Наркоманка

Иллюстрация к рассказу г-на Киндинова

Рассказ основан на реальных событиях. Все имена и некоторые обстоятельства изменены.

Наркоманка

Часть 1 Тоня и наркодилер

До армии Андрей Кравцов встречался с очаровательной девушкой из соседнего двора. Он ушел служить, защищать родной Донецк, а она обещала ждать и писать письма. Правда, письменный ручеек очень скоро иссяк. С фотографии, которую он бережно хранил в военном билете, улыбалась хорошенькая девчонка в облегающих джинсах и майке, больше похожей на лифчик, с полоской голого животика. Каштановые волосы до плеч, хорошенькое личико олицетворяло невинность, голубые глазки с восторгом смотрели на окружающий мир.  «Как хорошо было бы сейчас оказаться в объятиях Тонечки!» – думал солдат, засыпая в провонявшей потом казарме.  Служба оказалась тяжелой. Учитывая великолепную спортивную подготовку, Андрея взяли воевать в спецназ. Письма от девушки, как водится, становились все реже и реже, а на втором году службы прекратились совсем. В родной дом солдат вернулся после госпиталя с боевым орденом.

– Как Тоня? – спросил он у матери после пылких объятий.
Та, вытирая слезы, тактично объяснила, что ему лучше забыть Тоню.
– Она села на иглу, стала законченной наркоманкой! – тусклым голосом сообщила мама.  – У нас наркодилеры всю милицию на корню скупили, жаловалась мама. Торгуют ей безнаказанно, и даже не таятся, а наркоманы кто у пенсионеров деньги отнимают, кто телом торгует… Понятно. что сейчас властям не до наркоманов! Тут мама поняла, что сболтнула лишнее и замолчала.
Нет, она не вышла замуж, не пошла в ополчение медсестрой,  а просто села на иглу. Кому, как не бывшему спецназовцу знать, что делает героин с человеком.
Алексею было всего двадцать лет, он еще помнил стихотворение, которое когда-то разучивал, кажется, классе в третьем:
Я прививок не боюсь,
Если надо - уколюсь!
Ну подумаешь, укол -
Укололи, и пошел!
А теперь стою у стенки -
У меня дрожат коленки...

Даже когда он понимал, что прививка нужна его организму, все равно боялся укола в попу! А тут сама себе в вену! Да, у нынешних деток, выросших под обстрелами и бомбежками коленки не дрожат...
Пока он   воевал, жизнь в стране переменилась. Он шел по таким знакомым и таким чужим улицам, смотрел на озабоченных мужиков, и женщин, на разрушенные здания. И плевать, что порой месяцами не платят зарплату, что сажают на иглу! Лишь бы хоть одним глазком посмотреть   на «красивую жизнь», бгде нет обстрелов. а есть блаженство.
Телефон любимой девочки не отвечал. «Почему они колются? –думал он. – Неужели она не понимает, что это верный путь к смерти!»
Он прекрасно знал, что делают наркотики с людьми на войне. На душе у парня скребли кошки.
«Надо срочно искать работу, привыкать к новой жизни, после ранения и не возьмут никуда – думал Андрей, гуляя по знакомым парковым аллеям, – а Тоня... Тоня пусть останется самым лучшим воспоминанием о моей юности!»

«Вот на той скамейке Тоня впервые позволила себя поцеловать!» – вспомнил он.
Сладко закололо сердце. Вдруг Андрей увидел, что первая любовь сидит на заветной скамейке рядом с горбоносым, смуглым человечком. Тот передал девушке маленький пакетик и стал деловито пересчитывать деньги.
«Какой же надо быть сволочью, чтобы продавать героин!» – подумал Андрей.
Получив заветное, девушка встала и, не оборачиваясь, пошла домой. На бывшего возлюбленного она даже не обратила внимания.
С этого дня Андрей потерял покой. Целыми днями он выслеживал наркоторговца. Не раз он видел его за работой, но вокруг было слишком много народа, чтобы решиться на возмездие… Наконец, ему улыбнулась двойная удача.
 
