Зверь

Ты хотел наркотиков и таинственных снов. Тебе хотелось наяву видеть сияющих бодхисатв, сидящих на нефритовых листьях лотоса. Наблюдать, как падают кометы, оседланные неторопливой смертью, одетой, точно к празднику в золотое и красное.
Перебирать огрубевшими пальцами чужие ожерелья, не задумываясь о том, что каждый камень – слеза, каждая нить – нерв, каждая цепь – невозможность. Ты думаешь эти комнаты пусты?- не будь столь наивен, разумные змеи следят за тобой из надпространственного обиталища под твоими собственными веками.
Каждая история рано или поздно заканчивается, но я могу говорить и в пустоте, как раньше я говорил для пустоты. Волшебство истекает, сворачивается, застывает, превращаясь в материальную радужную пленку на поверхности прожитого времени.
Голоса  мертвых окликают тебя из надвигающегося отсутствия. То, что было тобой исчезло, растворилось как драгоценная опухоль, распад охватывает мертвые ткани, связанные заскорузлыми тряпками: Старьевщик Духа медленно бредет сквозь безнадежные трущобы.
Ты открываешь измятую книгу, на полях пометка чужим почерком: «Не доверяй глазам скрывающих правду». Ты извиваешься,  пытаясь сбросить изношенную кожу, но добиваешься лишь кровоточащих  трещин. Ты можешь исследовать боль от этих ран сколь угодно долго, но у тебя только одна кожа. Ты выращиваешь зависть к ящерицам, собирая высохшие до хруста мертвые хвосты, к бабочкам, чьи бесполезные коконы перемалываешь в сероватую муку и методично поедаешь, прислушиваясь к шепотам в пустынных комнатах, некогда служивших спальнями долгим поколениям кровосмесителей.
Нетленные ресницы рассвета застают тебя исторгающим истерику из крестообразно распростертого тела, точно это непослушный инструмент, виновный в твоем существовании.
Здесь никогда и ничего не происходит: в плену энтропии даже безумие жестокосердно медлит. Ты готов разговаривать со стенами, есть собственные волосы и совокупляться со зверем, существование которого смутно подозреваешь среди покинутых зданий, возможно – в кронах сухих деревьев, в поблекшей чешуе тронутых ржавыми подтеками крыш. Тебе так необходим взгляд – как точка отсчета, как доказательство собственного существования, но здесь никого нет и даже зверь, скорее всего,  нереален – но если ты его придумал, почему же это именно зверь?
Иногда тебе начинает казаться, что ты его видел – краем зрения, тем самым способом, которым можно увидеть духов, на одно лишь мгновение, от которого остается не образ, но смятение.

- Признайся, признайся, - шепчет тебе на ухо во время сна таинственный, несуществующий  Зверь, - тебе всегда нравились рассказы про пиратов – про мальчиков, которых похищали и продавали в рабство или использовали сами… всеми возможными способами? Из полунамеков, из сухих, обрывочных и недостоверных описаний нравов, строились воздушные мосты и, извиваясь,  повисали в твоем воспаленном воображении…еще тебе представлялись лагеря смерти…твое худое тело со следами побоев, пристально, с хирургической точностью холодного наслаждения, исследуемое уверенными пальцами…неконтролируемые истечения…поцелуи и пощечины….
- Признайся, наконец – выдыхает Зверь в самую сердцевину твоего слуха, - тебе хочется страха и стыда – стоять на четвереньках у всех на виду, ощущая полную беспомощность, холод на поверхности кожи и насильственное вторжение в теплые  внутренности? Ведь именно за это ты так себя ненавидишь?

Ты открываешь глаза – горячий молот пробуждения почти выбивает сердце из груди: кто-то опасный шептал тебе на ухо непристойности.
Это всего лишь сон – здесь нет никого, даже призраков, даже пыль не хочет клубиться в слабом утреннем свете, снова и снова ты режешь непослушные вены – не так, как раньше, по-настоящему, кромсая истерзанную плоть; мертвая, она повисает бесполезными ломтями, - в отчаянии ты грызешь обнажившиеся кости.
Тебе кажется, что  вкус собственной плоти странно отдает зверем – как будто отзвук несуществующих запахов и прикосновений пропитал тебя насквозь; ты принюхиваешься – в темноте и у стен всегда пахнет сильнее.
Ты начинаешь понимать, что он здесь.
Мочка твоего левого уха измазана густой слюной.
Понимание обостряет чувства, подобно тому, как вера изменяет реальность. Почти отчаявшись, в углу одной из заброшенных комнат ты находишь странный след, нечеловеческий и не звериный, оставшийся в бурой пыли – один единственный, точно это знак, печать, осмысленное свидетельство несуществующего, умышленно оставленное насмешливым гостем…след…один.
Кажется, тот, кто его оставил, передвигался очень быстро, но куда он шел – глухой угол, дальше дороги нет…. «Он ходит по стенам  и сквозь них» - догадываешься ты….вероятно, ждать нужно здесь, - это и говорит единственный знак, сомнения в  толковании невозможны…
Ты опускаешься на пол и ждешь темноты – она предательски не наступает, ты видишь, как она накрывает пространство неровными языками, точно это медленный прибой, умышленно минующий комнату….вся неестественность этого места становится видна тебе с безжалостной отчетливостью…ты сбрасываешь одежду и видишь, в какие измазанные засохшей грязью и гнилью лохмотья она превратилась….с удивлением ты понимаешь, что не помнишь или не знаешь, как выглядел, когда попал сюда – может быть, ты обманывал себя? Может быть, ты жил здесь всегда?
В страхе ты наматываешь одежду себе на голову, превращая ее в уродливый шар неизбывного ужаса.
И там, в темноте, с почти невыносимой остротой ощущая собственную наготу, ты думаешь о Звере…

12.06.2008г.