевалу. Он не боялся заблудиться: надо лишь забраться на вершину, перевалить через хребет, на ту сторону, и такой же лощиной спуститься прямо к буровой, обойти которую было невозможно, ибо сверху она была, как на ладони.
Можно было рвануть напрямик, через горы, но он не рискнул, следуя поговорке – «не зная брода, не суйся в воду».
После расставания с Настей он чувствовал какую-то особенную, мягкую, нежную грусть, душа его была переполнена благостным, возвышенным состоянием, казалось, сами ангелы непрерывно пели внутри его… Мысль постоянно была занята Настей, перед глазами стоял её облик, звучал её голос… Его тянуло повернуть назад, к ней, хотелось обнять, вдохнуть запах её волос…
…Как на крыльях добрался до вершины. Остановился. Где-то здесь должен быть мостик. Увидел четыре знакомые берёзки, лежащие поперёк. Надо перебираться. Подошёл к краю обрыва, глянул вниз. Вроде не высоко. Склон каменистый, но пологий. На всякий случай проверил березины, поворочал и переложил их. Тихонько ступил и стал двигаться. Сердце сильно стучало. Он зажмурился: «Настя говорила не смотреть вниз». Слева что-то зашумело и покатилось. Он резко повернулся, не удержался и полетел вниз…
…Алексей открыл глаза и увидел небо. Потрогал руками вокруг себя, ощутил толстый слой листьев. Рука попала во что-то мокрое и липкое. Сильно болело левое колено, штанина на бедре была разодрана и от туда сочилась кровь.
Превозмогая боль, он поднялся и цепляясь за каменистый склон, стал потихоньку двигаться, ища выход из этого каменного мешка. Дно расщелины было устлано толстым слоем листвы и хвои, местами тянулся вверх мелкий березняк. Алексей подобрал палку: опираясь, идти стало легче. Временами он почти касался рукой края обрыва, но ухватиться было не за что, и пошарив глазами, медленно продвигался дальше.
Сколько времени прошло, он не знал.
Но вот щель пошла по разным ответвлениям. Он заглянул в одну и увидел, что через несколько метров эта пропасть заканчивается и короткий отрезок плавно выводит его на поверхность. Он чуть не замычал от радости, и выбравшись из этой западни, улёгся под елью на толстый слой хвои.
…Где-же рюкзак? Скорее всего, слетел, когда  сорвался и катился по склону. Надо было сразу хватиться.…  Жаль, там была вода и немного еды.  Настя ещё с вечера положила.
Немного отдышавшись, стал осматриваться. Куда идти, неизвестно. Ощупал себя: переломов вроде нет. Только колено болит, много запёкшей крови. На бедре тоже рана. Алексей нащупал её края, надавил пальцем: больно, кровь тонкой струйкой потекла вниз.
Вся левая штанина была разорвана и в крови.
Его замутило. Он оторвал кусок рубахи, обработал раны единственным доступным лекарством – мочой, и замотал, как мог. Поднялся. Надо определиться. Сквозь лес ничего не видно и он заковылял по краю обрыва туда, откуда пришёл.
С каждым шагом идти всё невыносимее: боль отдаёт так, что сверкает в глазах. Он слабел скорее от потери крови, чем от усталости. Появился шум в ушах, голова закружилась, и постепенно он стал погружаться в темноту…
…Очнулся от того, что что-то тёплое и лохматое нависло над ним, жарко дышит и лижет ему лицо. Он  закрыл глаза: пусть. Алексей был до того измучен, что ему стало всё безразлично; сил уже не было, он слабо реагировал на происходящее, хотелось только одного – покоя, и в душе появилось такое равнодушие к самому себе, что  напугать его было уже не под силу  никакому зверю.
Только слёзы вдруг хлынули  из глаз ручьём, ни с того - ни с сего…
Послышался чей-то голос:
- Тайга, уйди.
Что, уже на том свете?  Кто-то приподнял ему голову:
- Ты откуда здесь?
- С буровой, - разлепил  Алексей сухие губы.
- Что произошло?
- Сорвался.
- Понятно. На, попей.
