Внутрь или Алхимия

Молитва безнадежно
влюбленного.





Я знаю каждую твою рану и каждую твою язву, потому что изучал их языком; в горячечном бреду позывы моей измученной плоти звенели, как струны. Моя дипломная работа называлась «Бесследное исчезновение в ранах возлюбленного» -  я подробно исследовал гибкое непослушание тела на 613 страницах, и каждая  из них лишала тебя кожи, сдирала кровавые пласты один за другим, - но этого было мало: тайна оставалась сокрытой. В глубине твоей асимметрии я скорее видел, нежели угадывал, ледяной надлом, манивший меня в боль, как глаз урагана. Не думаю, что опасаться следовало: лечь на стол, раскинуть руки, представить, как серебряные иглы медленно войдут в тайные места, останутся в них, как недостойные осколки, те самые, что мучительно блуждают по моим венам до сих пор. Тебе известно, что я – замкнутая система, следовательно, они будут ржаветь внутри до полного растворения? Ты не пробовал моей крови? – Напрасно, она разъела бы твои лживые детские губы, точно царская водка. Не знаешь, что это? – Еще не поздно вскрыть мои вены, вспороть артерии бритвой брезгливого безразличия и повысить степень своей образованности в прогрессии сколь гибельной, столь и геометрической. Ты лежишь предо мной, покорно закрыв глаза; пальцы скованных рук расслаблены, я думаю о том, что буду внутри тебя, ты думаешь о неуправляемом вторжении в твои внутренности. Не могу не усмотреть интриги в тесном зазоре меж твоей бархатной кожей и чернотой покрывала: разыгрывать распущенную невинность – твое безыскусное увлечение, наряду с истерическим кокетством…Капли крови после выстрела похожи на испуганных бабочек. Твоя кожа становится влажной: исследование блуждания солоноватого привкуса вдоль меридианов воспаленного нёба. Обладает ли мой язык достаточно глубокой памятью, чтобы сохранить в плоти своей все мореподобные оттенки? – у меня нет такой уверенности. Когда ты переворачиваешься на живот, я воспринимаю твое тело, как узкую песчаную косу, утекающую прочь от меня за границу, отчеркнутую линией небытия. Я не знаю, как оказаться еще более внутри… Мои движения скованны. Ты устремляешься в страх и смутное желание оставаться здесь, но невидимые мне течения хорошо тебе знакомы. Хриплый голос на задворках памяти – всё, что останется от меня внутри твоего естества. Сонные проклятия дрейфуют в смущенном воздухе, как назойливые трупы. Ты думал меня неправильно. Бессмертие становится обременительным, точно мокрая вата. Как ты думаешь, ты сможешь потом вернуться? – Полагаю, не сможешь. Более того – я в этом уверен. Быть прикованным к искореженным железам и кровоточащим впадинам – незавидная участь. Но такая мысль не способна защитить от дрожи и судорог: законы гибели начинают казаться логичными. Я представляю, как рассыпаются на ветру хрупкие конструкции. Уточняю: все, что создано из тонких материй, подлежит бессмысленному разрушению крестьянской глупостью, чему не может служить оправданием нежный привкус молодости и тонкость неуклюжих членов. Полагаю, бессмыслица достигла блистательного апогея: вижу слова, падающие внутрь моей головы. Истерика нарастает.
Другое.
