Бабочка

У меня нет имени.
Нет лица,  идентификационного номера, слез, поцелуев, застрявших в уголках губ, как волокна тухлого мяса между гнилыми зубами. Вязкая субстанция твоих фантазий обтекает меня как теплое желе, липкое, полупрозрачное, пахнущее сукровицей, твоими выделениями и желатином. Острые крючки паники, холодные иглы страха, зазубренные от частого использования жвала безумия иногда оказываются совсем рядом, оставляя виртуальные следы на моей несуществующей коже. Опасно – но это не здесь, не совсем здесь. Быть внутри и быть рядом – разные вещи. Я всего лишь обезьяна, поддразнивающая с недосягаемых ветвей хищных тварей, населяющих твои внутренние пространства. Впрочем, таких ли уж хищных, если ты все еще жив и ни один по-настоящему  глубокий шрам не остановил твое сердце, не разделили кожу на две части, означающие «до» и «после»? Когда ты смотришься в зеркало,  я вижу тебя сквозь поверхность твоих глаз, безмолвно наблюдая правду. Ты лжешь, изворотливо умалчиваешь, вводишь в заблуждение, заигрываешь, обещаешь, заведомо зная, что не исполнишь, непрерывно жалуешься, канючишь, пытаешься соблазнить или разжалобить. Ты напоминаешь навязчивое животное, которое трется обо все ноги без разбора, периодически получая пинок, но чаще – ласку или немного еды. Впрочем, если кто-то наклоняется погладить, ты уворачиваешься, вызывая недоумение, отбегаешь испуганно и агрессивно шипя, а потом жмешься к холодной стене, провожая удаляющиеся фигуры тоскливыми влажными глазами. Ты выходишь на улицу – медленный снег падает на лицо. Темно. Где-то далеко глубинные течения поворачивают большой каменный корабль, который в глубоком,  почти нереальном  будущем раздавит твою жизнь как ореховую скорлупу, оставив от изящного, похожего на головной мозг ядра приятное на ощупь, нежно пахнущее пятно на заскорузлой поверхности искривляющегося пространства. Я буду смотреть на это из твоих глаз, стремительно остывающих от переселения на ту сторону. Развороченные внутренности – апогей непристойности. Руки в резиновых перчатках, погружающиеся внутрь синеватого от смерти тела. Не торопясь, я встаю и выхожу из твоей смерти, как из подарочной упаковки: случайная пародия на рождество, украшенная формалиновыми завитками.  Двигаюсь вперед, обнимая босыми ступнями ледяные наслоения, раздвигая сырые волокна времени и протискиваясь вглубь, вглядываясь в пространственные плоскости, наблюдая, как копошатся облепившие их, светящиеся в темноте стайки потусторонних трупных мух, слетающиеся на останки энергий,  на остовы утерянных надежд, на гангренозные раны еще подергивающихся  судорогами несбыточной любви, тела двуполых паяцев. Я выхожу в медленную зиму, деревья и люди застыли в ней, как искусно сделанные мастеровитым, но лишенным вдохновения кукольником фигурки внутри тяжелого  стеклянного шара. У большого, наполненного светом здания, останавливаюсь и жду, облокотившись на шершавую стену. Пахнущие прозекторской пряди волос падают на лицо, синеватые вены просвечивают сквозь истончившуюся кожу, какая-то темная жидкость течет по груди на живот и ниже. Прикасаюсь пальцами к лицу  – кажется, кровь пошла горлом. Смертельно хочется курить – сигарету, любую. Вдыхать и выдыхать дым.  Ангелы на моих татуировках остервенело машут крыльями, издавая отрывистый клекот. Когда ты проходишь мимо меня странной шатающейся походкой, твое лицо искажается, впрочем лишь на мгновение. Глубокой ночью, когда твои руки связаны за спиной, колени раздвинуты, а он медленными, невыносимо тягучими движениями дрочит твой вздрагивающий от желания член, какая-то холодная волна вдруг толкает сердце: открыв глаза ты произносишь «кажется, сегодня я видел…», впрочем ты не договариваешь, потому что я сижу на корточках на подоконнике и смотрю тебе в лицо неподвижными затекшими кровью глазами…вязкая сперма покидает твое тело несколькими мучительными толчками.

23.12.2008г.