На берегах подкаменной тунгуски...

Шел ноябрь 1944 года…
Мерный перестук вагонных колес действовал на Федора усыпляюще.
- Скорее бы забыться сном и хоть во сне не чувствовать, что ты весь покрыт ледяной коркой и промерз так, что превратился в ледяную говяжью тушу - думал про себя.
Федор, поглубже заворачиваясь в шинель, надетую поверх тюремной фуфайки.
 Зеки со стажем шутя, называли ее «фуфлогрейка», но теплее от этого она не становилась.
Теплушка - «скотовоз» уносила Федора все дальше и дальше на восток.
 Уже три недели поезд вез вагоны за Урал, делая остановки на пересылках и, то, оставляя часть зеков, то, пополняя теплушки новыми арестантами. Морозы становились все круче и единственная на весь вагон  печка-«буржуйка» уже не справлялась с холодом и всякую ночь норовила погаснуть и покрыться ледяной коростой, если дежурный забывался сном и забывал посередь ночи встать и раздуть ее. Потом почти все утро уходило на новый розжиг, а до этого времени все, кто был в вагоне, на все лады материли нерадивого дежурного, подпрыгивая у своих нар и пытаясь таким образом согреться
Сам вагон был условно поделен на две половины.
С одной стороны были воздвигнуты нары, где ехали преступники-фронтовики - кто за недоказанный «самострел»; кто за превышение полномочий и расстрел пленных без приказа вышестоящего начальства; кто за час или сутки, проведенные в окружении, а значит, успевшие стать за это время «врагами народа»; а кто и просто за косой взгляд или острое словцо, сказанное в адрес начальства.
.С другой стороны вагона были нары с уголовниками, которые жили по своим законам и презрительно относились к представителям противоположного лагеря, называя их «фраерами» и «сталинскими лизоблюдами» Их вожак - вор в законе по кличке «Мустафа» не был ни татарином, ни мусульманином, но знал все воровские законы и был «в авторитете» у подчинявшихся ему «сявок» и «шестерок»
Каждое утро поезд останавливался на каком-нибудь полустанке, звучала команда - «по одному-выноси!», и из вагонов вытаскивались умершие за эту ночь люди, -  те, кто не выдержав холода, кто умер от голода или болезней, а большинство - от всего сразу. Вдоль последнего вагона уже была выстроена могильная команда из зеков, которая срочно, под хриплый лай конвойных овчарок, вырывала братскую могилу и туда скидывались трупы несчастных, предварительно получавших порцию свинца в затылок (на всякий случай!) из нагана от заспанного особиста - врач, констатирующий смерть, в таких поездах не полагался, их и на фронте-то не хватало! Мертвых могильная команда успевала раздеть почти до исподнего - не пропадать же добру, если оно может послужить еще одним слоем, предохраняющим измерзшую вконец душу от нечеловеческой сибирской стужи.
 - Вот тебе, Давидыч, еще одна Сталинская премия! На последок! - грустно полушепотом произнес Федор, глядя на то, как в грязную простынь заворачивают тело Иосифа Давидовича, лауреата Сталинской премии по архитектуре. Как он попал в этот вагон? Впрочем, чему удивляться - почти в каждом таком поезде ехали известные кинорежиссеры, писатели, музыканты и прочие представители интеллигенции.
Люди в этой стране давно привыкли к мысли - «…перед несчастьем все равны!»
И жена простого конторщика, по вечерам заботливо ставящая на пол у входной двери,  заранее приготовленный узелок с кое-какой провизией и чистым бельем мужа; и седой  пианист, вечерами играющий этюды Шопена и прислушивающийся к скрипу автомобильных тормозов у подъезда; и всесильный командарм, лихо опрокидывающий стопку водки « за отца родного и гения всех времен и народов, товарища Сталина!» - все в этой стране знали, что в считанные минуты в их жизни может случиться крутой поворот и что они могут оказаться пассажирами вот такого вот поезда, мчащегося на восток.
- Так! А ну, троцкисты-анархисты, быстро выходи строиться! Все на утреннюю поверку! - стуча прикладом автомата по доскам вагона, прокричал молоденький сержант в справной белой дубленке и серых калмыцких валенках из шерсти верблюда. Сержант ушел со своим объявлением дальше, в конец состава, а зеки, чертыхаясь и матерясь в полголоса, стали нехотя выпрыгивать из вагонов.
Смысл этих утренних поверок состоял не только в том, чтоб проверить наличный состав заключенных, а больше своем - в том, чтоб долгим стоянием на морозе лишний раз показать зекам, в чьих руках сосредоточена власть, лишний раз лягнуть их человеческое достоинство,  и еще раз показать, что она, власть, может сделать с любым человеком. Сломать, размазать как ничтожную слякоть, убить еще в зародыше любую волю к сопротивлению ей, этой самой власти, было подвластно все.
Через пять минут периметр, состоящий из зеков, был выстроен и вдоль шеренги по трое прохаживался, скрипя по морозному насту добротными валенками, начальник поезда, полковник Демичев.
 - Итак, замудонцы! Слушай мою команду! - привычно начал сытый розовощекий полковник - Сми-и-рно!
Зеки, которых шатало от холода и недоедания, старались как можно скорее оказаться в своих теплушках, а потому они  выполняли  все команды сразу, без повторов.
 - Ур-роды! Команды «смирнее» -  не бывает! Потому надлежит команду «смирно» выполнять сразу и беспрекословно! Еще раз - «смир-р-но!» При произнесении вашей фамилии называть личный номер, номер отряда и статью! Понятно? Начали…! - прокричал полковник.
Прошел час, пока перекличка была закончена и заключенные, толпясь и сутулясь от холода, полезли в теплушки, поближе к печкам. Многие на снегу оставляли кровавые плевки - туберкулезом болели многие. По тому, как каждый залезал в вагон, было видно, сколько тому или иному оставалось жить, доедет ли тот до Подкаменной Тунгуски, где был расположен их лагерь ЛАГ-3, конечный пункт их мучительного путешествия.
Одни легко переваливались через край открытых дверей теплушки  и, бойко потирая озябшие руки и беззлобно переругиваясь, быстро проходили вглубь вагона, к вожделенной печке.
Других, больных и ослабевших, приходилось буквально на руках втаскивать в вагон. Они тут же падали на нары и засыпали от бессилья. Таких за глаза называли «доходягами» и по- тихому разыгрывали в карты их места на нарах и одежду. Как правило, примета срабатывала и через 5-6 дней такой человек уже лежал в братской могиле с пулевым отверстием в затылке.
Последним в вагон влез Федор и застал такую картину.
Безвольно раздвинув руки, посреди вагона стоял дородный старенький священник в овчинном полушубке до пят, а за бороду его держал, по-бычьи наклоня голову, Мустафа и, угрожающе надвигался на того. Очевидно, священник только что прибыл с очередной партией заключенных и, благодаря роскошной шубе, сразу же стал объектом пристального внимания уголовников.
 - Я тебе еще раз говорю - снимай, падла! - угрожающе шипя и добавляя в голос южного акцента, надвигался Мустафа, все сильнее стискивая старику холеную бороду.