Привкус крови ласкает жадные губы. На время я выброшен на берег блаженного обмана…Тебе облизывали ступни серебряным языком? Разлом граната тебе не кажется предназначенным для другого? А если прервать теченье мысли и смешать поверхности, не услышу ли я правды из-под перчатки живой кожи, скрывающей всю твою сущность, как изысканный футляр? Немного спустя прошу: «Прекратите». Положите меня в мой гроб – я нуждаюсь в основательной дозе забытья. Оно вкалывается сквозь веки и глазные яблоки прямо в изувеченный бессмысленными надеждами мозг, пульсирующий подобно воспаленным гениталиям в инкрустированном эпатажем ларце моей головы, которая могла принадлежать тебе, как маленькое домашнее животное, как ценная безделушка, которую станет удобно вертеть в послушных пальцах, лишь только привычка будет вживлена в них, разумеется, хирургически. Есть вещи, которые никогда не прекратятся. Моя карма безнадежна, как военные действия в психиатрический лечебнице: беззащитный разум давится красными пилюлями. Дайте воды – запить собственную Смерть.  Многое кажется изысканным, пока происходит не с вами. Разум изнасилован бесполезностью и бессилием. Тело насажено на обоюдоострый кол похоти. Устремляться ввысь все равно, что плакать о разбрызганной ртути и узорчатых покрывалах: дамасская сталь дымится безысходностью. Ты плачешь по ночам? – Я не верю в торжество слезоточивых звезд,  мне известны лишь млечные светила, некогда скрытые затмениями моих поцелуев. Тонкие стоны бесстыдно прилипли к потоку. Как ты думаешь, можно ли в совершенной темноте расслышать, как бьется сердце бессердечного? Сквозь туман отрицания всплывает твое лицо, разрывая круги и кольца. Мне следует попробовать новые лекарства, ибо яды потеряли свою привлекательность. Я потерпел нетривиальное фиаско, роскошное, как восточные наряды, благоухающие несчастьем, как серебро, прожженное безжизненностью. Я думаю о внутренностях твоей головы; как ты восхищаешься тем, чего не понимаешь, что никогда не станет твоей плотью и кровью, потому что ты – всего лишь плод повторяющихся имитаций. О, Бесталанный Последователь Пустоты, я пытался исследовать твой чуждый быт, но неизменно натыкался на унылые стены. Неочевидная сила с насекомым упорством в зазубренных жвалах разрывает внутренние перегородки. Тебе снилось, как я захлебываюсь желчью? – Нет, это было наяву, просто я не хотел тревожить тебя своей правдой. Кипящие костяшки пальцев терзают горячий лоб: не думаю, что сознание тебе присуще. Длинный волос, так и оставшийся на ковре. Хирургическая перчатка, поселившаяся в кожаном мешке сновидений. Детали безнадежно разрушенной головоломки… Научи меня не думать о влажных разломах твоей плоти, - безжалостное отсутствие делает меня уязвимым. Неутомимый охотник за любовью: каждый день терзать себя искусственными воспоминаниями, поддерживать прожорливыми инъекциями, целеустремленно калечить свои неуничтожимые останки. Хочу увидеть влажный кончик твоего языка, узнать медленный вкус твоего блаженства – разве я требовал невозможного? Твои бестолковые движения вторгаются в мое пространство. Что ты думаешь о возможности моего самоуничтожения? Серебряные саркофаги рушатся от твоих прикосновений: ты не знаешь, для чего созданы твои испуганные пальцы, беззащитность бедер и хрупкое, украшенное испорченностью горло…Кто мог бы достаточно полно рассказать тебе о назначении этих предметов? – я вынужден безрадостно затрудняться с ответом. Отправная точка была неправильной, и подложные отпечатки пальцев нарочно вводили в заблуждение. Мои намерения были просты: нырнуть в беспамятство, спрятаться в норе влажного, слизисто эякулирующего нутра. Я уже предчувствовал перламутровые перегородки. Но время повернулось вспять, металлическим шквалом изранив неосторожную кожу. Суть коллекционирования уродств в нежности прикосновений. Неутоленные желания делают воздух невыносимым. Я хотел бы навечно уловить твое сердце в сети моего мучительного небытия. Раздвигать твои ноги, поднимать лицо за подбородок, вылизывать беззащитное горло, вдыхать постыдные запахи, неспешно продвигаясь внутрь – такова вкратце моя наглядная география. Распробовать почти нестерпимый вкус обладания. Проникновение в мысли, проникновение в