Императорская кровь пролог, глава 1

Краткий анонс.
Эта история о любви и разлуке, о красоте человеческих отношений и горечи потери, о достоинстве и самопожертвовании...
Юная графиня Анна Головина, воспитанная в провинции своей тетей, просватана за влиятельного петербургского князя Петра Гагарина. Девушку везут в Москву - посмотреть коронацию нового императора Александра 1, а также ближе познакомиться с будущим мужем.
Однако судьба распоряжается иначе, и в первопрестольной Анну ждет неожиданная роковая встреча, полностью меняющая всю ее дальнейшую жизнь.
2я часть романа рассказывает о драматических событиях Отечественной войны 1812 года.


ПРОЛОГ
   Поздняя осень в окрестностях Нарвы отнюдь не лучшее время года.
    В природе исчезают все краски, все звуки, мрачный пейзаж не радует взор. Тусклый рассвет ленив и долог, и слабый день, едва родившись, тут же угасает, уступив место сырому ненастному вечеру.
    Погода нехороша и переменчива, с хмурых небес сыплется то снежная крошка, то ледяной морох, и свирепый северный ветер яростно гонит по раскисшим дорогам прелые листья. Никакая одежда не спасает от такой непогоды, даже выносливые крестьянские лошади сами, без понукания возниц прибавляют ход, стремясь побыстрее достичь тёплой конюшни.
    Мало кого встретишь на улицах в эту пору, только подневольные крепостные вынуждены мёрзнуть под стылым небом, выполняя  господские прихоти. И то –  добрый барин в лихую пору пожалеет своего раба, не пошлет  ни в лес, ни в поле без крайней на то надобности.
    Хмурым утром 17 ноября 1783 года в усадьбе графа Ивана Головина никто не работал. Во дворе барского дома под пронизывающим до костей ветром стояли угрюмые молчаливые кучки людей. Изредка открывалась парадная дверь, появлялась горничная Маруся, горестно качала головой и исчезала. Крестьяне сдержанно вздыхали, переминались с ноги на ногу, зябко ёжились, но не уходили. Некоторые шёпотом читали молитвы, две пожилые женщины тихонько плакали.
   Всеми любимая барыня Наталья Николаевна вторые сутки мучилась родами, и всё меньше оставалось надежды  на благополучный исход. В прихожей барского дома чувствовался  запах лекарств – запах беды, бегали служанки, носили чистое белье, кувшины с водой, суетились, но эти хлопоты были  направлены скорее на то, чтобы занять себя, чем представляли хоть какую-то помощь несчастной.
   В спальне графини неотлучно находились ее старшая сестра Екатерина, приехавшая неделей раньше, деревенская акушерка Апполинария Романовна и вызванный накануне из Нарвы доктор – немец Рауль Штраузе. В уголке у комода сиротливо притулилась  любимая горничная графини Маруся. Она сидела тихо, как мышка, судорожно сцепив на груди руки. На ресницах ее дрожали слезы, но девушка сдерживала себя и не плакала, боясь вызвать неудовольствие доктора, и только робко вздыхала, с мольбой и  отчаянием глядя  на него, как смотрят на бога, на Христа спасителя, на чудотворца…
   Хозяина, графа Ивана Головина, дома не было, он  уехал в Петербург ещё в начале октября и с тех пор не подавал о себе никаких известий.
   -Вот негодяй, оставить жену в таком положении, - сердито бурчал на родном языке доктор, пользуясь тем, что никто из окружающих его не понимает, - нашёл время развлекаться, бесчувственное русское бревно! Окаянный распутник, пьяница! Бедная девочка, такая молоденькая, такая  хрупкая!
   Всю прошедшую ночь Рауль не сомкнул глаз. Роды выдались тяжелыми, ребёнок  был крупный и шел ножками, а учитывая слишком юный для такого испытания возраст роженицы, случай можно было отнести к разряду критических. Доктор прилагал отчаянные усилия для облегчений страданий графини, но она всё больше слабела и теряла силы. К двум часам пополудни Штраузе  понял, что если промедлит ещё немного, то потеряет обоих: и мать, и дитя. Он переглянулся с акушеркой, та скорбно поджала губы и молча кивнула. Виновато кашлянув, доктор поднялся и подошёл к  Екатерине Николаевне, единственной  присутствующей здесь кровной родственнице графини, не зная, как бы поделикатнее поставить её перед необходимостью трудного выбора.