 - Постой, любезный! - вдруг раздался спокойный голос Федора - Тебя что, мама в детстве не учила, что старых людей надо уважать? Ну, ладно! Ты его не уважаешь, это издалека видно! Так уважай хотя бы его возраст. Он же вдвое тебя старше! Не хорошо так, ей-Богу, не хорошо!
Произнося всю эту тираду, Федор демонстративно наклонился над «буржуйкой» и стал прикуривать самокрутку.
Стычки с уголовниками происходили и раньше, но дальше взаимной перебранки дело никогда не заходило. Уголовникам это надоело и на примере этого старика они решили показать всему вагону, кто здесь хозяин.
Федор боковым зрением видел, как сразу 5-6 уголовников тут же спрыгнули со своих нар и, держа в руках заточки и обрезки труб, которые они подоставали из-под матрасов, сгрудились вокруг своего вожака.
Тот, почувствовав поддержку, встал в боевую позу, готовый к выпаду и начал  двигаться вокруг Федора, угрожающе выставив вперед финку.
Фронтовики из лагеря напротив, так же повскакали со своих мест и стенкой стали напротив. Фронтовиков оказалось в два раза больше.
 Первым сделал выпад Мустафа.
Федор легко отскочил и приготовился к повторному выпаду.
Второй выпад Мустафы не заставил себя долго ждать. Это и была его ошибка.
Перехватив руку с финкой, Федор по инерции крутанул неуклюжую жирную тушу, Мустафы вокруг себя и со всего размаху  воткнул его голову прямо в огнедышащее жерло буржуйки.
Раздался жалобный поросячий визг обоженного Мустафы, которого с закопченной рожей и горящими жирными волосами, Федор тут же швырнул на испуганную толпу уголовников.
Толпа фронтовиков одобрительно загудела и уже кинулась добивать своих деморализованных противников, но в это время со стороны входа в вагон раздались жидкие аплодисменты.
У широко распахнутых ворот теплушки стоял полковник Демичев и два автоматчика.
- Так. Этого серба в «бур» на три дня. Больно в нем здоровья много, пусть поубавит. Ибрагимова - в лазарет, а потом - тоже в «бур». Выполняйте! - приказал автоматчикам полковник.
На этом инцидент был исчерпан.
Роль барака усиленного режима - «бур»а, выполнял последний в этом эшелоне прицепной вагон, пустой и холодный. Печки в нем не было, а когда состав двигался, то его так мотало из стороны в сторону, что находящегося там человека бросало и переворачивало, как горошину в пустом стакане, так что, через 20 минут пол в теплушке был весь заблеван. Обычно, наказуемый выдерживал не больше суток и начальник, сжалившись, выпускал его раньше срока. Но 3 дня - это было круто…
Когда за вошедшим в вагон Федором с лязгом захлопнулась дверь теплушки, он в полутьме рассмотрел скорчившуюся у стены вагона фигуру.
-Ну, подходи! Знакомиться будем! - произнес незнакомец. - Сейчас поедем, тогда не до разговоров будет. Фронтовик, что ль? 
- Почти… - загадочно ответил Федор, пожимая протянутую руку.
- Это как? - удивленно спросил незнакомец.
Федор стал рассказывать
И про жизнь в сербской эмиграции, и про начало войны, и про свою бытность в партизанском отряде Тито, как с боями прорывался навстречу долгожданным регулярным войскам Советской Армии, как в один из вечеров к землянке лихо подкатил «бьюик» и его, удивленного и безоружного, затолкали в машину вчерашние освободители-особисты, и повезли…
- Вот. До сих пор везут! - закончил свой рассказ Федор, чувствуя, как поезд медленно набирает ход, и качка в вагоне усиливается.
- Ладно! Потом поговорим! Сейчас будет не до того.. - предостерегающе ответил попутчик - Ищи, за что уцепиться! И ГАВы свои командирские береги!
Через два часа, когда состав застыл на каком-то полустанке, Федор, облизав кровоточащие ногти, которыми он цеплялся за гладко струганные доски вагона, вновь подполз к незнакомцу, и они продолжили разговор.
 - Серега. Из-под Воронежа я  - представился незнакомец, протягивая руку для рукопожатия - А ты, часом, не боишься, что я какой-нибудь стукачек, а? Уж больно ты со мной,  откровенен, дядя!
- Ну, во-первых, я рассказал тебе только то, что написано у меня в уголовном деле. Так что, ничего нового ты, если ты от «кума», от меня  не узнал - парировал Федор
- Во-вторых, я уже месяц вижу твою физиономию на ежедневных построениях - продолжил он - Хочешь узнать, кто из зеков мечтает о побеге? Все! Вот новость-то для полковника Демичева!
- В третьих, если ты подсадной, то какой смысл тебя морозить в 4 вагоне, где ты уже месяц,  как и я, трясешься на нарах? Это, браток, не тюрьма, это почти зона - Федор загнул третий палец у себя на ладони.
- И, в-четвертых, будь ты засланный, тебе бы и недели хватило на то, чтоб засветить всех, кто недоволен, кто мечтает о побеге, кто «стучит» на своих, кто «крысятничает» и прочее, прочее…
- А, в-пятых, если б ты был с «левой резьбой», тебе бы уже в первую ночь глаза б выкололи и уши обрезали. Зеки - народ сметливый, наблюдательный!  Достаточно? А то я могу продолжить.
- Ну, ладно! Не стращай, а то ты меня аж до поноса запугал! Пошутил я! - примирительно улыбаясь, сказал Серега - Просто, как говорят у нас в Семилуках, страховка - она от слова «страх»! А  за всю войну я этих страхов понавидался - жуть!
И когда на парашютах десантировался под Севастополем; и когда в болотах под Вязьмой заживо гнил; и когда в штрафбат попал, а через неделю от 600 человек нашего батальона в живых остались я, да Вовчик. Да и тот, бедолага, со мной в одном вагоне трясется. Это они так нас к ордену представили, так уж получается - неразлучные мы!
 - А сюда-то, как попал? - полюбопытствовал Федор.
 - В последнем бою контузило, я на дно окопа свалился,  да еще взрывом меня присыпало. Так я сутки с пробитой башкой на дне окопа и провалялся. Ну, откуда мне было знать, что, пока я валялся без памяти, этот окоп четыре раза из рук в руки переходил? На пятый раз меня случаянно откопали, и сразу под следствие - «…дезертир мол, враг народа»! Потом суд, «тройка»,58-я, 15 лет,  - «…и привет родителям»! А на пересылке я Вовчика встретил. Вот на пару и кантуемся!
 - Слушай! Чего это в этом вагоне так пол ходуном ходит? Я так долго не выдержу! - заговорил Федор, чувствуя, что состав набирает ход, и вагон снова начинает трясти.
 - Это они, гниды, специально сделали! Чтоб жизнь тебе не казалась сплошным праздником! Все вагоны к колесным рамам намертво прикручены, а в этом вагоне их едва наживили, так и оставили. Вот они и колбасят!  Они, суки,  это называют «противопобеговые мероприятия!» Смекаешь, как изгаляются? Ладно, держись! Потом договорим…
Когда Федор через сутки был отпущен в свой вагон, все тело его кровоточило, ребра болели, а колени и локти были в крови.
