Падение в рай. Родители героя. Отрывок

Вы вправе поинтересоваться, а где же, мол, были ваши родители? Куда они смотрели? И почему не одернули своих сынов с того пути, по которому спешат вначале бодренько, затем, подустав, усмиряют темп, а после плетутся прихрамывая, а то и вовсе хромая на обе ноги? Ответы на эти здравые и целесообразные вопросы я изложу, окунувшись в лаконичную историю моей семьи и семьи своего друга.

       Два мои родные прадеда были: один, соответственно, помощник консула СССР в Китае, при Сталине; другой – главным архитектором известного северного города, построенного на сваях, за что ему там и памятник стоит. Прадед неродной, но души не чаявший в моей маме, второй прабабушкин муж, был главным следователем по делу режиссера Мейерхольда, и так ласково обработал бедолагу, что тот такого понаписал и на себя и на всех, что стыдно за иудеев безмерно. Прабабушки и бабушки, как и положено статусным женам, обретались домохозяйками.

Деды мои были героями. Первый, мамин, скончавшийся в сорок пять от инфаркта, был летчиком-испытателем и командовал одним из двух самолетов, первыми в мире применившими дозаправку самолетов в воздухе, чем сейчас и пользуется весь авиабизнес планеты; лично был знаком с Гагариным и Леоновым, по несколько месяцев в году жил в «Звездном городке», имел белую двадцать первую «Волгу» и неплохую квартиру в Подмосковье. Второй дед, в сорок лет устав от послевоенной и послелагерной жизни, полным кавалером «Славы» мужественно свел счеты с жизнью, что не может не вызвать уважения. Кстати, если кто не согласен, рискните сами уйти несломленными, подтирашки. И только не надо песдеть про христианскую мораль и смертный грех – сие ересь межнациональная. Самураи все давно в раю, а Бог не лицеприятен и Един. Аминь.

Мои папа и мама с красными дипломами закончили Горьковскую консерваторию, где я и был зачат в общежитии в порыве отчаянной любви. По распределению они уехали в первый Город-герой Орел, где и родился я через четыре месяца после их росписи в ЗАГСе. Проще говоря, талантливейший папа мою потрясающе красивую маму украл, подробности излишни. Круто?

Через два года, уже в Самаре, куда отца заманил Оперный театр моментально предоставленной и очень удовлетворяющей жилплощадью, родилась моя сестренка. В сорок лет моя мама была уважаемым в городе учителем музыки, а отец получил звание «Заслуженного артиста СССР». Но тут-то и подкралась жопа, о которой непременно, но чуть позже.

Алекс тоже был рожден далеко не на помойке. В Майкопе его отец дорос до директора некоего оборонного предприятия. Но мама Алекса, тоже красивая, кстати, ушла влюбленной кошкой от суперсолидного мужчины к известному самарскому карточному шулеру, с которым познакомилась в Сочи. Ушла, не взяв ничего, кроме маленького Алекса. Вот уж никогда не думал о женщинах лучше!

В детстве, а мы жили в соседних домах, я видел его отчима, этого породистого человека, и думал, что он знаменитый артист… Артиста зарезали в парке имени Горького рядом с известной на все Поволжье пивнушкой пристроенной по соседству к пивзаводу. Алексу с мамой осталась скромная «однушка» в блочной девятиэтажке, ВАЗ-2107 в оплаченном кооперативном гараже и не так, чтобы много, валюты, золота и тогда полновесных рублей. И мама запила…

Главные эпизоды отрочества Алекса, эти вехи юношества, я помню урывками, клипами. Вот Алекс ест хлеб, намазанный томатной пастой… Алекс в сером костюмчике идет за гробом мамы в окружении взрослых людей, а я с балкона смотрю на тихую процессию – меня не пустили… Алекс, протянувший мне невесть откуда взявшуюся палку и вытащивший меня из проруби на Волге, куда мы шустро смылись, когда очередной мартовский день рождения моей мамы превратился в богемную пьянку, украшенную кухонным фольклором про Стеньку и рябину, играми в шахматы и лото, и нетверезыми иудиными поцелуями людей искусства. Себя помню, растираемого водкой, тяжелое заледенело-мокрое драповое пальто в ванной и Алекса, пожирающего конфеты и торт… Алекс, Алекс, лучший друг.

