В коконе

Над городом быстро неслись косматые лоскутья облаков серо-синего цвета. Солнце вновь сияло ласково, но ласка эта уже бессильна была согреть. Город будто съеживался, затаив тепло в мириадах квартир.

В одном из ряда многоэтажных зданий со стуком открылась дверь на балкон. Вышла девушка лет двадцати пяти. Худая, жилистая, в застиранной футболке и свободных штанах. Поглядела вниз, на жмущийся к автобусной остановке люд, на деревья в рдяной и золотой листве, на редкие автомобили. Втянула носом воздух. Осень. Катя. Девушку звали Катей. Вздрогнув она поспешно сунула в рот сигарету.

Что-то не так. Едва ли не каждое утро она просыпалась с этим хмурым чувством. Дни скользили друг за другом одним серо-багровым дождевым червем, и ничего не происходило. Что-то не так было с ней самой. И Катя, склонная к рефлексии, конечно же, знала, что именно, но ничего не пробовала изменить. Она умела прятаться от понимания этого «не так» за плотными покровами безразличия. Она была в коконе.

Быстро докурив, Катя метнулась обратно в квартиру. На кухне уже закипал чайник, жаловался блоком новостей телевизор. Не вслушиваясь Катя достала из шкафчика кружку, бросила в нее пару ложек сахара и пакетик черного чая, сделала на скорую руку бутерброд с сыром, залила в кружку дымящийся кипяток. Ушла переодеваться. Спустя несколько минут вернулась в джинсах, водолазке, с уложенными в хвост волосами, включая спавший на зарядке мобильник. Скоро начнут звонить.

И правда, не прошло и получаса, телефон заныл, и Катя знала, что это за ранняя пташка, еще не поднимая трубку. Выключила звук у телевизора.

– Да. Привет… Ничего, как сам?.. Понятно, ну, с каждым случается… Есть. Да… Сколько возьмешь?.. Хорошо, за час успеешь?.. Хорошо, не нервничай… Хорошо, дождусь… Пока.

Она уже привыкла к этим взволнованно подрагивающим голосам. Чаще всего она слышит другие – веселые, приветливые, дружеские. Но каждый из них хотя бы раз будет таким, что сразу ясно: за ним бессонная ночь, проведенная в поисках денег и пустых звонках, натыкающихся на «абонент временно не может быть вызван». Потому что она отключает телефон перед сном.

* * *
Повторный звонок выхватил ее из забытья. Катя лениво сбросила одеяло и встала с кресла, на котором нечаянно задремала. Разболелась голова, опять хотелось курить. Девушка подошла к тумбе около кровати и взяла початую пачку сигарет. Зажатый в руке мобильник продолжал заунывно напевать. Нахмурившись Катя посмотрела номер вызывающего абонента и нажала «сброс». И без того понятно, что абонент стоит в подъезде и ждет. Подождет еще немного. Катя пошла в ванную, сполоснула лицо, несколько минут задумчиво подержала руки в струе горячей воды, текущей из крана… Редкое чувство уюта, казалось, оставленное в детстве. Преодолевая внутреннее сопротивление, вырваться из почти медитативного состояния, закрутить вентиль, вытереться полотенцем, достать из тайника под раковиной ампулу с белоснежной каплей порошка внутри, положить в карман штанов. Набросив теплую кофту, выйти в подъезд.

Парень в бело-голубой куртке, голубых джинсах, остролицый, бледный. Катя едва прислушивалась к тому, что говорил этот человек. Курила, редко роняя слова. Давний знакомый, когда-то она даже считала его своим другом. У Виктора вообще были прекрасные интересные друзья, а этот был лучшим другом Виктора. Как же она ненавидела теперь всех этих людей, которые вместе с ней были в шоке тогда, вместе с ней мучились горем, старались помочь друг другу, утешить, и между тем точно так же, как Виктор, двигались к гибели. Ей тоже тогда помогли, помог… Он. Героин.