   Екатерина  поняла его без слов.
   -Спасайте ребёнка, доктор, это богоугодное дело, - прошептала она и закрыла лицо руками. – Натали тоже решила бы так.               
   -Sehr gut, - доктор решительно надавил на чрево несчастной и  почти силой извлёк младенца. Тот оглушительно крикнул, возвещая миру о своём рождении.  Рауль удовлетворённо вздохнул,  перерезал пуповину  и передал ребёнка подбежавшей горничной, после чего повернулся к роженице.
   Положение было безнадёжным, и спасти  жизнь Натали могло лишь чудо. Неожиданно она застонала и открыла затуманенные болью глаза.
   -Кто?.. Кто? - прошептала она слабеющими губами.
   -Девочка, Натали, дочка,- ответила Екатерина Николаевна, приподнимая с подушки голову графини, -  смотри, какая хорошенькая.
   -Анной назови…Аннушкой. Слышишь, Катенька? – графиня судорожно вцепилась в кружевной рукав платья старшей сестры. – Я знаю, что прошу слишком многого, но …Обещай  мне, что не оставишь мою дочь, обещай, Катя!
   -Ты поправишься, Натали…
   -Обещай, Катя!
   -Обещаю! Я выращу её так же, как вырастила тебя!
   -Спасибо. Теперь я спокойна, - прошептала больная и впала в забытьё.
   К вечеру началась послеродовая горячка, и семнадцатилетняя  Наташа Головина отдала богу душу, так и не приходя более в сознание.
***
   Граф Иван Головин слыл в петербургском свете одним из первых красавцев, но красота его была какой-то недоброй, дьявольской. Всё в нем было как бы в избытке – слишком тонкие черты аристократического лица, слишком роскошные каштановые кудри, слишком яркие голубые глаза, слишком изящная фигура, словом, он был слишком хорош собой. Барышни сходили по нему с ума, добродетельные жёны  забывали про супружескую верность, а он не любил никого, только бездумно флиртовал, каждый месяц менял  любовниц, но  умудрялся при этом сохранять хорошие отношения и с обманутыми мужьями, и  с покинутыми жёнами.
  Иван рано остался без родителей и наследство получил весьма скромное, тем не менее он не растерялся и вскоре значительно приумножил его, выгодно выдав замуж троих сестер - редких красавиц, получил от зятьев изрядное вознаграждение и зажил в роскоши и славе Екатерининского двора. Его охотно принимали в самых знатных домах, мамаши ставили на него виды, но жениться красавец не спешил, более всего на свете ценя свою свободу. Родовое имение под Нарвой граф посещал крайне редко.Его томила скука и однообразие деревенской жизни, зануда управляющий со своими  толстыми, как кирпичи, расходными книгами, грубовато-бесцеремонные соседи помещики, наперебой ломившиеся с визитами к редкому столичному гостю,  крестьяне, донимавшие «барина» идиотскими прошениями, словом, едва приехав, граф тотчас же начинал думать о том, как бы скорее выполнить необходимые обязанности владельца поместья и вернуться в Петербург к привычной жизни.
   Мало кто догадывался, что под приятной внешностью молодого повесы скрывается мелкая расчетливая душонка, скопище многочисленных пороков, главным из которых была трусость. Граф боялся войны и охоты, никогда не играл в карты, не дрался на дуэлях, заискивал перед сильными мира сего и презирал слабых. Он мог спокойно предать, оболгать, направить по ложному пути, не испытывая при этом ни угрызений совести, ни раскаяния.
    Свой особняк на набережной Мойки он обставил с небывалой роскошью, выписал модную итальянскую мебель, персидские ковры и голландские гобелены. Устраиваемые по четвергам приемы дважды посещала сама императрица, кстати, тоже не оставшаяся  равнодушной к броской красоте молодого графа. Однажды он чуть было не сделался её фаворитом, однако вовремя одумался и скромно отошел в тень, благоразумно решив «не дразнить гусей». Да и то дело – ублажать стареющую капризную государыню не велико удовольствие, даже при всех очевидных выгодах такого союза, так что, сказавшись больным, он укатил на воды, а, вернувшись, обнаружил при дворе большие перемены и нового фаворита. Нимало не расстроившись этим обстоятельством, он спокойно покинул Царское и продолжил беспечную жизнь светского бездельника.
