У птицы есть гнездо

    (пьеса в девяти картинах)

           КАРТИНА ПЕРВАЯ


     Обширная зала московского ресторана. Звучит салонная музыка. У окна стоит столик. За ним  три дамы, явные «эмансипе». Одна из них подходит к окну, смотрит на заснеженную улицу. Мимо неё, шаркая ногами, пробегает престарелый метрдотель - встречать уважаемых людей. Неожиданно девушка восторженно хлопает в ладоши, зовёт подруг:
      «Маша, Маша!  Да пойди же скорей! Вот повезло-то! Посмотри, какие люди! А это кто? Неужели, сам Антон Павлович? А это кто с ним? Огромный такой, неуклюжий. Прямо «пейзан» какой-то. Любопытно! Нес па?» - от волнения переходит на французский язык, лопочет что – то.
  Более старая товарка, сидя за столом, урезонивает её.
      В зал входят писатели, с мороза возбуждённые, разговаривают, смеются. Среди них - Горький, Андреев, Бунин, художник Коровин, предприниматель Савва Морозов, начинающий молодой Шаляпин в длинном сюртуке и сапогах с высокими блестящими голенищами - всего человек 12-15. Все вошедшие выстраиваются в две шеренги, как  бы на манер почётного караула.
      В зал входит, опираясь на трость, А. П. Чехов, оживлённо беседуя с кем-то из писателей, проходит «сквозь строй», даже не замечая. Дружный хохот писателей. Рассаживаются. За одним столиком оказываются Чехов, Шаляпин и Бунин.
      Чехов берёт со стола винную карту и с улыбкой произносит:
       «Ну, те-с, господин Букишон,  сегодня ваша очередь делать заказ. Прошу!»-    
   Бунин, шутливо изображая разухабистого полового, принимает из его рук карту и делает заказ официанту.
    Один из присутствующих  поднимает бокал и провозглашает тост за наступающий Новый год. Выпили. Оживлённо беседуют.
    Вдруг на пороге зала появляется красивая, хорошо одетая, женщина в сопровождении молодых мужчин, одетых в вечерние фраки.
     Ни на кого не обращая специального внимания, смело идёт через весь зал к столику, за которым сидят  Чехов и его друзья, показывая всем присутствующим своим независимым  видом, что она имеет на это право.
     Она подходит, чмокает  Чехова в нос, и что-то шепчет тому в ухо
      Тот кивает и отвечает:
       «Ну, хорошо, хорошо, милая! Только не очень поздно! И постарайся не делать того, о чём я тебе говорил в прошлый раз»
       «Дусик! Я скоро буду дома!»- говорит она и идёт к выходу. Все присутствующие почтительно встают.    
      Чехов сидит с каменным лицом. Видно, что настроение его безвозвратно испорчено.
   Все присутствующие оживлённо разговаривают о пустяках, делая вид, что произошла вполне обыденная вещь; ну, пришла жена; ну, предупредила мужа о том , что скоро приедет; ну, получила от него разрешение
                2

  И спокойно удалилась - что ж тут особенного? Сидящие за столиками писатели сосредоточенно жуют и делают вид, что не заметили в данной ситуации ничего предосудительного. Проходит ещё полминуты.
  Вдруг Чехов, виновато улыбаясь, поизносит, как бы говоря в пространство:
   «Господи! Ничего не помню- старею, наверное! Я же ещё должен в редакцию зайти! Простите, господа!»-
    и, обращаясь к Бунину - «Никогда не женитесь, молодой человек!» - и добавил, немного подумав - «Никогда!»
  И, неуклюже встав, опираясь на трость, сказал:
  «Извините, господа! И умоляю - не провожайте!»
   Сразу 2-3 человека кинулись провожать писателя. Сидящие рядом почтительно привстали, недоумённо пожимая плечами
  В это время одна из присутствующих «эмансипе» (пожилого возраста., с жёлтым, измождённым болезнью, лицом) встала и направилась к столику, за которым сидели Шаляпин и Бунин. Это писательница Трестовская, безнадёжно больная. Она обращается к Ф. И. Шаляпину:
   «Прошу извинить меня! Я понимаю, что вы очень заняты. И моя просьба может вам показаться более чем странной. Но, голубчик, не могли бы вы для меня что - ни будь исполнить?  Мы недавно были на вашем концерте, и ваше пение произвело на меня неизгладимое впечатление! Я покорена! Умоляю! Я теперь ваша искренняя поклонница.  Всё, что сами пожелаете - на ваш вкус! Умоляю, голубчик!»- повторила она с улыбкой.
  Видно, что Ф. И. растерян (он ещё не совсем «отошел» от неприятной сцены с участием Книппер-Чеховой и участником которой он невольно стал)  Он что-то лепечет в ответ, поминутно прикладывая руки к груди. Извиняется, пытается отказываться. Но дама настаивает и не уходит.
   Ф. И.- «Милостивая государыня! Я, признаться, сегодня не в голосе. Да и место - не самое подходящее. Как - ни будь в другой раз, обязательно что-нибудь спою. А сейчас - не взыщите! Ещё раз – извините!»
  Но дама продолжает настаивать:
   Крес. «Ну что вам стоит, голубчик! Ради Бога, не стоит ставить меня в такое щекотливое положение своим отказом. Я рискую показаться вам привязчивой и надоедливой, но убедительно прошу  вас - все же спойте!»
   Ф.И.-«Сударыня! Ей Богу - не в голосе! Так что, позвольте мне хотя бы здесь быть в качестве гостя.    
    Всё, что я могу для вас сделать - это прислать вам контрамарку на мой ближайший концерт. Ещё раз прошу извинить меня и войти в моё  положение»
    Крес. - «Но если вас просит женщина! Голубчик, умоляю!  Я должна вас ещё раз услышать!»
    Ф.И.-«Нет и нет! И не просите, потому, как мне очень неудобно вам отказывать»- постепенно «накаляясь», отвечал Ф.И..
    Крес. - «Господи! Неужели вы не понимаете - я просто не доживу до вашего ближайшего концерта!

                3

    Мне, признаться, досадно слышать ваш окончательный отказ - вы были мне очень симпатичны. Вы казались таким милым и обаятельным человеком. Я откровенно разочарованна! Вы же просто римский сенатор какой-то!» 
    Шаляпина «прорвало»! Сидящие за соседними столиками писатели встают и кое-как удерживают возмущенного певца, шепотом объясняя, « кто и что» перед ним, затем уводят его на кухню.               
    Крестовская, с трясущимися губами, обиженная и возмущённая, покидает зал в сопровождении подруг - «эмансипе»
  Все присутствующие обсуждают «шкандаль», произошедший на их глазах. За столиком остаётся один Бунин.      
   Позже, вытирая мокрое лицо носовым платком, к нему подсаживается вернувшийся Ф. И. Шаляпин
   Ф.И. –«Ты видал? Вот настырная баба! Да если бы я для всех умирающих пел - у меня бы давно голоса не хватило бы!»- отдуваясь от возмущения и ещё не совсем «отойдя» от неприятной сцены, сказал он-
    « Максимыч вон, извиняться побежал. А что - очень я похож на римского сенатора?»- неловко пошутил Ф.И. 
    Бунин, глядя в пол и чеканя каждое слово, зло ответил:
    «Зря ты так, Фёдор! Какое уж время вращаешься в свете, а всё нижегородские балаганы забыть не можешь?
    И потом. Что это такое - «баба? Она - хоть и безнадёжно больная, но дворянка, женщина - прежде всего!
    Ладно, я молчу, когда ты в угоду всяким господам Горьким, Скитальцам и прочим им же подобным, щеголяешь в поддёвках, блестящих сапожищах и «кричащих» шарфах - Бог с тобой, если так тебе нравится!
  Но ведь всему же есть предел!»
  Ф. И. – «Иван Алексеевич! Что ты всё на меня  ругаешься? Прямо, как Савва  Мамонтов!
   Ну, не прав я, наверное, не прав, побей меня Бог! Но к чему так-то?»- стараясь примириться со своим другом и пытаясь миролюбиво закончить этот «спорный» момент, сказал Шаляпин
   И.Б.-« А вот так-то, Фёдор! Это тебе не морды горчицей официантам мазать! Тебя женщина попросила, больная. В сущности - о пустяке, мог бы и снизойти. «Голубчик!».
   Бунин встал. И,  напоследок раскланявшись, и, бросив «честь имею», быстрым шагом удалился прочь.
  Опешивший Ф. И. некоторое время сидит молча. Потом с досадой бросает скомканный платок  на стол и «рычит» в сторону проходящего официанта:
  « Человек! Водки! Да поживее! Поворачивайтесь, арнауты!» - и, дождавшись водки, тут же наливает и выпивает  бокал « У, рыкалия»- то ли в адрес ушедшего Бунина, то ли в адрес нерасторопных официантов, зло бросает он.
  Свет меркнет. Звучит разудалая «Песня Галицкого» из оперы «Князь Игорь» композитора Бородина, всё громче и громче.               
 