Опять мелодия мобильного, сквозь ткань штанов голубеет квадрат миниатюрного экрана. Старый знакомый вздрагивает, пуча глаза на Катин телефон. Ампула уже у него.

«На измене», – ухмыльнулась про себя Катя, снимая трубку. Звонил Кирилл, он поставлял Кате ее товар.

– Привет, Катюх. Как дела?

– Да нормально вроде, у тебя как?

– Не жалуюсь, Кать. Я тебе тут насчет чего звоню-то… Помнишь Серегу Минеева?

Конечно, Катя не помнила. Сергей был ее клиентом, но приходил редко, всегда с кем-то, покупая чаще у других людей. Кирилл, будто хватаясь за тончайшую паутинку, помог ей вытянуть с чердака памяти образ этого неприметного парня восемнадцати лет на вид и двадцати двух – на деле. Кирилл был мастак в этом деле. Он запоминал людей, их привычки, легко и филигранно разбирался в психологии. Сразу ясно, такой далеко пойдет.

* * *
Гусеницы – существа, живущие в очень маленьком мире. Они ползают по растениям и почве, не имея возможности, желания и необходимости узнать, как выглядят эти объекты целиком. Все гусеницы способны выделять шелк, обычно используя его как страховочный трос, чтобы передвигаться. Чаще всего гусеницы растительноядны, но есть и те, что питаются грибами, остатками растительного и животного происхождения. Крайне редко встречаются хищники, охотящиеся на малоподвижную добычу (в основном, на различных сосущих насекомых).

Гусеница – это личинка насекомых из отряда чешуекрылых, или бабочек.

* * *
Пакет с продуктами Катя оставила в камере хранения у входа в книжный магазин. Покупать здесь она ничего сегодня не собиралась, но ей просто всегда нравилось ходить между стеллажами, просматривать разноцветные обложки, названия, имена авторов. Приходя с редким намерением купить, девушка тотчас направлялась в нужный отдел, заранее зная, какую именно книгу возьмет. Чаще же она блуждала по всему магазину, порой снимая с той или иной полки какой-нибудь томик и вскоре вновь кладя его на место. Она гостила в мире книг, циклопическое большинство из которых никогда не прочтет. Ее окружали слова, иллюстрации, страницы, все это свивалось, оплетало шелковой нитью… Это помогало ненадолго отвлечься. Или наоборот, подумать обо всем спокойно.

От истории Кирилла попахивало чем-то скверным. Конечно, он многого не договаривал, но Катя и не хотела знать больше. Просто кому-то понадобился этот нарик Минеев Сергей. Наверняка из-за долгов: что может быть у наркомана, кроме долгов? По-видимому, кто-то уже прочесал все точки в городе, где можно было купить героин. Получалось, Сергей уже довольно давно сидит без дозы. Непонятно было, отчего Кирилл решил, что этот Сергей придет именно к ней, к Кате. Возможно, он всем так говорил, но Кате послышалась в его голосе неподдельная уверенность. Словом, от Кати требовалось немного: всего лишь дать знать, когда Сергей явится за дозой. Но все равно соприкасаться с этой историей было мерзко. История даже не попахивала – смердела трупным духом.

* * *
Он пришел через два дня.

Просто позвонил в дверь, и Катя не сразу поняла, кто это. Выглядел он худо, как может, наверное, выглядеть только наркоман в бегах. Голову накрывал глубокий капюшон зеленой толстовки. Сальные русые волосы пытались спрятать глаза, неуверенный взгляд которых не мог удержаться долго на одном месте. Непроизвольно подрагивающие губы в обрамлении клочковатой щетины и прыщей покрывали мелкие язвочки. Серая кожа поблескивала от пота. Парень боялся. Парень хотел уколоться.

– У меня проблемы, – сказал Сергей. – Пожалуйста, не говори никому, что я приходил.

