Капли дождя. Из ранней прозы

КАПЛИ ДОЖДЯ

Фрагменты забытой жизни


ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

После года работы на Севере Роман ненадолго вернулся домой, в свой подмосковный город. На северную стройку он уехал, потому что в этом городе ему всё напоминало о ней… И здесь, дома, его вновь охватила грусть, как тогда, год назад, перед ее отъездом…
Тогда был август. Она улетала в Ашхабад. Там у нее начинались занятия на четвертом курсе университета. Они простились в здании аэропорта в Москве. Он был уверен, что они прощаются навсегда, но старался скрыть эту уверенность, делал вид, будто всё у них будет нормально, и он станет по-прежнему ждать ее, словно ничего особенного между ними не произошло.
Однако говорить было не о чем, она тоже всё понимала и, как ему показалось, была готова к этой развязке, в ее глазах он не видел ни грусти, ни сожаления.
Так они и расстались, сухо, сдержанно, не сказав ничего хорошего друг другу. Она слабо поцеловала его в щеку и быстро отошла к экспрессу. Лишь через окно «Икаруса» она выдавила горькую улыбку.
Она уезжала от своих слез, от горечи и тяжести утраченной любви, а он оставался здесь. Уже в который раз она уезжала, а он оставался. «Всему конец», — думал Роман, выходя из здания Аэропорта, — больше мы никогда не увидимся, а если и увидимся, то лишь случайно»…
Москва гудела, суетилась, и никому не было дела до его отчаянья.
На обратном пути в автобусе ему не хватало воздуха, спазмы сдавливали горло. Никогда еще в его жизни ему не было так тяжело. И дома, как ребенок, он плакал, лежа на диване, не стесняясь своих слез, хотя и старался сдержаться изо всех сил. Но в такие минуты невозможно осилить собственные нервы.
Спустя полгода после их разлуки, мать переслала Роману письмо от нее, пришедшее на его подмосковный адрес, в котором она говорила, что очень много думала о нем и просила простить ее за жестокую холодность в те их последние дни перед разлукой. Еще она говорила, что теперь уже он жесток по отношению к ней — не пишет и не сообщает своего нового адреса. По ее словам, она хотела начать всё сначала, просила ласкового ответа и, самое главное, сказала, что она тоже умеет ждать.
Он поверил этому письму, но не ответил на него. Чувство горькой досады от их отношений прошедшим летом, от холодного расставания всё еще не покидало его. Ведь он уже решил для себя, что им невозможно быть вместе. Он слишком многого хотел от этой любви, но они так и не смогли понять друг друга. Уж больно всё у них было сложно.
Прошло еще полгода. За это время он отослал ей несколько писем, в которых не указывал обратного адреса. Ему не хотелось слышать ее объяснений, оправданий и новых признаний. Они ему были не нужны.
Он любил ее, хотя и понимал, что им никогда не быть вместе. Один из двух любящих должен быть проще другого и уметь многое прощать. У них же этого не получалось, они, наоборот, почему-то всё усложняли и долго не прощали обид.
Настало новое лето. Он получил отпуск и приехал домой. Она тоже вновь вернулась сюда на каникулы.
Роман долго не решался прийти к ней. Он пытался пересилить себя, понимая, что после их встречи его душе станет еще тяжелее. Но чувство любви пересилило разум, он не смог удержаться. Она с радостью встретила его и внешне даже не была удивлена его приходу. Ее тронули гвоздики, которые он принес, потому что это были любимые ее цветы. Однако они даже не поцеловались при встрече. Она оказалась сдержаннее и холоднее, чем он ожидал.
Роман сразу заметил, как она изменилась лицом и повзрослела за прошедший год. И еще ему бросилось в глаза кольцо на ее правой руке. Но, как ни странно, он отбросил мысль, что она может быть замужем. Для него в тот момент это было неправдоподобно, и он даже не счел нужным об этом спросить.
Они держались подчеркнуто весело и любезно. Выпили кофе. Потом пошли гулять в парк, в тот самый парк, где они провели в прошлом столько незабываемых вечеров, сидели в той беседке, в которой два года назад она ему первой сказала «люблю»…
Он спросил ее:
— У тебя есть человек, которого ты любишь?
— Почему ты об этом спрашиваешь? — сказала она.
— Чтобы не сомневаться и не надеяться.
— Да, есть.
— И давно?
— Полгода.
— А как же письмо, в котором ты уверяла, что тоже умеешь ждать? Я поверил этим словам.
— Я знала, что ты поверишь. Но написала лишь для того, чтобы тебя поволновать…
— Поволновать?..
Какое-то время они сидели молча. Он снова ее не понимал.
— Это кольцо его? — наконец спросил он.
— Да, мы с ним расписаны, — не сразу ответила она.
Его самого удивило спокойствие, с которым он воспринял ее ответ. Он даже усмехнулся.
— Как это быстро у тебя получилось…
— Мы с ним давно знакомы. Вместе учимся, вместе проводим свободное время…
— Как его зовут?
— Зачем тебе?
— Ну, просто так.
— Нет, не надо, не спрашивай.
— Почему?
— Ну… я тебе не отвечу, не хочу.
После недолгого молчания она вдруг быстро заговорила:
— Он очень хороший, очень чистый человек. Я часто вас сопоставляла, и в тебе, по сравнению с ним, всё больше видела отрицательных черт. Правда, он непрактичен в жизни. В отличие от тебя. Но он искренний человек, и я его за это люблю. Он для меня как ребенок. Раньше я хотела быть ребенком рядом с тобой, чтобы ты выполнял любые мои капризы. Но ты не понял меня. Такого чувства, какое я имела к тебе, я уже никогда не буду иметь, такое бывает раз в жизни. Наверное, это к лучшему, что всё у нас так окончилось. С тобою я не была бы счастлива. Ты когда-нибудь представлял нашу семейную жизнь?
— Да.
Она повернулась к нему с улыбкой.
— Ну и как? Это интересно.
— Уже давно я и сам предчувствовал, что у нас ничего не получится, что нам придется расстаться навсегда. И странно, понимая это, любил тебя еще сильнее. А нашу жизнь, вот парадокс, представлял счастливой и радостной…
— Вот видишь, как по-разному мы видели наше будущее. Мне оно казалось очень грустным.
Он привлек ее к себе. Она не противилась. Легко отдав свои губы, она, наверное, проверяла последнее чувство к нему — осталось ли хоть что-нибудь? Им стало ясно обоим — не осталось.
— Мне нужно идти, — сухо сказала она.
Не проронив ни слова, они дошли до ее дома.
С того дня они больше не виделись никогда.