«Вот они! – складной нож с выкидным лезвием приятно грел ладонь бывшего спецназовца. – Тоня снова пришла в городской парк за очередной дозой, только на этот раз покупка будет последней! Впрочем, на такого козла и любимого ножа жалко!»
Продавец дури широко улыбался.  Лицо Тонечки было грустным и бледным, как мел. Андрей, спокойно ждал, пока они подойдут ближе. Со своего наблюдательного поста он видел, как дрожали ее руки. Невидимый для наркоторговца, он вдруг «вырос» между ним и покупательницей. В следующее мгновение от удара кулаком под ребро продавец охнул, закатил глаза, а со стороны показалось, что просто обнялись старые друзья. Андрей посадил его на скамью, и резко крутанул его голову. Хрустнули шейные позвонки.

Девушка словно окаменела. Андрей схватил ее за руку и увел в боковую аллею... Юная наркоманка была в шоке. Молча и послушно шла туда, куда вели.
Лишь переступив порог дома, девчонка закатила истерику.
– Кто тебя просил, гад, делать это! Зачем ты его пришил! Тебя же посадят!
– Что тебя связывает с этим ореликом? – резко спросил Андрей.
– Это не орел, это цыган... А ты что, расист? – Слезы ручьем полились из прекрасных глаз.
– Прости меня... Ненавижу наркотики. Те ребята, что с ними дружили, так и остались там, на войне! – резко сказал он. –  Когда я увидел тебя и этого пидора, потерял голову. 
Он говорил настолько вдохновенно и самозабвенно, что сам себе поверил.
– Ну не плачь, – он достал плоскую бутылку коньяка и две рюмки, – ты такая красивая! Не стоит он того...

Диктор в вечерних новостях рассказал, что в парке найден убитый, при нем обнаружена большая партия героина. Далее элегантный диктор сообщил, что убитый числился в розыске за серию тяжких преступлений. Когда бутылка опустела, оба  решили вспомнить молодость, разделись и залезли под одеяло...
– Иди ко мне! – прошептала она, покрывая его тело поцелуями от груди до паха. На этом Тоня не остановилась...  «Сколько рук ты знала, сколько губ?» – вдруг вспомнились ему стихи Сергея Есенина.
Когда оргазменная молния озарила мозг, он понял, что никогда и никому не отдаст свою Тоню.
 – Ты делала кому-нибудь еще минет? – спросил Андрей.
– А ты ревнуешь? – выдохнула Тоня. – Врать не буду: эти годы я провела бурно. Очень бурно!

Она порывисто встала и хотела уйти, но Андрей не пустил ее, а положил на диван и стал нежно целовать, стараясь не обойти каждый сантиметр любимого когда-то тела. Пружины запели веселую мелодию.
Утром Андрей проснулся первым. Тоня спала мертвым сном. Андрей осторожно, чтобы не разбудить подружку, встал, принял душ, нажарил картошки, сделал чай, салат и понес завтрак Тоне в постель...
Они стали видеться, когда мама Андрея уходила на суточные дежурства. Встречи заканчивались бурной оргией на кровати. Он шептал слова любви, но прекрасно знал: подруга продолжает употреблять наркотики и зарабатывать на них деньги. В ответ на его упреки Тоня делала круглые глаза и клялась, что завязала полностью и навсегда.

– Вот, что, дорогая моя,  – сказал Андрей, обыскав сумочку подруги, пока та спала, – я тут нашел много интересного! – он показал на шприц и несколько пакетиков с белым порошком.
– Только не уверяй меня, что это сахарная пудра! – прошипел он.
– Прости меня, миленький, хорошенький! – запричитала подружка. – Знаю, что наркота – погибель, но ничего не могу с собой поделать! Это сильнее меня!
– Зато я могу! – Андрей внимательно посмотрел Тоне в глаза. – Правда, будет очень больно. Если ты меня любишь и согласна терпеть – поехали!
– Поеду, куда скажешь! – согласилась она.

Часть вторая. Ломка

От бабушки Андрею остался дом в нежилой деревне, недалеко от Донецка. Именно туда он повез подружку переламываться. Полдня они приводили дом в порядок и топили баню.
– Ну, моя хорошая, – Андрей легким шлепком отправил девушку в парилку, – моя бабка говорила, что баня лечит если не все, то почти все! Для начала я популярно объясню тебе, что колоться не хорошо! – Он опустил несколько длинных ивовых прутьев в котел с горячей водой. – Потом я замочу много прутьев в бочке дождевой водой, а эти к концу помывки как раз поспеют!
– А без розог никак нельзя? – спросила девушка, становясь в жаркой парилке перед ним на колени.
– Нет! – ответил он, чувствуя себя властелином ее судьбы. – Сразу после парной и начнем курс лечения! Андрей разложил девушку на полоке и потряс распаренным веником над белым телом. – Ну, а для начала в дело пойдет березовый веник! Будем из тебя выгонять всякую гадость!
«Какая она у меня все-таки красивая!» – Думал он, глядя на девушку. – Я ее никому не отдам!»