Это было подобно неожиданной и хлесткой пощечине. «Как ты смеешь?! – закричала Катя мысленно. – Как ты смеешь обращаться ко мне как человек?!.. Как ты смеешь обращаться ко мне как к человеку?!».

– Почему ко мне? – спросила она, скривившись лицом.

– Не знаю. Больше некуда, наверное.

– Ну, и кому ты насолил?

Он промолчал, пробормотав после паузы:

– Продай мне…

– По-моему, тебе пора выметаться из города.

– Почему?

– Ты же знаешь, что тебя ищут, придурок.

Сергей странно посмотрел на нее. Что-то необычное мелькнуло в его глазах, что-то, кроме ужаса и страдания, что-то, смешанное с удивлением. Девушка так и не поняла, что это было.

– Если ты так говоришь… то я уеду. Только продай мне хотя бы немного…

Потом он спустился на пролет ниже, забившись за трубу мусоропровода. Наверное, на секунду Кате показалось, что он сможет продраться сквозь ее кокон… Прислушиваясь к шорохам, издаваемым наркоманом, она набирала на сотовом телефоне номер Кирилла.

– Алло? – спросил в трубке далекий голос. Катя прикрыла телефон и рот ладонью. – Алло, Катя! Я тебя не слышу!

Она молчала, вдруг испугавшись, что Сергей услышит. Или испугавшись слов, которые должны были пасть сейчас с ее губ.

«Он просто повесит трубку, и ничего не будет. Потом скажу, что связь сорвалась, и придумаю, зачем звонила…».

Слышно было, как внизу наркоман съехал по стене на обмякших ногах.

– Сергей… – вдруг прошептала Катя в ужасе.

– Что Сергей? Он у тебя?

– Да.

– Мы сейчас приедем. Дай ему уколоться и…

Девушка судорожно вдавила клавишу «сброс».

* * *
 Пять лет назад Катя была совсем другой. Немного увлекалась живописью, немного фотографией, писала стихи и часто влюблялась. Это цинично звучит, но возможно, Виктор и не стал бы главной любовью ее жизни, если бы не умер. Он был художником, промышлял портретами и шаржами, ждал шанса устроить собственную выставку… В отличие от большинства своих коллег Виктор почти не пил, а сигарета ему очень шла. Он познакомил Катю со своими друзьями, утаив только одного… Того, посредством которого расслаблялся. Но, конечно, однажды и это открылось. Катя не знала, что ей делать; она уже привыкла к Виктору, к среде его обитания, прикипела душой ко всему этому. Он тогда лежал в больнице без сознания, попал туда с интоксикацией героином, и Катя понимала, что может просто собрать вещи и вернуться домой к одинокой престарелой матери. Больше того, ей очень хотелось это сделать. Просто сбежать. Но она осталась, решила, что выдержит, что сможет что-то изменить. А через полтора года мама умерла, и во время долгой и глубокой депрессии Кате в первый раз вкололи наркотик. Это был туманный период жизни, в котором Катя познакомилась с множеством людей, которых не хотела бы знать никогда. Такие как Кирилл были не самыми страшными… Были и настоящие бесчеловечные дельцы, просто идиоты или маньяки. Люди-обезьяны, люди-пауки, люди-осьминоги… Она ловила кайф, ее ломало, она бранилась, ее пинали, она просила, и кажется, была какая-то любовь… Однажды ее пытались изнасиловать. Катя была под дозой, но запомнила все очень хорошо. Все, кроме того, что же она такого сказала этому горилле, отчего тот так взбесился. Впрочем, взбесить Дворнягу (так его прозывали на улице) нетрудно: иногда стоит просто посмотреть ему в глаза. Этот Дворняга бил ее, потом увез в какую-то глушь, но Катя сбежала. Долго еще Виктор заминал всю эту историю, но только… почему он не помог ей в самом начале, ведь он все видел? Потом ушел Виктор. Ушел улыбаясь. Под кайфом. Год потребовался, чтобы соскочить. Впрочем, говорят, что бывших наркоманов не бывает. По крайней мере, Катя держалась. Кое-кому понравился ее характер и сила воли. Тогда она уже жила одна, выкуривала пачку в день, ненавидела людей и потому не ощутила особой вины за то, что стала торговать наркотой.