1972


АФИША

Они встретились у метро и поехали на Арбат. Но ни в одном кафе и ресторане Нового Арбата им не нашлось места. Везде их встречала одна и та же табличка: «Свободных мест нет». Тогда он повез ее на улицу Горького. Они побывали еще в нескольких лучших и средних ресторанах города, дошли до «Пекина», но всюду была та же история: «Мест свободных нет». Швейцары даже не пускали их за двери, обрывая вопросы грубыми выкриками: «Бесполезно ждать!», «И не надейтесь!».
Он повез ее на окраину столицы — в один известный ему захудалый ресторанчик. Но в нем двери вообще были закрыты на ключ, хотя изнутри доносилась эстрадная музыка. Вслед за ними к ресторану подошли еще двое молодых людей и несколько раз ударили кулаками по металлической раме двери. На пороге появилась женщина в костюме метрдотеля.
— Чего стучите? Мест нет и не будет, — приоткрыв стеклянную дверь, с властной категоричностью отрезала она.
Однако парней это не смутило.
— А если хорошенько поискать? — сказал один из них и сунул женщине десятку.
— Ну… два места еще можно найти… — гораздо мягче ответила она и пропустила молодых людей мимо себя.
Он больше не стал испытывать судьбу — было просто противно видеть и сознавать эту мерзкую действительность. Поймал такси и повез ее домой. Возле ее дома счетчик такси показывал один рубль.
— Не обижай, — попросил шофер.
Он сунул ему трояк.
— Спасибо, — довольный, с широкой улыбкой сказал шофер.
— Не за что.
Выйдя из такси, он проводил ее до подъезда. Было уже темно, моросил холодный осенний дождь. На черном асфальте в свете фонарей блестели опавшие листья. Он подошел к автобусной остановке, возле которой висела большая цветная афиша нового кинофильма «Москва — любовь моя». Улица и остановка были безлюдны. Он сорвал афишу и бросил ее под ноги на асфальт.