 - Накувыркался, мать вашу! - тихо произнес Федор, сидя на нарах и оглядывая себя со всех сторон - Ну, ничего! До 50 годков дожил, и дальше не ссутулюсь! Не дождетесь, падлы!
Он завернулся в одеяло, которое надыбал у уголовников и рухнул на нары, засыпая под   бормотание полубезумного старика, оказавшегося его соседом.
Придя в себя через сутки, он с удивлением проснулся под  тоже бормотание того же дедушки. Он прислушался…
 - …а я все равно верю - ошибка разъясниться! Товарищ Сталин! Верные курсу партии и ленинизма, мы понесем знамя борьбы дальше. Мы здесь, верьте в нас, товарищ Сталин, ведите нас к победе коммунизма. Я верю - сквозь все ошибки и заблуждения отдельных лиц партия пр…
- Если ты, слякоть, еще раз упомянешь Вову своего пархатого, или Йосика-кровопийцу, я тебя, слизняк партийный,  так отделаю, что держись!
Здоровенный мужик с бородой держал старого и обезумевшего большевика за грудки и с ненавистью смотрел в слезящиеся и безумные глаза старика.
 - Это благодаря таким вот холопам, как ты и тебе подобным, мы оказались здесь! - громко, на весь вагон, говорил мужик с бородой - Это вас ваши вожди хлестали по роже плеткой, а вы норовили по-рабски эту самую плетку взасос поцеловать, да еще хвастались друг перед дружкой, если это вам удавалось!  Ну и что ты, рабская душонка, себе выпросил-выторговал? Подметки на резиновом ходу? «Мерседес» американский? Так мы все в этом «Мерседесе» едем-катаемся! Только называется он по-другому - «теплушка-скотовоз»! И едем мы не в светлое будущее, а по одному маршруту - на тот свет!
 - Эсер! Кругом одни эсеры! Предатели ленинизма!  - задыхаясь, взвыл старик дребезжащим  голосом и, вращая безумными глазами, попытался вырваться из сильных рук бородача.
 - Пусти его, Гаврилыч! Спекся, старый большевик. Еще пару деньков сам с собой вот так вот  побормочет  - …и ага! 9 граммов в затылок и общая могила! - подытоживая, сказал кто-то из толпы арестантов, возвращаясь к прерванной партии в очко.
Бородатый брезгливо, как тряпочную куклу, отбросил тело бормочущего старика-коммуниста и гадливо вытер руки.
Вдруг из толпы вышел старик-священник, и, ни на кого не обращая внимания, наклонился над лежащим и бормочущим полу безумцем, и они стали тихо-тихо о чем-то беседовать.
 - Ты чего, Гаврилыч, взаправду - эсер? -  спустя час спросил, подошедший прикурить к печке, Федор.
 - Какое там… - отмахнулся тот, улыбаясь - Учился на фельдшера, потом война, концлагерь. Лечил и наших, и немцев. Вот они мне и припомнили.  Теперь вот - с вами еду, а что будет дале, то Бог ведает.
 - Сам -  то, откуда? - продолжал спрашивать Федор.
- Тамбовские мы…- с какой-то грустью выдохнул бородатый Гаврилыч и глаза его увлажнились - Досталось нам.… Про Антоновский мятеж слыхал? Я еще там с ними столкнулся, с большевиками, окаянными! Вишь, что удумали - мужиков газами травить! Ведь русский мужик - что большое дитя! Для него туман - это всегда туман. 
 Он и слов-то таких не знал - иприт, хлор! Вот они его этим самым хлор-пекрином и окуривали, как будто туман пущали, Тухачевский и дружки его доблестные! Мы их потом, химиков гребаных, топорами секли-секли, ни один не ушел. Всех положили. Жалко - мало нас было… Не закончили, не успели… А успели б, может сейчас, в ентом  вагоне, и  не ехали бы… - глубокомысленно закончил Гаврилыч. -  А ты ко мне, мил-человек, не тулись, я тебе вряд ли помогу. Ты - вон к кому тулись, он знает….
И Гаврилыч осторожно кивнул в сторону пучеглазого мужика, который сидел на нарах и играл в карты с одним из уголовников. Уголовники, пользуясь тем, что их вожак сидит в карцере и им особо не надо «держать стойку», смешались с толпой арестантов и вели активный обмен со всеми, кто изъявит желание. Меняли свое барахло и теплые вещи в основном на хлеб и махорку, стараясь хоть в чем-то, но  объегорить «фраеров ушастых»
 Федор пристально посмотрел на пучеглазого и их взгляды встретились. Пучеглазый тут же отвел глаза, забрал свой выигрыш и пошел к печке, всем своим видом показывая, что собирается прикурить. Федор слез с нар и тоже пошел к «буржуйке». Так они оказались вдвоем вдали от всех…
 - Ты, говорят, в курсе - куда нас везут? - начал Федор, незаметно шевеля губами.
- Тут - не главное знать, тут главное - что станешь делать, когда узнаешь! - став на колени и прикуривая от чадящего полена, так же незаметно ответил пучеглазый -  Сейчас, для виду, покантуйся по вагону и ложись спать, но постарайся, чтоб возле тебя место на нарах было свободно.  Вот и покалякаем…
 - Слушай внимательно - заговорил пучеглазый шепотом, когда свет в вагоне погас и стал слышен только стук колес на стыках - Пол года назад я работал с артелью рыбаков бухгалтером. По весне выловили лодку на Енисее, а в ней - слепой оборванный зек, еле говорил. Еле говорил не от голода, язык распух - во рту не помещался. Он рассказал нам, буквально следующее -   «…где-то в районе Подкаменной строят объект, шахту. Но, похоже, уголь никого не интересует,  его не складируют и не вывозят, а интересуют их желтоватые камушки, попутно добываемые с угольком. Охрана там, в лагере, очень странно экипирована - прорезиненная одежда, свинцовые фартуки, охрана на вышках - в противогазах. Смертность среди зеков  - 100 % за пол года. Даже поселок вертухаев отнесен за 6 км. от объекта, что является нарушением всех известных инструкций»
  Все это сказал - и тут же умер. Почему умер - так никто и не понял. Похоже - нас туда и гонят. И еще -  спецобъект  курирует сам  Берия, автоматчики проговорились, больше ничего не знаю.
 -  «А больше ничего и не надо знать - подумал про себя Федор - Если мужики не врут, до приезда в лагерь - неделя. И все!»
Утром, во - время ежедневной переклички, Федор и Серега, будто бы случайно, оказались рядом. И пока шла нудная процедура освидетельствования состава, между ними состоялся важный разговор.
- Слушай, Серега! Сколько в поезде автоматчиков и вообще - людей с оружием? - незаметно шевеля губами, спросил Федор
- А ты, что? На охоту собрался, по кабанчикам и лосям? Тогда мне - будь добр - кабанью вырезку попостнее!
 -     Не хохми, мужик! Тут дело серьезное, надо быстро решать, до приезда в ЛАГ-3.
