Как тётя Дуся обзавелась мужем

       

  Её звали тётя Дуся. Жила она одна в стареньком отцовском домике в селе. У младших сестёр были городские квартиры и на родительское наследство никто кроме неё не претендовал. Тётя Дуся  по доброте душевной часто ездила в дом престарелых и инвалидов навещать дальнюю-предальнюю родственницу, ещё более старую, чем она сама. Есть такая практика – селить вместе людей старых, немощных, почти отживших свой век вместе с молодыми тоже немощными, но только по сотоянию здоровья. Это угнетало и тех и других.
Родственниц тёти Дуси постоянно жаловалась ей на плохую кормёжку, на хамское отношение к ней со стороны персонала. Тётя Дуся привозила ей домашней еды, подкармливала, обшивала на старой зингеровской машинке, оставшейся от матери, и ходила к руководству дома престарелых бороться за справедливость. Она там шумела, грозилась пожаловаться в обком партии или в облсовет. В те времена  многие ходили туда за справедливостью. Обкома партии боялись и после таких походов и питание улучшалось, и кое-какой марафет наводили в корпусах и на прилегающей к ним территории. Слава о ней пошла по всему дому престарелых. И когда однажды тётя Дуся, сидя со своей родственницей  на лавочке, рассказывала ей последние сельские новости и вык5ладывала при этом угощения (пирожки с вишнями, малиновое вареньице), к ним подошёл мужчина.
- Можно присесть? Не помешаю? – спросил он.
- Да садитесь, место не закуплено, - ответила тётя Дуся.
- Вы рассказали обо мне? – спросил он родственницу тёти Дуси.
- Да я и позабыла, - заморгала та слезящимися глазами.
- Николай Иванович, - представился он несколько картинно, встав с лавки, поклонившись и приложив руку к груди. И продолжил: - Житель сей богадельни шестидесяти семи лет отроду.
- И-и-и, голубчик, и что ж за беда тебя сюда загнала? – удивилась тётя Дуся. – Мне вон 75 и то сама управляюсь по дому. Трудно конечно, ну что поделаешь, пока ещё справляюсь.
    И Николай Иванович, снова спросив: «Позвольте», сел и вкратце рассказал ей свою историю.Он работал инженером, зарплату получал небольшую, но был неплохим изобретателем  и рационализатором. В силу своего покладистого характера был под пятой у жены, но жили тихо, спокойно и если посмотреть со стороны – счастливо. Вырастили двоих детей. Но случилась беда, одно из его изобретений сработало так, что погибли люди. Он уверен, что все расчеты были правильными, видимо ошибка была сделана при установке. Только его уверенность для суда ничего не значила и дали ему на всю катушку – 15 лет. Отсидел десять – скостили пять лет за хорошее поведение, а вернее за то же изобретательство. Он брал в соавторы сначала начальника тюрьмы, а потом начальника лагеря. Вернее себя делал соавтором, а их авторами.
   Года два жена приезжала к нему на свидания, а потом вышла замуж. И не совсем молодой возраст не помешал. Из квартиры, как только сел, Николай Иванович был выписан. И когда вернулся в 65 лет, идти было некуда. А здоровье было основательно подорвано. Вот и помогла ему милиция с определением  в дом престарелых. Эти два года, что он там провёл, два года свободы, мало чем отличались от тюрьмы. За каждую отлучку с территории дома престарелых, отчитывали как пацана. А из-за тюремного прошлого относились к интеллигентному человеку, которого даже тюрьма не смогла сломить, как к последнему бомжу. В тюрьме и в лагере был востребован его ум, а здесь как  более молодой и сравнительно здоровый, он только и слышал: подай, принеси, подними.
Рассказав всё это тёте Дусе, он вдруг произнёс:- Возьмите меня к себе, не пожалеете. Я не пью и многое умею делать своими руками. Я пригожусь в хозяйстве. Вам ведь одной тяжело.
     Он проговорил это так быстро, что тётя Дуся едва сообразила, о чём речь. А когда сообразила, то всплеснув руками, воскликнула: - Ты что милок, с ума сошёл? Зачем мне - старухе мужик?
- Да мужик в доме всегда пригодится. Давайте попробуем вместе жить, - умоляюще попросил Николай Иванович. – Я здесь или сопьюсь, или с ума сойду. А возраст… Что возраст, нам детей не вести.
   Так тётя Дуся обзавелась мужем, или вернее сожителем. Он не просто отремонтировал всё в доме, но напридумывал таких хитростей и премудростей, что всё село сбегалось посмотреть. Он ей и воду из колодца в дом завёл (хотя в то время никаких приспособлений для этого в магазинах ещё не было). И свет загорался вечером над крыльцом, стоило только открыть калитку, и телевизор включался прямо с дивана, хотя тогда ни о каких пультах и знать не знали, и автопоилку для козочек соорудил, и много чего другого наизобретал.
Одна из младших сестёр, заволновалась - хата-то отцовская, а помрёт Дуська, она чужому мужику достанется. И пришла она к старшей сестре с претензиями: - Отдай нам с Машкой по части от отцовского дома и живи себе со своим хахалем.
Но отдавать было нечего. Да и обе Дусины сёстры ни в чём не нуждались, были у них и дома и в домах. Дуся же за себя не волновалась – не выгонят из родного дома до смерти. А вот, что будет с Николаем Ивановичем, когда она умрёт? Это её беспокоило больше всего, ведь ей уже перевалило за восемьдесят. И всё чаще и чаще, она болела.
-Выгонит его Нинка из дому, - жаловалась она сестре Маше. – А ведь там всё его руками сделано. Этот дом за всю свою бытность не знал за собой такого ухода, как в эти семь лет, что мы с ним живём.
- Не волнуйся Дуся, мужик твой без присмотра не останется, мне такой тоже нужен, к себе и заберу.- А потом словно спохватившись, - А ты что это помирать собралась? Живи ещё, Нинку подальше пошли, у них с Васькой дом – хоромы, и дети устроены, и внуки не бедствуют. Смотри ты, язва какая… А ничего сплачивать не надо.
Но жизнь распорядилась по-своему. Сестра Нина, что так боялась потерять отцовскую хату, померла раньше тёти Дуси. Где-то вскорости после предъявления требований к старшей сестре. «Паралич разбил,- говорил её муж дядя Вася- неделю всего и лежала». А спустя два года умерла и тётя Дуся. Погоревав и выждав какое-то время для приличия, Николай Иванович перебрался  к младшей сестре Маше. А домик, хоть и старенький, продали и деньги поделили между детьми младших сестёр. У Дуси то детей никогда не было.