Повесть о любви и нелюбви... Разд 76. Швейцария

Начало: http://proza.ru/2008/01/27/182

Швейцария.  Среди гор красивая ухоженная вилла на берегу озера,  вытянувшегося влево и вправо километров на десять. Через озеро, напротив, тоже вилла, причал и моторный катер. Иногда  там появляются   люди, в основном вечерами. Тогда оттуда слышится музыка.

Здесь в подвале шикарный выбор всяческих напитков. Даже "Столичная"… 
В гостиной,  хорошая коллекция охотничьих ружей. Но к оружию какое-то отвращение. Есть большой набор спиннингов и удочек.  У причала стоит  моторный катер, у  подъезда -   автомобиль.

Хозяин виллы, то ли канадец, то ли англичанин,  появляется здесь очень редко - один раз в год. За виллой ухаживает пожилая, пара,  проживающая где-то поблизости.   Мадам Жульена - француженка, она готовит по утрам кофе, и мы втроем завтракаем на  широкой террасе. Её муж Густав - немец.  Вечерами  рассказывает, что во время войны был в русском  плену. Я жутко удивляюсь сибирским морозам, и подбрасываю в камин дрова - по вечерам уже сыровато, прохладно, мы пьем коньяк и болтаем о всякой всячине.   (Это внешне, а внутри - тоска беспросветная…).

Несколько дней, напрягая память, всё думал о том,  кого мне напоминает   жена  Густава. Это было как-то мучительно трудно,  пытался отогнать от себя эти мысли, но ничего не выходило. И вот в конце первой недели моего пребывания здесь в моей памяти всплыла  фотография  женщины на туалетном столике в спальне  Ольги. Это была её мать, погибшая в авиационной катастрофе.
- Странно, - подумал  я…- Как они похожи…

Иногда выхожу на катере. Загораю, и  "….ветер холодит былую рану.… Куда Вас, сударь…"   Тоска.   Разобрал  неработающий телевизор - старый, ламповый, весь в пыли. Заменил кенотрон - заработал. Правда, изображение не очень… горы.

Я уже несколько месяцев  здесь, но их не считаю,…  темно и тоскливо на душе… Полная апатия, а может депресняк… Медицина утверждает, что надо чаще бывать на солнце - оно помогает выработке определенного вещества, его нехватка приводит к депрессивному состоянию. Поэтому целыми днями бесцельно брожу по горам с ружьем.  Но красота местности никак не отвлекает от грусти.

Несколько раз снилась Олеся.  Вот и вчера снится, что плыву  к  яхте, а она стоит  на корме в  шортах  и  рубахе.  Спрашиваю:
- Как тебя зовут?
- Это неважно…
- Да, это неважно… - отвечаю.
- Я люблю тебя….- говорит она, и прыгает одетая в воду.
Пытаюсь поймать её под водой, но она выскальзывает из моих рук и кричит:
- Прости меня, любимый! Прощай!…

Просыпаюсь и долго не могу уснуть.  Разве Бог справедлив?  Если все случается по воле Его, то зачем Он,  любящий нас - его творение, допустил до всего этого? 

Почему она так поступила?…  Уберегла меня, пожертвовав собой.   А может нечаянно это у неё получилось…  Но сердце подсказывало иное.  Господи!  Ну,   почему же?!…  Мрачная тишина ночи плавно переходит в утреннюю.  Вставать не хочется.  Тоска…

Телевизор надоел, телефон угрюмо молчит, "лежу на грунте". Только радио и неплохая библиотека, но читать не хочется. А что хочется?   Не знаю… По указанию Аксенова отращиваю бороду.  Постарел   лет на десять.

Олеся,… Олеся… Если говорить  правду -  то себя не узнаю. Ведь и раньше влюблялся, но жизнь ожесточила, и всё было как-то по-другому.  Или никогда по-настоящему не любил?  А сейчас?

Неужели это и есть любовь, которая настоящая?…  Олеся,… Олеся…  Боже… Боже…

Бесцельно брожу по пустым комнатам. Скорее бы задание, действие,…  действие…   Или напиться?  А  поможет  ли?  Олеся,… Олеся…   Немая девчонка…  Где ты взялась… Зачем ты  так?