И  он передал весь вчерашний разговор с пучеглазым. Серега на минуту задумался, потом продолжил серьезным тоном:
 - Значит так! На вчерашний день было 18 человек с ППШ; один трофейный немецкий пулемет;  7 или 8 пистолетов у офицерского состава; ящик гранат, но это так - на всякий случай. Да, забыл -  2 охотничьих штуцера у начальника поезда - вот, пожалуй, и все! Кстати, паровозная бригада - все сотрудники НКВД. 
Федор постоял, подумал, переминаясь с ноги на ногу, потом тихо сказал:
- Много! Много зеков положим, если по-тихому не удастся. Эх, сюда бы роту калмык Улогая - за полчаса бы всех  ножами почикали, никто бы и не пикнул!
- Кто такой улогай? Впервые слышу! - тихо признался Сергей.
- Да, был такой, полководец. В древности…Ладно, план таков, - вздохнул Федор -  слушай…
Через полчаса перекличка была закончена и нестройные ряды зеков пинками и прикладами охранники загоняли по вагонам. Сергей и Федор договорились - завтра, на расчистке путей - и начнем!
 «Ибо, как сказал когда-то дедушка Ленин» - грустно пошутил на прощание Серега «…промедление смерти подобно!»
Утро следующего дня было на удивление солнечным и теплым.
Еще накануне злые сибирские ветры со злобой били в промерзшие деревянные стенки вагона, а сегодня - смотри-ка, вовсю лупило солнце и небо над вагонами было безоблачное.
- Да… - думал Федор, глядя на всю эту красоту из подлобья и, идя с построения в свой вагон - Вот, как раз-то, в такие дни меньше всего думаешь о смерти, а уж подыхать - так вообще муторно!
Состав стоял  в ста метрах от  стрелки, которая переводила поезд на секретную железнодорожную колею, которая вела в глубь тайги, в сторону Подкаменной Тунгуски, в конце которой, в семидесяти километрах, находился этот самый секретный объект, ЛАГ-3.
И, если вдоль основной трассы, нет-нет, а, все же, попадались сибирские хутора и деревни, то, начиная с этого места и до самого ЛАГ-3 вдоль этой ветки - лишь тайга непроходимой стеной, да болота.
На сегодня был объявлен выходной и всем зекам было сказано, что сегодня должно произвести только уборку в своих вагонах, а отдельной бригаде нарубить в тайге как можно больше елового лапника, который пойдет на маскировку вагонов и открытой платформы с зенитными пулеметами - делалось все, чтоб  даже с воздуха поезд не был заметен! 
По сути дела, для зеков это был обычный рабочий день, так как предстояло перетряхнуть и сжечь все лишнее барахло, что накопилось в вагонах - матрасы и одеяла умерших, носильные вещи и прочий скарб.
 - Ну, Господи, благослови…! - сказал Федор, выходя из вагона и направляясь к зенитной платформе, месту сбора зеков, которым предстояло нарубить как можно больше лапника.
На девять человек порубщиков было выдано четыре пилы и только один топор.  Да и тот старшина, исполняющий обязанности кладовщика,  не хотел выдавать - «…не положено, нарушение инструкции!»
Вошли в тайгу. Тут же зеки затеяли спор меж собой - уж больно высоко росли сучья с густым и зеленым лапником. Решили поискать поглубже в тайге.
Когда состав стал почти невидим за стволами деревьев, Серега, исполняющий роль разведчика, остановился и с восторгом сказал:
 - Вот оно! Да здесь веток нарубим - на четыре поезда хватит!
И работа закипела!
Сразу все четыре пилы пустили вход, пилили еще молоденькие сосны и тут же топором обрубали нужные ветви, зеленые и нежные.  Гора лапника росла на глазах.
Три автоматчика встали вокруг группы зеков с таким расчетом, что, если вдруг случиться попытка «на рывок», огнем из своего сектора не зацепить никого из своих, автоматчиков. Так учила инструкция, так подсказывал житейский опыт.
Поначалу внимательные и осторожные, через пол часа пребывания  на воздухе, охрана постепенно теряла бдительность и успокаивалось - и то правда, ну что могут сделать девять голодных и едва одетых  заморышей троим вооруженным и сытым, здоровенным парням?
И, потом, если предположить, что случилось бы чудо и один из зеков все же убежал, то, что с ним было бы дальше? Куда бы он побежал? Почти раздетый, голодный, зимой, один в тайге, где одно жилье отстает от другого на сотни километров? Через пять - шесть километров он просто превращался в корм для бродячих шатунов и росомах.
Тем временем, гора лапника росла.
Если бы охранники были посообразительнее, то они бы сразу увидели, что растущая куча лапника умело устроена так, что, постепенно увеличиваясь, начинает закрывать видимость одному из автоматчиков и чтоб, как положено по инструкции, постоянно находиться в зоне видимости  для двух других автоматчиков, третий  зрительно скрылся за кучей лапника.
А тут еще приключилась драка между зеками.
Один из них сильно рванул пилу на себя, она застряла в стволе, изогнулась и стальное полотно лопнуло. Тут же один пиливший  влепил по морде другому. И понеслось…
- Подсоби, служивый… - попросил Федор, как бы, случаянно оказавшийся рядом с одним из автоматчиков, и усиленно тянувший из - под снега застрявшую ветку у его ног.
Парень в новенькой овчиной дубленке закинул автомат за спину и, кряхтя, двумя руками ухватился за непослушную ветку и в ту же секунду ощутил не своих запястьях железную хватку рук Федора, которые так и держали его в сидячем положении, не давая встать или распрямиться.
Охранник только успел открыть рот и поднять удивленные глаза на сидевшего напротив Федора, как тут же рухнул под ударом деревянной дубины.
В то же мгновение Федор сорвал с его плеча ППШ и лег в снег у ствола дерева, беря одного охранника под прицел и готовый в любой миг нажать на спусковой крючок.
Но остальные двое охранников даже не заметили исчезновенья третьего и продолжали увлеченно и с азартом наблюдать за дракой двух зеков. Когда же драка закончилась, один из охранников  вновь перевел взгляд на поляну и оторопел. Одного из его напарников вообще не было видно на поляне, а второй, выпучив глаза, держался за горло, которое было перерезано и из него хлестала алая кровь на новенькую белую дубленку. Он отпрыгнул за дерево и в ту же секунду почувствовал холодное прикосновение стали на шее и кто-то, стоящий сзади, задал ему неожиданный вопрос:      
  - Фамилия твоя как…?
 - Соколов!…Вася… - машинально ответил он.
 - Давай-ка, Вася, на колени, а руки подними вверх… Ладно, Вася!?  Если, конечно, жить хочешь? - насмешливо продолжил голос сзади.
Охранник только сейчас увидел, что оба его напарника мертвы и его самого вдруг затрясло от страха.
Один из зеков уже натягивал на себя его дубленку, а Федор внушал ему:
- Дальше так: - четверо с охапками лапника выходят из леса под твоей, якобы, охраной и растворяются среди зеков, они уже знают, что им делать! Ты с автоматом сразу заляжешь в кювет и никому не дай подойти к пулеметной платформе. Если они  захватят зенитную платформу - хана! Всех положат! А Вовчику твоему - особое задание!  Пусть уничтожит радиостанцию. Нам звонить-радировать некому, мы все тутошние. А вот если в Центре узнают про наши художества - и двух километров не пройдем, всех с самолетов покосят!
