Параллели

Она проснулась от звука воющей автомобильной сигнализации за окном и мысленно прокляла все на свете... Просыпаться неожиданно посреди ночи - это адская мука. Особенно в будни. Где-то на верхних этажах дома очнулся, наконец, сосед-автолюбитель, владелец этого истерично заржавшего железного коня, и отключил сигнализацию. Выскользнув из теплой постели, она черной тенью просочилась на холодную кухню, выкурила сигарету из его пачки, так как своих у нее к вечеру уже не осталось, сделала пару глотков кипяченой воды прямо из горлышка чайника, и вернулась обратно под теплый бок к бормочущему что-то во сне любимому.

Любимому ли? В такие моменты, когда в Чашу Терпения падала последняя капля ее обид, она начинала сомневаться в этом. Но все же тихонько обняла его спящего, стараясь не разбудить. Он еще не должен был знать о том, что она с ним уже помирилась. Также он не должен был узнать об этом и на утро. Нужно было дать ему время, чтобы он что-то понял из того, что она кричала вчера вечером на весь дом, наплевав на любопытных соседей и приоткрытую балконную дверь. Да, она скандалила, орала, с остервенением и отчаянием раненного зверя бросала в него легкие и тяжелые предметы, обвинения, претензии и крепкие русские маты. Он же сидел с высокомерным видом "хозяина положения" на диване, плотно сложив крест на крест руки на груди, а внутри лихорадочно перебирал все возможные варианты умопомешательства своей супруги: "К чему бы это?", но так и не находил ответа.

Потому что накануне ничто вроде бы не предвещало беды. И как матерый морской волк во время шторма он крепко держался за палубу своего высокомерия и старательно прятал «под тельняшкой» свое ущемленное мужское самолюбие. Со сноровкой ловил тяжелые предметы и автоматически отбивал в сторону от себя легкие. А потом удрал от нее на кухню и просидел там два часа к ряду, наполняя бычками пепельницу, пока она в соседней комнате не ослабла в тихих рыданиях и не устала швырять обвинения в пустоту. Потом он вздохнул, налил минеральной воды в чайную кружку и принес ей в качестве успокоительного средства. Устало опустился на четвереньки и стал собирать с пола леденцы, шоколадные конфеты, вылетевшие из брошенной вазы, расколовшийся пульт от телевизора, будильник, рассыпанные веером DVD-диски, полотенца, одежду, расчески и прочую бытовую дребедень.

Сквозь воспоминания о недавнем скандале, его сопение и придавливающий к подушкам сон - она пронзительно думала о том, как необычайно далеки друг от друга люди. И что обиднее всего - чем ближе они по родству, тем дальше друг от друга во всем остальном. Вот он лежит рядом. Ей знакомы как свои - черты его лица и особенности тела, она знает все, что он скажет наперед, знает, что он любит или не любит. Она знает о нем даже то, что он сам о себе не знает, так как не имеет обычая смотреть на себя со стороны. Их повязала по рукам и ногам привычка, и понимание того, что кроме как друг другу - они больше никому в этом мире не нужны. Даже себе. Особенно себе.

И близость их тел совершенно не аннулировала стойкое ощущение того, что они на самом деле находятся на разных концах Вселенной. Как две параллели, которые близко-близко прочерчены друг подле друга, но при этом никогда не смогут пересечься. Вопреки обреченной сути, эти мысли вдруг принесли ей покой и окунули в крепкий сон....


Нарастающий шум от голосов многих-многих говорящих разбудил ее. Она стояла среди невероятно огромной толпы людей. Как будто бы все жители Земли вышли в одно время и решили выкинуть, выплюнуть из себя все, что в них накопилось и накипело за вечность бытия. Куда не глянь, стояли мужчины, женщины, старики, дети разных возрастов и в полный голос говорили, говорили, говорили. ГОВОРИЛИ!!! Без остановок. Без пауз. Без переходов. При чем каждый говорил о своем. Кто во что горазд.

Они делали вид, что слышат друг друга, но на самом деле они никого не слышали вокруг, так как каждый твердо вел свою линию рассказа. Большинство несло такую ахинею! Кто-то выкрикивал лозунги и отдавал команды незримому войску. Кто-то цитировал. Другие декламировали стихи. Дети звали маму или папу, и с жаром рассказывали им все свои тяготы нелегкой детской жизни. Были учителя, которые поучали, наставляли своих невидимых учеников. Были и мудрецы, которые долбили бесконечно одну и туже пришедшую когда-то в их голову мудрость. Женщины жаловались на детей, на мужей, бесконечно давали советы невидимым подругам.

И этот монотонный рокот от огромной толпы вокруг сводил ее с ума, ломал волю так, что она рухнула на колени и плотно-плотно закрыла дрожащими руками уши. Но это громкое безумие все равно проникало под ее ладони, и змеей вползало в сознание. И невозможно было вслушаться хотя бы в один чей-то разговор, потому что все их монологи были одинаково бессмысленными. В панике, в этой загнанности, ей вдруг пришло из спасительного «ниоткуда» отчаянное решение внимательно вслушаться хотя бы в один чей-то рассказ.

Постепенно, из этой всей чехарды слов и фраз она смогла выделить один голос. Тихий, усталый голос очень пожилого человека. Он рассказывал невидимому и несуществующему внуку какую-то замысловатую сказку о нереальных городах и странах, о волшебных людях, живущих в мире добра и света, о героях, спасающих народы от рабства и о непорочных девах ошеломительной красоты.

Но шквал голосов других людей ежесекундно заглушал старика. Она изо всех сил вслушивалась снова, и снова, и старалась услышать только его. Это длилось очень долго. Но, держась за голос этого деда, как за спасительную нить, она упрямо вслушивалась в его сказку.

Минула вечность. Она уже смирилась с мыслью о том, что эти люди больше не замолчат никогда. И ровно в тот момент, когда щелкнула в последний раз в ней эта обреченность, внезапно все прекратилось! В абсолютной тишине, среди молча стоящих людей, продолжал звучать голос старика, выстраивая сюжет все более новых и новых сказок... Успокаивал... Убаюкивал...

И под зачин очередной его сказки она уснула опять… Но уже в новом ее сне было тихо… Очень и очень тихо. Как в раю.