тело – хочу быть твоим подкожным зудом, предсмертной агонией, тайным прибежищем на любом пути. Хочу быть тем, кого ты станешь неизменно встречать на каждом перекрестке своей неинтересной жизни. Храмом, который уловит твою неискушенную душу сетью из фресок, повествующей обо всех мыслимых искушениях. Я должен найти способ стать сердцевиной каждой твоей истерики, невыносимой тяжестью, угнетающей твои трепетные внутренности; парусом боли, флагом беспамятства; неотразимой инфекцией, зримо разъедающей ткани и кости; кислотной горечью, привкусом жёлчи на языке; шевелением сколопендр под кожей; назойливым звуком, терзающим твой слух, монотонным, но побуждающим к действию; бессилием, невозможностью бороться, желанием припасть к земле, ползти на брюхе, как избитая собака, обезумевшее животное, ангел, с перебитым грубыми земными орудиями хребтом, подметая волосами тонкую, мучнистую пыль, взвесь мифического праха; вещь, металл, разрыв плоти, насилие, заклятие. Да не увидишь ты выхода, как я его не вижу, во веки веков. Пусть твои тонкие руки знают только веревки и раны, ибо созданы лишь для этого. Смотреть – и не видеть, вдыхать пустоту, терзаться безвольной неподвижностью. Оргазм, фонтанирующий болью в созвездии чумы. Твое обессиленное тело – белая звезда в кромешной тьме моих шелковых кошмаров. Я приготовлю для тебя невозможные яды, божественными ногтями ты вскроешь самое себя, пожрешь пылающие куски собственных внутренностей, пока я слизываю жадных пальцев твою ректальную слизь. Бессмертие - лишь точка на карте длящегося экстаза. Я открываю твою метрику – текст исполнен в технике разрушения божественной механики в пользу торжества совершенной асимметрии. Обезумевшие ассасины приникают к твоим язвам, дурея от  вкуса перебродившей крови. Твои губы бесплотно-податливы, тело – покорно, священные субстанции втекают в меня, подобно блистательному бреду. Он бесконечен, как мое желание, скручивающее синие вены в спирали галактик. Ты желанен, как неотразимая судорога, как огонь, благоухающий мускатом, твои прикосновения осторожны, как запах палой листвы, нежные движения вспыхивают и гаснут. Твоя беззащитность мнима – я пришел послушать стоны, и вот – изнасилован в металлическое сердце. Арифметические формулы не помогут – заговор против чисел здесь неуместен, стоит извлечь тайные ключи и, в отчаянии, испробовать их по очереди. Не стоит обольщаться твоей безучастностью, ведь и улыбка сфинкса раньше казалась мне необъяснимой. Ужасы твоего мнимого безумия так возбуждающе прекрасны – они заставляют вибрировать священное клеймо, которым изуродовано сосредоточие моего желания. Я размышляю над тем, почему твое тело - не церковь, ведь тогда я мог бы беспрепятственно входить и выходить оттуда, или не роскошная, обитая бархатом ложа, в которой я мог бы оставаться сколь угодно долго под предлогом любви к искусству… Напряжение становится невыносимым – разве ты не слышишь, как рвутся ткани и отчаяние разъедает мои совершенные вены? Крики, которые тебе снятся, исходят из моей головы. В любой день и в каждое время я полон неотразимого непотребства и произношу в себе Молитву Недостойным, Литанию Безвременья, слова, от которых твое тело будет требовать вторжения и наказания, превращаясь в кровоточащее мясо, прекрасное и желанное в своей бессмысленности. Я и мне подобные - спецподразделения охотников за Звездами, сплошь состоящие из законченных наркоманов боли. Я вижу эти ритуальные сборы, сам участвую в них. У каждого своя подготовка,  пристрастия и затаённые страхи. Мягкие, всхлипывающие звуки - неотразимые шепоты, сексуальная акробатика, наука разрезать сердца тонкими, аппетитными ломтиками без помощи ножа; одним движением воспалённых губ охлаждать кожу. Серебряный ключ вставлен в висок; щелчок - из совершенной головы выдвигается сотня ящичков, наполненных самыми опасными и изысканными приспособлениями; еще поворот ключа и тайники снова скрываются - угрожающе бесшумно. Я смазываю титановый локтевой сустав, прорвавший бледную кожу; под длинными ногтями шевелятся живые ядовитые сколопепендры. Застежки, карманы, черный асимметричный плащ. Подкованные сапоги растопчут ваш сердечный секрет, как любую другую неинтересную слизь.               