Незнакомец поднёс к его губам фляжку. Алексей присосался к горловине и стал жадно пить.
- Идти то сможешь?
- Постараюсь.
Он помог ему подняться, подхватил и они потихоньку стали спускаться. Вскоре Алексей начал узнавать знакомые места: вот ручей, по этим кочкам прыгали с Настей. Он заулыбался, предчувствую скорый конец пути.
С горем пополам, всё-таки добрались. Успели до сумерек. Показалась буровая.
- Ещё немного, и до вагончика дойдём. Там человек, наверное, напарник твой.
- Да, это Илья.
- Вот обрадуется – то! - рассмеялся мужик.
Илья ещё издали заметил эту печальную процессию. Не задавая лишних вопросов, подхватил Алексея и помог дойти до вагончика. Там раздел его, обработал и забинтовал раны.
- За кого Богу молиться? – спросил Алексей.
- А вот за неё, - мужик потрепал свою собаку за холкой.- Зовут Тайга. Только она в бога не верит, на кашу больше молится.
Илья не пожалел две банки тушёнки, вывалил в чашку, накрошил хлеба и разбавил всё это супом. Тайга, виляя хвостом,  подошла и с собачьим аппетитом  быстро расправилась с угощением.
Алексей поблагодарил мужика.
- Сам-то откуда будешь?
- Местный я, охотник.
Илья сунул ему в рюкзак банок десять тушёнки.
- Спасибо тебе.
- Всё нормально, - охотник помахал рукой и пожелав Алексею скорого выздоровления, направился в ту сторону, откуда только что пришёл, хотя поздний вечер уже тихонько опускался на землю.

- В больницу тебе надо.
К утру колено немного увеличилось. Внешне, кроме содранной местами кожи и небольшой припухлости, ничего заметного не было, но если Алексей тыкал пальцем, внутри болело. Ходить тоже было больно.
Он потрогал рукой рану на бедре и сразу ощутил,  как раздались её края.
Илья сходил к хохлам – у тех была рация, -  сообщил на базу. Часа через два, с трудом пробиваясь сквозь грязь, подошла вахтовка, и вскоре они уже были на трассе, где ждал  «УАЗ» – таблетка. В салоне сидели инженер по Т.Б. и начальник партии. Было видно, что они не в духе.
- Как тебя угораздило? - нервно спросили они.
- А вот так и угораздило, - развёл руками Алексей.
Он был в некотором замешательстве.
Они все вместе работали на одного хозяина, которые, как известно, не любят, когда у них происходят производственные травмы: ведь если дойдёт до инспекции по труду, придётся акт составлять, да и выплачивать, сколько времени – неизвестно. Так – что старались любыми путями замалчивать и скрывать такие дела. Ну, а там, по возможности, освобождаться от пострадавших, и концы в воду…
- Дальше что думаешь делать? - пристально посмотрели они на  него.
Алексей был не дурак, всё это понимал. Прикинув, какие у него могут быть в дальнейшем перспективы, честно ответил:
- Травма лёгкая, скоро пройдёт. Так что мне за неё ничего не светит. Я бы хотел работать дальше.
Они переглянулись, ухмыльнулись, но промолчали и уже ближе к больнице,  сказали:
- Слушай внимательно. Мы сейчас договоримся, скажешь, был дома, там и заболел. Проведём тебя по бытовой. Сколько будешь болеть, столько будем платить, в деньгах не потеряешь. Когда выйдешь на работу, дело твоё, но чтоб об этом никому ни слова. Понял?
- Понял.
Алексей знал, что всё сказанное будет исполнено точно. Слово тут держать умеют.
Они довели его до приёмного отделения, усадили на диван.
- Сиди тут, никуда не ходи, мы сейчас.
Он недоумённо поднял глаза: куда он денется?
Скоро они вернулись. С ними был мужик в белом халате. Осмотрел  колено.
- На рентген надо.
Алексей снял верхнюю одежду и в одних трусах лёг на носилки. Начальство потащило его куда-то в дальний конец коридора.
- Лежи здесь, жди, - и оставили одного.
