***

Терпеть не могу умников, разбавляющих кукурузные хлопья горячим молоком. Что интересно, я одинаково сильно люблю и теплое молоко, и кукурузные хлопья. В сочетании же они дают непонятную поролоновую кашу, и даже пакетик сахара, высыпанный в миску, не спасает положение, поскольку даже если в капельку говна вылить бочку меда, то на выходе мы получим бочку говна.
А в Париже, естественно, все по-другому. В Париже играет аккордеон, не такой, который обычно играет на сельских свадьбах, а другой, красивый, утонченный, пахнущий масляной краской на фартуке художника с Елисейских Полей, вкусный, как свежевыпеченный круассан, и головокружительный, как выдержанное "Бордо". Ах, Париж, город-история, город-роман, город-опера! Место, где изящной беллетристикой люди пишут друг на друге оды себе. Парижская любовь, жемчужина в куче грязного белья, которое алжирская домработница, кряхтя и вздыхая, несет в прачечную, напевая под нос любимую песню, парижская любовь, это вам не хухры-мухры. Сказать по правде, парижане вообще удивительные люди. Никто кроме выходца из Парижа не расскажет тебе так увлекательно и велеречиво о любви, дружбе, решительности, долге, переживаниях, лирике и стихах. С одной лишь маленькой поправкой. Никогда и не при каких обстоятельствах ты не услышишь от парижанина рассказ о любых чувствах и событиях, кроме как своих собственных.
Да, французский язык изначально задумывался как язык нарциссов. И почему тогда из всего многообразия и великолепия этого языка я знаю лишь "волле во куше авек муа?".
Же не па ту жюр, сюсьуи ла-са, что бы это ни значило, звучит это прекрасно.
А есть вещи, которые звучат ужасно. Такие вещи нужно рассказывать на любом иностранном языке, хоть французском, хоть хинди. Когда ты читаешь про подобные вещи на родном языке, ты не тратишь сил на перевод, и, как следствие, впитываешь всю информацию сухой губкой. Вот было бы здорово, писать, к примеру, похоронки на вьетнамском. И прилагать словарь. Хотя, учитывая то, что человеческое сердце это такая затейливая херня со встроенным суперкомпьютером, перевод не потребуется вообще. Нет, эту идею реализовать не удастся.
И слава богу, я с подобными вещами сталкиваться вообще не хочу. Я сопереживать хочу, а не глумиться. Сопереживание теплое, мягкое, уютное. Глум колючий, скользкий, едкий. Закутаться бы в это плюшевое покрывало честного сопереживания, закутать человека, которому ты так искренне сопереживаешь, сказать "все хорошо, я на твоей волне", потому что подобный экспириенс дает тебе удивительное свойство располагать к себе людей. "Друг, - скажут тебе, - спасибо, друг! Чем я могу тебя отблагодарить?" - "Да ничем, брось, - улыбнешься в ответ, - мы же друзья, а друзья на то и друзья, что вместе в горе и радости". Приобнимешь еще раз за плечи, мол, держись, давай, развернешься и уйдешь, шелестя свежеотрощенными белоснежными крыльями. Как ангел. Какангел.
Кстати, эту чудесную историю можно прямо на выходе выкинуть в урну. Потому что не твое, и нечего быть падальщиком на чужих переживаниях. Сопереживание - это бесплатный тест-драйв чужих жизненных экспириенсов. Понравится экспириенс, повезет, дадут флаер на скидку. Не понравится - никто тебя к батарее приковывать не будет, лети, пташка. Может, поэтому французский язык начисто лишен любых сострадательных ноток.

Так о чем это я...  Ах, да, хлопья. Хлопья - говно, честно. Теплое молоко убило их как биологический вид. Никогда не разбавляйте хлопья горячим молоком, они от этого портятся.