Связь

Комната. Холодный механический свет, беспощадно обнажающий предметы, блуждающие синеватые оттенки, намекающие на близость небытия.
Чьи-то шаги совсем рядом – ты неуверенно переступаешь с ноги на ногу, ломая толстыми подошвами ненужные, необязательные осколки на цементном полу; я не могу видеть, но догадываюсь, каково выражение твоего лица: вероятно, ломаются не только осколки.
- Не трогай его – он мертв! – истерический женский крик, за которым нет ничего, кроме вот этого неприятного высокого звука, энергии растрепаны, как вшивые пряди безумца; где-то выше, за пределами помещения, воздух скручивается в невидимые спирали.
     Потом  ты  прикасаешься  осторожными  пальцами  к  моему  холодному лбу,
медленно ведёшь вниз, задерживаешься, тщательно исследуя изысканную линию уже начавшего заостряться носа, и лишь достигнув складки губ, надавливая на них, точно пытаясь проникнуть в пересохший рот, отвечаешь:
- Нет, я видел, как вздрогнули его ресницы…- Я знаю, что ты опять говоришь неправду: на моих ресницах иней, красноватый от багряной туши, мои глаза заморожены, ледяная кожа на ощупь кажется резиновой.
Хлопает дверь – я понимаю, что, наконец-то, мы остались одни, но ты не решаешься двигаться, даже дышать стараешься как можно тише, понимая всю бесполезность этого ежеминутного всасывания внутрь тела полных безнадежности субстанций. Тоска, гнездившаяся в моих волосах, подобно запаху духов, начинает стремительно испаряться, проникая в поры твоего беззащитного тела; ты никогда уже не будешь таким, как раньше: блуждающие чёрные дыры поселились в твоей податливой голове, неподвижность, сковывающая сейчас твое тело, имеет противоестественную природу. Длинный волос, оставшийся на ковре, далеко от этого места, пульсирует в такт неведомым мне катастрофам, происходящим там, где должно было бы располагаться твое сердце; вместо него я ощущаю присутствие почерневшего сгустка гниющих водорослей, водянистые останки мертвых медуз, немного песка и какой-то металлический предмет, похожий на кольцо, которое я потерял  в одном из своих сновидений. 
Я бы хотел увидеть твое лицо, ощутить тепло твоей кожи, вдохнуть твой запах – но смерть и неподвижность и есть то, что дает мне возможность стать ближе; они приближают меня к тебе и защищают от неправды. 
Ты кладешь руку мне на шею, точно для того, чтобы убедиться в отсутствии пульса и дыхания -  я слышу, как твое собственное становится прерывистым, пытаюсь угадать: ты расстроен, взволнован или тебе просто холодно здесь, вероятно, ледяные стены полупрозрачны, а мое металлическое ложе покрыто изморозью. Что происходит внутри твоей головы? – ты вычленяешь, наконец, нашу связь, подобно толстому, тяжелому кабелю в испачканном землей кожухе и пытаешься вытянуть на поверхность сознания… или это крепкая конструкция, туго скрученная из белесых нервных волокон, влажных, отзывающихся тупой болью на каждое прикосновение… на собственном примере ты понимаешь, что такое биомеханика…думаю, тебе немного страшно понимать, что конструкции надёжны и продолжают передавать таинственные сигналы и после того, как я перестал существовать; возможно, это позывные с той стороны, из неведомых тебе мест – как ты не понимаешь, что они всегда шли именно оттуда.
Я улавливаю глухой звук – ты бросаешь свою сумку на пол, ощущаю твои мысли в виде нарастающего красного гула, низкочастотного и неожиданно мощного. Смерть дрейфует внутри меня медленными холодными волнами, в толще которых вспыхивают синеватые электрические звёзды.
Ты ложишься на пол и сворачиваешься клубком. Воздух наполняется отсутствием.