   Однако вскоре ему всё наскучило, и он почти перестал выезжать, неделями не появляясь в обществе, с тоски начиная подумывать, а не поехать ли ему за границу, как совершенно неожиданно его взяла в оборот старшая сестра покойного батюшки, царствие ему небесное, княгиня Аглая Михайловна Лобанова.
  -Надобно тебе жениться, Ванюша, - вызвав к себе племянника, строго молвила она, - пора, годы твои самые подходящие. Кому ж, как ни тебе, продолжить наш славный род, родить наследника.
  Иван пробовал отмахнуться, но тетка не отставала.
  -Я тебе уж и невесту подыскала, Ванюша,- объявила она,- хорошая девушка, небалованная. Небогатая, но древнего уважаемого рода. Она не обременит тебя, деревенская, по столицам не приучена. Поселишь её в Нарве, будет за имением твоим  приглядывать,  да деточек рожать.
   Последний довод сыграл решительную роль в перемене взгляда графа на собственную женитьбу, и  в зимний мясоед 1783 года к полному удовольствию тетушки в своей  домашней церкви под Нарвой он обвенчался с шестнадцатилетней княжной Натальей Зубовой, приходившейся  дальней родственницей всесильному екатерининскому фавориту.
  Поначалу свежесть и наивная пылкая любовь молодой жены привлекли ветреного графа, но ненадолго. Через месяц  его начали раздражать и восхищённые взгляды Натали, и её пристрастие к чтению глупых романов, и     деревенские привычки провинциалки, к тому же  вскоре она сделалась беременна, бледна и капризна. Доктор предписал ей больше гулять на свежем воздухе - граф, проклиная всё на свете, таскался с ней по окрестным лугам; её без конца тошнило, она просила кислого - он раз пять ездил в Нарву к тамошней попадье за моченой морошкой; она боялась темноты - он  терпеливо ждал, пока она не заснет у него на руках; она шептала ему, как он красив,  как она любит его - он фальшиво улыбался и говорил в ответ дешёвые банальности, которые она принимала за  чистую монету.
   Наконец все это ему смертельно надоело. Кое-как пережив лето, Иван оставил безобразно пузатую жену и умчался в Петербург, пробормотав в оправдание маловразумительную чушь о «необходимости вернуться к императорской службе».  Впрочем, Наташу не слишком огорчил его отъезд,  нелюбезность мужа смущала и тяготила ее, она чувствовала,  что он переменился к ней, что его раздражает ее подурневшее лицо и расплывшаяся фигура. Она   была даже рада тому, что он уезжает и не увидит, какой она сделалась вследствие беременности, она хотела нравиться ему, а не внушать отвращение. Проводив его со двора, графиня вовсе перестала заботиться о своей внешности и никуда не выезжала, ограничившись обществом горничных, которые, впрочем, души в ней не чаяли и исполняли все, чего только барыня ни пожелает.
  Осенью ей стало легче, тошнота и недомогание прошли. Очень помогали теплые письма сестры, которая обещала приехать сразу же, как  управятся с урожаем и прочими неотложными делами, просила беречь себя, успокаивала, вселяла уверенность. Наташа воспряла духом и спокойно ожидала главного дня в своей жизни…
***
   Граф получил известие о кончине супруги в самый неподходящий момент. Слуга вручил ему пакет, когда он выходил из дома, направляясь на свидание с баронессой фон Штейн, своей нынешней любовницей. Досадливо глянув на послание: «А, из деревни, после прочту», он небрежно сунул его в карман сюртука и сел в карету.
  В тот день любовница была как-то особенно нежна и ненасытна, они провели в постели не один час, и  когда, наконец,  она выскользнула из его объятий и отправилась в туалетную комнату, Иван, в самом расслабленном состоянии духа и тела, вспомнил о полученном письме.
  Вернувшись, баронесса не узнала своего пылкого возлюбленного. Злая гримаса крайней досады искажала его тонкое красивое лицо, движения сделались порывистыми, неловкими, он торопливо одевался и недовольно бормотал что-то по-французски.
