Старая, старая сказка

                "-Что сделаю я для людей!"- сильнее грома крикнул Данко
                М. Горький.   Старуха Изергиль

                СТАРАЯ. СТАРАЯ СКАЗКА.

      Люди шли по подземному ходу. Как долго они шли, определить было невозможно, потому что там, под землёй, не было ни дня, ни ночи, а значит – не было и времени.
    Почти стёрлось из памяти начало их похода. Только смутные образы остались у некоторых, самых старых. Они рассказывали о большой пещере, где некогда жило их племя. И ещё о странных снах, вызывавших нечто, вроде умопомешательства. И о том, как однажды кто-то из таких, помешанных, с диким криком бросился в один из чёрных провалов в стене пещеры, к которым и приближаться-то было запрещено. А другие устремились за ним, и никто не смог их остановить.

 Шло множество людей. И среди них был Данко.

Ход то расширялся, то становился совсем узким, и тогда приходилось идти «цепочкой». После этого каждый раз недоставало кого-то из тех, кто оказывался в конце. Так позади осталось немало мёртвых тел.
     Дорогу люди различали, потому что растения, вроде лишайников, покрывавшие «пол» и «стены» естественного туннеля,  излучали едва заметный зеленовато-серый свет. Лишайники были съедобны, что позволяло хоть как-то поддерживать силы. Кое-где по стенам струилась вода, её набирали во все сосуды – у кого какие нашлись. Те, которым запасти питьё было некуда, обходились влагой, содержащейся в  лишайниках.
    Ещё там жили мыши. Летучие. Это тоже была пища.  Но поймать мышь «на лету»  не удавалось никому. А спящие висели вниз головой  так высоко, что до них было не дотянуться, даже подпрыгнув. К тому же на прыжки мало кто решался, – слишком все ослабели.
     Однако, кое-кому такая добыча всё же доставалась. Находились те, кто мог принудить других поднять себя к «потолку» на плечах, на руках, чтобы схватить несколько зверьков, и тут же съесть.      
     Не возмущайтесь – человечье меню состоит порой из более страшных продуктов.
     Питающиеся мясом были более остальных энергичны и сильны, и могли заставить подчиняться себе. К тому же, когда «верхние» насыщались, кое-что доставалось и «нижним», так что за такую службу брались охотно. Иногда между ними возникали драки. И мёртвых  позади становилось больше.
     Порой путь преграждали завалы. Их разбирали вручную, поскольку никаких инструментов не было. При этом сверху падали иногда такие глыбы, что искалеченные ими люди не могли двигаться дальше. Для них собирали немного еды, даже оставляли несколько мышей.
 
   Так и продвигались люди, все вперёд и вперёд. И среди них был Данко.

    Никто не мог объяснить, что побуждало их. Да никто и не задавал такого вопроса ни себе, ни другим. «Идти» – это было для них смыслом и образом жизни, вот и всё. Они шли. Просто шли. И почти не разговаривали. Стали ненужными многие старые слова, и начали забываться. Но, время  от времени, кто-нибудь начинал твердить слова, совсем уж непонятные, смысла которых не мог разгадать и разъяснить никто, даже старики – они его никогда и не знали. Но как-то связывали  их со снами, – .теми,  что некогда тревожили  обитателей той,  давней пещеры. 
     Вот эти слова: «Ред», «Елоу», «Грин», «Блу». Иногда повторяли ещё  «припев», – слова такие же непонятные, но более длинные: –                «О-ран-же-во», «Фи-о-ле-то-во».  Их подхватывали все. В ритме этой песни-заклинания люди начинали двигаться бодрее, как будто неожиданно получали откуда-то  порцию еды. Так что эти  таинственные слова не забывались.

    И ещё людей подгонял смрад от трупов, которых некому и негде было хоронить,  и всего другого, что они оставляли за собой. Так что путь их был – только вперёд!