– Послушай, Андрюшенька, распаренная красавица перевернулась на спину, позволяя венику прогуляться по животу и груди, – может, все-таки без розог обойдемся? Меня никогда розгой не пороли, только папа ремнем, и то редко!
– Ты обещала слушаться! – Вытащив девушку на свежий воздух, Андрей окатил ее холодной водой. – Я лучше знаю, как надо!
После бани Тоня не стала одеваться, а по приказу Андрея  легла на старинную железную кровать, лицом вниз, вытянув руки вперед. Тюфяк они заранее набили свежим сеном, украденным из колхозной скирды.

– У нас в больнице тоже железные кровати стоят, – Тоня покорно вытянулась, – и больных к ним часто привязывают, так, чтобы они катетеров из себя не вытащили!
Андрей привязал ее, просунув кисти рук и лодыжки между кроватными прутьями, выбрал прут и немного полюбовался красивым телом подружки. Голый зад сиял, свежестью и упругостью.
– Ну, банька продолжается! – Он взмахнул прутом и со свистом опустил распаренное орудие наказания на ягодицы.
– Ай! – Тонька вздрогнула, попка поднялась и тут же опустилась, на белой коже проступила красная полоска.
– Это еще не ай, ай будет впереди! – Прут зловеще свистнул.
В ту же секунду она услышала короткий пронзительный свист, и второй горячий удар буквально обжег тело, причиняя долгую саднящую боль. Она не смогла сдержать вопль, а на пятом ударе она уже кричала от боли и сквозь слезы умаляла простить ее.
Он сек не умело, оставляя на попке перекрещивающиеся полосы, которые прямо на глазах распухали и меняли окраску на красную.

На боках полосы лопались, и появлялись капельки крови.
«Ах, так, слова ты от меня не услышишь!» – Тоня подпрыгивала, на сколько позволяла привязь, но, закусив зубами, уголок тюфяка, больше не кричала и пощады не просила.
– Пока хватит с тебя, – проговорил Андрей после тридцатого удара, – и запомни, если ты еще раз уколешься, попадет гораздо сильнее. Будем делать тебе реанимацию! Так кажется, говорят в твоем институте?
На две недели Тоня оказалась пристегнутой наручниками к кровати. В первый день она еще могла чувствовать удовольствие от ласковых прикосновений Андрея. К концу первых суток воздержания у Тони началась ломка.

– Апчхи! Апчхи! Это, наверное, сено на меня действует! – говорила она, вытирая слезы.
– Нет, это из тебя выходят наркотики! – отвечал Андрей.
– Развяжи меня! – вопила она. – Коли мне дозу, сучонок. Садист недорезанный! Будешь смотреть, как я тут загибаюсь? Не могу, слышишь? Не могу! – она перешла от угроз к жалобам и стонам. – Уколи меня! Дай дозу, умоляю, а не то я сдохну!
Ночью у девушки начался озноб, а на второй день ей было уже не до сладких удовольствий и не до еды. Сердце отчаянно билось, а организм ждал привычной «дозы». Андрей так и не  снял наручники. Более того: пригрозил очень жестокой поркой, если она не подчинится режиму. Ночью Тоню мучила дикая боль в мышцах и суставах, озноб сменялся жаром и потливостью.
– Ничего, сейчас баню натоплю и все пройдет! И помни, что попытка к бегству карается поркой, а одежды тебе не дам!