Теперь, и как бы резюмируя, имеет смысл вернуться к тому моменту в наших жизнях и жизни страны, когда не сразу, но быстро, наступила эта самая полная жопа. И я не намерен стесняться сего определения, ибо так оно и было.

Разрушилось все. И даже на самую высокую ставку учителя высшей категории и зарплату ведущего солиста Оперного театра, соплюсованную с зарплатой преподавателя в Институте культуры, прожить тяжело, унизительно тяжело. Не стану разводить демагогию, от политики я далек, приведу лишь несколько эпизодов, врезавшихся в память навсегда: проданные скупщикам из нумизматического клуба золотые ордена Ленина прадеда и деда (33 г. золота, 1,5г. платины в каждом); проданная букинистам швейцарская Библия 1974 «диссидентского» года; я, бегущий с тренировки в универсам, чтобы сменить младшую, в прямом смысле задавленную оголтелой толпой сестренку в очереди за продуктами по талонам; набитая в пельмень наглючему мужику морда за то, что лез через всех и палящее желание стать самым сильным в мире. Потом спорт, первая поездка с тренером и старшими в Ижевск за «темным» оружием; помощь серьезных людей из первой, почти полностью расстрелянной волны преступного настоящего; первая машина – расшатанная «шестерка», подарок, или «босяцкий подгон» от них же; конкретные перспективы служить в элитной спортроте СКА, если не поступлю в институт; съемная с семнадцати лет квартира, поскольку с родителями и сестренкой жить хоть и не тесновато, но некомфортно, гормоны, что ли. А каким путем я должен был идти: найти космонавта Леонова и сказать: «Здрасьте, помогите моей семье, ведь вы знали моего деда», или на Севера податься и у норильского памятника с табличкой удрюпаться: «Спасите благородного потомка в неблагородные времена», а?

И помню еще: мой папа, не преступивший черту призвания и ни под каким предлогом даже мысленно не расставшийся со своей флейтой, дорогущей – две машины можно купить, не съебавшийся в Израиль или Австралию, и не ставший барыгой-челноком или отшпецаным во все дыры ларечником; мой папа в черном поношенном, правда, издали не видно, костюме, спрашивающий у меня так, словно очень боясь отказа, а сокровенных слов не находя, спрашивающий у меня – меня, щенка сопливого с бычьей шеей, которого сгоряча попрекал за лишнее съеденное яйцо, думая, что я жирую и ничего не понимая в спортивной диетологии, спрашивающий триста долларов взаймы, чтобы съездить похоронить свою маму, мою вторую бабушку, - ужас… И это мне, мне было предельно стыдно и неловко за это! Сам я тогда не поехал, не мог выпасть из тренировочного графика, да и бабушка та особо близка мне не была, ведь у папы имелся младший брат и два племянника. То ли дело мамина мама, у которой я половину жизни провел в пьяно-матерном Подольске и гнилой Москве по гостям у пратетушек, пока театр гастролировал. Нет, на гастроли меня иногда брали, но не суть. И бабушка не суть. Единственное, что добавлю именно по сути, так это то, что по демонической иронии моя сестренка получила высшее образование по специальности «Театральная режиссура» и Мейерхольд теперь ее ангел-хранитель. Маразм. Я же высшего образования так и не получил, даже притом, что в школе тянул на «серебро». Авария сняла проклятие армии и лишних знаний.

Пожалуй, хватит. Прослеживать родственные нити и смутные биографические факты младых лет далее наверняка излишне. Уверен, первичной информации достаточно, чтобы понять: с Алексом мы аристократы, но без сословной спеси и не особо дорожащие патрицианскими обычаями касательно разговорной речи, не мажоры и «золотая молодежь». Мы – бриллиантовые! Засим, откланиваюсь в дальнейшее повествование.