Ровно в  четыре дня звонок.
- Алло…
Молчание. Ложу трубку. Опять звонок.
- Алло…
И так четыре раза.   На четвертый - женский голос:
- Мсье Лагранж?  Через восемь дней товар будет доставлен.  Цена  двести двадцать.

Это значило, что мне сегодня в девять вечера  быть на  расстоянии  двадцати километров от виллы по шоссе. Фуууу… Наконец-то… Работа,… работа….

Выставил  спидометр на ноль. После семнадцатого километра сбавил скорость. Без двух девять.  Впереди на обочине стоит авто, горят стояночные огни. Включаю дальний свет -  та машина заморгала аварийными огнями. Останавливаюсь сзади её, и выхожу из машины, из передней выходит  Алексей Петрович.

- Здравия желаю, товарищ генерал!
Пожимаю протянутую руку.
- Ты чего такой вялый?
- Да так… Не  климатит мне чегойто…
- Заболел? - встревожено он…
- Да нет…  Хандра,  пожалуй, от безделья…
- Давай так. Встряхнись… Хандра для таких, как мы, это опасно…
- Ну, сколько мне тут еще без дела? Чего спешили?
- Слушай, парень,  ты в засаде в мороз, в метель сутками  сидел?
- Да нет… Бог миловал…
- Тогда молчи… Терпение и выдержка, выдержка и терпение…
- "И ваша щетина превратится в золото", - процитировал я  фразу из известного фильма…
- Знаешь, твое настроение не нравится мне…

Генерал вдруг взял меня под руку и как-то по-отечески, понимающе спросил:
- Не можешь забыть?…
- Стараюсь…
- Понимаешь, Сережа, тут такое дело…
- Я Вас слушаю, Алексей Петрович.
- Дело в том, что твоя Олеся была подсадной уткой Ключевского…

- Не может быть, - закричал я, - не может быть…  Как же так?…
- Все может быть, ты сам знаешь…
- Зачем же он её расстрелял?
- Это нечаянно… Она знала, почему вертолет над вами и  спасала тебя… Возможно,  и не подумала, что могут стрелять….  Ты же знаешь, что пулемет штука серьёзная…

- Ну, Ключевский…- прошипел я.
- Спокойно, парень,… спокойно, лейтенант, спокойно…  Тут я  привез мундир тебе, уважаемый омуроди, и всякую мелочь. Возможно, прибудет твоя Нитото, ты должен будешь влиться в её свиту и ждать  появления  нашего полковника.  Потом разработаем детали.

Прошел еще месяц тяжелого, грустного безделья.   Иногда читал. Попалась на польском языке "Приключения молодого капитана" (автора уже не помню) когда-то видел её в руках Феликса. Пробовал читать - муррра…  Дегустировал  содержимое  бара и подвала - были неплохие варианты.

Однажды вечером мы с Густавом сидели у камина, и что-то пили  под  французские  сыры. На веранде послышались женские голоса, и в гостиную зашла мадам Жульена  с молодой  красивой женщиной.  Я поднялся.
- Знакомьтесь, Стефан, это наша дочь Натали, - сказала мадам.

Они присоединились к нам,  и мы очень мило болтали до позднего вечера.  Их дочь оказалась очень интересной собеседницей. Но что самое интересное это то, что она была переводчицей. Владела несколькими я зыками, в том числе русским.

На другой день мы с ней гуляли на берегу озера. Был теплый день, но уже чувствовался конец   лета. Было тихо, мирно и  печально.
- А вы, мсье, всегда такой грустный и спокойный? - спросила, улыбаясь Натали..

И вдруг в этой улыбке и тембре голоса показалось мне что-то такое близкое, но позабытое… Я,  движимый  каким-то внезапным порывом, взял её за руки и, притянув  к себе, тихо сказал на ухо:
-  Сейчас узнаешь…

Но  в это мгновение перед глазами возникла  Олеся… на корме яхты в  шортах  и  рубахе:
- Как тебя зовут?
- Это неважно…
- Да, это неважно…

Отпустив руки, отстранился от этой женщины, проговорив:
- Извините, ради Бога…
И мы молча вернулись обратно.