Из бани он вынес ее на руках. На третьи сутки измученная Тоня уже не могла есть. Желудок выворачивался наизнанку.
– Мне как кирпичей навалили в желудок! – жаловалась она и ругалась семиэтажным матом. Боли в мышцах и во всем теле становились все сильнее.
– Будешь материться – еще раз высеку! Ты меня знаешь! – пообещал Андрей. – Надо терпеть. Скоро боль пройдет!
Неожиданно он сменил гнев на милость.
– Ладно, – вдруг сказал он, – будем слезать с иглы, постепенно уменьшая дозу! Скажи, где можно купить этой отравы?
– Шахта «Миусская» (она же шахта №27) в Снежном. Ее закрытия не заметил почти никто, кроме жителей города, много лет рубивших уголь в ее штольнях. В дни, когда лихорадило всю страну, их трагедия была будничной и неинтересной.
Когда работать стало совсем негде, бывшие работники угольной отрасли разъехались из поселка, бросив свои жилища, чтобы больше никогда не вернуться, а покинутые шахтерами дома стали с удовольствием заселять цыгане, которых никогда особенно не интересовали ни прописка, ни документы, ни бытовое благоустройство. Так бывший горняцкий поселок постепенно стал цыганским.  Там несколько цыганских семей в и  все торгуют!
– Кто тебя посадил на иглу? Назови имя гада?
– Мишка... такой кудлатый с золотым зубом, живет в крайнем доме! – прохрипела Тоня.
– Тебе придется какое–то время побыть одной! – сказал Сергей. – Не сердись, посидишь в подвале, он сухой и мышей там тоже нет. Наручников я с тебя не  сниму! Так надо.

Война

В ту же ночь две новые цыганские машины были сожжены, а злая овчарка, охранявшая дома обезглавлена. На крыльце валялась оскаленная морда. Чуть дальше в нелепой позе застыл цыган Миша по кличке Везунчик с распоротым горлом.
Тоня  в подвале провела страшную ночь. В голове вертелась мысль: «А вдруг он не придет? Сдохну тут!»
В эту ночь ломка достигла пика, у девушки начались судороги, и развился острый психоз. Ей казалось, что покойный наркодилер стоит рядом и улыбается. Каждая клеточка Тониного тела орала от боли, требуя наркотика.
– Заждалась? – услышала она знакомый голос. – Вылезай из подвала! Я же сказал, что никогда тебя не покину! Но наркотиков я тебе не достал! Так переломаешься!
– Гад, врун, сволочь, мерзавец! – ругалась Тоня.
Сергей, возбужденный ночным рейдом, сорвал с подружки трусики и грубо изнасиловал ее, ничуть не стараясь придать даже видимость любви физиологическому процессу.
– Убийца! Изверг! Деспот! – кричала она. – Развяжи меня!
На следующий день Тоня думала, что умрет, не выдержав боли и мучений. Та первая порка показалась теперь нежной лаской.

«Неужели прошла всего неделя? – думала она, лежа на полке в жарко натопленной бане. – Наверно, миновала целая вечность!»
– Надо терпеть! – твердил мучитель, разминая руками горячее тело подруги.
Только на восьмой день началось медленное выздоровление. Появился аппетит, но желудок еще отказывался принимать пищу. Андрей не отходил от девушки ни на минуту. Он стал для нее мамой, врачом и санитаркой. Зато с каждым днем Тоня чувствовала себя лучше.
Пока парочка жила в деревне, город потрясла волна жестоких убийств. Милиция не торопилась вмешиваться: чем больше они друг друга режут, тем меньше у нас подозреваемых. Когда выловим оставшихся, они все спишут на покойных и дела закроем в связи со смертью обвиняемых!»
Кончилось тем. Что цыгане свернули наркобизнес, уступив место кавказцам.

Часть третья
Тонин рассказ

Постепенно девушка выздоравливала.
– Хочешь послушать о моем первом ночном дежурстве? – Спросила Тоня, лежа на животе после очередной порки. – Я после него институт чуть не бросила.
– Давай, Андрей лег рядом и погладил девушку  по разукрашенным ягодицам.
Иногда…хочется понимать гораздо меньше, чем нам дается, хотя смысл и жажда многих – в бесконечном, ненасытном поглощении истины. Все искания, мысли, – все вертится вокруг собственной подсознательной уверенности в том, что человек могущественен и, бесспорно, способен осознать, принять и понять все, что ему открывается. Этой разношерстной, но, по сути, серой и ограниченной своей самоуверенностью, огромной массе людей невольно хотелось принадлежать и мне, пока один день не перевернул все понимание этого мира, разрушив те основы, которые, казалось, не поколеблются даже под натиском самых мощных моральных веяний со стороны. Что ж, если что значительное и случается, то, вероятно именно таким, неожиданным, но кардинальным образом.
Представить себе дежурство в хирургической реанимации, полагаю, не составит труда даже тебе, далекому от медицины.

