Зарисовка зимнего Арбата

Зимний Арбат – это солнечная Турандот, холодная, но жарко-золотая. Солнечная пыль улицы, парящая в воздухе, солнечные столбы, солнечный мороз, розово-золотой. Улица впала в спячку до лета, камни не потревожить даже гулкими шагами, зеркальные окна похрапывают, бликуя.
Обернутые в шарфы и седеющую щетину коченеющие художники притоптывают на месте, выпускают паровозные облачка пара, вдыхают вкусный кофе. На таком холоде не порисуешь – да никто и не согласится сидеть на холодном стульчике даже несколько минут, пусть даже ради гениального портрета. Холсты улыбаются летними знойными карикатурами губастых знаменитостей, набычившимися серьезными Шварценеггерами и грустными ДиКаприо.
Небо свежо и колюче.
Прохожие сгорбились, разом все превратились в древних стариков, спрятались за шарфами и шапками, форсируют шаг, не давая стыни закрасться за воротники и в рукава – молятся о метро, теплом, но бессолнечным и одинаковым всегда – неизменном в своем душном пафосном величии.
Арбат тих и мудр, вечно юный старик, отпустивший зимнюю бороду и одевшийся в штопанные шерстяные носки.
Арбатским бессмертным пьяницам холод нипочем – заросшие, краснолицые – бродят туда-сюда, стерегут пивные ларьки, выпускают алкогольный дух, вкусно затягиваются бычками0 позванивают мелочью в необъятных карманах, плюют на мостовую, и плевок замерзает.
Только у стены Цоя пусто – пьяного оживления престарелых патриархов и бессмысленного крика молодых нет – разбежались жители стены по подъездам и по оставленным женам, изучают телепрограмму и этикетку водочной бутылки, ждут потепления, чтобы вновь покинуть насесты и облепить-облапить заповедные камни, сумасшедшие стражи разрисованных кирпичей и погасших сигарет.
Музыканты – Будды Мелодии – пережидают холод в своих пестрых квартирах, бродят по комнатам, задумчиво трогают струны и выходят в магазин за картошкой и вином, сверяются с градусником и лечат протекающие краны и носы.
Синеющими пальцами разжигаю трубку – пых-пых – синий дым кучевыми облаками взлетает над головой и рассыпается, невидимый улетает к старшим братьям в поднебесье. Даже дым спит на этой улице – медленно выползает, ему зябко на холоде, куда лучше было в горячей трубке, в утрамбованном табачном уюте.
Cчастливые кукольнолицые Пушкин и Наталья – рабочий и колхозница Арбата – спутники свадебных кортежей, вековечные новобрачные, молодой старик и юная старуха, взялись за руки. Для них не будет беды, он не умрет после дуэли, Адам и Ева Арбата.
Бабушка-треугольник в клеенчатом пальто ведет лохматую черную собаку – круглую и бокастую тумбочку. Бабушка – хранительница забытых легенд, сгорбленная волшебница на пенсии, она помнит, когда Вот Тот, Бронзовый, здоровался с ней, ударял по струнам и бродил по старым камням.
Поравнялись два призрака минувшего друг с другом – он в бронзе, она в пальто, он с руками в карманах, она – с собакой, но оба – незыблемые твердыни. Метнула быстрый кустистый взгляд бабушка, повернулась, и пошла дальше – обходить сгорбленным дозором Арбат из конца в конец.