Лежал около часа. Было пусто, никого небыло. Иногда кто-нибудь в белом торопливо проходил мимо, мельком глядел на него и, не сбавляя шага, спешил дальше.
Наконец, показались две врачихи, с ними тот мужик в халате. Как оказалось, хирург.
- Как чувствуешь себя? - спросил он.
- Нормально, - бодро ответил Алексей.
- Сам сможешь дойти?
- Попробую.
Он помог ему подняться: Алексей поморщился.
Пока лежал, нога лишь слегка ныла, а стоило встать – тут же в колене толчками  задолбила боль.
- Посмотрите, что у него, - кивнул хирург.
Алексей лег на спину под рентген. Сделали снимок. Потом ещё один, на боку.
- Ничего нет, - спустя некоторое время, доложила врачиха. - Сильный ушиб. Возможно, растяжение мышц.
- Вот видишь, нечего серьёзного, - развёл руками хирург. - Две недельки полежишь, будешь, как огурчик.
Он открыл дверь. Лёшкино начальство уже стояло за нею. Услышав диагноз, они пожали ему руку и пошли.
- Мы ещё зайдём! - махнули  напоследок.
Четыре молоденьких сестрички подхватили его и на носилках потащили наверх. Попка одной из них мельтешила у него над головой, он невольно косил взглядом.
- Не смотри туда, - смеясь, строго сказала одна из них.- Какой  вы тяжёлый.
Они остановились передохнуть.
- Да я бы и сам как-нибудь…- оправдывался Алексей.
- Нет, нет, лежите. Нам за вас заплачено, мы отрабатываем.
Его затащили в палату, где уже кто-то лежал с ногой на вытяжке. Стали перекладывать на койку. Алексей почти переполз одним боком, лёг, левая нога оставалась на носилках.
И тут они резко их убрали. Нога повисла, он ощутил в колене сильную боль. Сжав зубы, он всё же забросил её на койку.
Вдруг Алексей почувствовал, как от лица резко отхлынула кровь, оно стало холодеть, появился шум в ушах, в глазах почернело, и он окунулся в темноту, теряя сознание. И как   сквозь сон, откуда-то издалека, до него донёсся растерянный голос медсестры:
- Девочки, я не знаю что делать, может, искусственное дыхание?
Тут он открыл глаза. Все четверо стояли перед ним.
- Мы думали, уже всё - словно чему-то удивляясь, недоумённо сказали они. - У вас лицо стало белое, глаза закатились.
Алексей сердито посмотрел на них, но промолчал и отвернулся - «чему вас учат?».
- Ну, мы пойдём. Если что, кричите, я здесь.
И они вышли.

Откуда-то с гор  нанесло тумана. Он тягуче сквозил белыми хлопьями куда-то вдоль по ручью, застилая молочной пеленой солнечный диск. Было сыро, но тепло. Всё затихло. Стояла подозрительная предгрозовая тишина. Даже травинки затаились, чуть поникнув от утренней росы.
Прошли сутки, как Алексей покинул заимку.
Настя зашла в палатку, укрылась бушлатом и легла.
Она чувствовала, что в жизни её произошло что-то серьёзное, важное, которое бывает только раз, и чем дольше  Алексея небыло рядом, чем больше думала она о нём, тем сильнее натягивалась какая-то ниточка внутри её, которая рвала сердце наружу. В груди ныла  серая, щемящая тоска, и даже сильно бьющееся сердце не могло развеять эту боль.
Она вспомнила свой родной Питер, как училась и закончила геологический. Потом сейсморазведка, гидрогеология и наконец, оказалась здесь, на золоте.
Выходила замуж. Но какой муж будет терпеть жену, которая по полгода не бывает дома! Через два сезона расстались. Детей не нажили. Осталась лишь квартира в Питере, да нелицеприятные воспоминания о несостоявшемся замужестве.
На жизнь свою походную Настя не жаловалась: перейти на сидячую работу ей предлагали давно, но она не спешила.