Через пару минут в радио пункте поезда,  где радист поглощал обед, неожиданно раздался стук.
На пороге стоял зек с подвернутыми рукавами и мокрыми пятнами на коленях  штанов и, придерживал ведро со шваброй.
 - Заключенный Камынин, статья 58, срок - 15 лет, вагон - 8 литер! Словом - шнырь, по приказу начальника поезда произвожу уборку закрытых помещений. Разрешите приступать, гражданин начальник? - браво доложил зек.
Радист, конечно, знал инструкцию, гласящую: -  «Радиостанция - сердце любого гарнизона! Никогда и никаких посторонних! Даже своих, тысячу раз проверенных» Но уж больно самому не хотелось греть и таскать воду, мести пол и укладывать вещи.
 - «Ладно - решил про себя радист - один раз можно нарушить. Тем паче - сам начальник поезда прислал, значит, полковник  в курсе!»
 - Входи, босота - сурово сказал радист, впуская зека - Дверь закрывай плотнее, холоду напустишь, потом лечись!
 - Так, это все равно в последний раз, лечись - не лечись! - беззаботно сказал зек, выжимая тряпку.
- Это как…? - растеряно спросил радист.
- А вот так! - с улыбкой продолжил, шнырь, выхватил из ведра швабру и со всего размаха размозжил ею бедняге голову.
Затем он засунул за пояс пистолет, повесил через шею карабин и направился к столу с аппаратурой. Затем сгреб ее в одну кучу, достал из-за пазухи гранату и воткнул ее в самую середину аппаратуры. Дальше он стал ждать условного знака.
 Тем временем, пользуясь хорошей погодой, начальник поезда совершал променад вдоль состава
Вдруг он замер, хотя и сам еще не понял, что заставило его остановиться.
Перед ним стоял и улыбался, судя по форме, один из его офицеров. Но в лицо он его не знал, он вообще его видел впервые.
 - Ты кто таков? С такой небритой рожей…Какой отряд? - сурово начал полковник.
 - Отряд парнокопытных… - лицо говорящего исказилось злобой и в ту же секунду полковник увидел направленный на него ствол пистолета.
Полковника тут же затолкали в межвагонное пространство, и сразу  раздели его до исподнего.
Через полчаса все было кончено.
Лишь небольшой отряд охраны забаррикадировался в третьем вагоне  и сейчас отчаянно отстреливался. Паровозная бригада, нечаянно увидавшая, как был захвачен полковник, открыла огонь, который в разных местах поддержало, было, еще два охранника, но этих быстро уложили. Некоторые подняли руки сами, не открывая огня, но те, кто отстреливался, делали это до конца.
До конца отстреливалась  паровозная бригада, кося зеков длинными очередями. Сбежали, потому что кончились патроны, напоследок взорвав котел паровоза - «…чтоб далеко не уехали!»
Володька Камынин, услыхав первые выстрелы, выдернул кольцо из гранаты, но сам отпрыгнул недалеко - сейчас, после взрыва, лежал без памяти и с кровоточащими ушами в вагоне № 4, временно превращенного зеками в штаб.
Через полчаса сдались и те, кто был в вагоне.
Пришло время подводить итоги.
Три четверти заключенных были перестреляны охраной, 16 раненых, 52 убитых, 42 остались в живых, почти половина из которых - уголовники.
Были захвачены - 11 пленных, 18 охранников были убиты, остальные ушли в тайгу.
Были захвачены - счетверенный зенитный пулемет; один трофейный немецкий пулемет и 42 ленты к нему; семь автоматов ППШ; 11 пистолетов системы «наган»; 2 пистолета «ТТ»; 3 карабина; 7 гранат; 60 литров медицинского спирта; товарный склад, где хранились дубленки, ватные штаны, провиант и сейф, где лежали секретные личные дела всех заключенных.
Сейчас, когда была некая передышка, живые зеки увлеченно читали свои личные дела - кто их,  когда и за что сдал,  кто и что настучал, какие агенты чего доносили и много еще чего интересного. А  восемь овчарок конвоя, оставшихся без проводников, арестанты, вошедшие в раж, тут же безжалостно забили кольями.
Вечером Федор, Серега, Жгут и  Вилли (пленный немец из-под Сталинграда) собрались в вагоне № 4 .
 - Ну, и какие будут соображения? Давайте, высказывайтесь. - первым начал Федор.
 - Я так полагаю, теперь в России не существует места, где нам можно было бы укрыться - заговорил  Сергей - Слушай, а твой друг, что поведал тебе об этом загадочном руднике, может он нам…
 - Мой друг остывает в вагоне, куда мы снесли всех пострелянных - перебил его Федор -  Да и не друг он мне вовсе, я только вчера с ним познакомился.
 - Так, короче - горячась, заговорил Жгут - Может, всей гоп-компанией останемся, дождемся комиссаров, покаемся!?  Извините, мол, погорячились, ошибочка вышла, мы тут ваших полроты покосили, это мы пулеметиком побаловались. Так, что ль?
Да ежику понятно - линять надо! И  - чем, скорее, тем лучше! Нет у нас времени, завтра уже они хватятся! А через два дня жди гостей - роту или две автоматчиков, уж они повеселятся! Вы знаете, в шахматах есть термин - цугцванг! То есть - каждый ход ведет только к ухудшению позиции. Так вот, это - про нас!
- А, куда пленных девать? А, больных? А, раненых? - вдруг раздался голос. Все обернулись.
На пороге стоял Володька Камынин, почти весь перебинтованный.
 - Тогда так! - твердо сказал Федор - Раненных и больных оставляем в поселке,  в шести километрах отсюда. Идти им с нами - убийство, оставаться нам с ними - самоубийство!
Судьба так решила  - уходить нам налегке. Одно меня смущает - пленные… Как быть с ними?
Все молчали и переглядывались. Все понимали, что пленных надо ликвидировать, но никому не хотелось брать это на себя. Как всегда, выручил всех Федор.
- Пленных я беру на себя! - заявил он - Всем, кто идет с нами, собраться…
- Погоди, комиссар - в комнату вдруг ввалился уголовник Мустафа -  Дело есть. Не всем охота с тобой идти, у нас тоже свой маршрут имеется. Вобщем, мы посчитались - почти половина со мной остается. Сам понимаешь - тогда половину оружия, консервов, спирта - надо отдать нам, мы тоже уходим.
Говоря все это, в глаза Федору  «Мустафа» старался не смотреть;  видно, здорово Федор мокнул его в буржуйку, чувствовалось - обиду затаил всерьез и не долго!
Федор, делая вид, что не замечает этого,  на минуту задумался.
 - Хорошо - сказал он - Но тогда одно условие - раненых твои люди несут до поселка, оставляют их там, а дальше - делайте, что хотите! Вы - люди вольные, вам и карты в руки.