                4
 КАРТИНА ВТОРАЯ               
  Пассажирский морской вокзал где-то в Средиземноморье. Снуют туда-сюда пассажиры, гудки отходящих пароходов, слышна иностранная речь
  Человек стоит к нам спиной. Одет в шикарное бежевое пальто лёгкого покроя, в шляпе, наблюдает за погрузкой. Вот он поворачивается лицом к зрителю - это Ф.И. Шаляпин
   Он  пристальней вглядывается в толпу пассажиров и вдруг как бы видит знакомое лицо. Сложив ладони лодочкой, он сквозь галдящую толпу пытается докричаться:
   «Иван Алексеевич! Господин Бунин!»
   Но, видя тщетность своих усилий, вдруг озорно, «по-волжски», засовывает пальцы в рот и свистит.
    Ф.И.-«Иван Алексеевич! Да куда ты смотришь? Милостивый государь! Какими судьбами?»
     Они идут навстречу друг другу, обнимаются. Видно, что оба рады встрече на чужбине со старым другом.
     Ф. И.-«Радость - то какая! Среди такого-то Содома встретить знакомое лицо-это ли не удача? А я гляжу - он, не он? Да ты как здесь?  Рассказывай!
      И. Б. –« Да вот, понимаешь, возвращаюсь из Земли Обетованной. Хочу ещё по пути в Париж заехать, посмотреть. А тебя как сюда занесло, каким ветром надуло?
     Ф.И.-« Возвращаюсь! « Из дальних странствий воротясь…» Устал, брат. Ей-Богу -  по дому соскучился.
    Вот веришь, глаза закрою - вижу купола золоченные, речку нашу деревенскую, как туман по утру над нею ходит, крест над отцовской могилой. Скучаю я, Ванюша, просто безмерно скучаю!»
  И. Б.-« Фёдор Иванович, читал, читал о твоих гастролях! Ну, хвастай! Чем сумел поразить публику тамошнюю, чем удивил? Рассказывай, только покороче. А то я через 30 минут  уже должен в каюте сидеть!
  Ф.И.-« Всё, всё по порядку расскажу, давай только присядем.
     Сейчас возвращаюсь из Америк. Устал! Утомили меня климаты тамошние. Словом - « …укатали нашего Сивку крутые горки», это про меня. Ванюша, я бы там жить не смог, ей-Богу - не смог бы! Это что ж за страна такая - дивная и страшная одновременно? Души! Души там ни у кого нет, вот что страшно! Одно на уме - доллар, доллар, доллар.…Глядишь вот так-то со сцены на их тупые лица, и понимаешь - ничего-то они не соображают. Зачем пришли - не понимаю! Бараны, форменные бараны. От любой серьёзной музыки они быстро устают, если только это, конечно, не кафешантан с задиранием юбок. Там забыты и солнце,  и небо, и звёзды, и Бог. Нет таких понятий! Отсутствуют! За ненадобностью. Пишут, мол, у нас с ними  много общего. Брешут! И близко ничего нет! Так что, пою хвалебные гимны в честь  нашей матушки-Рассеи и прихожу к выводу, что азиаты - больше они, чем мы.
  Многие теперь, я думаю, призадумаются, пораскинут умишком в своих головушках насчёт нас-то, русских людей.  А? Каково? Вот и фиглярничай перед этакой свинятиной!
  Вон, есть у них лозунг - «Мы верим в Бога». Врут! Врут и врут! Да и откуда ему взяться там, Богу-то? Не до Бога им.… Только и есть одна забота- барыш. А когда им врежешь  про них самих правду- матку - обижаются, фыркают.

                5

  Тамошний еврей один, мой знакомый, писал - после моего отъезда нью-йоркские газеты много писали о моей невоспитанности, о моей неблагодарности и прочих грехах.  Я, честно говоря, рад, что оставил эту страну, где и есть любовь, то только любовь к золоту.
   Ну, ладно! Заговорил я тебя вконец. А то смотрю - ты всё на часы поглядываешь. Всё.…Сам чую - пора. Ванюше, давай! Увидимся в Петербурге, ещё побеседуем. А ты беги, на пароход опоздаешь! Ну, не пропадай!

 Бунин уходит быстрым шагом, Шаляпин машет рукой ему вслед. Звучит «ария Мефистофеля (со свистом)» композитора Ариго Бойто - всё громче и громче.
               

                КАРТИНА        ТРЕТЬЯ


  Предрассветные часы. Сумрак. В просторном  деревенском сарае на сене лежит человек, что-то пишет,
  Со скрипом открывается  входная  дверь, в дверном проёме появляется чья-то фигура.
  И.Б.-« Фёдор Иванович, входи скорей, а то комаров напустишь!
      Ты знаешь, я нигде таких здоровых и злобных, как здесь, во Владимирской губернии, ещё не встречал!
  А я - то думаю, что это владимирские князья в старину такие непоседливые были? То с соседями воевали, то с татарами союз держали. А это, оказывается, по простой причине - комары им покою не давали - пошутил Бунин, отрываясь от тетради с записями – Ты где был? Сапоги вон все мокрые по самые голенища. Сразу видно - росой помечено. Самое время- травостой. Только успевай- коси да переворачивай! Лишь бы дождя не было, а то сено сгниёт»
 Ф. Ш.-« А всё равно - хорошо здесь! Чудно, право! Много я стран повидал, казалось бы - могу сравнивать.  Вон, в Европе - и берёзки растут, и речка, вроде, та же. Ан, приглядишься - и не то вовсе!
  У нас - если глушь, то глушь псковская, непролазная. Если дебри- то подай своего Ивана Сусанина, заведёт - и нет тебя, как будто на свет не родился. А ведь есть ещё и Сибирь…
  И. Б.- « А ты, чего - не ложился ещё?»
  Ф. Ш.-« А мне, Иван, что-то не спится. Я уже и на реке был. Ждёт, родная! Туманище - вон рубашка вся  мокрая, потрогай. Вода тихо- тихо скользит, только слышны временами всплески - то судак с плотвой счёты сводит. Так что, надо мужиков будить - пора. До 7 утра клёв будет, а там, после семи, это уж и не рыбалка вовсе. Так - баловство для пацанов! А ты что пишешь? Письмо кому? Или, может, лавры Антона Павловича покоя не дают? Про меня там что - ни будь, отпиши. Мол, жил такой волжский босяк Федька Шаляпин, басил, где можно - вот, дурак, и прославился своей глоткой луженной. « - Шаляпин пытается заглянуть в тетрадь, Бунин быстро захлопывает её. Шаляпин смеётся.
 Немного помолчали. В полутьме  вдруг Бунин спрашивает:
  « А ответь мне, Фёдор Иванович. Только не смейся и не хохми - я серьёзно. Как ты думаешь - Бог есть? 

                6

 Ф. Ш.-« Бог?
  Крякнув, Шаляпин заёрзал на сене, устраиваясь поудобней - « Ну ты, брат, вопросики задаёшь! - помолчав немного, продолжил - Бог? Это каждый для себя сам решает. Я вот - видеть его - не видел, а верить - верую. Не знаю, в силу каких причин, может, так воспитан сызмальства, может ещё почему - не знаю. А только знаю - без веры ты и не человек вовсе, а так - мартышка прямоходящая.  А вот господин Мережковский, что сейчас храпит у меня в избе, так вот он думает иначе. Поди, спроси его? Он тебе с пеной у рта в пять минут докажет, что Бога нету.  А я так думаю - даже если ты не видел ни Бога, ни Архангелов его - есть такое слово- традиция. А это значит - не твоего ума это дело, Феденька! И прадеды, и деды наши верили, и отцам нашим наказывали.
  Стало быть, и ты должон. Православные мы. А это уж каждый понимает по- своему. Ну, не может так быть, чтоб красивая сказка про Христа - и 2000 тыщи лет в народе жила! Даже песни в народе - поют, поют, а лет эдак через двести - никто и не вспомнит. Устали петь! А тут –2000 лет.…Это тебе не фунт изюму. Народ не обманешь!
  Так что, если  тебе для романа твоего будущего надо - пиши - «есть Бог»! А господин Мережковский - это ещё не вся  Россия! Да и не русский он вовсе, это если между нами
  И.Б.-« Тогда - ещё один вопрос. Скажи, Фёдор Иванович- «русский человек», как ты это понимаешь? Что это такое?
   Ф.И.-« Да что с тобой, Иван? Что это тебя на вопросы прорвало сегодня? Ты часом не болен?
    И. Б.-« Нет, я серьёзно, без шуток.
    Ф.И.-« Ну, если без шуток - слушай. Может я чего и не то ляпну - я мужик, воспитанием не шибко балованный. А мнение на сей вопрос я для себя уже давно сложил.
  Много про русского человека говорят, много спорят. И лодырь он, и пьяница, и вороват сверх меры, и безкультурен. Только, всё это - злые наветы, брехня - от начала до конца! Я сам, своими босыми ножками по России- матушке походил, сам видел. Есть! Есть и лодыри, и пьяниц много, бывает, что греха таить! Сам грешен - люблю после концерта за рюмочкой в хорошей компании посидеть. А вот скажи мне - что заставило Гришутку, простого мужика с приволжской пристани, под поехавшие брёвна стать? Ведь знал, что опасно, знал, что может и не выживет - а встал! Ведь никто его золотым рублём не манил, новую рубаху с портами не обещал. Да что там, порты - винную порцию никто не поднёс - не успели! Только успели, что крикнуть - « берегись, задавит!» Как пошли брёвна сыпаться на мужиков, ну, думаю, хана! А он поперёк  катящихся брёвен  стал, ручищами слегу держит. Тут его и накрыло!
  А теперь скажи мне, будь любезен, какой - ни будь  датчанин или немец -  полез бы под падающие брёвна? Швед или американец, они на это способны? Вот так, не задумываясь, зная, что ежели зашибёт, то насмерть? Эмоции? Порыв? Нет, брат, тут что-то совсем другое…Совесть, наверное. А, впрочем, может я и ошибаюсь. А куда, казалось бы, проще - стой в сторонке, лишь бы тебя не задело. Потом разберёмся, и приказчика накажем, или ещё кого виноватого сыщем - виноватый, он завсегда найдётся. Ну, а что люди погибнут,  что поделаешь-судьба. Вот так, на судьбу, и сваливают.
  А русский человек, он, где глупым прикинется, где «на дурака «отойдёт, а где и за топор хватается - да, всяко бывает! Только всё он делает по - совести, от сердца. Да еще - доверчив он, без меры доверчив и терпелив. Вот всякая сволочь этой доверчивостью и пользуется!               