* * *
Катя смотрела в спину Сергея, но будто видела, как меняется и застывает его лицо. Они приехали очень быстро. Створки лифта с шумом разошлись, и две пары глаз молча вперились в замершего, будто скованного внезапной судорогой парня. Кирилл мельком взглянул на Катю. Второго она тоже знала, но не помнила имени. Симпатичный, с юношеским румянцем на щеках, высокий, плечистый, явно склонный к полноте, но держащий тело в почти атлетической форме… Спокойный, кажущийся миролюбивым, «с улицы». Имя крутилось на языке. Вообще Катя редко пересекалась с такими ребятами, никогда не интересовалась делами «улицы» с ее войнами, иерархией и политикой. Но вот пришлось пересечься.

Короткий разговор проскользнул мимо сознания. Катя думала о том, как бы наркоман не решил убежать, ведь на пути к ступеням вниз стояла она. А что если побежит? Оттолкнет ее? А ей что делать? Не будет же она хватать его за рукав? Поскорей бы уже ушли… Как все это гнусно…

Кирилл кивнул ей напоследок, и двери лифта захлопнулись за ними троими. Сергей, кажется, не обернулся.

Невыносимо хотелось курить, но оставаться на лестничной площадке… нет. Громыхнула металлическая дверь, Катя поспешно прошла на балкон, по пути забрасывая в рот сигарету. Змеиный шорох зажигалки, губы ожесточенно впились в оранжевый фильтр… Ударить, нужно было кого-нибудь ударить, задушить отражение в зеркале… Что-то мерзкое и живое билось в коконе.

Взять себя в руки.

Продавать героин хуже, чем сдать одного напортачившего наркомана. К черту, его же не убивать повели…

Катя заметила человека, стоящего на тротуаре под ее балконом, и застыла. Коренастый, в черной кожаной куртке, черной спортивной шапке, он нервно переминался у припаркованной серой «девятки». Но в этом переминании не было неуверенности, страха, в нем сквозил гнев. Катя не могла разглядеть его лица, но была уверена, что сейчас оно перекорежено судорогой злобы… Она знала это лицо. Человек-обезьяна. Никогда ей не приходилось слышать имя этого человека, только дурацкое злое прозвище. В нем действительно было что-то от косматой бешеной собаки, бессмысленно скалящей покрытые пеной клыки. Конечно, Катя ненавидела его, но больше все же – боялась. Дворняга унижал людей, но унизить умел только с помощью кулаков. Под горячую руку мог попасть кто угодно: прохожие, друзья, родные, собственный ребенок…

Дрожь вынырнула из глубины, словно холодная студенистая медуза, и охватила все тело…

Катя видела, как двое подводят Сергея к серой «девятке», и уже знала, что они не пройдут мимо. Она вспомнила. Рассказывали, будто кто-то недавно дал отпор Дворняге. Кто-то не с улицы, кто-то из лохов. Будто Дворняга был настолько пьян, что не смог ответить на удар по лицу. Вряд ли сам Дворняга понимал, как ему необходим страх окружающих… Трое замешкались у машины, Дворняга подскочил к обомлевшему Сергею и, выхватив из куртки что-то черное, ударил его в грудь, потом в лоб, потом вновь замахнулся, потом… Потом его сумели оттащить. Сергей не пытался убежать, повис дурацкой марионеткой, и темная косая линия стекающей крови чертила его белоснежное лицо пополам. Наконец его затолкали на заднее сиденье, хлопнули двери. Глядя, как трогается с места серый автомобиль, Катя понимала, что вскоре избиение продолжится, жалкого наркомана повалят наземь, будут пинать белыми кроссовками и черными лакированными ботинками, пока лицо Сергея не исчезнет в сплошном синяке, пока будет хотя бы один палец без перелома на его руках, пока просто не устанут… И еще Катя понимала, что на этом все не закончится. Возможно, кому-то этого хватило бы, но не Дворняге.