Насчет спирта - это ты, братан, погорячился! Могу дать только 10 литров. Оружие - согласен, будем делить пополам, и консервы тоже. Пулемет можешь взять один зенитный, у тебя молодцы ушлые -  сообразят, как отсоединить! А все остальное - судьба! Остальным, кто идет с нами, сообщаю - завтра подниму рано, уходим. По тому - всем спать, завтра и поговорим! И поделим!
Назавтра, пока Серега занимался дележом оружия и провианта, Федор решал вопрос с пленными. Решал очень просто - взял молоток, гвозди и поперечными досками намертво забил дверь теплушки, где сидели пленные. Решил - все равно через пару дней по их следу придут особисты, вот пускай с ними и разбираются!  Потом построил всех своих - оказалось, восемнадцать человек. Молча стояли и смотрели, как уголовники первыми покидают лагерь, унося раненных. Все, кто уходил с Федором, были одеты в стеганые ватные штаны, дубленки, валенки. Уголовники же были одеты весьма пестро и ненадежно, хотя их братва вчера весь день грабила штабные вагоны. Да и к провианту отношение у них было легкомысленное - чем тащить его в рюкзаках, они потихоньку поедали его сейчас. Их замысел был прост - дойти до устья Тунгуски, перейти на тот берег Енисея, перезимовать, а по весне спуститься по  Енисею - и на Норильск,  лодками и на   плотах! А, там уж, в Норильске, уголовников - каждый второй!
У Федора и его людей задача была несколько иная - по льду Подкаменной Тунгуски дойти до ее устья, перебраться через Енисей, а там уж берегом спуститься до Красноярска, совсем в другую сторону.
Чтоб преследователей сбить с толку, им задумана была хитрость - он велел срубить каждому по молоденькой елке и первые 10 километров тащить ее сзади себя. Следы эти елочки заметали великолепно! Так что, решил Федор, если его хитрость сработает, их не скоро найдут! И приказал начать движение совсем в противоположном уголовникам направлении - пока разберутся, они будут далеко.
На 6 день пути все, кто шел в группе Федора, хорошо усвоили - едва кто-то заслышит рокот самолета, он должен в считанные секунды выпрыгнуть из снегоступов и, буквально, «слиться» с ближайшим деревом. Самолет пролетал над ними 2 раза, а заметил или нет - так и не поняли.  Тропу, что в снегу пробивала шедшая группа, сверху, как правило, принимали за следы кабаньей стаи или следы от прошедшего здесь семейства лосей. А иногда тропу и вовсе не было видно с воздуха, мешали лапы хвойных деревьев и то обстоятельство, что Федор изначально приказал идти поближе к стволам деревьев, избегая открытых пространств.
А тем временем в Москве, в Управлении Лагерями на территории СССР, творилось что-то невообразимое - целый поезд с заключенными пропал на маршруте, не доехав каких-то 75 километров до конечного пункта назначения. По слухам, начальник управления был уже два дня, как арестован и, говорят, даже расстрелян.
Его зама ребята из личной охраны Берии  отходили так, что он заперся в кабинете и никого, кроме своей личной секретарши,  не принимал. Во все инстанции были разосланы телеграммы, гласящие, что «…в случае обнаружения группы или нескольких групп беглецов немедленно сообщить в Центр, а Центру в случае их обнаружения надлежало немедленно поднять в воздух  самолеты и приступить к полной  ликвидации остатков банды»
  Под страхом смерти воспрещалось что-либо сообщать наверх, «самому», т.к. это
грозило срывом какого-то важного Правительственного проекта, какого - даже не старались и предполагать. В Управлении вот уже второй день царили животный страх и всеобщее уныние.
В кабинете Лаврентия Павловича раздался стук в дверь.
 - Войди, кто там еще! - бесцеремонно крикнул хозяин кабинета, продолжая писать.
В дверь бочком протиснулся радист, держа в руках ленту телетайпа.
- Нашли!  Товарищ комиссар, только что сообщили, что с воздуха в квадрате 17-04 обнаружена группа,  идущая  по льду реки Тунгуски в сторону Енисея, примерно - человек 30, с воздуха не успели посчитать точнее. Похоже - те самые! Какие будут указания?
Берия немного помолчал, переваривая новость, потом, грозно блеснув пенсне, сказал:
 -  Указания? А что бы ты с ними сделал, если бы они твоих товарищей, как баранов, зарезали? А что с ними делать, если они своим бунтом сорвали важное Правительственное задание? А почему ты меня, сука, спрашиваешь про указания, когда у тебя на столе распоряжение лежит - «ликвидировать!» Или, что - приказ Берии еще кто-то будет обсуждать? - Берия уже орал на съежившегося радиста, брызгая слюной - Пошел вон, мать твою!
Когда радист выскочил в страхе за дверь, Берия вдруг зловеще улыбнулся, и стал размышлять, стоя у окна и постукивая концом карандаша о подоконник.
 - А ведь они в Норильск рвутся…Если пройдут до Норильска, - прощай дисциплина!
По одному их брать - хлопотно и ненадежно. За каждым на самолете не угонишься, только спугнешь.  Рассыпятся - ищи-свищи потом!  Нет, на льду Енисея брать их надо! Тепленьких!  Агаджанов!
Вошел давешний радист.
- Слушай, передавай - «Ждать. Следить.  В контакт не вступать. Ликвидировать только в случае выхода на лед Енисея»
 Все, свободен!
Конечно, ничего этого не знали в  группе  Федора, не знали и группе «Мустафы», которая шла весело и открыто по тайге, распугивая белок и зайцев пьяными выкриками.  Даже самолет-разведчик они приняли за простой пассажирский самолет и долго махали ему руками, пошатываясь от спирта.  За 4 дня от 10 литров спирта осталось не больше 700 граммов, которые «Мустафа» приказал слить в одну флягу, а флягу самолично спрятал - «…до сроку»
В Федоровой же группе дела складывались не блестяще. Группа «стариков» - 4 политических и один старик - священник, постоянно отставали, сдерживая других. Первые дни они пытались хорохориться, бежать в ногу с молодыми, подбадривая друг друга, но последние два дня еле плелись - возраст брал свое!
На последнем привале к Федору сам подошел старик-священник и сказал:
 - Федор Михайлович! Вы, ради Бога, поймите меня правильно. Мы же и сами видим, что стали вам в тягость. Потому предложение - оставьте нас!  Дайте нам провианта на месяц, патроны-ружья, оставьте нам компас - мы сами потихоньку дойдем. До устья Подкаменной немного осталось, а оттуда -  300-400 километров до Красноярска, совсем пустяки. Так что, вы не беспокойтесь, мы сами за две недели дойдем! Поверьте, так будет лучше и вам, и нам!
Федор, прищуря  один глаз, спокойно сидел и выслушивал, что скажет ему старик. Потом он повернулся ко всей отдыхающей группе и громко объявил.
- Тут поступило одно заявление, бредовое заявление! Потому, приказываю - впредь разговоры на эту тему прекратить и к теме этой больше не возвращаться! Все, приказ не обсуждается! - затем встал, отряхнул колени, сверил маршрут с компасом и приказал;
 - За мной, вперед!