     Но однажды всё изменилось. Стены исчезли, и в нескольких шагах, ни впереди, ни по сторонам, уже недоставало света от лишайников, чтобы разглядеть что-либо. Передние остановились в нерешительности, задние напирали, и вскоре образовалась плотная толпа. И среди них был Данко.

     Так стояли долго. Как долго – неизвестно, потому  что, как уже сказано, времени не было. Но была усталость, были голод и жажда, и нарастающее беспокойство. Потому что, как сказано, все знали одно: – надо идти!  Надо идти вперёд, и всё тут!
     Напряжение  росло, оно грозило перейти в истерию и отчаяние. Поскольку такое встретилось впервые, и никто не знал, на что решиться. Кто-то попробовал начать: – «Ред, Елоу…» – и  сразу умолк. Наверное, заклинание действовало лишь «на ходу». Подобно тому, как флаг может развеваться только на ветру, а иначе висит, как простая тряпка.

     Но люди никогда не видели флагов, и не знали, что такое – «ветер», и не понимали,  что значит – «развеваться».
    И тогда: –
«Что сделаю я для людей!» – сильнее грома крикнул Данко. Люди ничего не поняли, потому что никто не знал, что такое – «гром». А Данко разорвал свою грудь, и выхватил своё сердце, и высоко поднял его над головой, и оно засияло ярче солнца. Так написано в одной старой легенде.

     Но люди никогда не слышали этой сказки, и не знали, что такое – «Солнце»,  и не понимали, что значит – «ярче».
   И тогда: -
люди зажмурились, а потом закрыли глаза руками, ибо свет был такой силы, что пробивался сквозь закрытые веки.  Данко тоже ничего не видел. Свет ослепил его, потому что руки его были заняты –  в них горело его сердце, а прикрыть глаза ему было нечем.  Он только просил, чтобы другие рассказали ему о том, что видят они.
 –  Мы не можем, – сказали они, –  наши глаза закрыты!
 –  Ну, так откройте, – говорил он.
 – Нам больно, – сказали одни. Им, и вправду, было больно: невиданная вспышка успела обжечь их глаза, никогда не знавшие настоящего света.
 – Нам страшно! – сказали другие. Им, и вправду, было страшно. Они только прикрыли веки, но не успели прижать к глазам ладони, и на один лишь миг увидели «РЕД»!  И ужаснулись, хотя и не поняли, что они видят, потому что не знали, какого цвета кровь.
 –  Нам всё равно, – сказали третьи. Им, и вправду, было всё равно. И таких  было много. И таких было – большинство. И это было – хуже всего.
 
      Так они все стояли, и с ними был Данко, и в его поднятых руках горело его сердце, и обжигало руки.
Но постепенно жар  слабел, а свет становился  всё более похожим на тот, знакомый и привычный,  что излучали лишайники.  И, люди, почувствовав это, один за другим открывали глаза, и торопились осмотреться, вглядываясь вдаль, пока света было ещё достаточно.  И видели, что перед ними – огромная пещера. И в одном месте по ней протекает ручей, и есть много  мест, где можно лежать,  и есть другие места, с удобными уступами, по которым можно добраться до спящих наверху  летучих мышей. И что мышей много, и лишайники  растут в изобилии, и  всего хватит для  всех.
     Тогда люди стали поспешно собирать сухие растения, чтобы постелить себе на ложе, а другие полезли на стены за мышами, а третьи пошли к ручью, чтобы напиться вдоволь.  Толпа вокруг Данко постепенно редела, и вот он остался  стоять один, и почти ничего не светилось в его руках. Наконец, он опустил руки вниз, и в них было совсем пусто.
    Но люди успели вполне обустроиться на новом месте: каждый – на своём.   Все  занимались делом: каждый – своим.  Никто ничего не заметил.
 
      И вдруг заплакала маленькая девочка, которую привели за руку, потому что она родилась  в пути  абсолютно слепой.

 – Отчего ты плачешь? – спросили её.
 – Мне жалко – сказала она.
 – Чего тебе жалко? – спросили её.
 – Не знаю… – сказала она.
                Февраль 2010.