Взаперти

ВЗАПЕРТИ.
Боже, как страшно! Ей было страшно, когда за ней по полю гналось это железное чудовище. Оно настигало ее, злобно дышало нагретым железом в затылок. Еще немного, и она упадет под гусеницы танка. Бежать дальше не было сил. Она остановилась. Как завороженная смотрела на движущийся на нее танк. В мгновение ока в сознании промелькнули лица Оленьки, Павла, мамы... «Убьют или раздавят?!»
Но танк остановился. Из люка вылез немец, спрыгнул на землю. Она поняла, что это была еще не смерть, а только ее посланец -- весь в черном.
«Сейчас он достанет пистолет...» Но немец не достал оружия. Он смотрел на нее с вожделением. И вдруг страх уступил место другому чувству -- негодованию! Когда немец заговорил с ней, она уже почти овладела своими чувствами.
Все началось не так, как намечалось. В Таганроге она не встретилась с нужным ей человеком. Три дня она прождала в гостинице, но никто не пришел. Обращаться к кому-либо она не могла. Не должна была. Даже в горком партии. Ждать дальше не имело смысла. По слухам, немцы прорвались к Федоровке. Не сегодня-завтра они могли взять Таганрог. Ничего не оставалось другого, как вернуться в Ростов, к тем, кто ее послал. Но она уже не сумела вернуться.
Что будет дальше? Она получила отсрочку. До завтра.
Астрид осмотрела помещение, куда ее привели. Это был флигель под соломенной крышей с глиняными полами. В углу -- деревянная лежанка. Грубо сколоченный стол у окна. Небольшие сенцы. На лавке ведро с водой. Наверное, этот флигель служил хозяевам летней кухней.
Когда Ларсон в сопровождении охранника вышла из комнаты, которую занимал Дойблер, ее встретила немка в военной форме.
-- Снимите пальто! -- приказала она.
-- Я арестована?
-- Снимите пальто, -- повторила эсэсовка.
Ларсон сняла пальто. Немка ловко и проворно обшарила ее, потом принялась за пальто -- карманы, подкладка, воротник.
-- Возьмите. Можете идти.
И вот она в запертом флигеле. У окна -- часовой. Темнота. Нет ни свечки, ни спичек. В небольшое оконце едва проникает тусклый свет -- в оконце не стекло, а слюда. Лежанка жесткая, на ней какое-то тряпье. Из него Астрид соорудила что-то вроде подушки.
Какие превратности судьбы! Думала ли она, девочка, родившаяся в Стокгольме, в обеспеченной семье, что когда-нибудь очутится здесь. А завтра, может быть, ее жизнь оборвется на окраине неизвестного ей села...
Но у немцев нет компрометирующих ее материалов. Ничего не должно быть! Все, что она говорила, правда. Или почти все. И все-таки как страшно умирать в безвестности, когда вокруг ни одного близкого человека. Она вспомнила последний разговор с майором госбезопасности. Он сказал тогда:
-- Вы можете еще отказаться.
-- Нет, я решила твердо, -- ответила она.
-- Тогда вы должны быть готовы ко всему.
Ко всему. Какой смысл вкладывал он в свои слова? Наверное, и вот этот: умереть безвестной. И никто не узнает, как ты умер, -- достойно или нет. Но почему она думает о смерти? Конечно, она под замком. Но у них ничего нет! -- еще раз сказала она себе.
* **
На другой день Астрид проснулась с головной болью. Запотевшее окно было все в дождевых каплях. У нее не было с собой ни расчески, ни мыла. Она вышла в сенцы и стала стучать в дверь.
-- Долго будут держать меня здесь? У меня нет гребня, мыла.
Часовой молча закрыл дверь на засов, и она услышала его удаляющие шаги. Через несколько минут дверь снова распахнулась, и на пороге она увидела Дойблера в черном прорезиненном плаще.
-- Как спали, фрау Ларсон?
-- Послушайте, Дойблер. Почему вы содержите меня как преступницу, за что меня арестовали?
-- Вы не арестованы, фрау Ларсон. Вы задержаны. А часовой у двери для вашей же безопасности. Вы такая очаровательная женщина, а наши солдаты грубы и могут не посчитаться с тем, что вы говорите по-немецки... Приводите себя в порядок, я распоряжусь, чтобы вам дали все необходимое, а после утреннего туалета вам принесут завтрак.
Весь день Ларсон просидела во флигеле. Правда, ей принесли постельное белье, завтрак, обед, а вечером ужин. Когда она уже собиралась ложиться спать, загремел засов, по полу скользнуло узкое лезвие света. Потом луч карманного фонарика уперся прямо в глаза. Рукой она заслонила лицо.