Люди беспрекословно поднимались, становились на снегоступы и отправлялись в путь - все понимали, что жесткость и дисцисциплина в данной ситуации это единственный путь к спасению.
На седьмые сутки пути случилось неожиданное.
Только что окончили привал и собрались идти, как  из-за холма, как ошпаренный, выскочил Вовка Камынин, посланный в разведку и, не обращая ни на кого внимания, молча понесся прямо к командиру, наклонился и стал что-то взахлеб говорить тому на ухо.
- Да-а…? А, ну-ка, пойдем, посмотрим!…- и Федор, сопровождаемый возбужденным Володькой, поспешили за бугор - Так, все пока присядьте и ждите.
Картина, что предстала его взору, и впрямь была неожиданной.
На лесной поляне, под пихтой, видимо, только что поднявшийся от лесного ручья, стоял седой дедушка и пытался отдышаться, поставив ведро с водой у своих ног.
Подобная картина не вызвала бы интереса у жителя средней полосы или Валдайской равнины, но здесь, в одинокой и безмолвной таежной енисейской глуши, за сотни километров от жилого, один, зимой - в этом было что-то сказочное.
Когда Федор решительно направился к старику, тот удивленно и с любопытством стал разглядывать того.
 - Здравствуйте, дедушке - улыбаясь сказал Федор - По добру дневали?
 - Спасибо! - ответил дедушка - И вам не хворать! Вы кто ж такие будете? Геологи?
 - Да, пожалуй что, геологи, дедушка. - уклончиво согласился быть геологом Федор. 
 - Ну, пойдемте в избу, студено тут! - заторопился дед, приглашая их с Володькой засобой.
Когда же весь отряд вывалил из-за бугра - с пулеметом, добротно одетые, почти все вооруженные - и направился к дому, старик с сомнением покрутил головой. 
 - Не геологи мы, дедушка! Обманули мы тебя! - с улыбкой начал рассказывать Федор, когда все расселись вокруг стола, где хлопотал монах-молчальник. Все пили чай с сухарями и приходили в себя с мороза. Федор рассказал всю правду - кто они и как сюда попали. Старик слушал внимательно, не перебивая.
- А, теперь, дедушка слушай еще одну правду - серьезным тоном продолжил Федор - если узнают, что мы у тебя были, всех в вашей богадельне перестреляют. Это правда, которую ты должен знать. Если кто из твоих стуканет - быть беде. За своих ручаюсь - мы скоро уйдем, доносить будет некому, а вот с твоими - ты сам разбирайся. 
Дед покрутил головой, пожевал губами и начал:
- Детушки!
Место, куда вы попали, называется скит староверов, живут тут, кроме меня и моей дочери, еще шесть монахов, трое из которых молчальники. То есть, они сами себе дали обет - молчать до второго Пришествия Христа.  Не случится Пришествия - так и уйдут в могилу, ни слова не произнеся. Вот уже двадцать лет молчат, т.ч. - за них сам Бог в ответе. А остальным до мирских забот - и дела нет. Кто вы, что вы - кому докладывать то? У нас один начальник - Господь Бог. А, ежели, кто, говорливый, и захотел бы доложить, отсюда надо триста  верст отмахать, до Красноярска. Пока дойдешь,  что хотел сказать - забудешь! Так что - не сумлевайся, не кому тут доклады докладывать! Да и гостей здесь не бывает, за 16 лет - вы вторые. А первые были - геологов подобрали, умирали с голоду, еле выходили.
И еще - будет у меня к табе просьба одна, господин хороший. Помоги - будь ласков!
Зелье у нас вышло, уже два года. Если б не ямы-капканы, померли бы с голодухи. Летом еще ничего, терпимо, рыбкой-ягодами пробавляемся, а зимой - хоть ложись да помирай, пропадаем!
Федор улыбнулся, посмотрел на Вилли, который держал между ног трофейный немецкий пулемет и сказал: 
 - Он тебе еще не надоел? Представляешь, что будет, если мы с немецким трофейным пулеметом, -  да по улицам  Красноярска!? В любом случае, от него избавляться надо. А медведя или лося - их  и из ППШ завалить можно!
Через минуту старик радостно вертел пулемет в руках, а Вилли солидно объяснял ему его устройство. В комплекте с пулеметом старику достался еще и рюкзак с 20-ю пулеметными лентами.
- Владей, дедушка! Тебе этого на всю жизнь хватит. Как говорят у нас на Дону - «…не свиньям же выбрасывать?!» - подытожил Федор, смеясь.
 - Как-на Дону? - тихо спросил сидящий рядом Серега - Ты ж говорил, что ты - серб?!
Федор обернулся, сделал глуповатое лицо и сказал:
 - Серб!!! А я что сказал?
 - Что-то - про Дон.
 - Ну, надо же, как врать научился! Вру - и не краснею!
Сергей хмыкнул и глубокомысленно промолчал.
Дед, довольный подарком, поманил Федора в другую комнату, где сидела и пряла его дочь - круглолицая и конопатая женщина лет пятидесяти.
 - Ты, дочка, пойди пока к гостям. Они еще чайку бы попили.  Мне тут с человеком посекретничать надо.
Когда женщина вышла, он таинственно начал:
 - Ищут!
    Не знаю кого, но ищут! Два дня над тайгой ероплан круги нарезает. Ты бы, служивый, денька два погодил, у нас бы отсиделся.
 - Я не думаю, что нас засекли. Мы все шесть дней спокойно шли, это не по нашу душу. Я тебе рассказывал, что вместе с нами еще одна группа ушла. Может - их? - предположил Федор.
 - Можа и так, но все одно - «береженого - Бог бережет!» А пуля - дура, ты за ней не гоняйся, она, если что - сама тебя найдет, лучше делай, как советую - пересиди, дай времени пройти, еропланы - они зря не летают!
Вечером второго дня к Федору подошел старик-священник и издалека начал какой-то мутный разговор. Федор перебил его.
 - Константин Егорович! Давай прямо - выкладывай, что у тебя. Не умею я загадками говорить, я от этого тупею! Ты уж напрямки говори, чего тебе.
 - Ну, если напрямки - то вот, пожалуйста! Я с прежней просьбой - оставь нас здесь, Федор Михайлович. Ведь мы не пацаны, чтоб по тайге шастать. И потом - кому мы нужны там, на воле? Опять угодить в спецвагон, или, того хуже - прогуляться до стенки?
У них это быстро. Да лучше мы с монахами останемся в скиту, чем видеть, как церкви взрывают да протодьяков расстреливают. Еще раз прошу - дозволь остаться?
 - А ты знаешь, Константин Егорович, я совсем не против. Ито, верно - чего вас по тайге мотать? И где вы лучше пристроитесь, чем тут? Только, как хозяин на это посмотрит? Они дюжа голодуют, особливо - в зимнее время. Ты б с ним погутарил?
- Уже!!
Уже погутарил. Они потому и голодают, что им работников не хватает. Монахи за всем не уследят, да и умеют они не очень много, много времени у них на молитвы уходит. А у нас - один я верующий, остальные атеисты. Так что, я думаю, не пропадем!