1974


ЛИЗА

Как-то я был приглашен на дачный пикник. Меня усадили за стол напротив одной пары средних лет — мужа и жены. Гостей собралось довольно много, все в основном поэты, признанные и заявляющие о себе. Публиковался я еще мало, меня они почти не знали и говорили кто о чем. Я же не встревал в их разговоры, сидел молча, слушал, потихоньку опрокидывая рюмку за рюмкой, так как наливали всем беспрерывно.
Женщина примерно тридцати лет, что сидела напротив меня, вдруг спросила, не стесняясь своего мужа и глядя мне в лицо:
— Почему этот молодой человек все время молчит, не вмешиваясь в то, что говорят вокруг?
Я улыбнулся, но ничего не ответил. Взглянул ей в глаза. Они показались мне очень ласковыми и добрыми. Она была худа, со светлыми стрижеными волосами. В ее глазах я заметил огонек тепла, тянущийся своим светом ко мне.
— Почему у него такие печальные глаза? — вновь спросила она, ни к кому не обращаясь конкретно, но так, что услышали сидящие с нею рядом.
— Может быть, он хочет выпить, а ты вместо того, чтобы предложить, задаешь глупые вопросы, — дал исчерпывающий ответ ее муж.
— Ну, так что же мы сидим! — сказала женщина. — Наливайте. Выпьем за то, чтобы он всегда улыбался. — Она подняла свой бокал. — Я пью за него, за большое будущее этого молодого человека, имени которого я не знаю.
Я с улыбкой назвал свое имя, тоже поднял рюмку и кивнул этой женщине
— А меня зовут Лизой.
— Выпьем за Лизу, — предложил я.
— Очень хорошо, — сказала она.
Мы выпили.
— Вы не знаете, где я могла вас видеть? — спросила она меня.
— Не знаю. По-моему, мы встретились в первый раз.
— Володя, ты не знаешь, где я могла его видеть?
— Не знаю, — ответил ее муж. — При мне ты с ним еще не встречалась.
— Прекрасно, — сказала она.
— Что прекрасно? — отозвался я.
— Прекрасно, что я никогда в жизни не видела таких глаз.
— Каких глаз?
— Таких, как у вас. Таких печальных, нежных и в то же время чистых и манящих…
— Это что, объяснение? — перебил ее муж.
— Ну что ты, Владимир! Пойми, ведь бывает же такое: я впервые встречаю такие глаза. Посмотри, какие глубокие глаза…
— Мы с тобой пили часто, но подобных откровений я за тобой раньше не замечал, — усмехнулся муж. — Вот рядом сидит парень, — он указал на моего соседа, — симпатичный парень, чем его глаза хуже?
— Ты не можешь меня понять, Володя. Он хороший парень, и у него хорошие глаза, но вот за ним я не пошла бы на край света… — Она, немного помолчав, потупилась. — А вот за ним, — она обратила ко мне свое лицо, — пошла бы…
Наши взгляды сошлись, я смотрел пристально, не отрываясь, я старался сквозь глаза этой женщины проникнуть в самую глубь ее души, чтобы увидеть: не смеется ли она надо мной?
— Да? — удивленно посмотрел на нее муж. — Это интересно. До чего ты еще договоришься! — он засмеялся. — Ну-ну, посмотрим.
— Что же вы увидели в моих глазах? — не утерпел я.
— В ваших глазах целая жизнь, по ним можно прочесть вашу судьбу, — тихо ответила она. — Вы необычный человек, у обычных людей не бывает таких глаз.
Она смотрела на меня тепло и ласково, я не заметил в ее словах фальши, по ее мягким добрым глазам я поверил в то, что она не могла быть неискренней.
Потом, когда все встали из-за стола и разбрелись кто куда, она ушла со своим мужем, но все же на прощанье успела подарить мне такую милую, такую благодарную улыбку, которую я, наверное, очень долго не сумею забыть.

