Морская душа из казачьего рода

               


     Капитан I ранга Вениамин Ферулев в  казачьем  роде Ферулевых был  единственным представителем, связавшим свою судьбу с Военно-Морским Флотом. Три десятилетия внук казака, сын солдата Великой Отечественной войны защищал северные морские рубежи нашей Родины. Нелегкой  была  жизнь офицера-подводника в условиях сурового Заполярья, не говоря  уже о службе на потенциально опасной для жизни и здоровья атомной подводной лодке. Грозное оружие и техника были доверены двоюродному  брату  моей матери. Именно они стали причиной гибели военного моряка, хотя предназначались для уничтожения врагов страны Советов. Дважды Ферулев направлялся в длительное плавание на АПЛ, не отвечающей условиям безопасности. И дважды вышестоящее командование скрывало это от флотского экипажа. Данный факт стал известен моей матери из письма Вениамина Михайловича, итожащего бег прожитых лет. В шестьдесят с  половиной  лет, умирая от лучевой болезни,  он не смог  утаить от родственников горькую правду. Нет  в этом  письме  ни  сожаления, ни упрека,  как будто и не было виновников трагедии. Что говорить, умеют и умели  умирать “черные бушлаты”  во имя  Отчизны. Умирать безоглядно  как в экстремальной ситуации, так  и в  бою.  И в этом не только исток  их  отчаянной смелости, доблестной безысходности,  но и  личная трагедия.
               