  -Помилуйте, что с Вами, граф? – растерялась баронесса. – Я Вам  чем-то не угодила?
  -Что Вы, милая моя, - опомнился Иван и изобразил самую любезную из своих улыбок. - Ваши чары, как всегда, неотразимы, а сегодня Вы и вовсе превзошли себя. Увы, я вынужден прервать наше приятное t;te-a-t;te… Видите ли, я только что получил …хмм…весьма прискорбное известие, - у меня умерла в деревне супруга и, как ни досадно, я должен заняться печальными церемониями, - похоронами, поминками и …ну и чем там ещё?…вы понимаете…обстоятельства, да-с… как не вовремя…
    С этими словами новоиспеченный вдовец поднялся, галантно поцеловал  даме ручку  и удалился, вполголоса бормоча ругательства.
  Баронесса презрительно посмотрела ему вслед.
  -Нет, вы только посмотрите, каков негодяй! – искренне возмутилась  она. – Ведь знала же, знала, что он порочен, но чтоб до такой степени! Давно надо  бы прогнать его, да больно уж искусен в амурных делах. Эх, слабости наши, - она томно потянулась, как сытая кошка, но тут же снова нахмурилась, - Господь бог наш тоже не всегда справедлив,  ни за что даровал  этакую  красоту – и кому! Бездушному, бессердечному …
  Она не договорила, безнадежно махнула рукой и позвонила горничной одеваться.
***
   К вечеру того же дня  граф уже трясся в дорожном экипаже по скверной Нарвской дороге. Чертыхаясь и проклиная всё на свете, он представлял ожидающую его в поместье вереницу унылых событий – отпевания, погребения, раздачи милостыни... да в придачу ко всему прочему предстояло решить, что делать с новорожденной дочерью!
  Но всё устроилось как нельзя лучше. По приезде выяснилось, что в поместье не чаяли его дождаться,  и жену уже похоронили. Раздачей милостыни и незначительных вещей покойной, а также благотворительным обедом занималась его свояченица, с него же никто ничего не спрашивал, соседи сдержанно выражали соболезнования, дамы  сморкались в кружевные платочки,  а сами украдкой бросали в его сторону отнюдь не скорбные  взоры, словом  "все как всегда,  все как всегда"…
  Когда посторонние ушли, свояченица повела его наверх в детскую показать ребенка. Граф с некоторой опаской заглянул в колыбель и нашел красное сморщенное личико дочери отвратительным. С испугом отвернувшись, он встретил спокойный, всё понимающий взгляд Екатерины, и даже не подумал возражать, когда она заявила, что заберет племянницу с собой, и потребовала лучший графский возок с подогревом и кормилицу – доехать до своего смоленского имения.
  -Я верну Вашу крепостную вместе с повозкой сразу же, как только доберусь с Аннушкой до места,- ледяным тоном заявила она. – Вы можете не переживать за девочку, пока я жива, она ни в чем не будет нуждаться.
  Новоиспеченный родитель и не думал беспокоиться. Он с превеликой радостью позволил взять и возок, и кормилицу, попросил не обременять себя ненужными заботами об их возвращении, учтиво простился и в тот же вечер укатил  в столицу.
  Так графиня Анна Ивановна Головина, шести дней от роду, сделалась круглой сиротой при живом родителе.
***
  Отъезд Аннушки Головиной в смоленское имение пришелся на 12 декабря, и в то самое время, когда она, завернутая в меховое одеяльце, крепко спала на руках кормилицы, за много  верст от Нарвы, в Царском Селе, праздновали седьмой день рождения старшего сына наследника российского престола, Великого Князя Александра Павловича.
  В замечательно убранной столовой был накрыт стол, сверкавший лучшей золотой и серебряной посудой. Фарфор и хрусталь предусмотрительная императрица  Екатерина распорядилась не ставить из опасения, как бы расшалившиеся юные гости «господина Александра» не лишили её половины ценных сервизов. По случаю рождественского поста блюда подавались овощные и рыбные, но приготовленные и уложенные на красивые блюда  столь искусно, что ими хотелось любоваться, но не кушать.