Комната. Холодный механический свет, беспощадно обнажающий предметы, блуждающие синеватые оттенки, намекающие на близость небытия.
Ледяные полупрозрачные стены, внутри которых видны сложные металлические конструкции. Я продвигаюсь вглубь территорий, отданных во власть несуществования, почти не видя, куда иду: невыносимая боль почти лишает зрения, белые пятна плавают перед глазами, точно я долго смотрел на солнце, пытаясь впустить его в себя, чтобы оно сожгло поселившийся внутри источник страданий, ангельские клейма пульсируют на коже. Замечаю, что бормочу вслух бессмысленные обрывки фраз, скелет забытой молитвы – не знаю не только к кому обращаюсь, но даже что именно прошу, толи освободить меня от длящегося и длящегося кошмара, дать, наконец, свободу забвения, толи умоляю о несбыточном, что не имею даже достаточно сил нарисовать, представить внутри своей воспалённой от постоянного горячечного бреда сущности. Что я помню? – как не напрягаюсь, вижу только невыносимую боль, только судороги, перегибающие тело, как тонкую металлическую пластину, завязывающие его, как веревку, в тугие узлы неизбывной бессмыслицы – я вхожу в комнату, пошатываясь от слабости, с каждым шагом теряя силы. Я пришёл сюда во всеоружии: пальцы унизаны перстнями, лицо залито блесками, сверкает стразами, на моих одеждах полсотни пуговиц и каждая из них посеребрена, рёбра инкрустированы перламутром и кусочками черного дерева, разрывы кожи залиты расплавленным металлом, шаги гулко отдаются где-то под потолком, но хищно подведенные глаза слезятся.
Твое железное ложе покрыто изморозью, одна рука вытянута вдоль тела, другая закрывает сердце, я вижу ледяные кристаллы в твоих волосах, протягиваю руку, пытаясь прикоснуться к твоему лицу. Спокойный низкий голос произносит у меня за спиной:
- Не трогайте его, он мертв, - обернувшись, я вижу как санитар, показавшийся мне смутно знакомым исчезает в темном проеме дверей, закрывает их за собой и мы, наконец-то, остаемся одни – вдвоем в этой комнате.
Я прикасаюсь пальцами к твоему лбу, медленно провожу ими по лицу, черты которого уже начали заостряться, осторожно ощупываю холодные губы – хочу поцеловать их, но не решаюсь – навязчивые попытки проникнуть внутрь твоего рта заменяют мне поцелуй, я хочу дотронуться до тебя языком, но мне не хватает смелости. Наконец, я тихо и хрипло произношу в пустоту, ведь санитар уже не может меня услышать:
-  Нет, я видел, как вздрогнули его ресницы, - я верю, в то, что говорю, должен верить, у меня нет иного выхода. Я разрываю твою  одежду и вижу три аккуратных пулевых отверстия на худой, затвердевшей от  холода груди – одно почти зарубцевавшееся, второе – воспаленное, третье – совсем свежее; я знаю, что точно такие же скрываются и у меня под одеждой. Слезы стекают по моему лицу – я сжимаю зубы так сильно, что едва не откусываю кончик языка, смотрю на тебя, но вижу лишь снежную пустыню и слышу звук, с которым хлопают на ветру чумные флаги, голодные птицы беснуются в негостеприимном небе, все трупы обглоданы, все могилы опустошены. Мне страшно – поэтому я кладу руку тебе на грудь и вставляю пальцы в пулевые отверстия, разрывая тонкие мембраны замерзшей крови и посеревшей от гибели кожи, смешанные с блестками слезы падают на твое лицо – иней на ресницах, синева смерти на скулах.

Я вынимаю хорошо знакомый тебе пистолет и заряжаю его шестью новыми пулями, изготовленными на заказ, украшенными изысканным орнаментом, покрывающим их полностью, кроме позолоченного торца. Я снимаю пистолет с предохранителя и заботливо вкладываю в твою руку, чтобы ты снова смог выстрелить, как только пожелаешь этого…

Апрель 2006г.