                ***

     ОБЩИЕ ПРЕДКИ

     Передо мною фотоснимок семьи Ферулевых, сделанный  в 1903 году  прошлого столетия. У ног главы семейства  Захара Ферулева его младший сын Михаил, отец героя повествования. Слева — старший сын Александр. На коленях хранительницы семейного очага Александры  Никитичны  младший ребенок в семье — моя бабушка по материнской линии — Матрена. Слева и справа от них — Анна и Клавдия, а за спиною — старшая из дочерей, Вера. Целый век отделяет меня от события, запечатленного на семейной реликвии. Того самого достопамятного дня, в  который казачий атаман станицы Чебеньки Оренбургской губернии Захар Ферулев, собрав  домочадцев, увековечил их для истории. Чинно сидит  на завалинке у дома большая семья. В лице каждого застыла  значимость момента. Атаман среднего роста, широк в кости, черноволос. Прямодушное  русское  лицо  украшают  небольшие усы и борода. Предок  одет  в  косоворотку, туго стянутую в поясе ремнем, сдвинутую на затылок фуражку и сапоги. Его  хрупкая  на  вид  супруга  по  случаю важного  мероприятия принаряжена в выходное, но строгое платье. Волосы гладко расчесаны на  прямой пробор и аккуратно прибраны. Она внимательно глядит на фотографа —  нечастого гостя в сельской глубинке. Вот такими  я и запомнил  своих предков, о  происхождении  и жизненном пути которых знаю совсем немного.
     Мне доподлинно известно, что семья Ферулевых проживала в селе Чебеньки Оренбургской губернии, расположенном  в 40 километрах на северо-восток от  Оренбурга. Село, состоящее из двух хуторов, Нижние и  Верхние  Чебеньки,  находилось  на левом  берегу притока реки Урал — Сакмары  в верхнем ее течении. В пойме реки росли широколиственные леса, к югу от них простирались безбрежные степи. Хутора  возникли в середине восемнадцатого столетия на месте бывшего башкирского кочевья. В большинстве своем их населяли выходцы из татарских деревень Казанской губернии. Отсюда и само название хуторов Чебеньки — «мушиное место» (“чебен“ — по-татарски “муха“). Однако наряду с татарами  в  Чебеньках  проживал  и русские, появившиеся  на  Южном  Урале  в период его колонизации.  Русские,  а  также обращенные в православие инородцы со временем  составили основу казачьего  войска  Оренбургской  и Самарской укрепленных  линий. Правда, войска нерегулярного, ведь в свободное от сторожевой службы время казаки, будучи  крестьянами-землепашцами,  занимались сельским хозяйством.  Пахали сохой-односторонкой  землю, сеяли  рожь, овес, пшеницу, ячмень, полбу. Занимались они и животноводством, разводя коров, овец, коз и, конечно же,  лошадей. Ведь  лошади  в  жизни  казаков  играли  решающую  роль,
как  в  личном хозяйстве, так и на службе.
     В середине восемнадцатого столетия  Сакмарская и  Оренбургская сторожевые линии только  создавались. К  Сакмарской, Пречистинской, Воздвиженской крепостям,  а  также имеющимся редутам добавились новые  поселения  служивых  людей, в частности — Чебеньки. Кем были мои предки до вступления в ряды Оренбургского нерегулярного казачьего войска, мне не известно. Возможно, что они принадлежали к числу государственных, владельческих крестьян. Однако не исключено,  что они могли быть посадскими, служивыми либо беглыми людьми. Примечательно, что девичью фамилию моей пробабушки — Бочкарева  —  доныне носит известный  казачий  род из бывшей Губерлинской крепости, расположенной на севере от города Новотроицка.  Установленным  фактом  считаю  лишь  то, что в начале двадцатого века Ферулевы принадлежали к низшему, но все же привилегированному военно-трудовому сословию.
     В Нижних Чебеньках семья Ферулевых владела участком земли, просторным бревенчатым домом.    Домом, в котором всем от мала до велика надлежало блюсти  установленный  порядок. Имея за плечами суровую жизненную школу, казачий атаман отличался трудолюбием и хозяйской сноровкой. Эти качества он прививал  и своим детям. Мальчики сызмальства осваивали казачью науку, девочки учились ведению хозяйства. К числу искусных рукоделий, освоенных ими, являлось  вязание оренбургских пуховых платков из козьего пуха. Никому не было позволено сидеть  сложа руки в  период  жатвы  и сенокоса. Несмотря на добрый нрав,  Захар  Ферулев  не терпел непослушания и баловства. Но  при наказании детей переборов никогда  не допускал. От  рачительной  хозяйки  и заботливой матери Александры  Никитичны всегда исходил покой. Кроткая  и  благодушная женщина редко журила своих чад, наставляя  их  на  путь  истинный  добрым  словом.  Казачий атаман и его жена исповедовали православие. Икона с горящей лампадой, Библия всегда были неотъемлемыми атрибутами крестьянского жилища. Ферулевы  отмечали  все  религиозные праздники, посещая православный храм в станице Пречистинке. В великий пост  имели обыкновение скоромничать. В святую пасху стряпали  и  пекли  в русской печи сытный курник и сладкие шаньги. После трапезы голосили звонкие, протяжные песни. По понятиям  простых смертных, жили свободно и сытно, почитая царя-батюшку и честно добывая свой хлеб.
      “Всяк сверчок знай свой шесток”, — нередко упоминал  русскую поговорку Захар Ферулев, когда заходил разговор о смысле жизни. Главным в ней для атамана были кормилица-земля, единение с матушкой- природой,  вера в сильные руки, умеющие крепко держать как плуг, так и шашку. До конца своих дней старый казак свято верил в извечно  почитаемые на Руси ремесла — землепашца и воина.
Стремительно летели годы. Сестры Ферулевы из подростков превратились в сельских барышень. Повзрослевший  и  окрепший  Александр  Ферулев  помогал отцу по хозяйству, а Михаил был первым учеником в  школе. После ее окончания он поступил на учебу в Неплюевский кадетский корпус, созданный в начале девятнадцатого века и названный в честь первого губернатора Оренбургской  губернии. Тяжелой потерей  для казацкой семьи  стала смерть в цвете лет Веры Ферулевой.  Умерла она от чахотки. Эта  же болезнь явилось причиной ухода в мир иной и Александра Ферулева, но произошло это значительно позже — в тридцатые годы. Постигшее казаков горе вскоре затмили   бурные, революционные события в России, нарушившие патриархальный образ жизни всех членов многодетной крестьянской семьи.