Лежат там обыватели, честно, изо дня в день, из рук вон плохо выполняющему свои сварочные, малярные или другие уважаемые и нужные работы, пьющие все, что горит. Именно такие люди в дни праздников, чаще всего являются клиентами скромного отделения из двух палат, каждая из которых разделена пополам простенком и нескольких операционных, не считая нескольких служебных помещений и  “Святая святых” всей больницы – шоковой операционной.    Дежурство в этом месте не было для меня новинкой, но странное чувство, привязавшееся ко мне сразу, как только я переступила порог палаты, не покидало меня все время.

Мои старания прогнать предчувствие, доставлявшее столько внутреннего дискомфорта, ничем не увенчались, но скоро привычка сыграла свою роль и, как часто бывает с надоедливым раздражителем, память о нем осталась где–то в закоулках сознания, время от времени напоминая о себе волнами тревоги, делая ощущения уже менее острыми. Это как от твоих розог, знаешь, что высекут, а деться никуда нельзя.
– Сама понимаешь, – это для твоей же пользы! – Андрей погладил Тоню по спине и дал воды.
– Занимались мы ничем не примечательной, – продолжила девушка рассказ. – Даже рутинной медицинской работой, которую принято благодарственно воспевать и возводить в ранг благороднейшей, создавая столь распространенный миф о том, что спасающие людям жизнь – вовсе не люди, а непорочные ангелы. Как же  неизбежно скоро молодые студенты собственными глазами убеждаются в тривиальности этого рода деятельности. Правда, взамен открывается понимание необходимости обладания качествами безграничного смирения и терпения вкупе с приобретаемым благодаря первым, профессионализмом. 

Вот ты меня привязываешь лицом в низ, а в реанимации привязывают лицом вверх. Но все равно, представляешь каково лежать, всему в проводах и трубках. В мочевом пузыре тоже трубка стоит.
– Мне пришлось перейти через все это в военном госпитале! – Андрей вспомнил палату, куда привезли его после операции. – Неприятное место ты выбрала для практики!
– Представь себе, от всей фигуры очередной больной, напротив которой мне суждено оказаться в полном одиночестве, физически ощутимо повеяло холодом. Страшно признаться себе в том, как явственно ощущается могильный запах, когда ты ушел в поселок к цыганам, я вдруг почувствовала такой же запах в подвале. Все думаю, смерть моя пришла! Но ты пришел раньше нее, Вот видимо, и живу!
– Не удивительно! – Андрей вспомнил своего первого духа. – Смерть имеет свой неповторимый запах! Это точно!

– Тогда мой затуманенный наркотой, но вспышками просыпающийся разум судорожно объяснял все моим переутомлением. Дальше, сквозь туманную завесу вижу замелькавшие фигуры, слышу уверенный, но не лишенный тревоги голос дежурного врача: ”Мы ее интубируем!”. Появляется аппарат искусственной вентиляции легких, мелькают знакомые лица, но... кто эти... люди... нет... ТЕНИ!? Длинные, как высокие монахи, полупрозрачные двое...
«Это, кажется, такое бывает, нельзя же всему верить», – диктует спасительное оправдание ужасающийся собственной лжи разум. От  невидящих, но прожигающих глаз никуда не деться! Я старалась не смотреть на лицо умирающей, отводя взгляд в коридор. Но там... о, ужас! – еще тени, громко шагая направляются в шоковую. Позже я узнаю, что в это часто пустующее место привезли умиравшего. Значит, и за ним пришли...
«Вводим адреналин!» – Ввожу.

«Массаж сердца!».
– Оглядываюсь (холод) – стоят. Хочется кричать, но леденящий ужас уже одарил немотой. Голос разума молчит. Почему? Его спасительные речи нужны именно сейчас! Неужели...?!!
Все во мне противится и желает зажмуриться внутренними глазами, ведь даже если не смотреть на страшные высокие тени, они проникают в сознание, заполоняя собой все внутренние картины, которые порой спасают от ужасной реальности.
«Массаж сердца!!», – доктор поднимает на меня глаза, на долю секунды наполнившиеся болезненным страхом, ужасом. Взгляд выражает немой укор. – Да... очнувшись, делаю.
Странно, почему именно сейчас замечаю, видя себя со стороны, насколько податлива грудная клетка? Словно сама природа давно придумала этот механизм спасения, а человек случайно, совсем недавно его обнаружил. Как все нелепо выглядит со стороны: мои собственные усилия, «утюжки» гудящего аппарата электрошока в руках доктора... ведь и я, и он уже давно знаем, что все бесполезно. Знаем мы и эти жуткие тени.  Но как я это вижу? Почему меня словно относит на расстояние от врача и медсестер? Почему в моей голове проносятся идеи, совсем не свойственные твердому разуму? Тысяча подобных мыслей роится в воспаленном сознании, ни за одну я не успеваю ухватиться. Аппарат по–прежнему выдавал почти прямую линию кардиограммы. «Все, этот – последний». Действительно, взвизгивает сигнал, последний раз на давно бездыханную грудь опускаются знаменитые «утюжки» и... «Спасибо всем». Сотней отголосков звучат эти нелепые, но, по какой–то причине считающиеся необходимыми слова.   