                7      

  И потом - не грамотен, боязлив, всякий начальник для него - уже Царь и Бог. Чего там, крепостное право - и то полвека, как отменили! Он толком-то и не привык ещё, к свободе-то этой. А ты говоришь - лодырь он, пьяница. Тогда откуда, скажи мне, берутся господа Салтыковы, Алексеевы, Саввы Морозовы и прочие? Нет, брат, с русским человеком совсем не всё ясно, тут кое-какие  вопросы ещё имеются. Да и что касаемо отношения к жизни, то оно удивительно бесшабашное, как и многое на Руси! Ну не визжит, не царапается, не цепляется за свою жизнь русский человек. Не знаю, то ли вера в Бога в нём так сильна, то ли ещё на что-то надеится-не знаю, не проверял. Но знаю точно- «русская рулетка» могла появиться только в этой стране. Это наш своеобразный ответ Госпоже Европе на поставленный когда - то ею вопрос - «быть или не быть». Слушай, заговорил ты меня в конец! Иван! Мы рыбу ловим, или как? Если рыбу- то сейчас самое время, в лодку - и на стремнину. В общем, вставай, собирайся. А я пойду господ писателей и художников поднимать, а то этим городским дай волю- всё Царствие Небесное проспят.
  И.Б.-« Только Костю не трогай, пусть поспит. Он вчера  за полночь вернулся, всё какие то стога в сумерках писал. Да лампу не зажигай, иди на ощупь. Сено - что твой порох. От  случайной искры займётся, уже не затопчешь. Как пойдёт полыхать - и выбежать не успеем!
  В дверном проёме показывается вихрастая рыжая голова деревенского парня  -  «Господин Шаляпин! Все ваши гости уже поднялись, попили чаю, только Вас ждут! Пора уже!»
  Ф. И - « Сейчас идём» - Рыжая голова исчезла  - «Ну, пойдём, академик изящной словесности. Потом допишешь, рыба не ждёт!»
   Звучит песня Шаляпина « Вниз, по матушке, по Волге», всё громче и громче .
               

                КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Купе международного вагона – люкс.
В купе у окна в полном одиночества перед абажуром сидит И. Бунин, что-то читает. Дверь купе чуть приоткрыта, видно снующего проводника в форме.
Бунин -  Послушай-ка, голубчик! Что там за шум?
Проводник (заглядывая в купе) – Не извольте беспокоиться! Только что проехали город Львов, сейчас едем по территории Княжества Польского, через 4 часа пересечём польскую границу.
Что-нибудь изволите – чаю, кофе?
Б. – Нет, спасибо! Будь добр, голубчик – принеси-ка, свежую газету.
Только русскую, а то у меня от всякой иностранной брехни глаза устали. Так что, сделай милость.
П. – Не извольте беспокоиться! Всё сделаю – в лучшем виде. (исчезает)
С полминуты Бунин сидит, листая страницы книги. В дверь просовывается голова давешнего проводника.


                8

П. – Господин хороший! Тут какая-то путаница с билетами вышла. Начальство велело – подсадить. Вы не будите против, если пока в вашем купе до польской границы с вами поедет попутчик? Говорит - наш, из стряпчих будет. А потом мы его пересадим.
– Отчего же!? Буду весьма рад! Заодно, и побеседуем, а то уже  читать темно.
П. – Вот и славно! Премного обяжите. Да и попутчик уже в тамбуре дожидается. Так вы не против?
Бунин согласно кивает, голова проводника исчезает.
Через 10 секунд дверь купе распахивается, на пороге купе стоит лысоватый человек, бородка «клинышком», несколько картавит.
Ч. – Вот, спасибо! Будем знакомы – Владимир Ильич, адвокат по гражданским делам. Еду с конференции в Кракове. Очень мило с вашей стороны, что вы согласились помочь соотечественнику.
Да, (обращаясь к проводнику) вот что, любезный! – будь добр, два стаканчика чая. ( Бунину) Как? Не возражаете? (Бунин кивает)
Ну, вот и славно! А то погода сегодня – просто аспидская. Из Кракова добирался просто архисложно, а тут в заносы попал. А к вечеру – вообще обещают метель. Да, как вас, батенька, изволите величать?
Б. – Иван Алексеевич.
Ч – А что вы, Иван Алексеевич, читать изволите?
Б. – Да, знаете, один болтун на трёхстах страницах распространяется,  как хорошо будет жить русский мужик, если ему не мешать и дать ему идти своим путём, путем западной демократии.
Ч. – И кто же автор? (проводник приносит 2 чая)
Б. – Некий господин Плеханов, какой-то эмигрант. Тут в поезде библиотека худая, случайная. Всякую дрянь читать приходится. Вот и я – мучаюсь, а читаю от безделья  всякий вздор! Дорога, сами понимаете…
Ч. – Ну, батенька, это вы напрасно так. А с автором книжонки этой я знаком, да-с! Не накоротке, но встречаться приходилось! Так что вас смущает в этой книге? Давайте поспорим от нечего делать, дорога у нас длинная. Вот и скоротаем!
Б. – Да - ну, ерунда какая-то! По-моему, этот человек не о народе заботится, а о том, как бы ему этим народом покомандовать. Все его рецепты  - сплошь безграмотны и ходульны!
Ч. – А вы хорошо знаете русский народ? Русскую деревню? Почему это вы решили взять русского мужика под защиту?
Б. – Да как вам сказать? (скромно пожимает плечами) Мне всегда казалось, что я хорошо знаю русскую деревню (Примирительно, уходя от конфликта) Наверное, я ошибался…
Ч. – А вот мы и хотим, чтобы никто не заблуждался на этот счёт. Русский мужик – есть субстанция особая, ею управлять надо. И здесь нужен не пряник, а кнут! Кнут нужен мужику!! Русское крестьянство – весьма сложный механизм, совсем неоднородная масса. Чтоб эту массу сдвинуть, приходится выбирать – или мужика богобоязненного, патриархального, как они сами  называют таких, «справного»; либо – гультяев, беднейшие слои, которым нечего терять. Это – те самые, которые идут в город и становятся рабочими. Мы, например, склоняемся к последнему варианту, как к наиболее боеспособному, а в силу своей безграмотности – наиболее управляемому.


                9
 
Б. – То есть, если я правильно понял – вся пьяная голытьба, не умеющая и не желающая работать, наиболее вами приветствуется? И потом  - не боязно вам, что эта сила в какое-то время сметёт и вас? И потом – кто это «мы»?? К какому сословию изволите вас причислять? И сколько вас?
Ч. – Мы?
 Мы – это русские социал-демократы!!!
Да, нас пока не так уж много. Вот увидите – не пройдёт и 10 лет, как мы заставим с собой считаться и господ Министров, и господина Столыпина, и самого (в горечах хлопнув по столу рукой) государя императора!  Кстати, о царе – у нас к нему особый счёт! Не вывернется!!
Б. – Стоп, стоп! А вам не кажется, что вы с господами социал-демократами  слишком уж круто взяли? Это же – не шахматы, не пешки бессловесные. Это люди.  Может, не стоит с ними так?
Ч. – (остывая)  Да, вы правы. Я тут несколько погорячился, извините. Всё никак от краковской конференции не отойду (примирительным тоном заговорил новый пассажир) Впрочем, всё это чепуха! Давайте-ка лучше будем пить чай. И полно о мужиках, давайте побеседуем о музыке. А вот что вы думаете …
(  Но, что думает Бунин, мы так и не узнали. В дверном проёме вновь показалась голова проводника вагона)
П. – Господин Ульянов! Подъезжаем! Здесь и сойдём…
Б. – (миролюбиво) Ну, вот. Так и не поговорили! Да и до границы – ещё Бог знает сколько! Куда это вы собрались?
Ч. – (торопливо собирая вещи) Дела, Иван Алексеевич, дела требуют  моего безъотлогательного личного присутствия. Жаль, конечно. Не часто попадается такой приятный и любезный собеседник, но…знать, не судьба! Счастливого  вам пути, будьте здоровы!      (быстро уходит)
Бунин  остаётся один. Кому-то машет в окно на прощание и, улыбаясь, кивает головой. Поезд трогается.
Бунин, задумчиво сам себе - …Ульянов, Ульянов. Чёрт, что-то слышал, а где – не вспомню.…Ну, да Бог с ним!
             (вдруг дверь купе с шумом распахнулась, на пороге стоят 2 полицейских)
П. – Ваши документы, будьте добры!  - говорит тот, что повыше, внимательно оглядывая купе. Смотрит документы, сличая фотографию. Козыряет.            
П. – Простите, господин Бунин. Служба! Вот только один вопрос – я смотрю, у вас тут на столе стоит 2 стакана с недопитым чаем? Чей это второй стакан?
Б. – Да только что сошел, Владимир Ильич, его звали. Горячий такой собеседник, но человек, видимо, приятный. А что? Да вы проводника спросите, он больше моего знать должен!
Полицейский напарнику – Ну вот, упустили…
Бунину – Вы вот насчёт проводника изволили беспокоиться? Так вот-с, мёртв  ваш проводник. Задушен. (Бунин, оглушенный таким известием, оторопело крестится) Час, как мертв. Случайно нашли. Да-с! А тот, что вас обслуживал – вместе с попутчиком вашим сгинули. Так что, для этих господ – социалистов, что людская кровь, что водица – без разницы!
Еще раз извините. Счастливого пути! (оба выходят)



                10


Б. – Конан-Доуель, какой-то! (Бунин молча пожал плечами, взбил подушку, выключил абажур) В темноте, нарастая, звучит «Марсельеза» в исполнении Ф. Шаляпина.