В тоже время я знаю - все мы безнадежны, жалкие Камикадзе Смерти в безумном поиске спасительной дозы: острые крючья лишь скользнут по божественной коже, пули пройдут навылет, рано или поздно мы гибельно собьемся с пути, если этого еще не случилось, благодаря бессмысленному чуду. Наши соблазны изысканной испорченности доступны очень немногим - звёздные расстояния не позволяют узнать о них ничего. Трагическая, замкнутая сама в себе неискушенность, защищает вожделенные Светила. Я вижу лишь один выход - он в разрушении формулы непорочности. Уговорить, заставить, усыпить бдительность, просто усыпить - мягким шариком ртути проникнуть в беззащитную гортань, запустить необратимый процесс отравления сутью неутоленного страдания. И вот: Откровение Скабрезностей застряло под твоими веками - осколочные ранения и колотые раны составляют теперь твою гордость нищих. Я заново учусь письму, не узнаю ломаные линии, которым я сам так хорошо известен. Необходимость написать то, что известно под именем «Баллады Недостойным», представляющее собой последовательное описание слов и действий, в сущности, совершенно  бессмысленных, но в которых все ещё угадывается некое тайное значение. Предвестники беды подвигаются на цыпочках. Мы продолжаем общаться посредством тайных знаков. Эта тетрадь испачкана кровью во многих местах, некоторые страницы угрожающе склеились. Соитие бумажных листов. Ты по-прежнему нежен, как роковая ошибка и твоя бледная кожа все так же пахнет жасмином. Медленное убийство расцветает у меня в районе солнечного сплетения. Я думаю о существах, скрывающихся в темных углах после наступления ночи. Размышляю о них с нежностью, потому что после смерти неизбежно присоединюсь к ним. Источник моего вдохновения неизменно отвратителен, причины, побудившие к письму – бессмысленны и ложны, как опустошенные смерчем песочные часы. Вставляя скользкие пальцы в твой анус, я рассматриваю вопрос о том, может ли смерть быть случайной, - плоть расслабляется, но внутренняя вибрация звезд выдает податливые тайны. Фрагментарные предсказания дрейфуют в проклятых небесах – ты думаешь, это плачут боги? – нет, это холод совокупляется с тоской: комната опустела. Облака пахнут пламенем, пока безумные мечты мясников растекаются по небесным артериям: бесполезное безумие опрокинуто навзничь, смерть насилует его, навалившись с фетровой тяжестью; бесполезные крики подобны прикосновениям холодных пальцев к фарфоровым вискам. Ты спрашиваешь, думаю ли я о тебе, как я это делаю. – Я мыслю прикосновениями ловких пальцев к замысловатым застежкам, тонким вкусом, обволакивающем язык после погружения внутрь, прерывистым дыханием на излете света, падением чарующих стонов в глубины моего слуха, и – о, да – стальным капканом, дробящим розоватые от юности кости, щелчками запираемых на неопределенный срок замков, манией разрушения, идеальным  симбиозом несочетаемых иллюзий. Когда бессмертие прикоснется к моему лбу стальным протезом левой руки, я увижу голубые электрические искры, прошивающие мое тело, как утлую ткань; звук, с которым они гаснут, порождает печаль. Я пытаюсь понять происхождение упорства, с которым бесцельно вращаются светила. Скабрезные картинки прорываются сквозь туманную череду сновидений: непотребные позы изящны, рабы – покорны и улыбчивы; проникающее в дымящуюся глубину кишок насилие им привычно, влажные языки проходят сквозь податливые тела, рёбра подобны створкам морских раковин, ирисы прорастают сквозь переполненные похотью глазницы. Ядовитые испарения источают эти опасные листы – но я наклоняюсь все ниже к их вожделенной поверхности, хочу принять в себя изображения, заперев их в своем теле, как в серебряном саркофаге безнадежности. Рассмотреть твой прыжок в беспамятство под строжайшим углом, провозгласить диагноз голосом, покрытым коростой аллергии. Вдыхать признания, чтобы выдохнуть сомнения. Еще недавно будущее казалось туманным, как сновидения земноводного, но вот сквозь неизвестность проступили острые углы – я бы не хотел вывалить свои синеватые внутренности на эти среднестатистические камни. Когда ты поймешь, что твое сердце в огне, я уже буду танцевать полонез неизбежности, если же струи огня не пронзят тебя, как сокровенную мишень, ты все равно найдешь меня в зеркальных залах. Запах твоего сердца струится, подобно горечи воспоминаний сквозь ледяные мембраны. Я слышу, как ломаются небесные шестерни, разлагающиеся трупы ласкают прокаженные гениталии, пока гремучая змея в идеальном трико из человеческой кожи пристально исследует свою пораженную распадом трещотку. Двухголовые шуты остервенело расчесывают друг другу эрогенные язвы. Ангел, чьи