1974


ЯЗВИТЕЛЬНАЯ УЛЫБКА

Со вчерашнего дня я испытываю в душе тяжелую неугасающую боль. Я не думал, что это будет так серьезно. Ночью я не мог уснуть и сегодня весь день нахожусь в мучительной тоске. Давно у меня такого не было — не могу найти себе места, думаю только о том, что видел вчера.
Вчера поздно вечером я встретил Нину. Она шла, обнявшись с каким-то парнем — вдали в темноте я увидел их фигуры. Еще нельзя было различить, кто это, но сердце мое сжалось.
Они приближались, я не отрываясь смотрел на них и думал: она, она, она… И лишь только когда они поравнялись со мной, я поверил своим глазам. Она что-то шепнула парню, и он снял руку с ее плеча. Она отвернула к нему свое лицо. Я услышал свое сердце.
Я сказал: «Нина…»
Она не остановилась, не повернулась ко мне.
Я крикнул: «Нина!»
Она продолжала идти рядом с тем человеком.
Я вновь крикнул: «Нина! Подожди хоть минуту!»
Она резко повернулась ко мне с холодной улыбкой.
— О, здравствуйте, — произнесла она с язвительной улыбкой.
Я увидел, как самодовольно улыбался и тот парень. Я был страшно взволнован и не находил, что сказать.
— Что же ты проходишь мимо? — наконец выдавил я.
Она продолжала язвительно улыбаться.
— Извините, — с ехидством ответила она.
Я догадался: они шли из ресторана и были изрядно выпившими. Так со мной не разговаривала ни одна женщина, которая знала меня. Я ничего не мог сказать, кроме:
— Ну как ты жила без меня?
— Во! — она подняла кверху большой палец.
— Заметно… — мой голос дрогнул.
— Мы можем идти? — с усмешкой бросил парень, и они, хохоча, побежали к автобусной остановке.
Я остался стоять в темноте переулка. У меня внутри всё кипело. Вдруг захотелось броситься вслед за ними, остановить, сказать ей еще хоть что-нибудь…
Я сел в трамвай. И тут увидел возле себя ее подругу, которая, видимо, была в ресторане вместе с ними — она тоже была под градусом. Я спросил: что это за парень был с Ниной?
— Узнаешь у нее сам, — ответила она.
Я сказал, что больше с ней не встречусь никогда.
— Ей это передать?
— Зачем? Она сама всё знает.
— Нет, я все-таки передам…
Она захотела, чтобы я ее проводил. Но мне нужно было остаться одному и ни с кем ни о чем говорить не хотелось.
— Мы сходим к моей тете, — предложила подруга, — она живет одна. — Посидим и разойдемся по домам.
Мы молча дошли до дома ее тети, поднялись пешком на четвертый этаж, позвонили. Дверь нам открыла женщина, которую я хорошо знал. Она частенько бывала у Нины в гостях. Я увидел испуг на ее лице.
— Проходите, — нехотя сказала она.
Мы вошли. Подруга прошла в комнату, а я остался стоять в коридоре.
— О! — воскликнула она, — и Нина здесь!
— Какая Нина? — сдерживая волнение, проговорил я.
Из комнаты мне навстречу вышла моя, но уже чужая Нина. В глазах ее отразились удивление и страх. Она тут же убежала назад.
— Ну, ты и даешь! — бросила она в лицо своей подруге. Ни себе, ни людям… Зачем ты это сделала?!
— Пусть! Так лучше. Всё правильно, всё так и должно быть. Это тебе на будущее, — вызывающе, со злостью выпалила подруга.
Я стоял, как потерянный, не зная, что делать и что говорить. Мне было больно за Нину. Я вошел в комнату.
Она сидела на диване и, увидев меня, снова слащаво, натянуто заулыбалась. Рядом с ней развалился тот парень.
Я стоял и молча смотрел на нее. Потом она закрыла лицо руками и положила голову себе на колени. Я вышел в коридор. Позвал подругу и сказал ей, что ухожу.
Выйдя из дома, сел на лавочку возле подъезда. Просидел я долго. Наконец вышли и они — Нина и тот парень. Молча, не улыбаясь, прошли мимо меня. Парень, взяв под руку, увел ее куда-то в темноту.
Вот уже настал следующий вечер, а я всё не могу успокоиться. Мне так тяжело, как было лишь два раза в жизни, когда я разлучался с любимыми… И вот — новая невыносимая тоска. Почему она так сильно овладела мною? Ведь я уже давно сам для себя решил расстаться с Ниной. Ведь после нее я был близок с другими женщинами. Я знал, что мы с нею разлучились навсегда. Более того, я был уверен в том, что у нее появился кто-то другой… Так в чем же дело?!
Я ее любил. Несмотря ни на что, я ее любил. И не могу забыть того времени, что мы с нею прожили, очень многое осталось в моей памяти о тех и радостных, и печальных днях. И вдруг, видя ее с другим, испытать ее холод, даже презрение — это гораздо страшнее, чем просто знать, что она уже не твоя… Лучше бы я не встречал ее вчера. Теперь уже долго не утихнет во мне эта боль. Я никогда не забуду ее язвительную улыбку.

