Это слово

В этот день было особенно гадко. Погода была ужасающая и поражала своей сонливостью и злобой: облака скопились над городом в такую густую массу, что напоминали взбитые сливки, прессованные недовольным кондитером. Масса была страшна по своей мощи, мощи того количества воды, маленьких капелек, способных затопить весь Эдинбург в этот скудный день. Море тоже сегодня было не в настроении, оно бушевало, посылая свои огромные волны на встречу волнорезам, пытая пробить себе дорогу на сушу, к тем бездушным и холодным людям, что хоть как-то их привести в чувства.
Он сидел тут всегда, каждый день приходил на своё место, садился на холодный камень, снимал обувь и свешивал свои натёртые ноги в морскую воду, дабы успокоить надоевшие мозоли и изрядно потрепанные нервы. Шум прибоя и дальний закат всегда успокаивал, приводил в чувства как саму заблудшую душу в стенах старого города, так и разорванные нервы, от постоянного угнетения и горя.
И в этот день он был на том же месте, с той же дряхлой удочкой, смастерённой их куска швабры и толстой нити с маленьким грузилом и крючком на конце, с теми же свешенными ногами в воду, и с теми же грустными стеклянными глазами, лишёнными тепла, заботы, любви и какого-то смысла  существования на этой грешной земле, и он только смотрел, смотрел в даль, на закат того величавого солнца, у которого даже есть своя цель…
Было холодно, мороз и сырость пролезала под одежду в самые темные места, дотрагиваясь до дряхлой кожи своими щупальцами, всё хотя отнять ту, ещё теплую жизнь, наделённую надеждой на будущее. Но холод делал постепенно своё. Тело было горячим, но душа холодела, и слёзы невольно наливались на его веках, пытаясь выскользнуть из них на свободу, на холодный ветер, чтобы улететь с ним в никуда, на встречу уже своей, хоть с каким-то смыслом, судьбе.
Солнце, не показавшись на глаза хмурым горожанам через пелену облаков, уже заходило за горизонт, чтобы уснуть на несколько часов и устроить новый, может и наиболее удачный рассвет, чем сегодняшний.
В свою власть вечер брала сырость, и его одежда с подкладкой из газет никак не могла уберечь его от наступающей мерзлоты…
- Извините, Сер…- неожиданный голос прозвучал над бедняком.
- Д…да? Я вас слушаю. В чём проблема? – дрогнул он от испуга и обратился к полицейскому.
- Извините меня, сер, но вам сейчас придётся уйти с этого места буквально на несколько минут, так как…- не успел договорить офицер, как его тут же прервал бедняк.
- Простите, но я не уйду, я слышал, что мер приедет, посмотрит тут все, так пусть увидит правду и реальную картину. Не считайте ли вы это справедливым решением?
- А…нет, мер прибудет через пятнадцать минут, то есть в шесть, и вам придётся уйти, иначе мне придётся применить силу, - с удивлением и широко раскрытыми глазами от речи бездомного, промямлил полицейский.
- Я уже давно потерялся во временах года, часах, минутах. Молодой человек, почему мер Эдинбурга не может увидеть, как его страна, его город, черт побери, обходиться с профессурой Кембриджа? Пусть увидит, что люди получают взамен сотни обученных специалистов и годов, потраченных только на них, только на счастливое и удобное будущее страны, только на всё это, кроме семьи, детей, которых я хотел и ни черта не получил, жены, которую любил и потерял в один вечер! Кроме своих родителей, умерших от гриппа, какого-то там гриппа, не получив вовремя вакцину, господи, как же вы не понимаете…- со слезами возмущался старик, одной рукой выписывая непонятные силуэты в воздухе от гнева, а другой судорожно придерживая удочку.
Но офицер либо ничего не понял, либо всё прослушал, что он сказал, и начал пороть своё, словно заведённая на повтор пластинка:
-  Сер, либо вы сейчас уходите, либо я применяю грубую силу, - бездушно, без какой-то искорки сожаления  промямлил полицейский и приблизился на несколько шагов к бедняку, державшись малого расстояния, чтобы не запачкать новенькую форму.
- Нет, я не уйду, я буду здесь и делайте со мной всё, что хотите, мне уже всё равно, я прожил своё, потратив свою жизнь на других…
- Слышишь, ты! Грёбаный ублюдок! Если ты отсюда не уберешь – то и будущего у тебя не будет! Да и почему оно должно у тебя быть?! Ты бездомная сволочь, получаешь деньги и ничего не делаешь. Кто ты вообще такой?! Да ты сдохнуть должен, ты не нужен этому миру, ты не нужен этой стране, убирайся! – не выдержал офицер, ударил носком ботинка со всей силой старика в бок и потянулся к кобуре, тяжело дыша от такого количества сказанного.
- Не стоит, не стоит! Ха-ха-ха, какие же вы все жалкие, только и знаете, что избивать, вешать, насиловать и кончать себе подобных, ужас просто… жалкие существа, как я сожалею, что я такой же, как и вы…- прохрипел через боль и стеклянными глазами посмотрел в глаза полисмена, скинул проржавевшие насквозь крючки и пару червей с лежащего рядом приличного размера камня и положил его на колени. – Прощайте, мой друг, надеялся, что наш разговор будет намного лучше…о да, я хотел вам сказать напоследок…слово - вот что самое страшное оружие человека, а не пистолет и ноги, вот чем можно сдвинуть человека… - на его лице появилась небольшая улыбка, из глаз брызнули слёзы, и он скатился, со звуком рваной одежды, в воду.
Из воды поднялся небольшой фонтанчик воды и окатил испугавшегося полицейского, стоящего в том же положении: с рукой на кобуре, только в выражении его лица прослеживались испуг и ещё одно непонятное, непонятное обычным людям - выражение чувств убийцы, только начавшего свою карьеру…
Он попытался схватить жертву, но уже было поздно. Его руки только поймали заостренные камни волнореза, которые проделали в коже множество пробоин, через которые просачивалась теплая кровь, моментально холодевшая  на морозе и сильном ветре.
Их взгляды встретились, взгляды жертвы и убийцы. Но один взгляд уже темнел, уходил на дно, растворяясь во мраке и солёном холоде. И после его исчезновения, только густая седая борода и многочисленные пузырьки воздуха напоминала о дальнейшем погружении с пучину…
Затуманенный разум молодого офицера окликнул резкий удар колокола на башне часовенки. Он посмотрел на именные часы - уже было семь часов. Целый час ушёл на долгое и мучительно убийство, убийство старика и убийство души полисмена. А он не приехал, видно забыл, отложил осмотр пристани на потом, или просто немного перебрал на банкете, кто его знает, но результат появился, появился независимый итог всего этого. Всё получилось банально, скучно, неинтересно и медленно, как тонущее животное в трясине, уже ничего не предпринимающее, только тонущее часами, так скучно и замедленно…
А он стал таким же как и тот бродяга. Он стал ИМ. С пустой головой, стеклянными глазами с потухшими радужкой и зрачками, он скинул обувь, носки, сел на холодный камень, опустил ноги в ледяную возбужденную воду, закурил сигарету с наклейкой «Marlboro», взял удочку и смотрел, смотрел в даль, на заходящее солнце…

«И правду старик сказал…самое страшное оружие человечества – это слово, и ничто другое…» - только единственная мысль приходила ему в голову…