Вряд  ли мои чувства тогда можно определить как страх, это нечто иное, впрочем, схожее, сопровождающееся  легким ознобом, с неясным происхождением причин, его вызвавших, и предчувствием чего–то пугающего, но обреченного произойти. От подобного чувства все благоразумно предпочитают побыстрее откреститься, чтобы чего-нибудь не надумать, чтобы ничего ТАКОЕ, ощущаемое пока только на подсознательном  уровне и никак не идентифицированное разумом, вдруг, неожиданно для остальных, не материализовалось. Однако, как бы глубоко вы ни упрятывали это чувство, обманывая себя тем, что в минуты слабости и усталости всякое может пронестись в утомленной голове,  особенно несчастного, работающего в больнице, скажешь ты... и будешь прав... В нужное время оно обязательно себя обнаружит. Я, сидя связанная в подвале, мучаясь в предсмертных корчах, пока ты уходил, снова увидела, как тени пришли, но уже за мной!

«Да, девочке тяжело вернуться к нормальной жизни!» – Андрей рассматривал полоски на ягодицах Тони. Там, где в тело впивался кончик длинного ивового прута, подсыхали капельки крови. «Ничего, – это только на пользу! – Думал он, слушая страшные медицинские байки. – Надо попку протереть спиртом!»
А тогда помню темный коридор... напротив открывается окно. Оно почти на уровне пола. Наконец свежий воздух. Зимнее небо того необыкновенного и неповторимого сочного буро–фиолетового цвета. Холодный ветер – ничто по сравнению с холодом адских теней. Даже он не способен привести меня в чувство.
– Только не прыгайте, ладно? – то ли шутя, то ли всерьез говорит доктор. Взгляд его... Он понимал все, что творится со мной, но и не подумал сочувствовать. Как?
В ординаторской нас напоили кофе, призванным взбодрить и придать силы. Все как в тумане. Надежда на то, что увиденное – сон еще теплилась в плутоватых закоулках моего разума.
– Очередной самообман? – думала я. – Пускай, пока так легче! Пора покидать обитель немощей.

Тогда я словно в параличе переодела белый халат. Неужели все?! Оказывается, нет! В коридоре, у вывезенного тела, воздух вновь мутнеет, и все мое существо передергивает от отвращения. Мелкие, отвратительные тени, в происхождении которых уже нет сомнения, глумятся над беспомощной душой. Она делает слабые попытки закрыться, но бесов больше, ни сильнее. Я поспешила отвернуться, но зрелище навсегда запечатлевается в памяти!
 
«не знаю, думал Андрей, слушая рассказ. – Сколько трупов на мне висит. Ни одна душа не вылетала. – Бред это все! Меньше надо наркотой баловаться!»
– Тени потусторонних существ перестали быть видимыми, но еще какое–то время манипулировали моим сознанием, истощая последние силы. Откуда же они брались, эти силы, удерживавшие меня от вполне органичного в такой ситуации падения? Сейчас разум, примирившийся с тем, что существа из Библии, терзавшие мир подлунный со времен первородного греха, некоторым могут быть видимы, подсказывает, что если есть силы действия, есть и противодействующие им. Жаль, что пока мне видимы только слуги смерти. Иногда я начинаю сомневаться, действительно ли это было со мной. За что и зачем было даровано видение нематериального мира? Вопросов всегда больше...
– Да, вопросов всегда больше, – Андрей сел в кровати. – Ты тогда уже принимала наркотики?
– Да, – ответила девушка и отвернулась к стенке. – Мне уже требовалась доза! Я хотела украсть пару ампул, но они заперты в сейфе и медсестра колоть практикантам наркоту не позволяла.
– Ну, ты полежи тут, вспоминай, а я пойду, нарежу еще прутьев! – Сама понимаешь, надо!
Остаточные явления сохранялись еще месяц: она плохо спала, и очень хотелось уколоться, одновременно вялость была такая, что не было сил встать. Андрей не отходил от нее ни на шаг.
– Я спасу тебя, дурочка! Я тебя вытащу с того света! – твердил он, как молитву.
А в бочке постоянно мок пучок ивовых прутьев. Переждав сутки, Андрей решил, что пора продолжить воспитательный процесс. Тоня, хоть и смирилась с неизбежностью розготерапии, так и не смогла привыкнуть к частым наказаниям и каждый раз с ужасом ожидала встречи с ивняком.