Каждое утро выходить и каждый вечер возвращаться в пустой дом она не хотела. Здесь, в поле, было всё по другому: она среди своих, делает то, чему училась, считает это своим долгом и с удовольствием исполняет его. Она каждый раз охотно выезжала и охотно возвращалась. Вроде, есть всё, печалиться не о чём; но не было самого главного - женского счастья, которого она желала всем сердцем и тайно ждала…
К вечеру Настя взяла из ручья несколько проб, упаковала их и приготовила к анализу.
Откуда ни возьмись показалась лайка. Она сходу обежала вокруг кострища и застыла метрах в двух от неё, удивлённо уставившись своими глазёнками. Настя обрадовалась:
- Моя хорошая! Ну иди ко мне, иди.
Собака завиляла хвостом и ткнулась в грудь.
Настя ворошила её густую шерсть, целовала  морду.
Вскоре показался хозяин. Он поздоровался, снял ружьё и рюкзак.
- Устали? - спросила Настя.
- Да находился за день, - мужик достал платок, вытер вспотевший лоб. - Мошкара проклятущая замучила.
- Издалека идёте?
- Да нет. Здесь по ручью мой участок. Обхожу. Охотник я.
Он окинул взглядом палатку.
- Значится, отдыхаете?
- Работаю. Геолог я.
- Нашли чего?
- Пробы только взяла. Это же ваши места, вам лучше знать, что здесь есть.
- Да уж, - протянул охотник. - Вы бы лучше глухарей пошерстили, - засмеялся он, - у них в желудках много чего найти можно.
- Приносите, я посмотрю, - отшутилась Настя.- Впрочем, уже не успею, завтра ухожу. Отсюда далеко до трассы?
- Меньше километра. Вон туда пойдёте, - махнул он рукой, - там просека, по ней прямиком и выйдете.
Он помолчал немного.
- Я тут вчера проводил одного. В яму свалился, бедняга. Вон там, по хребту. Не от вас шёл?
Настя дрогнула. Тревожно посмотрела в сторону хребта.
- Да, был со мной провожатый. Что с ним?
- То ли подвихнул ногу, то ли ударил. Но шёл сам, правда, с моей помощью.
«Значит, переломов нет».
- Я его на буровой оставил, за горой, - как бы между прочим, продолжил мужик. - Наверное, и сейчас там. Может, отошёл немного. Хотя, вряд ли, - сомнительно прищурился он.
- Что, вряд ли?!
- С коленом у него что-то, да и бедро. Вся нога в крови.
Он внимательно посмотрел на Настю.
- Да вы не переживайте. Ничего страшного. Со мной много чего приключалось, но, как видите, живой.
- Да уж, - грустно улыбнулась она.
Он посидел немного.
- Ну, прощевайте, - нацепил рюкзак, одел на плечё ружьё и махнул рукой. - Пошли, Тайга.
- Досвидания, - встала Настя.
…После этой встречи она долго не могла сомкнуть глаз.
«Ведь говорила ему: осторожней, Лёша. Была бы рядом, ничего не случилось. Ладно, хоть человек помог, Бог не оставил», - вздыхала она.
Утром рано, загрузившись вещами, по просеке, как подсказал охотник, она направилась к трассе, где в это время по договорённости, её уже ждал «УАЗ». Шофёр помог дотащить вещи, сложил их в машину, развернулся и прямым ходом на базу.
- Слышала, вчера тут что-то случилось? - спросила Настя, холодея сердцем.
Шофёр покосился на неё.
- Быстро по тайге слухи распространяются.
- А всё-таки? - не унималась она.
- Говорить нам не велено, но вы все равно узнаете,- махнул он рукой.- Лёшка с буровой разбился. Со скалы сорвался.  Вы только обо мне ни гу-гу.
- Конечно, конечно, - она слушала, затаив дыхание. - И где он?
- В больнице. Да ничего страшного, - взглянул он на неё.- Ногу поранил, остальное всё цело. Дело житейское, немного поваляется и выйдет.
Настя уже не слушало. Ей хотелось скорее увидеть Алексея.

Ночью в палату затащили ещё одного больного, уроженца Армении. У него была загипсована вся правая нога. Двое земляков подхватили и перенесли его на койку. Медсестра записала что-то в тетрадь и вскоре все ушли.