…подскочил к обомлевшему Сергею и, выхватив из куртки что-то черное, ударил его…

…что-то черное, что-то на секунду поймавшее блик ледяного солнца, что-то небольшое тяжелое вороненой стали, что-то весьма напоминающее пистолет.

Она поняла, что безумным волчком носится по комнате. Дверь на балкон распахнута, а сигарета тлеет в трепещущих пальцах. Катя глубоко затянулась.

За все нужно платить.

Он заплатит.

Не ее дело.

Поздно.

Он ей никто.

Она ничего не в силах сделать.

Беззвучно звонил телефон. То ли Катя переключила его на вибрацию, то ли попросту оглохла. На мигающем экране высветился номер. Клиент. Кое-кому захотелось дозу. Надо работать.

Только вот проблема…

Она знала, куда повезли Сергея.

За все нужно платить.

Она заплатит.

* * *
Катя помнила. Он, огромный плечистый, каким казался тогда, выволок ее из машины и протащил по земле несколько метров. Летняя тьма и блеск битого стекла в слабом качающемся свете. Кажется, Дворняга подсвечивал себе мобильником. Они перебрались через поваленный забор. С треском порвалась штанина на джинсах, зацепившихся за ржавую колючую проволоку… Наконец Дворняга поставил девушку на ноги. Она попыталась что-то спросить, но губы отчего-то опухли и едва слушались. Боли не было. Возможно, это и довело в конце концов Дворнягу. Впереди высилось странное зловещее строение. Широкое громоздкое с узорной кладкой вокруг пустых черных окон. Угловатое отродье дворца и склада. Бежевые стены из кирпича. Странно-желтая крыша. Катя так и не узнала, кто и с какой целью строил это здание, но сам вид его убеждал, что делать этого не нужно было.

Впрочем, кому-то может показаться, что это отличное место, чтобы трахнуть обдолбанную суку, а потом похоронить ее тут же.

Кате так не казалось. Она запомнила лестницы без перил, широкие коридоры с невидимыми в темноте провалами, шероховатые стены, человека-обезьяну, будто выдыхающего хриплую брань над самым ухом. Возможно, чтобы запутать, Дворняга сначала поднялся с ней на несколько этажей вверх, а потом спустился в другом месте до подвала, где местами полом служил только песок… Страх был отдаленным, он с трудом просачивался к ней сквозь кокон наркотического опьянения. По-настоящему испугал ее даже не нож. Лежащая на песке лопата – вот, что вырвало ее из студенистой ванны бесчувствия, опрокинуло в бесконечную пустоту ужаса. Лопата. Всем смеяться. Занавес, аплодисменты, истерика в зале.

Мужчины умеют держать удар, но бояться боли. Когда женские ногти срывают кожу на их лицах, неумолимо подбираясь к глазам, – мужчины паникуют. Дворняга исключением не был. Катя бежала в бетонном мраке и слышала, как страшно без слов воет за спиной человек-обезьяна.

* * *
Одевалась Катя спокойно, как и всегда. Пальто, сапоги… не забыла перчатки. Тихий гадливый голос внутри успокаивал: Не бойся, ты не успеешь. Или не найдешь. С чего ты взяла, что наркомана повезут туда же, что и тебя? Мало ли тихих мест в городе? Или загородом? Никого ты не спасешь. А себя уж тем более. Но ты съезди-съезди… ублажи совесть. Кто бы мог подумать, что она у тебя есть, но… Поджидая автобус на остановке девушка смотрела на окна своей квартиры, представляла себя стоящей там, на своем облезлом балконе, с сигаретой и взглядом вниз. Презрительным взглядом. Возможно, ненавидящим. Она ведь могла выйти чуть позже. Могла покурить в подъезде. Могла не брать трубку в тот день, когда позвонил Кирилл. Сделать себе выходной. Пусть наркоманы мучаются, пусть их ловят без нее. А еще… Еще она могла бы не звонить Кириллу сегодня. Могла бы не звонить – вот, отчего страшно. В автобусе пришлось стоять.