– Ну, Андрей приготовил для порки новый прут, – попа еще не оклемалась, будем работать с ляжками? – Вопросы есть!
– Не надо! – Тоня, хоть и прекрасно знала, что просить пощады бесполезно, наивно пыталась спастись от больно жалящего прута.
Андрей попробовал прут в воздухе и беззлобно провел им между лопатками растянутой на кровати полностью обнаженной девушки.
– Надо, моя хорошая, без этого никак нельзя! – Он размахнулся и опустил прут чуть ниже ягодиц.
Вскоре боль стала настолько невыносимой, что она, забыв обо всем начала изо всех сил дергаться, но кровать была сделана на совесть и не отпустила жертву из железных объятий.
– Ай!… Ай… Больно! Ой… – Тоня вздрогнула, подпрыгнула, насколько позволяла привязь.
– Вот тебе за наркотики, – Андрей позволил девушке отдышаться и продолжил порку. –Вот!
Первые следы на попке уже порозовели, а в области захлестов надулись.
– Не буду больше! Ай! – Вскрикнула жертва, а прут продолжал обжигать нежную кожу на бедрах.
– Прости меня! Ай!.. Не надо больше! Ой… – Тоня вильнула попкой и попыталась спастись от встречи с прутом, но безуспешно.
Андрей выдержал паузу, подождал, пока Тоня не успокоится и не ляжет ровно.
– Может, хватит? – Робко спросила она во время очередного перерыва.
Ответом был новый удар.

– Сволочь! Гад! Истязатель! – От политики мольбы Тоня перешла к ругательствам, но  Андрей, как только она вытянулась,  вновь вытянул ее поперек бедер.
– Я не бу… Буду! Ай…! Ай…– Трудно выйти победителем из ситуации, когда руки и ноги привязаны, а сверху раздается противный свист, а потом боль раздирает тело на части. Через пять ударов Тоня сдалась, перестала ругаться, выгибалась дугой и мотала головой, вместо слов односложные междометия:
– А… ах… не буду… уй! ой …
Регулярные наказания научили девушку расслабляться и правильно дышать между ударами, но боль от этого не становилась меньше: на исходе ломки тело гораздо чувствительнее к наказанию, чем у здорового человека.
– На сегодня хватит! – Андрей сел, плеснул на ладонь водки и стал втирать ее в напоротые накануне, и только что места.

А потом, он перевернул девушку на спину, снова сковав руки за спинкой кровати, и поцеловал в шею, щеку, спускаясь между грудей все ниже …
– Ты все-таки меня любишь? – Слезы у Тони давно высохли, хотя боли в надранных местах и не думала успокаиваться.
Напоротая попка горела и чесалась,  невыносимо хотелось, потереть зудящие места, но руками до попки не достать.

Вместо ответа Андрей нашел губки, только не те, которые женщины красят...
Комната в деревенском доме вновь наполнилась стонами и скрипом кроватных пружин…
Когда все кончилось, они лежали, крепко обнявшись.
– Я тебя никому не отдам! – Андрей поцеловал девушку в ухо.
Тоня лежала, прижимаясь горячим боком к телу Андрея.
Боль уже давно превратилась в зуд…

Эпилог

Реабилитация в деревенском доме прошла успешно.
Тоне повезло: чудом она сумела соскочить с иглы и вернуться к нормальной жизни. Андрей устроился работать, простил девушке все грехи и они создали семью. Тоня восстановилась в институте и закончило его.
Но счастливого конца у этой истории нет. Оба погибли во время войны за Донецк