1974


КАПЛИ ДОЖДЯ

Он приехал в Кузьминки вечером в половине десятого. На выходе из метро толпились люди, одни надевали плащи, раскрывали зонты, другие просто не решались выйти на холодный весенний дождь. Он пристроился к стене возле выхода и стал ждать. Здесь было темно, прохладно и неуютно, но сознание того, что он снова, как прежде, ждет ее, что всё опять наладится и они помирятся, немного согревало душу.
Простоял минут сорок, и вдруг увидел ее идущей не из метро, как он ждал, а со стороны ее дома — с зонтом и в красном плаще.
Он вышел ей навстречу. Лицо ее было очень недовольным: надутые губы, взгляд из-под бровей.
— Здравствуй, — первой сказала она.
— Здравствуй…
Они стояли друг против друга и молчали. Моросил дождь. Она отошла под навес метро. Он встал рядом
— Что это у тебя такой недовольный вид? — спросил он.
— Да так, ничего.
Он не знал, как начать разговор, для которого уговорил ее на эту встречу.
— Ну, как ты жила?
— Хорошо.
— Чем занималась?
— Ничем.
Они опять с минуту молчали. Она смотрела по сторонам. Он — на нее. Безразличные, отчужденные, холодные глаза. Чувствовалось, что она нервничает. На ее правой руке он увидел обручальное кольцо от прошлого брака и догадался о ее встрече с бывшем мужем.
— Ты пришла с кольцом…
— Да, я теперь его ношу.
Он понял: у них не просто ссора, случилось что-то серьезное.
— Мне нужно спешить домой, — хмуро сказала она.
— Ну, пошли, — он вышел из-под навеса.
— Не провожай меня, я сама дойду.
— Да ладно уж, доведу напоследок, ничего не случится.
Они молча пошли. Она — под зонтом, он — подняв воротник пиджака и засунув руки в карманы брюк.
Капли дождя по его мокрым волосам скатывались ему на шею и под рубашку. Тоска сдавливала сердце.
Нужно было что-то решать, делать, говорить. С каждым шагом они приближались к разлуке.
— Ты ездила к нему в Ленинград или он сам приезжал?
— Да, ездила в Ленинград. Но это не твое дело, — отрезала она резко, со злостью.
— Почему же под конец нам не поговорить по-человечески? — через силу выдавил он.
— Не о чем нам говорить. Всё кончилось. Не люблю я тебя и никогда не любила, — так же резко ответила она.
Он усмехнулся:
— Ты говоришь неправду.
— Правду, — тоже усмехнулась она.
Ее дом стоял перед ними. Они остановились.
— Всё, прощай, — сказала она и направилась к подъезду.
— Постой, — не выдержал он.
Она продолжала идти.
— Прошу тебя, постой!
Она не остановилась, не обернулась. Он быстро пошел за ней в подъезд. Она уже поднималась по ступеням к лифту.
— Подожди хоть две минуты!
Она не стала вызывать лифт, поднялась на второй этаж. Он в несколько прыжков одолел два пролета ступеней и когда уже догонял ее — вдруг споткнулся и чуть не распластался у ее ног, но успел одной рукой схватиться за перила и не упал.
— Тише ты! Напился, — съязвила она.
— Да, напился, — с вызовом сказал он, хоть и был совершенно трезв.
— Не кричи. Люди услышат. Чего тебе нужно от меня?
— Не уходи, подожди немного.
— Мне некогда. И не прикасайся ко мне, ты мне противен.
— Это почему же?
— Ну и занудный же ты!
Она не стояла на месте, пытаясь обойти его, подняться наверх, но он загородил ей проход, не пускал.
— Да постой же со мной. Хоть немного.
Он услышал в своем голосе отчаяние, всё более понимая безнадежность своих попыток исправить что-то. Она оставалась такой же неумолимой, смотрела зло и насмешливо.
— Я хочу знать, в чем я виноват перед тобой?
— Да ни в чем. Просто ты такой же, как и все.
— Не понял. Что значит «как и все»?
Она на мгновение застыла, задумавшись.
— Послушай, ты мог бы за меня… умереть?
— Умереть? За тебя? — он даже вскрикнул от неожиданности. — Кому это нужно?
— Видишь, — спокойно произнесла она, — я так и думала. Ты всё продолжаешь задавать вопросы.
Она прошмыгнула мимо него, опешившего, растерянного. Быстро взбежала по ступенькам на четвертый этаж.
Стоя на лестничной площадке, он слышал, как громко хлопнула дверь ее квартиры.