* * *
Как же затянулась эта личиночная фаза… Гусеница сдохла, завернувшись в шелковые покрывала. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12,24-25). Как же тяжело, как одиноко и тесно в этой мгле…

* * *
Кровавый мрак накрывал ее с головой, откуда-то издалека доносилось глухое эхо боли… Кажется, трудно было дышать, но ее это не волновало. Она знала, нужно еще чуть-чуть потерпеть, и бремя мучений спадет. Чуть-чуть потерпеть.

Из темноты вместе с болью налетали лица: собачьи, обезьяньи, человеческие… Все они что-то истерично твердили ей, но разобрать было невозможно. Отрешенная мысль: «Он застрелил меня». Да, она все еще слышала гром выстрела, от которого заложило уши. Жгучая вспышка отпечаталась в левом боковом зрении. И боль, упрямым сверлом ввинчивающаяся куда-то под лопатку. Едкие пороховые газы забили нос. Она ничего не видела, не слышала и хотела бы не чувствовать, но… Конвульсивной волной набросилась память, охватила сознание членистыми лапками, и Кате пришлось пережить все заново.

* * *

После незабвенных событий, произошедших с ней летней ночью два или три года назад, Катя ни разу не бывала здесь. Подмывало взглянуть на этот замок кошмара днем, да, но что-то все-таки удерживало. Что-то опасалось, что причудливое бежевое строение окажется страшным и при свете солнца… Оказалось.

Не мигая Катя смотрела на странный дом, обнаружила отметины пожара на ярко-желтой крыше, решетки в дверных проемах. Было нечто неуловимо-неправильное (бредовое, абсурдное как абсолютное зло) в этом здании. В черных оконных дырах не мелькали фигуры. Казалось, дом пуст. Там никого нет, не надо и проверять… Но Катя была уверена, что слышала далекие приглушенные толстыми кирпичными стенами голоса. Показалось, тебе показалось!.. И она сошла с асфальтированной дороги, по которой то и дело проезжали автомобили, и двинулась в обход поваленного забора, выискивая тропу среди грязи и жухлых низких кустов. Обнаруженная петля тропинки привела Катю к темному входу, которым и пользовались, по-видимому, все те бродяги и полоумные, находившие здесь прибежище.

Наконец дом с желтой крышей поглотил ее.

«Наверное, это должен был быть сумасшедший дом, – подумала вдруг девушка, крадясь в холодном сумраке по широкому коридору первого этажа. – Не больница для душевнобольных, а сумасшедший дом. Место, где запирают все странное, прячут подальше от глаз». Зачем ты здесь?! Она уже не знала, что ответить этому истеричному голоску. Но шла, прислушиваясь к доносящимся из глубины здания звукам чьей-то ссоры. Наверное, она помнила, что идти – это правильно, вот только почему – забыла от страха. Шла. Мужские голоса звучали впереди и, кажется, внизу. Чертов подвал! Катя стала искать, где спуститься, и нашла такое место под одной из лестниц. Ступеней вниз не было, только зияющий провал да пара хлипких досок, уходящих в непроглядную черноту. «Тут должно быть невысоко», – сказала себе Катя и осторожно сползла в дыру. Сапоги наткнулись на что-то, но лишь скользнули, не сумев опереться, и девушка упала, ушибив колени. Кто-то приспособил вместо ступени прислоненный к стене душевой поддон, но Катя его вовремя не разглядела. Изо рта выбилась сдавленная брань… Голоса стали еще слышнее, Катя почти разбирала слова. Один из спорящих говорил громко и гневно, второй был тише, да и говорил он реже, скорее с просительной интонацией. И был третий, подавляющий остальных, в речи которого сквозило неприкрытое непристойное бешенство уличного пса… Вспомнилось бегство в этой темноте, ревущей голосом человека-обезьяны. Да, темнота была той же самой. Этой тьме было наплевать на день и время года, она сидела тут и ждала, когда к ней снова придут гости. Не те, кому негде распить флакон настойки перца или боярышника, эти сидели повыше. Подвал ждал тех, кто хочет утаить что-то от всех вокруг. Сколько раз приходил сюда Дворняга раньше? Хотелось рвануть вверх, к свету, но обмануть себя, будто она ничего не слышала, Катя уже не могла. Инстинкт самосохранения столкнулся с чем-то, казалось, чужеродным, неожиданно-монолитным и неподвластным панике. Впрочем, паника была, но где-то внутри, в коконе…