крылья немилосердно перебиты во многих местах, прочно привязан к гинекологическому креслу, обезображенные священными инфекциями и глубокими ожогами мутанты вожделеют его бесстыдства. Ангел молит духов забвения даровать ему беспамятство, но они преднамеренно глухи к его стонам, пока вечность грубо вторгается в его беззащитные отверстия. Прищурив глаза, можно увидеть волны лимфатического прилива и медленное истечение кровавых сгустков. Я вижу его превращения: стенающая электрическая дуга силится разорвать путы. Звуки, которые страдание извлекает из музыкального инструмента его горла, нежны, как шелест молодой листвы, как падение снега в свежие раны. Уже потом, много времени спустя, я увижу его снова – в туфлях на высоком каблуке, сидящим на корточках посреди роскошного стола, с навсегда застывшим в своей безупречности лицом, шея схвачена тяжелыми жемчугами, длинные нити согреваются на груди, опускаются в пах – только туфли и жемчуга. И смерть – всюду смерть, медленная и плавная, как соитие птицы с пустынным зимним небом. Я чувствую, как сводит скулы немыслимой силой твоего совершенства; тьма поглощает глаза фарфоровых кукол, как маленькие соленые конфетки, развоплощение позволяет видеть сквозь мою кожу, слезы оставляют холодные ожоги на щеках… Тот, для кого я исписываю эти страницы, давно НЕ существует, он перестал быть, подобно далекому отблеску света на бархатистом бедре задремавшего любовника, как утраченная невинность, как запах растертой зелени на кончиках пальцев. Я не хочу думать о том, что тебя больше нет. Твое тело существует вдали от меня. Оно даже не принадлежит тебе полностью. При слове «невозможность», или, допустим, «неизбежность» меня начинает мутить от страха. Уже сейчас я чувствую холодный ветер из будущего – это новая кукла предает меня среди непостроенных еще декораций: я знаю, что умру от картонного ножа, если вставить его в настоящую рану, можно добиться многого. Красивые ткани не смягчат удара, и серебро не остудит воспаленного лба, так позволь же, пока я жив, исследовать твои меридианы, опустошать колодцы и отдыхать в любом месте, где настигнет усталость – ведь у меня так мало времени, лишь до тех пор, пока ты не поймешь, что являешься моим очередным убийцей. Я изучил фениксологию в совершенстве – но шрамы остаются. Я снова умираю. На одних страницах, на других страницах, на третьих. Это тщета, бессмыслица, бесполезная суета. Я увидел лицо совершенства. Сейчас его нет, но когда-нибудь оно воплотится, как только появится человек достаточно безумный, чтобы воплотить его в себе и хирург достаточно искусный, чтобы рука его не дрогнула, стирая грани. Зеркала меня больше не любят, кости истончаются. Я смотрел в будущее с надеждой, но вновь обманывался: я не мог видеть ни того, ни другого; растроган текучими миражами. Когда-то ты казался мне похожим на Саломею, вооруженную неотразимым змеиным взглядом. Дрожь твоих губ обрушила мое мироздание, как утлую постройку из пепла и песка. Мне нравилась медлительность, с которой ты убиваешь меня – так естественно, неосознанно-неуловимо, лишь вибрация колец на моих пальцах выдавала напряжение: металлы раскалялись, серебро плавилось и стекало по стенающим мембранам, перегородки прогорали неровными черными цветами, как плавящаяся кинолента. Сейчас я  удивленно наблюдаю за тем, как одна привязанность превращается в другую, один яд становится другим – насколько их составы разнятся? Насколько они несовместимы? Я всего лишь полигон для испытания все новых снадобий, внедрения опасных инфекций, отвратительно ничто, которому наконец-то нашли мучительное применение, но у меня никогда не хватит слов описать самую кошмарную агонию – и в этом состоит наиболее изысканная пытка. Хочу вдохнуть тебя, как тошнотворный запах и навсегда запереть внутри обожженных легких. Бесполезные бабочки-падальщицы составляют мой легкомысленный наряд. Одно лишь воспоминание о тебе наполняет мои внутренности ментальным напалмом: бессонницы торжествуют под черными флагами судорог, слепые каракатицы заменяют воздух своими осклизлыми телами, я мечтаю о хаосе, но твоя плоть воплощает в себе все возможные горизонты. Я порабощен куском мяса, облаченным в идеальные шрамы, в молодую кожу, в бесстыдные запахи, в бессмысленный жалобный лепет, составляющий всего лишь очередную дефекацию опустошенного сознания. Я смогу отдохнуть не раньше, чем потеряю память. В моих руках редчайший атлас – таинственные ландшафты Преисподней открывают мне свои секреты. Твоя нежная нагота расцветает шрамами и рубцами – они ослепляют меня, подобно безымянным светилам. Тепло твоей кожи – единственное мое прибежище.

Весна 2006г.