1978


ЛУННОЙ НОЧЬЮ

Над Москвой висела большая сентябрьская луна. Человек невысокого роста подошел к неогороженной стоянке легковых машин, осмотрелся и неуверенной походкой направился к красному «Запорожцу». Он достал из кармана пиджака что-то наподобие отмычки, вставил в замок дверцы автомобиля, повернул два раза и, еще раз оглядевшись по сторонам, осторожно потянул ручку на себя. Дверца открылась. Невысокий человек так же осторожно проник внутрь красной малолитражки. Заурчал стартер, лязгнула шестеренка передач, и «Запорожец» медленно тронулся с места. Не спеша, без шума легковушка выехала со стоянки на главную улицу, и только здесь водитель переключил скорость.
Автомобиль рванулся вперед. Он помчался по пустынной улице с выключенными фарами. Мотор маленького «Запорожца» завывал от небывалого напряжения; видимо, еще никогда ему не приходилось работать с такой энергией, он задыхался от собственных оборотов, он был ошарашен той скоростью, какую хотели выжать из его невеликих силенок.
Трудно себе представить лицо человека, сидевшего за рулем. Оно было страшным. Это было лицо человека, отрешившегося от всего. Сдавленные губы выражали неимоверную, бешеную решимость, а круглые, лихорадочно пылающие глаза казались глазами того, кто потерял рассудок.
Вдруг впереди на дороге вспыхнули два ярких луча. Они быстро разрастались и уже освещали лобовые стекла малолитражки. Две широко расставленные фары указывали на то, что впереди — грузовик. Глаза водителя «Запорожца» вспыхнули новым злорадным огнем. Два желтых луча, как два магнита, неистово притягивали к себе его глаза. Он ждал их, он уже не мог оторваться от этих лучей, они словно загипнотизировали его сознание и волю к жизни. Губы его разжались и расплылись в странной, довольной улыбке. Еще мгновение — и он уже смеялся ненормальным кричащим смехом, раскачиваясь взад и вперед и изо всей силы давя ногой на педаль газа. Автомобили на высокой скорости неотвратимо сближались.
«Запорожец» включил фары. Теперь уже можно было видеть, что навстречу ему мчится КрАЗ — массивный, громадной силы грузовик. Шофер КрАЗа предусмотрительно погасил фары и включил подфарники. И когда между ними оставалось метров пятьдесят, «Запорожец», не сбавляя скорости, вильнул на встречную полосу. КрАЗ застонал тормозами, но было, конечно, поздно. Страшный удар, затем — взрыв и скрежет металла об асфальт разорвали сонную тишину одной из московских улиц. Грузовик подмял малолитражку под себя и, визжащую, пылающую, раздавленную, протащил несколько метров по шоссе.
Как только вся эта масса дымящегося металла прекратила движение, шофер грузовика с разбитым, окровавленным лицом, выпрыгнув из кабины, в горячке хотел было оказать помощь пострадавшим, но тут же остановился, обхватил голову руками и сел на обочину дороги. То, что недавно блестело новенькой краской и называлось «Запорожцем», теперь было бесформенной, расплющенной, пылающей синим пламенем грудой металлолома.
Когда на место происшествия прибыли сотрудники ГАИ, милиции и примчалась «Скорая», то ни разбившийся легковой автомобиль, весь обуглившийся, дымящийся, ни его водитель не нуждались ни в какой помощи. Они наполовину сгорели. И здесь, на месте, невозможно было установить личность того, кто несколько минут назад сидел за рулем красного «Запорожца».

1978