Пострадавшему было двадцать лет, звали Баграм. Из его ломаной русской речи Алексей понял, что случилась авто¬авария. С ним была девушка, но она погибла. Его выбросило из машины, и с переломанной ногой он около часа валялся в кювете. Спасибо, машина с военными проезжала, не дали погибнуть. Хотя первым делом вытащили автомагнитолу, да серьги с девушки сняли. Но ничего, ведь подобрали, довезли до приёмного отделения, не бросили.
Обход начался после десяти. Врачи подошли к армянину.
- Так, понятно, - протянул хирург. - Готовьте на вытяжку.
У другого больного был открытый перелом ниже колена.
Тоже молодой, тоже автомобильная история. К ноге его были подвешены гири.
- Ещё немного, и кость встанет на место. Через неделю посмотрим.
Вынул из раны кусок ваты, осмотрел и бросил её обратно.
- Перевяжите.
Подошли к Алексею.
-Колите? - спросил он медсестру.
- Колем. Как предписано.
Хирург потрогал ему колено. Алексей поморщился.
- Больно?
- Немного.
- Скоро пройдёт, - он осмотрел бедро. - Повязку замените.
Медсестра кивнула, записала в тетрадку и они вышли.
Через неделю Алексей уже ковылял по коридору. Рану на бедре зашили, она подживала, колено понемногу приобретало живой вид, но внутри ещё побаливало. В палате он один  ходячий и выполнял разные поручения: кому воды поднести, кому чайку согреть.
В один такой день врачи закатили коляску и остановились возле Баграма. На ней лежала дрель, длинные спицы и дуги. Хирург деловито стал перебирать эти железки. Баграм насторожился и молча наблюдал за происходящим.
Ему разрезали гипс и стали стягивать с ноги. Поначалу он крепился, но потом заорал.
- Ну тихо, тихо, - успокаивал его хирург, - потерпи немного.
Нога была сломана в нескольких местах. Баграм напрягался, тяжело сопел и громко вскрикивал. Слёзы и пот катились с него ручьём. Наконец, гипс стянули и ногу осторожно поместили на специальную подставку. Хирург взял дрель, спиртом протёр спицу. Медсестра протёрла ногу выше колена, сделала укол.  Дрель зажужжала.
- Нет, нет! - Баграм приподнялся на руках, глаза у него округлились.
Медсестра укоризненно посмотрела на него.
Хирург быстро просверлил ногу, вставил спицу.
- Ну вот, - покачал он головой, - не так уж и больно.
То же самое проделал с пяточной костью.
После этого нацепил дуги, натянул верёвки и повесил гири.
- Ну всё, лежи.
Он осмотрел устройство, поправил, собрал дрель и они молча удалились вместе с коляской.
- Мужики, закурить не найдется?
Алексей протянул сигареты. Вся палата нервно задымила.

Настя писала отчёт.
По данным лабораторных исследований, вода близ заимки содержала большой процент радона. На этом месте предполагалось возвести водонапорную башню для нужд строящегося нового обогатительного комбината. Недра были полны золота, с тонны руды рассчитывали брать не менее двадцати грамм металла. Комбинат был в последней стадии строительства и в этом году ожидался пуск первой очереди. Компания расширяла штаты, набирала специалистов, рабочих.
Настя заметила большое количество вновь прибывших женщин. Их ещё не обрядили в «модную», одинаковую как у всех робу, и среди массы рабочего люда, в основном мужского пола, они были объектом особого внимания и постоянно ощущали на себе чей-нибудь пристальный взгляд.
Некоторым это нравилось, иные, почуяв на себе ощупывающий глаз, делали неприступный вид и  спешили скорее проскочить.
…Насте предстояло в составе сотрудников лететь в Москву. Компания не жалела денег на обучение своих работников и различные семинары были здесь частым и приятным событием за казённый счёт. И это себя оправдывало.
- Можно?
Настя обернулась. В дверях стоял инженер одного из производственных участков. Настя не любила этого лысоватого, с наклеенной улыбкой и пустым  блеском в глазах  человека.