   Впрочем, молодые господа с кулинарными шедеврами особо не церемонились. Сам виновник торжества, «господин Александр», красивый живой мальчик в нарядном, расшитом золотом камзольчике, сидевший во главе стола рядом со своей царственной бабкой, подавал пример отменного аппетита. Не отставал от брата и Великий Князь Константин.
  Екатерина откровенно любовалась старшим  внуком – своим  любимцем, на сына же, Наследника Павла, также приглашенного на обед вместе с женой, бросала редкие неприязненные взгляды. «Господи, каков  урод,- думала она, - как хорошо, что Александр не в него, а  в мать лицом пошел. До чего ж пригож, а с годами станет ещё лучше. Доброго царя России оставлю, с божией помощью!»
  Павел, в свою очередь, тоже смотрел на мать с плохо скрываемой ненавистью, ему были поперек горла визиты в Царское, раздражали  излишняя роскошь её двора, бесцеремонные фавориты и расфуфыренные придворные. «Испортит Сашу, вот те крест, испортит. Ему бы у меня в Гатчине к военной службе привыкать, а не возле её юбки сидеть. А сделать ничего нельзя, слова лишнего не скажи, видеться с собственными детьми не дозволяет!»
  Великая княгиня Мария Федоровна ничего не думала. Она просто любовалась сыновьями: как выросли, как похорошели!
  Гости чинно продолжали обед. Государыня напрасно опасалась за сохранность дорогой посуды: благовоспитанные дворянские дети даже не помышляли никаких шалостей. Ещё бы! В присутствии государыни! Они церемонно и важно, как и подобает отпрыскам самых знатных фамилий, переговаривались, называя друг друга исключительно на «вы», и только живые, лихорадочно блестевшие детские глазки выдавали своих хозяев, с нетерпением ожидавших, когда им будет,  наконец,  дозволено выйти из-за стола и отправиться на обещанное представление  в домашнем Царскосельском театре.
  Среди приглашённых на день рождения к Великому Князю был и шестилетний Никита, младший сын влиятельного князя Гагарина. Он не видел Александра с прошлого лета и теперь горел желанием поболтать с товарищем. Как здорово они ловили тогда рыбу в Царскосельском пруду! Александр всегда тщательно следил, чтобы щук непременно отделяли от окуней, потому что щуки поедают других рыб и их надобно держать отдельно! А как весело бегали взапуски по парку! Совсем как обычные мальчишки, забывая о титулах и званиях!
  Случай поговорить представился уже после спектакля, когда весёлые дети сидели в зимнем саду и делились впечатлениями от только что просмотренной пьесы.
  -Князь, а вы будете жениться, когда вырастете? – спросил Александр.
  -Нет, Ваше Высочество, - твёрдо ответил Никита, - ни за что! Все барышни такие несносные! Целыми днями только и делают, что капризничают да наряжаются. А вы  что думаете на сей предмет?
  -Что ж я могу думать? – с неожиданной недетской горечью воскликнул семилетний царский баловень. – Я не волен распоряжаться собой, вы же знаете. Когда придёт время, меня непременно женят на какой-нибудь несносной, как вы изволили выразиться, принцессе, и при этом никто даже не спросит моего мнения.
  -Не расстраивайтесь так, Ваше Высочество, - попробовал утешить друга Никита.- Принцессы ведь бывают и хорошенькие.
  -Только в сказках, князь, только в сказках. Нет, я хотел бы в жизни совсем иного!
   -Чего же? – сочувственно вздохнув, спросил Никита.
   -Свободы! – мечтательная улыбка совершенно преобразила лицо юного Александра, синие глаза заблестели. Впрочем, через миг всё исчезло: и улыбка, и мечтательность, мальчик нахмурил брови и огорчённо прошептал, - Да только что толка говорить о невозможном, если ничего этого никогда не сбудется. Мне никогда не бывать свободным! Мне суждено всю жизнь быть на виду!
  -Вы наследник Российского престола…
  -Наследник пока что мой отец, - перебил Александр.- Правда, бабушка всё  время говорит, что я непременно буду императором, но… Как бы мне не хотелось этого!
   Слова Александра Никита запомнил на многие годы…
                ЧАСТЬ 1
ДВА ПОЛЮСА НЕРАВНОЙ ЛЮБВИ
 
Дозволено лишь то, что подобает.
Иоганн Вольфганг Гете
.
