Тамара. Часть шестая

   
                Был тихий вечер. В клубе старом
                Крутили новое кино.
                Потом забрынькали гитары
                И застучало домино.
                Кто громко спорил, кто смеялся,
                Кто за бутылкой побежал...
                Народ сегодня развлекался.
                Он это, право, обожал.
                Кругом обнявшиеся пары
                Где потемнее наровят;
                Алёна, как всегда, с Тамарой
                Особняком от всех сидят
                Беспечно вдаль бежала речка.
                Всё было так, как и всегда.
                И вечер плавился, как свечка,
                И удалялся в никуда.
                Тут вдруг конфуз такой случился:
                Входной двери раздался скрип,
                И все, кто в клубе находился,
                К ней тот час взглядами прилип.
                Пожалуй, есть с чего корытом
                Разинуть рот - ну и дела!
                В дверях стоял Иван небритый
                И в чём маманя родила!
                Глазами бешено вращая,
                Вошёл он. Стихнул разговор.
                И дел благих не предвещая,
                В его руке блеснул топор.
                Такое дело - быть кошмару!
                Иван у бездны на краю!
                Он взглядом выхватив Тамару,
                Метнулся к ней,крича: "Убью!"
                Через момент оцепененье
                Сменилось на девичий крик.
                Тамара медлила мгновенье,
                Потом в библиотеку - шмыг.
                Потом, закрыв дверь ножкой стула,
                В потьмах сидела чуть дыша.
                Она конечно же смекнула
                В чём дело, а Иван круша
                Дверь топором, за нею рвался,
                Хотя её одну достать.
                Он из всех сил своих старался,
                Но уж хорош озоровать!
                Вот мужики топор отняли
                Из рук его и кое как,
                А всё же молодца связали,
                Прикрыли чем-то. "Ох дурак!
                Чумной же ты, Иван, однако!"-
                Ему твердили вперебой,
                Но он уж, как ребёнок, плакал
                И трёс косматой головой.
                Из сумасшедшего буяна,
                Что всё и вся вокруг крушит,
                Он превратился вдруг в барана
                И приобрёл жалчайший вид.
                Послушно плёлся он.Рыдала
                Его душа, когда домой
                Его вели. Он в одеяло
                Был весь укутан с головой.
               
                Понятно - слух об этой драке
                Пронёсся в миг до всех сторон.
                Тотчас собралися зеваки.
                Средь них стоял Пантелеймон.
                По своему обыкновенью,
                Он языком опять трепал.
                Вдруг замолчал, через мгновенье,
                Как будто сам себе сказал:
                "Адам - всеобщий прародитель
                Восслушал Еву - сам был слаб,
                И кинул райскую обитель.
                С тех пор, напасти все от баб!
                Вот и Иван попался в сети
                И в них запутался дурной.
                Не по душе мне штуки эти.
                Я помню случай был такой:
                Сельчанин наш - Степан Коблукин
                Вернулся с фронта так один:
                На месте ноги, целы руки
                И лишь добавилось седин.
                И пуля мимо пролетела,
                И штык колол - не доколол,
                Но дома, вот такое дело,
                Себе увечье нашёл...
                Он жил с женой других не хуже.
                Она с войны его ждала,
                Ни разу клятвы не нарушив,
                Детей, хозяйство сберегла.
                И всё бы было у них ладно,
                Но вот на жизненном пути
                Он встретил ладушку-ох-ладу!
                И не сумел её пройти.
                Год, полтора сюжет их длился...
                Того теперь не надо мне,
                Но только он перебесился,
                И снова жить ушёл к жене.
                Его же прежняя отрада
                Смириться с этим не могла.
                Она и свету уж не рада,
                Но выход вот какой нашла:
                Она решила - ты смеёшься
                Над долей горькою моей!
                Пускай ты мне не достаёшься,
                Но не достанешься и ей!
                А навредить она умела.
                Не знаю, с помощью иль без,
                Но лишь неделя пролетела,
                И в мужика вселился бес.
                С тех пор он начал в город рваться
                В припадке, все его держать.
                Хотел он как-то постараться,
                Чтоб ногу Сталину отдать.
                Но как-то раз не удержали,
                Народ за ним не уследил,
                И всёж таки он на вокзале
                Под поезд ногу подложил...