Он был один из тех, которые, начитавшись Карнеги, принимали его книгу как инструкцию по жизни, что-то вроде библии, и применяли её во всех случаях, где надо и не надо.  Для многих она являлась вроде защитной маски от окружающих.
Растянутая на лице казённая улыбка и безлично смотрящие сквозь тебя глаза являлись одним общим свойством  таких людей, и непонятно, с кем говоришь; с продавцом товаров, швейцаром, дежурным по гостинице или застигнутым врасплох, сидящим на унитазе культурным человеком.
За исключением последнего, в разговоре с остальными всегда чувствуешь, что их вежливый, однотонный голос обращён к кому-то другому, постороннему, стоящему позади, и казалось, что говоришь не с человеком, а роботом, который не видит и не слышит тебя.
«Опять будет умника корчить» - недовольно подумала она.
Тот всегда пыжился изо всех сил, пытаясь изобразить что-то похожее, но получалось это довольно вяло, и выглядел он, как учёный верблюд на трибуне.
Он был начитан, имел хорошую память. Круг его чтения составляла в основном литература из цикла описания жизни великих людей, с которыми он обязательно находил что-то общее, и неважно, кто это был, святой или злодей. Мог часами цитировать какого-нибудь деятеля, с умилением рассказывая, что тот ел и как одевался.
Мало кто выдерживал его до конца. Здесь же он нашёл свободные уши, т.к. Настя иногда подыгрывала ему, хотя то, что он говорил, мало интересовало её.
Временами ей хотелось поставить перед ним зеркало, чтобы он смотрел на своё отражение, любовался и разговаривал сам с собой, и если она перебивала его, он хмурился, терялся и уходил.
- Что вам, Иннокентий Петрович?
- Простите, Настасья Михайловна,  я на минутку. Я вас умоляю, Настасья Михайловна, будете в Москве, привезите что-нибудь из Хемингуэя. Я же тоже охотник. Хотя бизонов не стрелял, но кое-что могу. У нас с ним много общего! - хвастливо произнёс он.
«Ну да, - поморщилась Настя, - похожи, как черепаха со свиньёй».
- Где же я вам её возьму?
- Да в любой книжный зайдите, там есть. Это же Москва.
Он на миг опустил голову и нахмурился.
- А меня вот не включили в поездку, - обижено застучал он пальцами, - хотя я просил. А сами несчастный случай покрывают.
Настя догадалась, о чём он, но виду не подала.
- Какой случай?
- Буровик разбился. И всё, знаете ли, шито-крыто, - язвительно произнёс он, - а человек в больнице. Разве можно такое скрывать?
- И что говорят?
- Да ничего не говорят, - махнул он рукой. - Когда мне отказали в поездке, я довёл до их сведения, что это неправильно, но кто меня одного послушает? - внимательно посмотрел он на Настю.
Она промолчала.
Недождавшись ответа, Иннокентий Петрович прилепил к губам  улыбку и, уставившись оболочками глаз, произнёс:
- Ну, я пойду, Настасья Михайловна.
- Да, да, идите. Мне ещё доработать надо.
- Вообщем, как договорились?
- Конечно, я постараюсь.
Дверь щёлкнула, он вышел.
Настя сидела на стуле и смотрела в окно.
Когда же доведётся увидеть Алексея? До больницы шестьдесят вёрст. А время торопит. Надо и отчёт закончить, и остальные дела доделать, не оставлять хвостов. Она поднялась и распахнула окно.
Уже стемнело, с улицы доносился гул работающих «Белазов», светлячки машин вереницей тянулись вверх по карьеру. Работа шла днём и ночью.
Потянуло вонючим фабричным воздухом. Настя запахнула окно и вновь принялась за отчёт.

Выпал первый снег.
Тополя почти облетели, их скелеты, съежившись от пронизывающего мокрого осеннего ветра, сиротливо маячили за окном. Березняк продолжал ещё осыпать золотом склоны сопок, но сквозь желтизну всё отчётливее проступали стволы хвойных деревьев.