Пригнув голову (потолок можно было без труда потрогать рукой) Катя медленно приставными шагами продвигалась на звук, боясь подсветить себе мобильником. Из-за чего и натыкалась на деревянные столбы, спотыкалась о пороги. Спорщики едва ли могли услышать ее за грохотом своих голосов, и Катя, конечно, уже догадалась, о чем был их спор. Различив собственные шарящие руки, она поняла, что света стало чуть больше, и отыскала взглядом его источник. Впереди слева от центрального коридора в ряду других, черных (и хотелось бы думать, пустых), виднелся слегка освещенный дверной проем. Прижимаясь к стене Катя едва не ползла к нему. Где-то там без отдыха матерился Дворняга.

– На хер тебе это надо, Саш? – стараясь успокоиться сказал кто-то, и Катя вдруг поняла, что обращается он к Дворняге. Значит, и у того есть имя. Человеческое, не собачье или обезьянье. Дальше Катя уже смогла видеть говорящих, но слуха будто лишилась. Все слилось в темную тучу шума, закладывающего уши. Заглянув в дверной проем, взгляд ее тотчас натолкнулся на вырванную из мрака ярким светом фонаря фигуру, скорченную на песке. Сергей. Коленопреклоненный замерший обхватив голову окровавленными руками наркоман. Волосы меж пальцев блестят от крови. Жив ли он еще, этот идиот, проклятый нарик… Кажется, вздрогнул. Кажется, слышно его сдавленное дыхание. Боже, он что плачет… Фонарь положили на землю, чтобы освещал только избиваемого, еще трое оставались во мгле, видны были только ноги. Но Дворнягу трудно было не узнать, он носился с места на место, как волчок. Просто бить наркомана ему явно надоело, ему нужно было больше. Вот он и размахивал пистолетом, носясь вокруг полуживого тела. Наверное, она что-то крикнула, бросившись через порог, а голосок страха все еще шептал: Уползай прочь, уползай подальше, уползай! Дворняга и тот второй оказались слева, справа отпрянул от нее Кирилл. Вряд ли он узнал ее… Катя толкнула безымянного парня на Дворнягу, но тот лишь отпихнул ногой фонарь. Свет прыгнул вверх. Кажется, все кричали. Катя склонилась над Сергеем, чтобы поднять его, и Дворняга выстрелил. Вряд ли он попытался прицелиться, выстрелил наобум, в толпу. Грохот еще звенел в голове, но Катя расслышала, как под ней застонал и зашевелился Сергей. Потом погас свет. Боль, тьма, разорванный кокон…

Бабочка взмыла ввысь.

* * *
Ее сознание мерцало. Мир, как фонарь под исступленным штурмом мотылька, то приближался, то уносился от нее в темный тоннель. Мир вонял больницей.