                КАРТИНА  ПЯТАЯ


Городская улица. Снуют редкие прохожие, в соседнем переулке играет шарманка.
На улице расположена табачная лавка купца Диамандиди, о чём свидетельствует вывеска. К двери лавки, неспешно прогуливаясь, подходит человек. Одет модно, солидно, но без кричащего блеска.
Оглядывает улицу, как бы ища кого-то. Закуривает. Переходит улицу и садится на скамью, сидя спиной к лавке.
В это время из тени подъезда выходит женщина. Кто- то из глубины подъезда окликает её. Она оборачивается и тут же напускает на себя гримасу притворной радости. Из лавки выходит Ф.Шаляпин, он добродушен и искренне рад.
Ш. – Вот чуяло моё сердце, что именно сегодня случится со мной что-нибудь волшебное!! Ольга Михайловна, рад безмерно!! Вот, действительно, не знаешь, «…где найдёшь – где потеряешь» А вы как здесь? (возбуждённо, продолжает) А я всё думаю – что это за фигура,  уж больно знакомая?? И не ошибся – точно, вы!
О.М. – Господи, Фёдор Иванович! А я слышу – кто-то зовёт!? А где, кто – не пойму. Боже мой, Фёдор Иванович! Это что ж теперь будет? Вы газеты-то читали? Что вы думаете, может, минует нас напасть эта, пронеси Господи?! Вот только эрц-герцогову жену жалко, бедняжечку! Неужели – война??
Ш. – А что вы, собственно, так напуганы? Иду сегодня по Литейному, так у лавки купца Докучаева стихийный митинг видел.
Пойдем, говорят, немцев громить. Айда, братцы!! В фактории у Шмидта все стекла повыбивали! Шел мимо казачьих казарм – бегают, глаза выпученные, озабоченные. Видать, кровушку почуяли – теперь не остановишь. Со дня на день ждут высочайшего Манифеста. Всем миром поднялись!! Пора! Пора встать на защиту православия, выручать наших братушек-сербов!
Хотя война – штука малоприятная. Да и мне теперь с гастролями хлопотно будет, я как раз в Швейцарию собирался, подлечиться хотел. Видно – не судьба!
(навстречу им идет давешний мужчина, вставший со скамейки – это Бунин.)
Ш. - Иван Алексеевич!!
Рад! Рад в такую минуту встретить единомышленника и друга!
Да! Вот, кстати, познакомьтесь – Ольга Михайловна, госпожа Постникова – давняя поклонница твоего таланта. Представь, как встретит меня – все о твоих стихах разговор заводит, очень вы ее интересуете, очень хотелось ей с тобой познакомиться, да все не было случая. Словом – рекомендую, мой давний приятель Иван Алексеевич Бунин!
        (О.М. и Бунин раскланиваются, Бунин в знак почтения целует ей руку)
Б. – Польщен сверх всякой меры! Кстати, о моих стихах, хотя это и не скромно – что вам нравится больше всего?

                11

О.М. – Вы знаете, вот это – (задумывается) Дай Бог памяти! Ага, вспомнила!  (декламирует, раскачиваясь)
         Среди кривых стволов, среди ветвей корявых
          Ползёт молочный дым: окуривают сад
          Все яблони в цвету – и вот в зелёных травах…
Б. – «Огни, как языки, краснеют и дрожат» - заканчивает за неё Бунин, с восторгом глядя ей в лицо.
Очень любезно с вашей стороны, что вы так хорошо знаете мои стихи. Польщен, безмерно! Рад, что заслужил своим творчеством внимания такой очаровательной особы, как вы. Давайте-ка присядем (садятся втроем) Но давеча, подходя к вам, я видел, что вы жарко спорили!? Я, очевидно, своим появлением помешал вам?  Ради Бога, прошу извинения!
Ш. – Да, вот, кстати, Иван Алексеевич, что вы то про всё это думаете?
Б. – Это про Сараево и про последствия?? (задумывается) Ужасно!!
Ужасно подумать, чем всё может кончиться! Это дело надо остановить, пока еще не зашло так далеко. Во всяком случае, пока многие не хватились – переводите свои сбережения в иностранные банки. Впрочем, я всегда очень пессимистичен.
( из-за угла выбегает посыльный)
Пос. – Господин Шаляпин! Вас срочно просили перед репетицией зайти в контору императорских театров. У них дело до вас. Вот и записка!
( Шаляпин разворачивает её, читает, затем говорит посыльному)
Ш. – Ну, спасибо! Ты беги, братец! Скажи там – я скоро буду. А там всё решим! (поворачивается к Бунину с Постниковой) Простите великодушно! Хотел бы с Ольгой Михайловной ещё побеседовать, вас, Иван Алексеевич, проводить, да не досуг.
Дела призывают к их немедленному исполнению. Ради Бога, Иван Алексеевич, будьте столь любезны, проводите за меня Ольгу Михайловну. Я бы рад сам – да вы всё видели, срочно я им понадобился. Ради Бога, ещё раз простите меня, окаянного. Спешу. Будьте здоровы!
( спеша, уходит за угол, оставляя О. М. и Бунина в почтительном поклоне)
П. – Ты давно здесь? (после паузы)
Б. – Как только получил твою записку, сразу отправился сюда. Кстати, слово «немедленно» пишется в одно слово.
П. – Иван Алексеевич!
Мы давно уже решили окончательно, что я  - девушка малограмотная, из провинции, ну, что с меня возьмешь?
Хотя, если вспомнить, то 3 года назад это вас умиляло и радовало. И слова вы тогда совсем другие говорили. Забыли? И какие у меня чудные локоны, и как вы весь дрожите, когда я голыми ногами касаюсь вас в постели? Продолжать?
Б. – (недовольно морщась) Слушай, Оля! Я же ничего такого не хочу сказать! Да, наше прошлое было прекрасным, но…было! Было и прошло!!! Понимаешь? И ты сама месяц назад при нашей последней встрече сказала – «…если наши отношения зашли в тупик,  то давай хотя бы не мешать друг другу!» Чего же ты теперь хочешь?? И потом – это не для кого не секрет – у нас сейчас с Верой Николаевной всё…
П. – Ах, да!! (перебивает)

                12

Я ведь, дура, совсем забыла, что сама вас  с Верой Николаевной познакомила. Знала бы я тогда, чем всё кончится, руку бы себе топором отсекла! Впрочем, теперь уже поздно говорить об этом. Да и не за этим я здесь. Уезжаю я, Иван. Ты, небось, думаешь – сейчас опять деньги  просить будет? Что, мол, у всех так романы пошло заканчиваются, чем я хуже? Я, собственно, только один вопрос решить хочу. На прощанье – позволь одну просьбу? Сыну нашему – позволь твоё отчество дать, пусть будет Ивановичем? Титул твой дворянский ему ни к чему, да и дворянин из тебя плохонький. 
А вот расти мальчику без отчества - не гоже. Теперь он будет всем обеспечен, теперь я его воспитанием заниматься буду.
Б. – (хмыкая в усы) Могу себе вообразить!
П. – Ну, можешь – не можешь, а я так решила! (встает) Ну, не возражаешь? Насчет отчества? (Бунин кивает) Ну, вот и славно! Так что – не поминайте лихом, господин Бунин. И еще, -  так, a propos, - когда-то ты мне про Анну Николаевну все рассказывал, все ярился, даже ножкой топал. А я, дура, все слушала и тебя жалела. Мол, другая жена тебе нужна, не такая, как Анюта Цакни! А ведь, дело то не в ней оказалось. Оказалось, что это ты – …«гвоздик»!
Ну, да ладно! Что это я всякие гадости тебе на последок говорить решила? Еще раз извини и прощай! (поворачивается, уходит)
Бунин еще какое-то время сидит на скамье, как бы переваривая все услышанное, лезет в карман за папиросой, достает, затем с досадой сминает ее и выбрасывает. Затем поднимается и уходит.
Вслед ему звучит «Кубок мой полн.…» в исполнении Ф. Шаляпина   
               
                КАРТИНА  ШЕСТАЯ      
         

    На сцену взволнованно выходит Иван Алексеевич и успокаивающий его Шаляпин. О чём - то спорят. Бунин в чём - то упрекает Шаляпина. Шаляпин настроен благодушно.
   И.А – « Господи, Фёдор Иванович, что мы здесь делаем? Куда вы меня привели? Вот уж воистину: « что не день, то доброе дело». Ведь мы договорились – заедем в театр, посмотрим репетицию, и поедем к Тестову. А это что! Бог знает, что такое! Митинг? Проводы на фронт? Эдакая «вакханалия» с красными знамёнами! Я решительно не понимаю, что мы здесь делаем?!
   Бунин нервно расхаживает по комнате, выговаривая сидящему и что- то жующему Шаляпину.
    Ф.И.- « Брось, Иван Алексеевич! Ну что с ними поделаешь? Они же, как дети. Ну, подумаешь - репетиция плавно перетекла в революционный митинг, ну надо Алёшке как-то на публике покрасоваться, вот он и полез на трибуну. А что красным флагом размахивают - так пусть их, «угар революционной сознательности».