Утро следующего дня началось с того, что Федорову группу разбудили бесшабашные крики и веселый гомон людей, проходящих где-то рядом. Выбежав из дома, они поняли причину веселья - по льду Енисея, прямо под утесом, с которого они за ними наблюдали, проходила группа уголовников, которая, как и Федоров отряд, вышли из устья Подкаменной Тунгуски и теперь искала место поуже, чтоб перейти Енисей, покрытый льдом и торосами. Среди них были замечены 5-6 человек тунгусов, которых они использовали, как тягловую силу.
Но отряд увеличился, зрительно, это было заметно.
Федора всегда удивляла способность  уголовников в любой среде находить союзников или себе подобных элементов. Вот и сейчас, разглядывая в бинокль беззаботное сообщество этих людей, он заметил, что их численность возросла. Как и за счет чего, было не совсем понятно, но их стало больше?  По льду Енисея  двигались человек 40, не меньше.   
Вдруг черная тень промелькнула по снегу - сзади, непонятно откуда, беззвучно, на бреющем полете, толпу беззаботных людей нагнал самолет и  только тогда  взвыл своими винтами, когда стал набирать  высоту.
Толпа в страхе заметалась!
Одна ее часть кинулась на лед Енисея, ища спасение в торосах и ледяных глыбах, тут и там покрывавших замерзлое русло реки.
Другая кинулась  в сторону берега, ища защиты среди прибрежных деревьев, в тайге, но со стороны этих самых деревьев уже шла, развертываясь в боевом порядке, цепь солдат.
Солдаты  шли молча, сосредоточенно, все в белых тулупах, поверх которых были одеты маскхалаты. И только, время от времени, тишину прорезали странные отрывистые, непонятные звуки - «кр-кр, кр-кр». Только теперь, заметив, что люди падали, а  снег вокруг их начинал краснеть и из-под их тел начинала появляться кровь, Федор понял природу этих самых «кр-кр»
Это были звуки коротких автоматных очередей. Благодаря какому-то акустическому эффекту звук в морозном воздухе преломлялся и казалось, что кто-то играется с простой деревянной трещоткой
А в небе кружил самолет, плавно делая петли и бочки, он периодически выпускал длинные пулеметные очереди. Он, как бы, развлекался, настигая людей и достреливая их с воздуха, хорошо и отчетливо видимых на белом снегу.

Через пять минут все было кончено - по льду двигались фигурки в белом, достреливая раненых, которые подавали признаки жизни. Потом солдаты стащили все безжизненные тела в одно место и, по команде, кинулись бегом на берег. В небе появился еще один самолет, он плавно сделал пару кругов над кучкой мертвых людских тел, как бы, примеряясь. Потом от его днища отделился какой  -  то непонятный цилиндр и упал в центр этой кучи. Раздался оглушительный взрыв невероятной силы, и все было кончено - вместо горы  мертвых тел на замерзшей поверхности Енисея зияла огромная полынья.
Самолеты, сделав свое дело, на прощание покачали весело серебреными крыльями и улетели. Через пять минут ушли и военные. Над вновь замерзшей полыньей повисла первозданная тишина. 
Федор откинулся от края скалы, с которой наблюдал за всем происходящим,  упал лицом в снег и перевел дух - он только сейчас понял, какая участь ждала бы его группу, спустись они, как собирались, час назад на лед Енисея. Только благодаря просьбам старика погостить у них еще один день, люди избежали смертельной опасности. Судьба!
Вечером Федор собрал своих людей в большой комнате.
- В общем, так, мужики! Вы сами все видели - пощады ждать от них не приходится. Одно скажу - Бог отвел! Если б мы на полчаса раньше на лед спустились, как вчера договаривались, не их - наши тела под Норильск сейчас течением несло бы.  Посему - предлагаю! Дойдем до Красноярска, а там уж - каждый сам должен думать, куда и как ему по этой стране пробираться. Одно помните - попадется кто один, сразу поймут, что не всех они под лед отправили, искать будут вчетверо цепче, можем даже и из Красноярска не успеем выбраться. И еще - кто попадется, про скит - ни слова! Умри, как человек. Если кто думает иначе - прошу высказываться.
Все сидели молча.
Похоже, уже каждый задумался над словами Федора и размышлял, куда он побежит дальше. Возражений не было.
Назавтра решено было выступать. По новой  распределяли груз в рюкзаках, -  и половины запасов хватило бы до Красноярска, остальной груз решили оставить в «сибирской ссылке» Дед Архип, хозяин скита,  со слезами благодарил за консервы, которых он никогда не видел раньше. Пятеро беглецов добровольно оставались в скиту, у них начиналась новая жизнь.
Утром остальные  прощались с хозяевами и, по одному, выходили и занимали свое место в строю.
Через десять минут пятнадцать человек двинулись в путь. Предстояло за 8 дней дойти до окраин города Красноярска и раствориться, исчезнуть, срочно покинуть город. Только в этом было спасение.
Через 9 дней, вечером,  на рабочей окраине города из тайги вышел отряд военных, тут же, по взмаху руки командира, короткими перебежками занял брошенный заводской корпус, причем - самый дальний цех, где не было окон. Только тут он откинул поднятый воротник и с улыбкой сказал:
 - Ну, вот и все - добрались! Только теперь признаюсь - я за эти девять дней промерз, как говорят у нас - «…до говна!»  Хорошо - спирта вдоволь, а то б там, в тайге, и окочурились. Быстренько разводите костер, сейчас согреемся и погутарим об делах наших суетных.
Через некоторое время запылал костер, пошел по кругу «стременной» стакан со спиртом, кое-кто позволил себе расстегнуть верхнюю пуговицу на форменной гимнастерке.
 - Ну, что? Давайте прощаться!  Судя по разговору с болтливой и словоохотливой крановщицей Аней из Ачинска, из города каждые 2 часа идет поезд. Предлагаю не привередничать, садиться на любой проходящий, а там уж… - Федор развел руками -…кому, как повезет! Осложнений не предвижу, до Нового года осталось всего ничего, не до вас им.  С краю и начнем - грустно сказал Федор - Уходить будем парами, так оно ловчей, да и подозрений меньше.
Спустя два часа Федор Михайлович Донской спал, уткнувшись в подушку, трясясь  на верхней полке скорого поезда, уносившего его в сторону старинного города Перми, куда он, согласно купленному билету, был срочно откомандирован.
Вот так и заканчивалась эта история - назло всем разговорам и мнениям, что в те года не было никакого сопротивления, что сталинский режим своими репрессиями запугал русский народ до того, что все безвольно сидели по своим норам и не существовало силы, способной к сопротивлению в таких условиях.
Неправда!
До сих пор живет в народе рассказ о лагере 157-4р, который восстал и  2 недели оказывал вооруженное сопротивление целому  пехотному полку регулярной армии.
Легендами обросли подробности бунта в Карагандинском спец карьере, где почти сотня голодных арестантов с оружием в руках захватила маленький поселок.
И еще много-много подобных историй, о которых осталась только память - вещественные доказательства и документы власть в страхе ликвидировала, потому что власть, потому что боялась всегда.