Мат - это поветрие или отражение душевного состоян

                «Хлябиматствует  лютёж»
                Велимир Хлебников
               
Случаются в бытовой речи явления, которые иначе как поветрием и не объяснить. Вдруг возникают в разговорах слова и словосочетания-паразиты, которые чаще других звучат повсеместно.

Когда появилась мода,  на словечко  «КАК-БЫ», стали складываться забавные фразы, типа: «ну, мы, как бы, работаем над этим» или «я, как бы, жду». При этом возникало сомнение и в работе,  и в ожидании, и во всем, о чем говорилось. Слово это  придавало некий оттенок смягчения действия, но невольно подрывало основы достоверности самого действия.  Как это - «как-бы»?  А на деле, работаешь ли и ждешь ли? Или только делаешь вид?

Если соотнести с временным контекстом, можно заметить интересную особенность. Именно в 90-х годах, когда  после неожиданного разрушения государства наступила, по определению социологов, «аномия», при которой социум впадает в хаотическое состояние, тогда и стало употребляться это словечко, ни к чему не обязывающее, бесцельное и  лишнее, как и другие слова-паразиты, для чего-то  все-таки существующие.
 
Довольно давно звучит словосочетание «НА САМОМ ДЕЛЕ». Вот говорит о чем-то человек, потом вдруг произносятся слова «ну, на самом деле».  Появляется некоторое недоумение и сразу вопрос: а что, все, о чём прежде говорилось, это было НЕ на самом деле? И вот только после такой поправки можно уже текст воспринимать всерьез?  Конечно, недоумения никто не выказывает, вопрос не задается, но на уровне подсознательном это словосочетание, конечно, «тормозит»  восприятие. Оно  добавляет оттенок некоторой  мистификации и недосказанности.

Предчувствие необязательности, размытость понятий, когда что-либо утверждать становится все сложнее, когда много не ясного, неопределенного и случайного - не правда ли? - слышится в этих "ну, на самом деле" и "как бы"? Переимчивость  такая, возникающая спонтанно и повсюду, она о многом может поведать, если на нее обратить внимание.

О чем же говорит широко распространившаяся манера прилюдно ругаться матом? (Мне не приходит в голову претендовать на исчерпывающее тему объяснение этого явления, хочу предложить свою версию).

Всему есть свое место и время. Есть слова, которые лучше не произносить, даже если знаешь их. Так делают неиспорченные дети, необыкновенно чутко отличающие допустимое от нежелательного. Русская культура, как известно, это культура высокого контекста.

Много в жизни того, что не принято делать прилюдно, демонстративно. Это, в частности, отправления организма, столь естественные и необходимые. Слова, которые их означают, тоже не принято произносить публично и люди, сохранившие в душе чуткость к слову, не делают этого.

Экстремальность обстановки вызывает к жизни экстремальность речевую. На войне и в тюрьме, например, без грубости и мата, пожалуй, не обойтись. Только огромным усилием воли и напряженным  воспитанием  люди, находящиеся в условиях зоны и войны,  добиваются возможности не сквернословить.

Ушедший добровольцем на фронт в 1941 году, после 9 класса, Ион Деген, ставший Гвардии лейтенантом, танкист, провоевавший всю войну, писал так, когда был ещё курсантом:

     Мой товарищ, мы странное семя
     В диких зарослях матерных слов.
     Нас в другое пространство и время
     Черным смерчем войны занесло.

     Ни к чему здесь ума наличность,
     Даже будь он, не нужен талант.
     Обкарнали меня. Я не личность.
     Я сегодня "товарищ курсант".

     Притираюсь к среде понемножку,
     Упрощаю привычки и слог.
     В голенище - столовую ложку,
     А в карман - все для чистки сапог.

     Вонь портянок - казарма родная -
     Вся планета моя и весь век.
     Но порой я, стыдясь, вспоминаю,
     Что я все же чуть-чуть человек.
 
Русский мат – это не просто грубые и ругательные слова, это не только брань и преднамеренное оскорбление, это выражение такой степени отчаянья и отчаянности, какая  снимает, срывает все запреты и становится запредельной.

Что, по сути,  есть мат?  Это когда одна из прекраснейших сфер человеческой жизни внезапно выносится из категории интимных и личных в категорию публичности.

Слово «мать», самое дорогое, что есть у человека,  и именно сфера жизни, связанная с таинствами, вдруг пускается на распыл, озвучивается нелицеприятно и крайне негативно. Только огромное горе вызывает такое состояние, когда уже ничего не жаль, ничто не дорого, все мерзко и хочется об этом сказать с вызовом и злобой.