                13

 Или, как лихо говорят комиссары, « перегибы на местах» Ну вот, и чаёк пожаловал»- обрадовано пропел Ф. И., встречая вошедшую девушку в красной косынке, несущую поднос с чаем и чем- то съестным « Тебе лимончик положить?»- спрашивает он Бунина. 
ИБ. - «Да уймись ты, Фёдор! Какой может быть чай? Здесь, в этом Содоме? Да не притронусь я к их бубликам, пропади они пропадом!
  Ф.И.-« Ну и зря! Классовая нетерпимость, принципиальность – это всё здорово, это вещь хорошая, но бесполезная, право слово. Ну что пользы, что ты уйдёшь отсюда голодным? А когда ещё поешь - неизвестно. Хотя, твоя правда. Что-то уж больно долго Максимыч на трибуне распинается!
   И.Б.-« Ради всего святого, уйдём отсюда сейчас - же! Гадко здесь! Да и не хочу я, чтоб моё имя трепали на подобных сборищах. Ну, неужели ты не понимаешь, что, присутствуя  на этом гадюшнике, мы как - бы одобряем всё то, что творится вокруг? Противно мне! Ей - Богу - стыдно! Ещё раз прошу - уйдём!
  Ф.И.-« Да что ты всё заладил - уйдём, да уйдём! Конечно, уйдём. Вот только чай допью, подождём Максимовича - и дойдём.
  ( в зале слышен бубнящий басовитый голос Горького, время от времини прерывающийся аплодисментами)
   Ф.И - « Ну надо же им выкричаться! О, слышь? Кричат «свобода, равенство, братство»- значит, скоро закончат. Так - что, немного потерпи, они ещё «Интернационал» хором споют - и начнут расходиться по домам.
    И.Б.-« Да ты что, правда - не понимаешь? Оглянись вокруг. Да ты что? Все подвалы забиты арестованными, все тюрьмы битком забиты - и кем! И ты можешь вот так, спокойно уплетать бутерброды? А сегодняшний визит матери братьев Голицыных? А жених  вчерашней расстрелянной учительницы? Кто это остановит? Да ещё мы с тобой, в этом дворце. Что люди-то скажут?»
  Ф.И.-« …что академик Бунин поддерживает Советскую власть и ….Ты, что, Иван?» - видя, что Бунин стоит и  в упор молча смотрит на него, Шаляпин перестаёт жевать. Кладет на тарелку недоеденный  бутерброд и примирительно произносит « Вот сейчас допью, и уходим, клянусь! И что ты, право слово, (шёпотом) Ну не любишь ты ихнюю власть! Ну и, слава Богу! Чего на рожён - то лезть? Что всему миру показывать, что ты их ненавидишь? Кому это надо?
   ИИ.Б.-« Мне - спокойно сказал Бунин – И жаль, что ты этого не понимаешь…
   Когда эти « рубаха - парни» кричат о какой- то свободе, мне хочется взять что - ни будь тяжёлое и дубасить им по головам. «Свобода»? От кого? И что они получили взамен? Ну ладно, убрали Царя, Думу, душку Керенского…Что дальше? Кто пришёл им на смену? Ленин, с его бандой из пломбированного вагона? Очаровательный палач - Дзержинский? Лейба  Бронштейн и ему подобные Яковы Свердловы? Или что-не надо теперь на работу ходить, хлеб сеять? Или, может быть, булки теперь на деревьях растут? Что они выиграли, объясни мне. Поменяли Царя на этого прохиндея, юриста- недоучку Ульянова? Тебе не кажется, милый друг, что слишком много вопросов, а ответов нам сообщать никто не торопиться. Равенство.… Где, какое и с кем? По их понятиям, мы теперь равны.

                14

 И права, и всё у нас теперь будет поровну. Значит, профессор искусствоведения Кондаков теперь ничем не отличается  от нашего золотаря  Ефима. Правда, он, профессор Кондаков, 30 лет учился, по ночам писал лекции для студентов, ездил в экспедиции (заметь - за свой счёт!), а Ефим в это время водку жрал. Но теперь новая власть, теперь профессор Кондаков – «лишенец» и буржуй, а Ефим будет управлять этой страной,… если, конечно, не свихнётся от своей водки. И уж особо меня умиляют рассуждения господ Лениных и ему подобных, о, так называемом, братстве. Он говорит, что все люди- братья. И при этом делает вид, что он своим умом дошёл до этого, будто это вчера только стало известно. Братья-то, мы братья, только уж очень разные. И так думают господа Бахрушины, Филипповы, Сытины. И  мы с тобой университетов не заканчивали. Бывали дни, когда я, природный дворянин, не доедал и ложился спать голодным. Да и ты, босыми ногами  по матушке- России, не одну версту отмахал. И одно поняли - какой бы тебе Бог талант не послал, а вкалывать  и учиться надо очень много, не взирая на братьев и братство. А эти (он махнул рукой в сторону зрительного зала) - чему они учились или кого научат? Да и зачем ему, одноклеточному, учиться, когда, размахивая своим пролетарским происхождением, как флагом, он придёт к тебе (вы же теперь братья!) и, под видом классовой борьбы, сопрёт у тебя набор серебряных ложек - по братски! И заметь - вырученные деньги истратит не на учёбу, а примитивно нажрётся сивухи. Ну, а уж когда это быдло сбивается в стаи, тут и появляются господа Ульяновы, Плехановы и прочая мерзость Им же, что важно? Погалдеть, руками поразмахивать, попьянствовать да в карман залезть к ближнему. Работать они не хотят и не умеют. Они и вожаков своих по этому принципу выбирают. Кто на трибуне лучше других фиглярничает, тому - милости просим, пожалуйте в вожди. А у большинства этих самых вождей образование ниже среднего».
  Ф.И.-« Ну что ты всё пылишь, что тебе не сидится на воле? В тюрьму захотелось? Ты за что меня агитируешь? Так вот, я за это давно сагитирован, можешь не стараться. Только я прошу, ради всего святого, говори потише! Если нас услышат, то ни я, ни Горький тебе уже не поможем. Смотри-ка, вот выискался  Аника - воин, правдолюб эдакий! Здорово тебе, всем оплеух  надавал, всех по кочкам разнёс! Ты что, думаешь, мы с Максимычем ожидали, что вот так всё обернётся? Между прочим, нам  с ним почти каждый день с «этими» дело иметь приходиться. Мы по долгу службы иногда такое выслушиваем – волосы дыбом встают! Ну, что ты на меня смотришь? Ну, не могу я им правду в глаза сказать, не могу – страшно мне! Понимаешь – страшно! И что делать – не знаю. Вот и терплю. Тихо! Послушай…»- оба прислушиваются. Голос Горького объявляет в зале: «Товарищи! Среди нас находятся Иван Бунин и Фёдор Шаляпин! Поприветствуем их, товарищи!»
  И. Б.- « Ну, вот! Дождались! Я так и знал, что этим закончится. Чай, чай!!! Вот и попили чайку. Что теперь будем делать? Ты как хочешь, а я к этим шакалам не выйду »
  В это время в комнату вбегает человек и, запыхавшись, говорит Шаляпину: - «Народ очень просит, чтобы вы что-нибудь спели!»

                15

    Шаляпин, в растерянности поворачивает голову в сторону стоящего у окна Бунина, как - бы ища у того поддержки, неожиданно набирается смелости и решительно произносит: « Передайте им, что я им не пожарник, какой - ни будь и не трубочист, чтоб лезть на крышу по их первому требованию!»   
    Прибежавший скрывается.
    Ф.И.- « Ну что, ты этого хотел? Пожалуйста! Всё, как ты хочешь, нет - так нет! Только учти, они - ребята злопамятные. В своё время вспомнят, на фонаре вздернут, черти! Я их знаю. И, всё равно - петь я не буду. Пойдём, Ваня. Хватит на сегодня приключений. А Максимыча ждать не будем. Я его почти каждый день вижу, объяснимся ещё».

      Свет меркнет. Звучит « Дубинушка» в исполнении Шаляпина - всё громче и громче.               

