Смешанное содержимое моей головы

Я начала спать с мальчиками в детском саду. Чтобы не было противно потом… Лучше как можно раньше прийти к выводу, что ты ничего  такого, в сущности, не «потеряла» и так, «как было», вполне… М-да. Как-то плоско вышло. В общем, вытаскивали меня из «новобрачного» ложе (в этом возрасте еще принято давать обещания)  регулярно. Бедная моя мама! Каждый Божий день она, стиснув зубы, выслушивала от Валентины Александровны и Людмилы Степановны многое…
Две этих удивительно похожие, удивительно разные и просто удивительные женщины были обречены стать моими воспитателями. Разные – потому что, когда я болтала без умолку и намерено срывала занятия по лепке – о, скучища! – В.А., к примеру, долго умилялась тому, что я слепила из того, что было, то, чего вообще не должно было получиться, да и не могло быть в принципе. А Л.С. в таком же случае привела меня к детсадовской медсестре и попросила найти са-а-амую большую иглу, а лучше – чего там, шило(!), чтобы проткнуть негоднице ее несносный язык (странно, а мальчикам он нравился…).  Похожие – потому что, несмотря на негласное распределение невидимым режиссером двух главных ролей – как плохого и хорошего полицейского, они любили нас. Всех. Но меня, конечно, особенной любовью. Не за просто так. Я ее добивалась. Сначала от Ленки Клепиковой – прекрасный возраст, когда ты, не вызывая подозрений, можешь искренне любить себе подобных ангелочков с беленькими кудряшками. Но я-то притворялась! Я не была ангелочком! И, изо дня в день, приковывая своими длинными пальцами бедную Ленину шею к стене детсадешной веранды, я скорее не спрашивала, а утверждала с интонацией Шекспиро-Высоцкого-Гамлета («Пр-р-роведите, проведите меня к нему…»): «Ты меня любишь?!». На что бедная Лена только и могла, что чересчур охотно кивать головой… Ну как тут можно не жаловаться маме?!
…Любопытно, что, спустя несколько лет, когда у Ленки Клепиковой родилась сестренка, она даже не сомневалась, как ее нужно назвать. Поэтому, когда мама-Клепикова наконец-то – и опрометчиво - задала ей этот вопрос, Ленка, не задумываясь, ответила: Аня Свалова. Одним из первых сильных разочарований девочки было, когда она узнала, что второй такой быть не должно. Аня – это пожалуйста. Но Свалова – этого тонкая душевная организация родителей, да и всего общества в целом уже не могла бы ни понять, ни вынести. Истерика. Чума на оба ваши дома. Занавес.
Когда вновь нарождающиеся братики-сестренки моих друзей стали явлением тенденциозным, я, не дожидаясь маминого решения осчастливить-таки и меня, решила все сама. Из старого и – по моим меркам – огромного плюшевого медведя, любовно и целиком укутанного мною в уси-пуси-сверток, вышел неплохой единокровный брат. Во всяком случае, на бабу Машу, единственного благодарного зрителя и слушателя, на которого я, впрочем, и рассчитывала,  это произвело неизгладимое впечатление. Милая старушка слишком часто пребывала в состоянии похмельного анабиоза и посему «была рада обмануться», увидев меня чинно прогуливающейся по двору с новым членом нашей немногочисленной семьи. Вечером последовал торжественный визит бабы Маши. Она по такому случаю перемыла полы в подъезде, приоделась, купила коробку шоколадных конфет (жаль, что я тогда не понимала, что это вкусно)  и пришла к маме поздравлять ее с новорожденным… Как, черт подери, можно было не жаловаться моей маме?!