     ДАЛЕКИЕ ПЯТИДЕСЯТЫЕ

     В  середине прошлого  столетия  осколки  казацкого рода Ферулевых  оказались разбросанными  по всей стране. Матрена, давно осев в Оренбурге, ютилась в полуподвальном  помещении  бывшего  купеческого  дома, затерявшегося в малоприметном  Фабричном  переулке. Власть,  которую защищал ее муж, участник  гражданской и Великой Отечественной войн, так и не сочла  нужным  предоставить  семье фронтовика достойное жилье. Анна и Клавдия, прозябали в подвале соседнего дома, потеряв своих суженных в эпоху мора, междоусобья и войн. Уход за ветхой старухой предоставлял им право временного проживания в ее квартире. Собственных детей они не имели  и, будучи  однолюбками,  до конца своих дней хранили целомудрие. Светом в окошке для Анны и Клавдии, не считая  меня, была  моя  мать — дочь Матрены  и  сыновья Михаила. Все три  сестры жили  тихо и  скромно, едва сводя  концы с концами. Матрена  и  Клавдия  зарабатывали на жизнь вязанием платков и паутинок, а Анна  — портняжным делом. Михаила Ферулева  лихая  судьба  забросила в  город  Фрунзе. Именно там, в столице солнечной и маловодной Киргизии, среди фруктовых садов и арыков выросли и возмужали пятеро его отпрысков, в том числе и будущий покоритель морских глубин.
     С детства Вениамин пристрастился к чтению, налегал на учебу. Семнадцати лет от роду, окончив с отличием школу, поступил в Ленинградское высшее  военно-морское инженерное училище имени Ф.Э. Дзержинского. В казачьем роду Ферулевых  никогда  не было моряков, и о мореходном деле юноша знал лишь понаслышке. Книги о морских путешественниках,  отважных  военных  моряках,  а также боевое прошлое отца и старшего брата Виктора, участников  Великой  Отечественной  войны,  несомненно, сыграли  роль при  выборе  им  профессии.
     Каждый год в каникулярные отпуска, следуя к родителям во Фрунзе, Вениамин заезжал в Оренбург, носящий в  то  время  имя выдающегося советского летчика  Валерия  Чкалова. Там будущий  мореплаватель останавливался  у  тетушек  —  представительниц  женской половины   рода  Ферулевых. Вырвавшись из  училищного плена  и  оказавшись  в окружении   заботливых   наставниц, позволял  себе  неделю другую расслабиться. Любящие, искренние и бескорыстные женщины оказывали племяннику  всевозможные  знаки   внимания.
До середины пятидесятых годов я вместе с родителями  проживал  на  Северном Кавказе и в Таганроге. Затем  моего  отца,   военного летчика  перевели для  дальнейшего прохождения службы в  город Чкалов. Я и мать  были   уроженцами  этого  города. Отец,  окончивший  1-е ЧВАУЛ (Чкаловское  военно-авиационное училище летчиков), начинал в столице Южного Урала военную карьеру. Возвращение  к  родным  пенатам  для нас  являлось  радостным  событием, благодаря  которому  я  и  близко узнал  двоюродного брата моей матери.