                КАРТИНА    СЕДЬМАЯ


  Вокзал в Москве. Вновь туда- сюда снуют пассажиры с баулами, чемоданами, узлами. Часто мелькают моряки с винтовками, солдаты, едущие на фронт, революционные патрули. Люди одеты бедно, лица их озабоченны. Так же слышны гудки паровозов, шум- гам толпы, звуки шагов. Звон медного колокола говорит об отправлении очередного поезда. Верх сцены перечёркивает красный транспарант, на нём читаем начальное слово- «Смерть…». Дальше материя оборванна. На  ступенях вокзала сидит нищий. Встаёт, ковыляет в сторону мусорных баков, копается в них. Ничего стоящего не находит, обращается к стоящему поблизости человеку, который стоит и курит - это Бунин.
   Н-« Господин товарищ! Подайте ветерану русско-японской  войны. Который день в животе пусто, до того оголодал, что кишка на кишку жалобы пишет! Очень вас прошу, проявите гражданскую сознательность»
    И. Б.-« Да нет у меня ничего. Скоро  так- то рядом стоять будем, на пару просить. Так что - Бог подаст!»
      Н - (наставительно) « Бога нет! И никогда не было!  А если и был, то теперь его отменили. Революция, слыхал, поди!? Во-во, так - что про Бога-то пореже. А то братики- матросики дюжа не любят таких разговоров! Да-с! Благородный, штоль?  По воротнику видно- бобровый, знатный воротник. Стало быть - «из бывших»? У меня глаз намётанный, я контру за версту чую!»
     И.Б.- « Ты- то сам, откуда будешь? По говору - не местный. Говор у тебя южный,  казачий.
      Н-« С - под Курска мы. Крестьянин Касторненского уезда, деревня Котовка, Завалишин Игнат - слыхал?
      Ну, где тебе! Мы здесь давно ошиваемся. Артельно, стало быть.
       И. Б.- « Что же ты, Игнат, деревеньку свою бросил?? Скоро пора пахать, работы невпроворот, а ты здесь …»ошиваешься».               

                16

   Н.-« Ха!  «От работы кони дохнут!» Слыхал? Ха- ха! Вона чего придумал - работать! Нам и тут не плохо. Где попрошу Христа ради, где сопру, что плохо лежит - да, не без того- с, а где - и новая власть подсобит. Вон, на днях братики- матросики винные погреба громили - так 2 дня отойти не мог, организмом недужил! Видно, малость переусердствовал!»- со смехом закончил свою тираду Игнат.
       И.Б. –« А дети у тебя есть»- продолжил спрашивать Бунин.
       Н - « Как не быть. Наверное, где-то есть. Если, конечно, не померли с голодухи. Да, и не до детей теперь, сам знаешь, время  какое нынче!? Только успевай, поворачивайся» Грабь награбленное» Ого - слыхал? «Экспроприация экспроприаторов»! (по складам повторил непонятные слова Игнат) А на наш век лавчонок, банков, магазинов всяко - разно – этого добра хватит. Где Бог пошлёт. А где и сами изыщем (с какой то непонятной угрозой, проговорил Игнат)- Как у помещика нашего, царство ему небесное. ( крестится) бывшего.
   Братцы, говорит, пожалейте, мол, не погубите! Мол, детушек не сиротиньте, креста на вас нету (передразнивая кого-то, запричитал Игнат)
   Ну, мы их всех- до кучи, и порешили! Что б, значит, сироток не оставлять. Стало быть - весь выводок. Ну, а потом – как водится - « красного петуха» подпустили. Подпустили - и сюда подались. А что, Москва - она большая, есть, где развернуться!  Так! Что-то я заговорился с тобой ноне, барин! Стало быть - прощевайтя!
   И.Б. « Д-а-а! Ну что ж, прощай, братец! Поговорили мы, конечно, на славу.  Вот только, после разговоров таких - два дня есть не захочется.
   Н - « Прощевайтя, прощевайтя, барин! Да, совсем запамятовал…Ты, ваше благородие, воротничок-то спори. А то-неровен час- под горячую руку попадешься мужикам нашим - потужишь! Будь здоров, пойду, не досуг мне лясы с тобой точить! (уходит)
  Бунин отворачивается и закуривает новую папиросу. Из задумчивости его вывел знакомый голос. Он поворачивает голову и видит подходящего Шаляпина.
  Ф.И.- « Ба, ба!!! Какая встреча! Вот неожиданность! А я вижу - Иван Алексеевич. Какими судьбами?? Кого- ни будь встречаешь, провожаешь?»
  И.Б.- « Похоже, что - провожаю»
   Ф.И - « Если не секрет - кого, куда?»
   И Б - « Не секрет. Себя.…Уезжаю на  «юг» (с каким-то вызовом произносит Бунин)
   «Может, составишь мне компанию? Ах, да - вы же теперь с Горьким, вроде - как «в фаворе» Ну, а я уж, извини, отбываю.» За ненадобностью». Прости за «моветон», но расшаркиваться со вчерашним «быдлом»- это не для меня»
   ФИ - « Да что ты несёшь!? Опомнись!! Иван, откуда этот тон, вся эта неприязнь? Оставь ты это, ради Бога, ведь мы же были когда-то друзьями, Ваня!
   ИБ - « Федор Иванович, родной! Нет, это ты одумайся! Опомнись! Кто вокруг тебя? Оглянись! Кому ты поёшь? Кто будет ходить на твои концерты? Эти? А, может быть - вот эти?! Я не к сердцу твоему обращаюсь - к хитрости. Постыдись, не криви душой. Ты же видишь - для этих плебеев, как ты был - чуждый, барин - так им и останешься!  «Непонятый и непонятный» Поедем со мной. А здесь – все чужие, ну их!»

                17

   Шаляпин молча, склонив голову, слушал гневные слова своего друга. Немного помолчав, он в сердцах отбросил уже раскисшую папиросу, и вымолвил с трудом:
   ФИ - « Нет, Иван. Да и как - же я поеду? А семья? А гастроли? Может, ты и прав. Даже - во многом прав, чего греха таить. Но они же – русские люди! Те самые, что со слезами слушали мою «Дубинушку», что не раз «качали» меня. И вдруг - всё бросить? Нет, я, Ваня,  так не могу. Тебе советовать не вправе, но и сам так не могу. Прости…»
   И.Б.-« Ладно, Фёдор.  « Богу-Божье…» Только помни, что со слезами на глазах слушали  тебя не только « эти», но и великие князья, и Серёжка Рахманинов, и граф Лев Николаевич. Ладно, поговорили... Что меня видел - никому не говори. Даст Бог - ещё свидимся. Мне пора. Прощай!»
   Иван Алексеевич быстрой походкой скрывается за кулисы. Слышен лязг вагонов. Звучит станционный колокол. Шаляпин остаётся один. Взглядом провожает уходящий вагон. Делает, вернее - пытается сделать, прощальный жест - помахать рукой. Но, оглядывается по сторонам - и не делает.  С нарастанием звучит песня Шаляпина -  «Прощай,  радость…»- всё громче и громче.               
 
 КАРТИНА ВОСЬМАЯ   

 Париж 30-х годов. За столиком бистро сидят двое  - измождённый и постаревший Шаляпин и с ним Бунин.
 И.Б.- « Ну, что, Фёдор свет Иванович? Со  свиданьицем! Честно говоря, не чаял тебя больше увидеть Рад…!
 Рад, что во - время одумался. Рад, что снова вижу тебя, говорю с тобой  Ты чего такой - будто и не обрадован вовсе? А!? Фёдор!??
 Ф.И.-« А чему радоваться-то? Вон, вчера письмо получил. Из России. От Горького.  Ругается, называет в письме « господин Шаляпин, мол, « буржуй недорезанный». Ещё бранит за жадность, зовёт обратно.  (Помолчали. Не глядя в лицо Бунину, продолжает решительным тоном)
 « Нет, Иван, не для того я покинул Россию, чтоб опять к ним вернуться. Снова испытывать страхи и унижения. Ты вот улыбаешься, а  ты вспомни, как ты гневно расхаживал из угла в угол, как плевался от возмущения, когда рассказывал, как тебя, нобелевского лауреата, подвергла унизительному обыску германская полиция. Шуму-то было - на всю Европу! А меня – каждый день, вот - так то - унижали, обыскивали, травили в газетах. И что - всё сначала? Доказывать, что я не чемодан? Кому доказывать? Им? Ну, уж, нет! Благодарю покорно! Да и стар я уже.…Помнишь, как когда-то сдуру пёр тебя на 5 этаж? И не запыхался даже! Молодой был - сил девать было некуда! А сейчас?