Далеко не все согласны придерживаться золотого правила: когда выходишь из себя, закрывай рот. Бытует ведь просьба: «Вы могли бы не выражаться?», это значит, что кто-то, вследствие «бедности речи»,  позволяет себе недопустимую категоричность,  вот его и просят самовыражение-то  поумерить.

Вообще когда всуе произносятся слова, – это всегда неприятно. Суесловием  называется излишний текст и словоблудием. Известно, что «молчание – золото». И в старину перед серьезной духовной работой, перед написанием икон, например,  не зря давали обет молчания.

Бывает болезненное состояние, провидчески отраженное в фильме Киры Муратовой «Астенический синдром». Человек прилюдно матерится, находясь на грани и за гранью нервного срыва, когда наступает нервическая разговорчивость.  Поток сквернословия, с помощью СМИ вышедший на новые просторы, вызывает  вопрос: что, так много больных?  Нет, это уже мода, поветрие. 

Конечно, когда произносится мат, никто о его содержательной, так сказать, смысловой части вовсе не задумывается. Мат пролетает как междометие, как голая эмоция, как слово-паразит, привычно и автоматически, когда  такая привычка уже сформирована. Говорит ли это о распущенности нравов, на которую  принято ссылаться? Не только о распущенности говорит эта утвердившаяся в жизни замашка, но и о состоянии душевном и духовном населения нашей страны.

Чтобы сделать более понятной  мысль о сущности мата, приведу стихотворение Георгия Иванова, в котором выражена та степень отчаяния и ужаса, которая была особенно понятна  именно послереволюционным эмигрантам-беженцам. Стихотворение это не содержит ни одного матерного слова, но по смыслу, по той степени утверждения и отрицания, высказанной в этом тексте поэта, это абсолютный мат.

Вот представьте на минуту состояние читающего эти стихи русского человека, потерявшего родину,  и представьте состояние самого  писавшего. Что нужно чувствовать, чтобы сказать: 
               
                Хорошо, что нет царя.               
                Хорошо, что нет России.
                Хорошо, что Бога нет.
                Только желтая заря,
                Только звезды ледяные,
                Только – миллионы лет.
                Хорошо, что никого.
                Хорошо, что ничего.
                Так черно и так мертво,
                Что чернее не бывает
                И мертвее не бывать.
                И никто нам не поможет.
                И не надо помогать.

Вот написано слово «хорошо», вот повторяется оно несколько раз, а утверждение читается ровно наоборот. Это, как у Есенина, «не жалею, не зову, не плачу», а ясно ведь, что и жалеет, и зовет, и плачет. Отчаянье – грех, нельзя впадать в отчаянье. Но иногда жизненные обстоятельства выше нас и заповеди спасают не всех. Тогда находятся слова, потому что человек  бездумно, бессловесно страдать не может. Как писал тот же Иванов: 

                За столько лет такого маянья
                По городам чужой земли
                Есть от чего прийти в отчаянье,
                И мы в отчаянье пришли.

В сборнике «Стихи сегодня. Новая волна»,  вышедшем в издательстве «Советский писатель» есть примечательное стихотворение Станислава Золотцева:

Оглоушенный матерным граем,
я вопросами взят в оборот:
отчего обозлился народ,
отчего доброту мы теряем?
Доброту, красоту, широту
нашей древней судьбы и натуры…
Погруженные в тлен, в суету,
Улыбаться мы стали с натугой.

Стало втрое сегодня сирот
больше, чем после бури военной,
отчего обозлился народ,
словно сдал свою душу в аренду,
словно выветрило доброту 
из нее огнедышащим вихрем…
Каждый может ступить за черту,
за которой – обида и выкрик.
Каждый стать оскорбленным готов,
оскорбить же другого – тем паче.
Сколько кружится нынче голов
из-за мелкой минутной удачи!

И никто не заметит слезы.
И никто от любви не растает.
Неужели и вправду грозы
очистительной нам не хватает?..

Сборник стихов вышел в 1990 году,  стало быть, стихотворение написано еще раньше. Сколько же за двадцать лет пронеслось бурных событий!  Помнится, в свое время, в двадцатилетний срок укладывал  Н.С.Хрущев строительство коммунизма…  Но в этом же сборнике стихов есть и ответ на вечный вопрос «что делать?»  и почти завещание поэта Давида Самойлова (1920 – 1990):

Без фанфаронства самохвала,
Без злобы и впаденья в раж, -
А надо начинать сначала:
Хоть с азбуки и с «Отче наш».
 
Осиротевший в раннем детстве, боевой офицер, ходивший на войне в рукопашный бой,  гениальный Михаил  Лермонтов писал в предисловии к роману: «…в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места; современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем не менее смертельное, которое, под одеждой лести, наносит неотразимый  и верный удар».

Конечно, образованность должна и призвана использовать свои возможности. Это ведь только  "образованщине" и Лермонтов не указ и нравственный закон не писан.