     В те далекие памятные  годы  Вениамин Ферулев был  приятной  наружности  статным  молодым  человеком. Тщательно подогнанная, в безукоризненном порядке с золотистыми галунами и пуговицами форма, флотская выправка привлекали внимание. Рассказы Вены, как я уменьшительно  называл  родственника,  о  корабельной  жизни,  употребляемые  им  специфические выражения, приводили  меня  в неописуемый восторг.
     — Сняться со швартовов, — повторял  я,  уходя,  домой  после  встреч с Веной.  Провожая  меня  до  порога (по-флотски  — комингсома) родственник-моряк лишь  одобрительно  кивал в ответ.
     От  Фабричного  переулка  до моего дома было всего два квартала. По стечению обстоятельств семье военного   летчика   выделили   квартиру  в одном  из  зданий  того  самого  Неплюевского  кадетского  корпуса,  в  котором  когда-то  начинал учебу  Михаил  Ферулев. Старинной  архитектуры  здания, расположенные на  крутом берегу  реки  Урал,  удачно  вписывались  в  ландшафт  южно-уральского города. Вениамин не раз, испив чашку чаю в доме  двоюродной  сестры,   прогуливался с  нашим семейством по набережной. Спустившись по  белокаменной  лестнице  к  реке,  любовался  Зауральной рощей —  излюбленным  местом отдыха  оренбуржцев. Вспоминал своего отца — несостоявшегося кадета,  деда-казака, отвергшего дутовщину, но не  принявшего  нововведений  новой  власти. Теперь, оценивая  далекое прошлое, признаюсь себе  в  том,  что   детские  воспоминания   не забываемы.
     Вениамин   Ферулев  надеялся  бороздить  просторы Мирового океана  на надводных  военных  кораблях. Мечтал  плавать  на  крейсерах, эсминцах,  миноносцах, но  судьба распорядилась иначе. В конце пятидесятых годов после окончания  военно-морского училища  он  был  направлен на Краснознаменный Северный флот  для  прохождения службы  на  подводных лодках. Отныне ему надлежало разделить участь  отважных  подводников Героев Советского Союза И.А. Колышкина, Н.А. Лунина, В.Г. Старикова, И.И. Фисанович и многих  других.
     В очередной раз, посетив Оренбург,  лейтенант-инженер  поведал  родственникам о суровом Заполярье,  Баренцевом море, обогреваемом  теплым  течением  Гольфстрим, нелегкой жизни подводников. Предельная глубина, выравнивание дифферента — эти новые специфические  фразы  из  лексикона  родственника-моряка  были  для  меня  непостижимы.
Накануне  1960  года  на смотрины  к тетушкам  Вениамин  Ферулев привез жену Тамару. С белокурой, жизнерадостной дивчиной лейтенант познакомился в городе Обнинске  и не долго  думая,  предложил  ей  руку и сердце. Вскоре  молодая  чета убыла на Крайний  Север, но в первый же отпуск посетила  Оренбург. Избранница  племянника пришлась по душе Анне, Клавдии  и  Матрене. Бойкая, подвижная  и  деловая  Тамара  уверенно ориентировалась в кипучей жизни.
     — Вена с такой  не пропадет, — пришли  к заключению  сестры,  будучи  глубоко  убеждены,  что  все  мужчины  несмотря  на  возраст,  по существу остаются  детьми.  Пятидесятые  годы  закончились, а  в следующие три  десятилетия  потомки  казацкого рода  Ферулевых лишь  изредка  получали  друг  от  друга  весточки.