ГЛАВА 1
   -Ваня! Иван! Ты здесь? – Сонную тишину летнего утра нарушил  звонкий
девичий голос.
   Легкая фигурка в простом белом платье стремительно сбежала с косогора – и дальше, мимо затянутого ряской пруда – к старой кузне, притулившейся на самой окраине деревни.
   Из ворот вышел бородатый кряжистый мужик в кожаном фартуке, поклонился в пояс.
   -Чего изволите, барышня?
   -Мне нужен Иван,- строго сказала  девушка. – Где он? Я ждала его целый час, он должен был нести мои краски и кисти. Из-за него я пропустила утренние этюды!
   -Извиняйте, барышни, да только Ваньки-то в кузне и нетути…
   -Нет? Так  где ж он?
   -Дак ведь тетенька Ваша, Катерина Николаевна, приказать изволили Ваньке в дальние выселки отправляться, коней ковать, так он, как солнышко встало, и ускакал.
   -Вот досада,- огорчилась девушка, - а я и не знала. А надолго его, Фрол?
   -Дён на десять, думаю, барышня. Табун там немаленький.
   От кузни Аня отошла степенно, как и  полагается хорошо воспитанной барышне, когда же неказистое строение скрылось из вида, помчалась к усадьбе, не разбирая дороги.
   -Это  невыносимо, - сердито бормотала она, придерживая рукой развевающиеся ленты шляпки, - тётушка  нарочно разогнала всех моих приятелей, сначала Таню, а теперь и Ивана. Я осталась совсем одна, мне даже поговорить не с кем. Как же  она  переменилась! Как сделалась вдруг строга со мной! Нет больше моей вольницы! 
    Тётя никогда не стесняла ее свободы. Ане с детства  дозволялось гулять не только с соседскими барышнями, но и с поповнами Матвеевыми, и с крепостными, как с ровней. Они затевали лепить бабу, кубарем летели на салазках с косогора, летом играли в прятки, лапту, горелки. Как весело бывало, как здорово! В святки ходили ряжеными, пели колядки, с жадным любопытством подглядывали, как гадали в бане взрослые девки. Те раз заметили  слежку и отлупили малышню, в том числе и барышню, а ей и в голову не пришло пожаловаться, так что тётушка ничего не узнала, и никто не был наказан!
   С дочерью тётиной горничной Таней маленькая графиня была тогда почти неразлучна. Совместными усилиями они надумали обстричь усы старому коту Яшке - «чтоб не мешали умывать мордочку лапкой», вместе опрокинули  квашню с тестом, да прямо на лысую голову управляющего Степана Артемьича, вместе выстригали цветочки на новых занавесях в гостиной и вместе получали одно и то же наказание. Расставленные по углам в Аниной комнате, они корчили друг другу забавные рожицы и обдумывали планы новых проказ.
   Различия между ними начались позднее. Когда Ане исполнилось семь, тётя решила, что настало время обучать племянницу наукам. В доме оборудовали классную, появились выписанные из города учителя и воспитатели. Непоседливой барышне было скучно  одной сидеть  на занятиях,  и она выпросила разрешение, чтобы Таню тоже учили грамоте. Екатерина Николаевна позволила, хоть и с большой неохотой.
    -Ладно, - сказала она, - пусть девка постигает азбуку и цифири, грамотная прислуга всегда в доме пригодна.
   Увы, совместное обучение длилось недолго. Едва крепостная девочка научилась складывать буквы в слова и считать до сотни, хозяйка сочла её образование достаточным и приставила к легким работам по дому, так что пока барышня постигала языки, историю и географию, играла на клавикордах и разучивала модные танцы, Таня занималась  совсем в других университетах. Она натирала паркет в гостиной, чистила столовое серебро, меняла белье в господских спальнях, мела, скребла, стирала, утюжила…
   К десяти годам она постигла всю домашнюю премудрость и была назначена к бывшей подружке в услужение. Екатерина Николаевна внимательно наблюдала за  юной горничной,  но девочки  стали проводить вместе больше времени, пока Таня  убирала комнату барышни  и заплетала ее волосы,  и это дало им возможность вновь сблизиться друг с другом.