                18

 В костюме « а ля пейзан» выхожу на сцену – пот градом, еле дышу, такое впечатление – костюм мой весит сто пудов, не донесу. Да.…Как не хорохорься, Ванюша, а признаться  должно – старенькие мы с тобой! Ты-то ещё попрыгаешь, а моё дело – табак! Так – что - кончился артист императорских театров Фёдор Иванович Шаляпин. Весь - вытек!!!»
И.Б.-« Типун тебе на язык, Фёдор Иванович! Это ж надо – целую эпитафию сплёл. Рано, брат! Рано нам «со святыми упокой» петь. Мы ещё подёргаемся! Мы с тобой ещё в Россию вернёмся, погудим на славу! Ну! Встрепенись!
 Ф.И.-« Нет, Ваня. И себя, пожалуйста, не обманывай, и в меня надежду не вселяй – никому мы там уже не нужны. Особенно этим …(он неопределённо  потеребил пальцами и презрительно добавил) Этим, в кожаных тужурках, благодетелям местечковым. Разве что - до стенки проводить. С них станется. Тьфу!  Как вспомню - на душе погано делается»
 И вдруг Шаляпин  закрыл  лицо руками, плечи его затряслись.
 И.Б.-« Ну, ну! Ты чего!? Ну, перестань, прошу тебя. Ну что ты разсопливился, ей-Богу. Экий ты, братец, слезокап. Право, успокойся уже. Да они от нас только этого и ждут! (непонятно,  то ли об окружающих их французах, то ли о «благодетелях местечковых»). Шаляпин, понемногу  приходя в себя, вытер лицо платком, молча достал из бокового  кармана конверт и, так же молча, протянул Бунину
 И.Б.-« Господи! Что это?»
 Но, видя, что Шаляпину всё ещё трудно говорить, взял в руки распечатанный конверт, достал бумагу и стал молча читать. Во время чтения письма лицо его становилось всё мрачнее. Он закончил читать, отложил письмо, неожиданно заговорил:
 И.Б.-« Давай выпьем…»
 .Выпили не чокаясь.
 Шаляпин, согнувшись, молча сидел и смотрел невидящим взором куда-то вниз.
 Ф.И.-« Вчера принесли. Оттуда. Какой-то белогвардейский ротмистр. Ведь как сына воспитывал! Написано непонятно, то ли жив, то ли убит, то ли без вести пропал - не понять. А всё равно - как гвоздь, какой внутри засел. А уж когда стали прощаться, попросили подождать, пока письмо ответное напишем  - чтоб передал, если живого где встретит.
 А он только посмотрел на нас… как-то странно посмотрел. Тут я всё и понял - некому ответы писать, пустое!
 И.Б.-« Да. Так-то, Володя Тропинин.… Так и не ушёл  ты от судьбы. Ну, думали – если на железнодорожных путях спасся, то 100 лет проживёшь! А оно вона как всё обернулось – то»
Шаляпин с минуту молчал, потом неожиданно  заговорил, тихо, но внятно:
 ФИ - « Ваня, когда это началось? Как мы этого не заметили? Я всё чаще об этом думаю, как - то  само - собой приходит.
 И.Б.-« 1904 год. Год смерти Антона Павловича. И пошло- поехало!  Войны, революции, кровь, грязь, смута…
 Ф.И.-« Ты знаешь, мне несказанно стыдно теперь, что и я невольно приложил к этому руку. Горько как - то. Я тогда не понимал, как-то, не до того было. Мне бы Мефистофеля позаковыристей сыграть, да Фарлафа  поинтересней спеть. Вот и допелся!

                19

 Даже когда во всех   большевистских газетах появилась карикатура-« Шаляпин на коленях перед Царём»- и тогда, хоть и обидно было, не понимал, не думал. Не верилось, что «свои» так могут, Я,  ведь, их тогда своими считал. А вот, поди ж ты, случилось. А, ведь, сам я – плоть от плоти бурлацких кровей. Из « Суконной слободы», отец мой ничтожным писарем был. Словом « из грязи, да в князи « М да, метаморфозы. И теперь они хотят, чтоб я на карачках обратно вернулся!? Чтоб  «аллилуи» им пел? Ведь не я, не я им нужен. Имя моё им нужно, слава моя. Чтобы ею загородиться, спрятаться за нею. Что бы во всём мире позабыли про подвалы ЧК, про расстрелы заложников, про убийство Царя с домочадцами.
 Ты знаешь, Ваня. Я теперь часто об этом думаю - это, каким же зверем надо быть, чтоб в девчонок семнадцатилетних, в молодые животы и груди - вот так вот, с пяти шагов, в упор. Господи, да люди ли это? Вот так, лежу без сна – и думаю. А Алёшка - то, Пешков? Каков, а? Не понимаю. Отказываюсь понимать! Ужель, не видит, кому служит? Всё мне про Царя гудел - мол, отрекись. Так эти, с которыми он – в тысячу раз хуже Царя, страшнее. Да, правильно  сказано – « блажен пребудет тот, кто посетил  сей мир  в его минуты роковые»- это про нас с тобой, академик. Только вот не сказано, как нам дальше-то жить…Горько сознавать, что в этой земле и закопают.  Слава Богу – дети родные не оставят, похоронят по - православному, со священником».
И.Б - « Да что ты взялся-то! Заладил одно и тоже – «помру» да «похоронят». Нам всего-то по шестьдесят с небольшим! Ещё покуролесим! Вон, я Алёшку  встретил, Толстого. Так ты знаешь - весел, сыт, пьян, одет как денди. И собирается жить ещё  долго, во всяком случае - на тот свет  ещё не торопится. Говорит - «я и при большевиках не пропаду» И не пропадёт, побей меня Бог - вот увидишь!»
 ФИ - « Ваня, что ты говоришь? О ком ты говоришь? У них одна радость - то и осталась – живут на родной земле, хоть с антихристами – да у себя дома! А мы? (он безнадёжно махнул рукой)  Помнишь, как в « Писании « сказано – « пошли мне Господь смерть непостыдну и безболезну « Вот крутятся слова эти у меня в голове, ничем ты их не вытравишь. Как ты думаешь, к чему это?»
 И.Б.-« А к тому это, братец, что отдыхать тебе надо почаще! И не запускать в голову худое. Поменьше-ка думай об этом, здоровей будешь. А придёт худая с косой – вжик! – и фамилию не спросит! Все там будем, не поспешай»
Ф.И - « Ты веришь – в последнее время всё крест на могиле  отца во  сне вижу. Толи, домой так хочу, толи ещё что»
 И.Б - « Эва, хватил! Нам туда дорога заказана. « Персоны нон грата» «- словом, «нежелательные»  Да мне, признаться, и самому хочется босиком по нашему чернозёму походить, ногами его потоптать – жирный, тёплый, Воронежский! А вот, подишты, терплю. Сижу здесь, в эмиграции – и терплю! И ты терпи. Оно всё и пройдёт. Ведь как  у них, у французов – всё просто – где проснулся, там и Родина. Может, так и надо – жить – то. А то всё нам Достоевские да Пришвины покоя не дают, всё копаемся да анализируем. Всё пытаемся разгадать « загадки русской души «  Да и хватит сегодня об этом. Главное – что ты уже здесь, живой и здоровый. Чего тебе ещё надо? Ну-ка, наливай!  Давай за это выпьем!
                20

 ФИ - «  Не хочу я пить. Ты уж не серчай – что-то неважно мне, пойду я. Перед премьерой хочу выспаться. Ещё раз – прости и не осуждай. Завтра приходи ко мне – потолкуем »
 Шаляпин встаёт, направляется к выходу. Вдруг прежнее озорство мелькает на его лице. Он неожиданно выпрямляется, осанка его приобретает  царственный вид. Выпростав руку вперёд, он гаркнул во всю мощь;
« Повремените! Я – царь ещё!
 «У стоящего рядом гарсона, от испуга выпал из рук поднос, сам он от неожиданности  аж присел.
 Шаляпин молча улыбнулся на прощанье, и ушёл. Бунин с тоской смотрит ему вслед.  Всё громче и громче звучит « Элегия « композитора Маснэ

(голос диктора: « Через несколько месяцев Федора Ивановича не стало. Он тихо скончался 12 апреля 1938 г., так и не увидев креста над могилой отца и был похоронен на парижском кладбище Батиньоль.)

          КАРТИНА ДЕВЯТАЯ               


Комната в доме. В углу ее – столик с телефоном. Сама комната пуста.  Посредине стол, стулья. На столе колода карт, дамские перчатки, зонт, графин водки, стаканы. На спинке одного из стульев небрежно брошенное женское пальто.
Звонит телефон. К телефону подбегает Вера Николаевна, явно чем-то расстроенная.
В.Н. – Алло!…Да.…Да…(Пауза, слушает говорящего)…Это конечно очень здорово, но голубушка, сделайте одолжение – не звоните сюда больше! Не занимайте линию своими глупостями, Иван Алексеевич очень болен, к нам постоянно звонят доктора….Да.…И, ради Бога, - не обижайтесь. …Спасибо.…И вам-всего хорошего! (вешает трубку) Господи, да когда же они успокоятся? (Звонок колокольчика из глубины квартиры – звонит И. А.) В.Н. кричит в пространство – Иду - у! (убегает)
(в комнату, разговаривая, входят двое, споря, на ходу, снимают пальто и шляпы, вешают на вешалку.)
1-й. - …это  я вам, как его давний друг, могу сказать!
2 й.- А я вам, как,  может быть и плохой, но все-таки доктор, заявляю (оглядывается и тоном ниже) – дело «дрянь!», в этом возрасте астма дает непредсказуемые исходы. И если в ближайшую неделю не удержим температуру в пределах нормы, то звать придется не врача, а священника!
 1 й. – Типун вам на язык…!
( на пороге комнаты появляется Вера Николаевна, толкающая перед собой инвалидную коляску. В коляске хорохорящийся, но ослабевший Бунин. Ноги его покрыты пледом)
Б. – Доктор!?  Вот так сюрприз! А вы как здесь?
Док. – Да вот, оказался поблизости, дай, думаю, навещу-ка я  своего старого пациента, вреда от этого,  я думаю, не будет никакого. Чаем угостите?                21 