     “ЗАЛОЖНИК ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ”


     В шестидесятые годы  Вениамин  Ферулев редко присылал письма. Режим  секретности  не допускал откровенности даже с родственниками.  Откуда  было  знать оренбуржским тетушкам, что пребывание племянника  в   Обнинске  связано  отнюдь  не  с  отдыхом  на  родине  жены, а с обучением  в Учебном  центре  ВМФ. Именно там  экипажи  первых  атомоходов проходили  спецподготовку.  Стажировались  на  прототипе корабельной ядерной энергетической установки, созданной  на первой в мире АЭС.   Узнать  подробности  о дальнейшей службе  родственника-моряка  мне  удалось    много  лет спустя.   Помог  простой  случай:   нежданное   знакомство с  отставным  капитаном  I  ранга Анатолием  Михайловичем  Серебряковым. Произошло это в Екатеринбурге,  где  старый  моряк  нашел  приют. Оказалось, что с 1961 по 1963 гг. вместе с  Вениамином Ферулевым  он  служил   на  атомной  торпедной  подводной лодке “К-14”.
     АПЛ “К-14” 627-А проекта, наряду с ранее выпущенными “К-3”,”К-5” и “К-8”, была первенцем атомного подводного флота СССР в Заполярье. Она базировалась в губе Западная Лица  и входила в состав 206-й бригады. Позднее атомоход  переподчинили 3-й дивизии 1-й флотилии атомных подводных лодок Северного  флота.  На  АПЛ “К-14” Анатолий  Серебряков за  три  года службы прошел должности  оператора  ядерной энергетической установки (ЯЭУ), командира дивизиона живучести и БЧ-V. Занимался работой, связанной  с  обслуживанием сердца атомохода.  Мозгом же, управляющим  реактором  была  электроника, работу которой контролировала группа автоматики  и  телемеханики  под  руководством  Вениамина  Ферулева.
     АПЛ “К-14” была первой атомной подводной лодкой, вышедшей в Атлантику.  Произошло  это, по словам Анатолия Михайловича, в 1962 году. Испытывая субмарину  на  живучесть,  моряки  выжимали  из  нее  все возможное. Преимущество  перед  дизельными  ПЛ  было несравненным. “К-14”  обладала гораздо  большей скоростью и дальностью подводного хода. Находясь в автономном  плавании, могла преодолеть расстояние в 30 тысяч  миль. В 1963 году личный состав “К-14” участвовал  в спасении атомохода “К-133”, первый  контур которого на языке  подводника  дал  течь.  Радиационные прорывы, по словам Серебрякова, не являлись редкостью на АПЛ 627-го  проекта. Ахиллесовой  пятой  подводных  лодок было несовершенство ядерной энергетической установки с паропроизводящей  и  паротурбинной  системами. Это,  в  свою очередь,  приводило  к  авариям, облучению  экипажа. Моряки  о  грозящей  им  радиационной  опасности  могли  лишь догадываться, не имея доступа к обобщенным сведениям о дозах облучения. Командование  же  менять коней на переправе считало нецелесообразным. В шестидесятые  годы, по  оценке Серебрякова,  двоюродный брат моей матери был до мозга костей моряком, высококлассным  специалистом  и  хорошим  товарищем.
      В  последующее время  Ферулеву  довелось  плавать на  ракетных АПЛ второго поколения. Установленные на них  новые  ядерные  энергетические установки, в отличие от  старых — объемных с многоагрегатной периферией , были компактными и защищенными. Риск облучения    экипажей  теперь сводился  к  минимуму,  но  потерянное Вениамином  Михайловичем   здоровье  давало  себя  знать.  Он был  вынужден  покинуть плавсостав, но влюбленному в морскую  профессию человеку дел  хватало и на берегу.
      В   1982  году  сорокасемилетний  капитан  I  ранга  Вениамин  Ферулев проходил службу в  военно-морской  базе,  расположенной  в  Иокаганском  заливе.  Его  письма    двоюродной  сестре, моей   матери,  приходили  из  поселка  Гремиха.  К  этому  времени  ушли  из  жизни  все  члены семьи  казачьего атамана Захара Ферулева, и только внук   продолжал защищать  морские рубежи  Отчизны.
      Для  Вениамина Ферулева и его семьи длительное пребывание на военно-морской базе, являющейся хранилищем отработанного ядерного  топлива,  было, конечно же,  небезопасным. Слишком  высока  была опасность возникновения  экстремальных ситуаций,   экологических  катастроф. Но первоиспытатель атомных  субмарин  оставался   романтиком. Беспорядочному  рокоту  цивильных городов он предпочитал упорядоченный шум пенящихся  волн и освежающего бриза. Взор старого подводника  по-прежнему грели  дремлющие у  причалов  отважные ныряльщики-атомоходы   —  источники всех его радостей  и бед. И  все же со всем  этим  морской  душе через  несколько  лет  пришлось  расстаться  навсегда. 
Впереди  был  город  Обнинск, годы  отчаянной борьбы  с  коварным   недугом,   последние, самые  мучительные  часы  жизни в Институте радиологии.
Был  ли  капитан  I  ранга  Вениамин   Ферулев  заложником  холодной  войны? Думаю, что  нет,  и  этому свидетельство его письмо к  родственникам,  присланное накануне третьего тысячелетия. Не солдаты, а политики  были  заложниками  опасного противостояния    двух мировых сверхдержав. Именно их самолюбие  и  амбициозность  затягивало  разрешение опасного конфликта, а  не самоотреченность и  прямодушие истинных  защитников  Отечества.  Защитников,  готовых  умереть  в случае иноземного нашествия, а на деле ставших безвинными жертвами неоправданного  эксперимента собственного государства  в  мирное  время.


              «Уральские военные вести», август 2008 года, Екатеринбург.