Алексей готовился к выписке. Ему оставалось принять несколько доз уколов, и курс лечения будет завершен. Нога почти восстановилась, различные примочки и массаж делали своё дело, лишь иногда, в области колена появлялась лёгкая ноющая боль, которая быстро проходила.
Отопление ещё не включили, в палате было довольно зябко. Вошли двое молодых парней. В руках одного была сумка.
- Здравствуйте.
Они встали посреди комнаты, плечом к плечу, заулыбались во весь рот и уставились на больных.
- Мы хотим вам сказать, чтобы вы не отчаивались, потому - что Бог вас любит и не оставит вас, - скороговоркой начал один. - Вы обязательно выздоровеете, все болезни уйдут, надо лишь верить, потому что Бог вас любит и он не оставит вас.
Он вынул из сумки несколько книжек.
- Вот, возьмите, почитайте, вам сразу станет легче.
- А если я не верю в Бога? - спросил сосед по койке.
- Всё равно читайте, и Бог вам поможет.
Он раздал всем по книжке.
- Вот ответьте, почему на свете так много зла? - снисходительно улыбаясь, с видом знатока озадачил он вдруг Алексея.
- А это кому как, - непринуждённо ответил тот. - Я, наоборот, уверен, что много добра.
Тот заморгал, пытаясь сохранить улыбку.
- Ведь оглянитесь, как много вокруг хорошего! - продолжал Алексей. - Если вы не видите и не замечаете этого, кто же вам виноват?
У божьего слуги от такой наглости чуть было улыбка не съехала с лица, он заморгал ещё чаще, соображая (видно,  уже пожалел, что спросил), но ответить что-то дельное так и не смог. Встречные вопросы и ответы на них, не входили, видимо, в его компетенцию.
- Так значит, вы думаете, зла на свете нет? - справившись с неловкостью, желчно спросил он.
- Есть, конечно. Но если кто видит и замечает только одно зло, не есть ли он самый несчастный человек на свете?
Проповедники ничего не ответили и переключив взгляды  на остальных, молвили:
- Желаем всем вам скорейшего выздоровления. Да поможет вам Бог.
Перекрестили сами себя и с миром удалились.
Алексей часто встречал у себя на Родине таких «проповедников». Основная их задача состояла в том, чтобы как можно больше всякого люду заманить в свою организацию. Они ходили с сумками, останавливали прохожих и предлагали им свои книжки, прославлявшие бога евреев. Хотя большинство из них были православные, крещёные в русской церкви, но, как оказалось, веры-то в них никакой и не было. Так, видимость. То Богу, то Мамоне.
Одно время они повадились ходить к его матери. Та их привечала, как добрых людей, слушала, книжки брала, но стоило ей сказать что-то против, как эти божьи слуги с такой бесовской яростью набросились на неё, что ту от испуга чуть кондрашка не хватил. Алексей иногда, бывало, смеха ради, напоминал ей об этом. Она в ответ плевалась и крестилась.
Контингент таких обществ, по мнению Алексея, состоял в основном из породы таких людей, как сторож школы искусств его родного городка. Тот уже более десятка лет спал ночами в этом культурном заведении, и вероятно, от безделья, стал почитывать книжки, содержание которых, однако, порой даже не мог объяснить. Поэтому перешёл на более лёгкий жанр, детскую литературу, стиль написания которой вполне доходил до его разумения. А так как прочитал уже не одну такую книжечку, то стал казаться сам себе, что он до такой степени человек умный и начитанный, что  знает что-то такое, которое никто более знать не может, и у него появилась манера разговаривать с людьми как бы свысока, весьма поучительным и снисходительным тоном.
Алексей все эти книги прочёл, как и большинство его сверстников, ещё в школьном возрасте, и поэтому посоветовал сторожу, чтобы время прошло с пользой – тому всё равно дежурить на диване, - почитать более серьёзную литературу: таких философов, как Н.Лосский, В.Соловьёв. В ответ получил лишь презрительный мах рукой и слова, что эти книги он давно уже пролистал и не нашёл в них для себя  ничего умного и полезного.
- Мне учителя не нужны, -  самоуверенно заявлял он.- Всё, что они написали, я уже давно знаю, а они это лишь подтвердили.