Полностью пришла в себя Катя ночью, во мраке кто-то тяжело сопел, поблескивали металлические спинки коек. На стене качалась ветвистая тень дерева, издалека шумел ветер… Хотелось с кем-то поговорить, но никого не было. Стало страшно и одиноко как в детстве. И девушка притворилась спящей, через какое-то время действительно уснув.

На утро ее разбудили голоса в палате, приглушенно играло радио. Кто-то сидел у нее в ногах.

– Привет, Кать, – Кирилл улыбнулся. Она попыталась что-то ответить, но оказалось, во рту так пересохло, что получился лишь невнятный хрип. Кирилл тотчас налил ей в незнакомую кружку минеральной воды. Какой необычайно вкусной показалась ей тогда обыкновенная минералка!

– Я тут сказал, что я твой брат, чтоб пустили к тебе раньше ментов, – сообщил Кирилл, чуть нагнувшись к ней. – Пару дней пришлось подежурить тут.

– Дворняга меня убьет?

– Дворняга пропал. Наверняка где-нибудь в деревне засел. Ждет, когда ты на него заявишь. Меня из-за этого и послали, кстати… Блин, как ты там вообще оказалась!

– Этот… Сережа. Знаешь, что с ним?

– Сережа… – Кирилл перешел на шепот. – Когда ты забежала, я вообще не понял, чо произошло. Понял, что Дворняга все-таки пальнул и все. Кажется, я до сих пор слышу хреново после этого. Ну, короче, когда я до фонаря дополз, оказалось, что Тёма и Дворняга по полу катаются, дерутся за пистолет. Я чувствую, у меня под ногой что-то мягкое, а это твоя рука. Я на нее так уставился… А потом ты шевельнулась как-то странно, я сначала подумал: «живая», а потом: «судороги какие-нибудь предсмертные». Но сейчас мне кажется, это он из-под тебя вылезал. Короче, когда все успокоились более-менее, Сереги нигде не было. Весь подвал мы, конечно, не обыскивали, забот хватало. Вытащили тебя, вызвали «скорую», эти двое сразу уехали… Я не знаю, чо ты там забыла, Кать, но хорошо, что тогда никого… не убили. На фига они меня туда вообще потащили!

– И тебя послали, чтоб я заяву на Дворнягу не писала?

– Ну, да, только я уже… – он изменился в лице. – Короче, я с врачом тут пообщался, я ж твой брат. Короче, он говорит, пуля в позвоночник попала. Повезло, что не в сердце или там легкое, тогда бы, говорит, хрен бы довезли. Короче, ходить ты… По *** мне, короче, на Дворнягу. Если хочешь, заявляй, менты все равно придут.

Катя хотела выпрямиться, сбросить это казенное одеяло, встать, ударить Кирилла и не смогла почти ничего. Незнакомые слезы брызнули из глаз, и она закрыла лицо ладонями. А Кирилл, который запоминал людей, их привычки, легко и филигранно разбирался в психологии, сейчас  мог только бессмысленно глядеть на плачущую девушку и думать о том, как бы поскорее уйти отсюда.

– Что? – переспросил он. Катя отняла руки от мокрого лица и повторила:

– Ну, почему ты позвонил мне?

В другой ситуации этот ответ заставил бы его испытать гордость, заслуженную казалось бы гордость, но теперь ему стало стыдно:

– Да я уверен был, что он к тебе прибежит, – усмехнулся. – Он же к тебе не часто заходил, как я понимаю? Зато ты бы видела, как глаза у него горели, если вдруг о тебе речь, или там на фотке тебя увидит… Ты же знаешь, я такие мелочи замечаю. Короче, нравилась ты ему; может, даже влюбился… Ну, вот, когда у него никаких вариантов не было, он и пошел к тебе.

– Давно?

– Что «давно»?

– Давно ты это заметил за ним?

– А, ну… больше года, может, два. Да какое тебе… Вообще-то, конечно.

Они еще какое-то время поговорили, и Кирилл ушел, оставив ее одну.