В наше время чудовищного огрубления нравов, когда простая вежливость уже становится синонимом слабости, к сожалению, и образованные  умные люди  позволяют себе публичную явную брань,  мат и блатную лексику.   Иногда это происходит  не умышленно.

Один известный писатель, человек труднейшей судьбы, потому что был сиротой, беспризорником  какое-то время, и потом рядовым на войне, связистом, солдатом-окопником на передовой, был ранен и контужен, так вот он, бывало,  ругался матом, конечно.

Приехали к нему люди, много снимали.  Современные технические средства, позволяют  проводить съемку длительное время, когда уже сам собою осуществляется метод «привычной камеры», а это значит, что камера почти «скрытая», не замечаемая. 

Эти особенности  съемок  дали  материал и возможность авторам фильмов и передач об этом человеке продемонстрировать миру его далеко не лучшую сторону  языкового общения. 

От смущения, может быть, некоторого расслабления от принятого в компании хороших знакомых алкоголя, от раздражения и усталости писатель матерится. Иногда прямо глядя в объектив. Это почему-то показалось режиссерам интересным: вот писатель бытовой, неофициальный!  Заполучив эксклюзив, они  неприминули им воспользоваться,  уснастили матом фильмы и передачи. А экран, как известно, еще и усиливает впечатление, вот и получился писатель не более чем охальник и матерщинник.

Так же, как письменная речь человека отличается от его же разговорной, так и общение, которое предполагает разговор не для всех, отличается от публичного выступления.

Может быть, съемки проводились людьми, которым писатель доверял больше, чем тем бесчисленным репортерам, снимающим его по поводу и без повода, где мат писателя, однако же, никогда не звучал, потому что и не произносился.  Писатель понимал, что  малознакомые люди сразу же явят миру и оговорки, и в запальчивости сказанное слово. Они не пощадят, потому что они чужие, незнакомые и  эти самые «острые моменты»  воспримут как повышающие интерес к  сюжету. 

Но свои – это совсем другое дело. Со своими можно и свободнее себя чувствовать, они не подведут, прикроют со спины, как говорится. Не всегда эти не высказываемые надежды оправданы, как показывает жизнь.

Люди, которым доверяют, должны все-таки понимать ответственность и сознавать, что лучше, все же,  не злоупотреблять  доверием. «Сотри случайные черты». Ведь речь идет всего лишь об адекватности.

Все можно, если оно уместно. А уместно ли выделять особенность речи героя фильма или передачи, которая ему свойственна только при определенных условиях и не является характерной чертой?  Или, как говорится, «ради красного словца не пожалеем и отца»? 

Помните, как появился хам?  Библейский Хам увидел своего отца Ноя, упившегося виноградным вином и спящего обнаженным.  И засмеялся. Все!!!  Других грехов за ним не было. Просто забавным ему показался папа в таком положении.

Кто виноват в сложившейся ситуации? Ведь смех породило далеко не безупречное поведение самого отца. Но других сыновей, Сима и Иафета,  не развеселило и не обрадовало такое  состояние родителя, а просто огорчило, наверное, вызвало сочувствие.  Потому, услышав от Хама о положении отца, они вошли в помещение, где был Ной,  соблюдая  все возможные меры деликатности, вошли спиной и, не глядя, прикрыли его. Этого не сделал Хам, он пошел и рассказал братьям. То есть, опубликовал.  Вот потому он и хам на вечные времена. Имя нарицательное. 

Так  нельзя смеяться и над матерью, нельзя радоваться неуспехам Родины или чьей-то беде.  Если ты не хам, конечно. А если хам, то можно, почему нет. И о «внутреннем редакторе» можно забыть.

В конце концов, человек рождается с уже  готовыми представлениями о том, что такое хорошо, что такое плохо.  Достижения науки выявили эту особенность, она называется совестью, это и есть внутренний редактор: «Не делай другому того, чего не желаешь себе».

Но, подобно тому, как навязывается эстетика уродства, стало общим местом выставлять напоказ далеко не лучшие проявления души человека. Причем человека не вымышленного, а реального.  Делается это не бессознательно, а именно из определенных соображений. Конъюнктура такая, вкус такой специфический наметился.  Желание потехи превыше всего!

«Должны быть все-таки святыни в любой значительной стране», - призывал советский поэт Ярослав Смеляков, предчувствуя, может быть, что когда-нибудь эта банальная мысль может показаться новой.

Рекомендую прочесть мудрую статью: http://www.proza.ru/2019/11/25/1513


* На фотографии: празднование 70-летнего юбилея В.П.Астафьева.
 Астафьев В.П. Кузнецова Л.А. 1994 год, город Красноярск

Продолжение:    http://www.proza.ru/2010/02/05/971