   Как раз в это самое время и появился в их девичьей компании Ваня Демьянов…               

   В конце июля в суховей случился в деревне большой пожар. Пруды пересохли, тушить огонь было нечем. Избы вспыхивали одна за другой, как свечки. Ко всем прочим бедам прибавился ещё и сильный ветер, так что за короткую летнюю ночь полностью выгорел целый порядок. Убитые горем погорельцы разместились ночевать кто по соседям, кто в барской конюшне, а утром пошли оглядывать пепелище да подсчитывать убытки.
   Из барского дома вышла хозяйка в сопровождении управляющего
   -Мужики, все ли живы? – задал вопрос Степан Артемьевич.
   Поселяне не досчитались глухой старухи Прасковьи да молодайки конюха Митрофана с грудным  дитём.
   -Жалко Лукерью. Не выбралась, видно, с младенцем, заснула крепко, умаялась. Мужик-то её в ночном был.
   Мужики угрюмо ходили вокруг дымящихся головешек, бабы выли, размазывая по лицам сажу.
   -Уймитесь вы! – прикрикнул управляющий. – Что ж теперь поделаешь? Не впервой, отстроимся.
   Крестьянки утихли, только временами жалобно всхлипывали, глядя на торчащие из пепла печные трубы.
   -А Демьяновы-то где же? – неожиданно ахнул кто-то
    Действительно, ни сапожника Антипа, ни беременной жены его Пелагеи, ни четверых детей нигде не было видно.
    -Можа у соседей где ночевают? – раздался чей-то неуверенный голос.
    -Вроде все мы здеся….
    Пошли смотреть к развалинам Антиповой избы и обнаружили среди горячих головешек страшные останки её обитателей. Повисло жуткое молчание, которое неожиданно нарушил голос управляющего:
    -Постойте-ка, мужики,- сказал он,  пересчитав обгоревшие скелеты, - это что ж  получается, не все Демьяновы погорели! Глядите - два больших тела, да три поменьше, кто-то из ребятенков ихних спасся. Надобно обыскать всё вокруг, может  раненый  где лежит, или в беспамятстве….
   Одиннадцатилетнего Ваню обнаружила за колодцем самолично барыня Екатерина Николаевна. Парнишка лежал навзничь и тихо стонал,  лоб и щека в запекшейся крови, волосы, брови и ресницы обгорели. Его перенесли в усадьбу и вызвали доктора.
   Неделю мальчик пролежал в бреду, почти не приходя в сознание, потом пошёл на поправку. Долго не решались открыть ему  правду, а когда, наконец, сказали, что случилось со всей его семьей, безмерно удивлены были выказанной безучастностью. Ваня  посмотрел на людей равнодушно, не пролил ни слезинки и молча отвернулся к стене.
   -Видно память отшибло у сердечного, - сочувственно покачала головой   горничная, - да может оно так-то и лучше.  Горевать не станет.
   Барыня на время оставила сироту в усадьбе на попечении кухарки Степаниды. Ваня потихоньку возвращался к жизни, помогал на кухне, хотя никто его и не заставлял, – то воды принесет из колодца, то дров в печи, то за хворостом в лес сбегает. Добродушная Степанида подкармливала его остатками с барского стола, мальчик поправился, порозовел, а к Покрову дню и улыбаться стал. Говорил только мало, «да», »нет», а то и вовсе молчал, ровно воды в рот набрал.
  -Ничего, - вздыхала Степанида,- отойдет, детское горе  забывчиво, а время, оно любое лихо лечит.
   Однажды зашла на кухню барыня как раз в то самое время, когда Иван старательно раздувал огонь в печи. Ей очень понравилось его усердие.
   -А что, Стешка, не оставить ли мальца у тебя в помощниках?
   -И то дело, хозяйка, - обрадовалась кухарка, - парнишка старательный. Куда ж ему теперь, сиротинушке? Пускай пока на кухне помогает, а так взрастет, пристроите его,  к каким работам умение проявит. А то и в рекруты, реветь об нём теперь некому
   Так и порешили.  Кухонному помощнику отвели каморку  на первом этаже барского дома, возле чёрного хода. Никто тогда и  подумать не мог, что на ближайшие пять лет эта комнатушка станет любимым местом времяпровождения барышни Ани и её любимой горничной Татьяны.
продолжение http://www.proza.ru/2010/02/13/284