- И что же они подтвердили?
Тот упёрто моргал глазами, словно пытаясь что-то вспомнить.
- Всё, всё! - энергично тряс он головой.
- Ну что «всё-всё»?
Но толкового ответа от «умного» сторожа так и не поступало.
Когда же сам, с видом усталого и умудрённого знатока жизни, съевшего не один фунт лиха, надуваясь от важности, рассказывал, как Колумб плыл в Америку, то всем сразу становилось ясно и понятно, что это он стоял за штурвалом того корабля и бороздил волны океана.
Длительная работа среди «культуры» значительно повлияла на его характер; здесь его называли по имени отчеству, дети почтительно говорили «здравствуйте»; ему это льстило, он загордился, что и привело к выявлению наружу его мелкой эгоистичной и самолюбивой натуры. Он даже стал злиться на техничку, женщину пожилого возраста, которая почему-то не замечала его величия и звала просто по имени.
Дом Алексея находился недалеко от его работы, и они частенько сиживали вместе на скамейке. Он иногда пробовал не согласиться со сторожем, в чём тот был уверен окончательно и бесповоротно, и высказывал свою точку зрения, но у того это немедленно  вызывало ярость, - он вскакивал, его буквально трясло от злости, и с криком - »зачем ты это сказал!»- он убегал на своё рабочее место.
Алексей поначалу не понимал, в чём тут дело; совсем невинные, без всякого умысла его рассуждения  приводили того в бешенство. Стоило лишь самую малость  усомниться в правдивости и величии того события, о котором повествовал сторож, как тут же следовала взрывная  негативная эмоция. Сторожа в нём раздражало всё: как он сидел, разговаривал, общался с другими. Даже когда в магазине продавщица, человек от природы добрый и вежливый, обратила внимание на Алексея и приятно улыбнулась ему, того это буквально затрясло - он тяжело задышал,  лицо от злости налилось краской.
Болезненно обострённое самолюбие не позволяло ему спокойно воспринимать самые обыденные  вещи - он стал очень подозрителен, и всегда был настороже; в каждом слове ему чудилась насмешка и принижение его личности, чего стерпеть ему было просто невыносимо. Само собой, об откровенности с ним не могло быть и речи.  Вот так человек жил и «горел» на работе.
Алексей очень ценил и уважал людей безвредных, которые не питают ни к кому ни какой вражды, спокойно реагируют на любые жизненные обстоятельства. Среди них можно было вести себя более открыто, не ожидая ни зависти, ни злобы.  Он их понимал и относился к ним очень чутко, стараясь не обидеть каким-нибудь неловким словом, дорожил отношением с ними. Но, к сожалению, таких людей он встречал очень редко.
…Алексей всё чаще думал о Насте. Где она, что с ней, он не знал. Может, давно уже забыла его. Стоило ему лишь представить её облик, вспомнить её голос, как на душе сразу теплело, и мягкое, волнующее чувство растекалось по всему телу.
Он вздохнул и подошёл к окну. На дворе моросит мокрый снег, по стеклу текут струйки воды, прохожие обивают тротуар, смахивая с обуви грязное снежное месиво.
На местечко опустилась сырая осенняя промозглая слякоть, загоняя обывателей в их тёплые жилища.
- Здравствуй, Лёша.
Алексей вздрогнул и обернулся. В дверях стояла Настя.
- Настя, ты? - не веря своим глазам, радостно воскликнул  он.
- Как видишь.
Он подошёл к ней.
- А я вот тут… - смущаясь, неловко пробормотал он.
- Я всё знаю, Лёша.
Только сейчас он заметил, что одета она не по форме, по-городскому. В руках держала сложенный зонтик, капельки воды, дрожа, сползали с него и шлёпались на пол.
- Лёша, я ненадолго… Я сейчас в Москву лечу… Скоро  вернусь…
- Настя… - Алексей обнял её за плечи, притянул к себе, - Настя, как я ждал тебя…
- Я скоро вернусь, Лёша,- шептала она, - вот увидишь… Я больше никогда не брошу тебя… никогда… слышишь…

                февраль-март 2009г.