Я сразу ушел в свою спальню и, не раздеваясь, лег на кровать.  К ужину  не вышел, продолжал  лежать и курить.   Взошла луна и осветила комнату, создав на полу и стенах причудливые грустные тени.   

На  другой день, сразу   после  обеда,  Натали предложила   пойти   на катере порыбачить.
Забросив удочки, разговаривали на разные темы, а потом она, глубоко вздохнув, сказала:
-Три года назад  в автомобильной  аварии погиб мой муж…
- Примите мои соболезнования…
- И я теперь живу  с мамой  и  отчимом.
- Густав Ваш отчим?
- Да.  Моя мама родила меня в восемнадцать лет. Мой отец был её одноклассник.  Но он  в тридцать третьем уехал в  другую страну. Мама его очень любила… и всё ждала…  А потом   вышла за  Густава.

Она грустно улыбнулась и, тряхнув  густой копной волос, сказала:
- Давайте выпьем… - и достала из-под  кормового  сиденья коньяк в металлической фляжке и коробку конфет.  Это были "Вечерний Киев"…

Мы сели  рядом, как две усталые птицы,  как два обиженных ребенка, с обнаженными душами, присыпанными  пылью судьбы, и молча глотали прямо из фляги.

Я взял крышку от конфет и стал её рассматривать, и с какой-то затаённой грустью обнаруживал детали, на которые раньше никогда не обращал внимания.
- Что здесь написано? - спросил
- "Вечерний Киев", - ответила, слегка  мило картавя.
- Что это значит?

Она объяснила. И рассказала, что этой весной  с группой переводчиков была в Киеве. Там по всему городу цвели каштаны, а в Ботаническом саду над Днепром - обворожительная сирень. А еще их  группу возили в Софиевку - это чудесный парк в городе Uman… Она так и произнесла "Уман".  И я чуть было не поправил: "Умань,… Умань…" Но вовремя сделал глоток коньяка и, слегка поперхнувшись, попросил:
- Вы мог ли бы научить меня  немного русскому? Я кое-что понимаю.
- О… конечно!  Вы послушайте,… - и она начала читать:
На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна…

Когда закончила, спросил:
- Кто это?
- Это перевод  Михаила  Лермонтова   "Ein Fichtenbaum steht ..."  Гейне…
- Это? - спросил её и прочел:
Ein Fichtenbaum steht einsam
In Norden auf  kahler Hoh.
Ihn schl;fert; mit wei;er Decke
Umh;llert ihn Eis und Schnee.

Я замолчал и посмотрел в её грустные глаза

- О!  А Вы прекрасно читаете! -  сказала  и опустила свои  длинные ресницы.
- Благодарю Вас… - и продолжил:
Er tr;umt von einer Palme
Die, fern im Morgenland,
Einsam und schweigend trauert
Auf  brennender Felsenwand.

- Давайте собираться… Кажется,  будет  дождь, - сказала, глянув на небо.
Смотав торопливо удочки, стал запускать двигатель, но…
- Аккумулятор  мертв,…- констатировала  Натали, - поднимаем тент…

… но  уже было поздно…  Ливень кинулся на нас мощно и плотно.  Подняв тент,  промокшие уселись опять на заднее сиденье.
- У меня здесь в ящике под сиденьями сухие простыни и полотенца, надо снять мокрую одежду… У меня  прошлой зимой было воспаление легких… - тихо сказала женщина

Дождь продолжался. Отвернувшись, друг от друга   разделись, растерлись полотенцами и замотались толстыми махровыми простынями.  Но всё равно было достаточно холодно. И мы стали пить коньяк большими глотками…

- Мне холодно, -  сказала она. Там в ящике одеяло и матрац…  Надо лечь завернутыми в простыни и укрыться одеялом, потому что, если верить Екклесиасту, то двоим лучше, чем одному; ибо если упадет один, то другой поднимет … и также, если лежат двое, то тепло; а одному как согреться?

Дождь закончился к вечеру, коньяк тоже…
- Ты знаешь, - сказала  она, - а Екклесиаст, всё-таки  был прав…

Продолжение: http://proza.ru/2010/02/11/873