Б. – Ах, доктор, доктор. Все-таки, незавидная у вас профессия, - врач. Приходится врать пациентам, говоря им об их здоровье.  Простой костромской мужик, а как умело врет, а? Тем не менее, я  очень рад видеть вас и угостить чаем. Вы знает – наверно старческая причуда, но вот хочется мне, чтоб под конец жизни меня окружали только родные русские лица – блажь, наверное! Или тоска по Родине? Как вы думаете?? Федьке Шаляпину, вот также, домой  хотелось, незадолго до смерти. А здорово бы было! (мечтательно)  Домой, в Воронеж что-то хочется! А вам, доктор, неужели домой, в Кострому ни капли не охота?  Какой вы, однако – бесчувственный! Впрочем, у вас профессия такая! Долг, как говорится, обязывает.
Док. – А что это вы, душа моя, по стариковски – ноги в плед закутали, шарфик какой-то нелепый на горлышко натянули?  Не дело, батенька, не дело! (говорит, наливая чай и помешивая его ложечкой)
Б. – Вот те раз! Да к вы сами, в прошлый раз и велели. Вера Николаевна у меня человек дотошный, все ваши указания блюдет, ни на йоту от них  не отступает!!
Док. – Ах ты, Господи! Конфуз-то, какой! Неужели – сам велел?  Ну, раз я сам велел, то так и оставим, хуже не будет. И на всякий случай, я еще парочку рецептов напишу – вдруг пригодятся!?
Б. – Впрочем, насчет пледа вы правы! Что-то трясет меня в последнее время. Помнится, мой покойный отец говорил мне в старости (извини, Вера Николаевна, грубо скажу) «…Сынок! Гавно не греет! Настоящей мужской крови в жилах нет, а то, что есть – это уже не кровь!» Да, давно это было. Интересно, а за могилкой отца кто-нибудь ТАМ ухаживает? Поди, заросла вся. Да и кому они нужны – чужие покойники! Суета сует!
Кстати, господа, располагайтесь поудобней, а мы уж с Верой Николаевной ненадолго вас оставим, пардон – процедуры! Вскоре я освобожусь и тогда полностью буду к вашим услугам. Еще раз – извините великодушно. (скрываются за кулисы)
Док. – (кричит) Вера Николаевна! Тут господин Серебряков чай опрокинул!! Принесите, пожалуйста,  чем бы вытереть воду!!?? Бога ради, только на одну минуточку! Помогите нам!
(Вера Николаевна возвращается с полотенцем в руках)
Док. – Сколько?
В.Н. – Почти девяносто, но по-прежнему нитевидный.  Наполняемость слабая. Еще добавилась одышка.
Док. – Так! Никаких экспериментов с ванными, душами и вообще – с горячей водой. Держите меня и доктора Мукена в постоянной боевой готовности, о любом изменении состояния докладывать нам же! А сейчас вспрысните ему  камфару – и живо в постель, пусть больше спит. На свежий воздух – ни под каким видом!! Я еще раз вечером зайду обязательно. И помните – для него сквозняки – это смертный приговор!!
В. Н. – Спасибо вам, доктор! (всхлипывая)
Док. – О чем вы, Вера Николаевна!  Мы же русские, хоть и эмигранты! Словом – вечером буду! (уходит)
(в комнате остаются В.Н. и г. Серебряков, В.Н. идет к выходу)
С. – Вера Николаевна! Еще пару секунд! Не будем притворяться – мы с вами всегда недолюбливали друг друга. Да и стоит ли сейчас об этом? Но все дело в том, что  сегодня я здесь вот по какому   поводу -  я пришел в ваш дом в качестве просителя.
                22


 Не за себя, оговорюсь сразу!
Я шел сюда с нижайшей просьбой – походатайствовать за одного молодого человека, мсье Постникова,  после гибели родителей которого, на меня возложена ответственность за его дальнейшее будущее. Короче, я прошу вас – пообещайте мне, что как только Ивану Алексеевичу станет легче, то вы походатайствуете вместе со мной перед господином Буниным на предмет ознакомления последнего с литературными опусами этого юноши.
После того, что я увидел сегодня своими глазами в этом доме, у меня просто язык не поворачивается просить о большем. В дальнейшем же, когда обстановка в вашем доме  нормализуется, прошу вас вернуться к нашему разговору. Это все, о чем я посмел обеспокоить  вас
В.Н. – О, Господи! Как длинно и как глупо! Моя неприязнь к вам –  это  для меня открытие. Ваша же просьба ко мне глупа вдвойне, т. к. вы – одноклассник и старинный друг Ивана Алексеевича, могли бы обойтись и без моего посредничества. В любом случае, ваша просьба будет исполнена, обещаю! А теперь извините меня, я должна бежать! (уходит)
Сер. – (оставшись один) Нет, Ивану нужна определенно другая женщина! (чеканным шагом строевого офицера, проходит мимо стола и наугад берет одну карту. Смотрит. Тут же швыряет ее на стол и говорит – «Пиковый…» Уходит). ЗАНАВЕС.
2) – Вечер того же дня. За столом под включенным абажуром двое – В.Н. и Бунин. Она раскладывает пасьянс, он что-то читает, сидя в кресле-качалке.  Разговаривают.
..В.Н. - …и где ты только находишь подобных друзей?  Сегодня, наконец, его прорвало! Мы, говорит, всегда были врагами! Представляешь? Просил за какого-то юношу, какого-то мсье Постникова, у которого погибли родители. Как всегда – длинно и нудно, по-солдафонски.  Я обещала – «…ну конечно, поможем!»
Б. – (опуская от лица рукописные листы) Юноша? А он не сказал, как зовут этого юношу? Помоги мне, я прилягу, что-то мне не хорошо.
В.Н. (помогает ему лечь на диван) Хочешь, я почитаю? И ты отвлечешься от всяких глупых мыслей. Или хочешь – поставлю что-нибудь из твоего любимого Шаляпина? (встает, ставит пластинку) Ты помнишь, какой сильный и ужасно неуклюжий был Федор Иванович? Как он стеснялся своей неотесанности! Помнишь того цыгана, которого он перевернул вверх тормашками? А потом и его медведю досталось. Помнишь? Тогда, на ярмарке?
Б. – Так как, ты говоришь, звали того юношу?
В. Н.  – Да что тебе дался этот юноша? Какой-то родственник Серебрякова. Я думаю, у него их много – всяких юношей. Говорят, в молодости он был хорош собой и несколько раз  стрелялся на дуэли из-за женщин.  Многие вообще из-за женщин совершают и не такие глупости! (многозначительно)
Б. – Господи, не начинай опять про это!!
В. Н. – О чем ты?
Б.  – Я думаю, ты знаешь, о чем я! Почитай мне лучше, хоть как-то отвлекусь, а то  что-то мне сегодня трудно дышать, что-то с легкими.
В.Н. – Прости, я думала тебе будет интересно поговорить о ней. Впрочем, как знаешь.                23


 Почитать? Хочешь, почитаю письма Чехова? (читает вслух 724,Ф.А.Червинскому)
Б. – (слушая невнимательно и периодически хватаясь за сердце) Ты знаешь, по-моему, эта дура так и не поняла, что за человек был  с нею рядом? Я имею ввиду эту Книппер. 
Вера, а ты представляешь, что Антон Павлович стал наркоманом??  Там, в Баденвейлере? И никто не догадывался об этом, даже он сам. Он принимал героин, он помогал ему переносить боль. Ему так было легче, а медицина того времени считала героин обычным болеутоляющим. Слушай, позвони врачу, как-то мне сегодня необычайно плохо! Задыхаюсь!
В.Н. – Ничего не бойся, врач предупредил – главное, не запускать  дурное в голову. Вот сейчас подушечку поправим, водички попьем, и все у нас будет хорошо! Правда, Ваня? Мне кажется, ты неудобно лежишь. Давай подложим подушку под спину, вот увидишь – сразу легче станет дышать! Что ты хочешь?
Б. – Ты позвони завтра Серебрякову, пусть он приводит этого юношу, это ничего, что я пока болен, это скоро пройдет (глубоко вдыхает) Слава Богу, немного отпустило. Ты читай дальше, все уже нормально.  (говорит с улыбкой)
( В.Н. читает письма Чехова,582-к Сахаровой, со слов «Мой «Медведь…» затем откладывает книгу и продолжает размышлять вслух, сидя спиной к дивану и Бунину)
- … по-моему – замечательно подмечено, лучше и не скажешь,  (пауза) А ты помнишь, как мы ездили в Звенигород, слушать соловьев? Как утренний иней переливался на солнце? Ты тогда еще целую поэму сплел, про солнце и птиц, какие те и другие вольные по своей сути. Помнишь?
Б. – Помню. Помню, как приревновал тебя тогда к какому-то усатому штабс-капитану, а у него оказалось семеро детей. Да и сам капитан оказался добряк и бессребреник, подвез нас до Москвы и отказался от денег. Мы их тогда опустили в церковную кружку. Господи, где все это? Где наша, тогдашняя Россия?? Как мы здесь оказались? Как это все произошло?
В.Н. – А помнишь, как в Пасхальный день утром собирались на площади рядом с Христом Спасителем? Как Федор Иванович оперного отца Варлаама играл, как потешно было? Помнишь?
Б. – Помню... (держится за сердце)
В.Н. – Сережка Рахманинов тогда еще полового изображал, а окружающие его за полового и приняли – чуть не побили его! Помнишь?
(молчание, В Н. резко оборачивается и тут же закрывает себе рот рукой, чтоб не закричать) Бунин лежит тихо, без движения на диване, рука свесилась на пол. Свет гаснет. Видны контуры закатного неба. (фон звуковой - слышен шорох заевшей пластинки).
                ( Голос диктора за сценой)

Иван Алексеевич Бунин скончался 8 ноября 1953 года, почти через 15 лет после смерти своего друга Федора Ивановича Шаляпина.
Богу было угодно вновь  воссоединить наших героев на грешной земле, только это была уже земля французского кладбища.
Мы не можем смело утверждать, что все описанные в пьесе события «…имели место быть!»
Но, важно другое – мы пытались показать жизненный путь двух друзей, двух гениев Земли Русской, которая дарила и дарит миру своих сынов.

                КОНЕЦ