С конфетами тоже была история. Поскольку я с рождения испытывала отвращение ко всем «девчоночьим» штукам, типа сиськи-розовыебантики-шоколадныеконфеты-куклы, прости Господи, Барби, то и выкормила меня мама искусственным молоком, и конфеты у нас в доме практически не переводились. Шоколадные, вы чего думали! Практически, потому что мама раз в месяц высыпала всю вазу целиком в свою сумку и уносила на работу (коллегам к чаю) это непопулярное среди меня сладкое великолепие. Однажды в доме случилась тусовка (однажды – это официальная версия, для мамы). Когда мы, однокашники-разбойники, в очередной раз собрались в нашей однокомнатной «хрущевке», чтобы устроить, как сейчас принято говорить, «расколбас» (по два-двадцать), я решила – чего добру пропадать – извлечь из загашников все имеющиеся в доме конфеты и таким образом лишь подкрепить свой авторитет общественного лидера, накормив ими народные массы. После этой шоколадной вакханалии осталось столько конфетных оберток, что не найти им достойного применения я, как любой уважающий себя творческий человек, просто не могла. Пластилина у меня было много, к лепке с детского сада я относилась с трепетом… На следующий день мама, по обыкновению, привычным жестом ссыпала вазу в сумку. Пластилиновая конфета попалась самой противной тетке – по совместительству, начальнице отдела. К слову, тетка умудрилась проглотить ее, практически не жуя. Когда мама вечером достала ремень, я не поняла только одного: ей ведь тоже не нравилась эта тетка, значит, справедливость восторжествовала…
Итак, брата со мной не случилось. Сестры, впрочем, тоже. Я решила, что мне жизненно необходим хомяк. Мелочь, что называется, а воспитывать есть кого. Было у меня в копилке …примерно 30 копеек. Хомяк – с учетом скидки для почетного члена кружка юннатов – около рубля. Поскольку решение о хомяке созрело неожиданно, но бесповоротно, я решила проявить самостоятельность и …заработать недостающее. Одним из самых посещаемых магазинов был «Хлебный» неподалеку от дома. Я встала рядом и принялась реветь. Каждый раз на мой рев подходила какая-нибудь сердобольная тетушка и, услышав душещипательную историю о потерянных мною 20-ти  копейках «на хлеб», вытаскивала и протягивала их мне. Ну, сами подсчитайте, сколько раз мне пришлось проверить актерское мастерство. В общем, примерно через полчаса маленький, неделя от роду, хомяк был у меня в руках. Конечно, это не укрылось от внимательных глаз старших девчонок из соседнего двора. Обступив меня, они попросили показать, от чего я в таком восторге. Поумилявшись, одна из них нахмурила брови: «Сдохнет». Я сделала круглые глаза.
- У меня было такое. Если не умеешь ухаживать, сдохнет обязательно. Слишком маленький, - продолжила она со знанием дела.
Мой умоляющий взгляд был красноречивее слов.
- Хорошо, я тебе помогу. У меня дома есть нормальный взрослый хомяк Гоша. Я могу принести тебе его, а твоего взять на время, пока не вырастет. Захочешь – заберешь потом, – с легкостью произнесла она, словно речь шла не о друге, а о паре сапог. Я решительно согласилась. Мне было совестно, что я так безответственно бросилась приручить того, за кого совсем не была способна ответить. Понятно, что Гошу я не дождалась. Ни тем вечером, ни потом. Хорошо, что мама об этом так и не узнала.
Тогда я решила, что мне не место на этой земле. То есть космонавтом, чтобы вы знали, я придумала стать не в силу популярности этой геройской профессии. Скорее вопреки. Вопреки тому, что творилось со мной здесь, на земле. По обыкновению, наша мальчишеская ватага собиралась в спортивном городке, где располагалась целая куча спортивных снарядов и совершенно умопомрачительные качели. Подозреваю, что некоторые из них остались здесь со времен средневековых наказаний. Именно такую я выбрала, полагая, что этого будет достаточно, чтобы доказать себе, парням и миру, что к полету я готова. Поехали!.. Руки и ноги были привязаны, поэтому ни передумать, ни сопротивляться я бы не смогла. Чувствуя себя распятой, я крутилась вокруг собственной оси и мне на ум приходило название книги на маминой полке «В круге первом». «Втором, третьем, четвертом»… Восьмидесятом. Пацаны аплодировали, когда, освобожденная, я сползла из этого ада на землю. Им до этого удавалось кругов тридцать, не больше. Меня, конечно, вырвало. Но я стала космонавтом!

…Сейчас, спустя много лет, когда я знаю, что от патологического жизнелюбия появляются ранние морщинки, и что в той маминой книжке все было намного страшнее, а сама моя мама уже за факт своего существования заслуживает звания как минимум героя соцтруда, я сижу, пишу этот бред и думаю о тебе. Слушаю известную мадмуазель, которая поет, что она мадмуазель, и что она поет блюз. Окажись ты сейчас рядом, я  …нет, лучше бы ты, сжав мою шею длинными пальцами, утвердил вопросительное: Ты меня любишь?.. Я бы сказала: «Поехали!»…