-- Фрау Ларсон, выходите, -- услышала она голос Дойблера.
Сердце у нее тревожно заколотилось -- голос эсэсовца не предвещал ничего хорошего.
-- Уберите фонарик. Я ничего не вижу, -- сказала Астрид.
Затем она не спеша поднялась. Надела пальто. Дойблер пропустил ее вперед. Они молча прошли через двор и поднялись по ступенькам в дом. В доме от движка горел свет. Ларсон вошла в уже знакомую комнату.
-- Почему вы не сказали, что были связаны с «Самопомощью»? -- неожиданно спросил Дойблер.
-- Вы бы мне все равно не поверили. Кроме того, я не должна была вам этого говорить. Если вы доверенное лицо, -- подчеркнула Ларсон, -- то вы должны первым заговорить о «Самопомощи».
-- Вы знали Зинаиду Рихтер?
-- Конечно. Она бывала у нас. До ареста, -- добавила Астрид.
-- Эта женщина имеет большие заслуги перед рейхом. Если нам удастся ее вызволить, мы озолотим ее. Когда вы вошли в «Самопомощь»?
-- В июне. Честно говоря, я вошла туда только из-за мужа. Так же как в свое время я поехала за ним в Россию, так и теперь. Когда он сказал мне, что не может и не хочет больше скрывать от меня своей принадлежности к организации «Самопомощь» и очень хотел бы, чтобы я тоже туда вошла, что мы должны жить единой жизнью, как жили до сих пор, я, конечно, согласилась.
-- Хотите работать со мной? -- предложил Дойблер.
-- Нет.
-- Вы обиделись на меня?
-- Дело не в этом. Я не гожусь для вашей работы. Вы же сами сказали, что у вас грубая работа: кровь, смерть. А я не выношу вида крови. Мне сразу делается дурно.
-- Но как женщина германской расы, разве вы не чувствуете потребности принять участие в той великой борьбе, которую начал Адольф Гитлер?
-- Я согласна работать на германскую армию, но это объясняется не тем, что я жажду принять участие в великой борьбе. Теперь, когда нет в живых мужа, я должна как-то зарабатывать на жизнь.
-- Может, вы желаете уехать на родину? Я мог бы навести справки на этот счет?
-- Я охотно уехала бы домой. Но с дочерью.
-- Ваша дочь в Ростове? Мы скоро возьмем Ростов. Но пока вы можете поработать у нас переводчицей. Мы остро нуждаемся в переводчиках. Сегодня утром я говорил с доктором Оберлендером из Таганрога. Туда прибыли многие тыловые учреждения и им позарез нужны переводчики.
Астрид ответила не сразу.
-- Ну что ж, пожалуй, я соглашусь, -- сказала она. -- Самое плохое -- ждать, ничего не делая. В работе быстрее проходит время.
-- Вот и отлично, -- сказал Дойблер, поднимаясь из-за стола. -- Утром в Таганрог идет наша машина. Она возьмет вас с собой. А сегодня вы переночуете с шарфюрером Мартой Киш.
Марта Киш оказалась той самой эсэсовкой, которая обыскивала ее. У нее была небольшая комната в том же доме, где помещался Дойблер со своими людьми.
-- Вот твоя койка, -- сказала немка.
Астрид не стала одергивать ее, сделала вид, что не обратила внимания на ее «ты». Молча стала раздеваться; Она делала это с наслаждением, так как не раздевалась уже третий день.
Астрид сняла платье и осталась в комбинации.
-- Какие у тебя красивые плечи, -- сказала немка и подошла к Астрид. -- Белые... -- Эсэсовка с нежностью провела руками по покатым плечам Астрид.
Ларсон брезгливо отстранилась.
-- Ну, что ты? Я же тебя не съем, -- фамильярно продолжала немка.
Астрид вспомнила жадные руки эсэсовки, когда та ее обыскивала. Тогда она решила, что немка просто усердный служака. А теперь?.. Эта женщина была ей омерзительна. Ларсон молча скользнула под одеяло.
Марта Киш тоже разделась, сняла сапоги, юбку, китель, блузу. Погасила свет.
Несколько минут лежали молча. Потом Астрид снова услышала ее голос.
-- Тебе не холодно? Иди ко мне. Вдвоем будет теплее.
Астрид молчала.
-- Неужели тебе нравятся мужики? -- снова заговорила Марта. -- Они воняют, как козлы.
Астрид молчала.
-- Дура, -- со злостью прошипела Марта.