Как умереть под покровительством Венеры

Было холодное зимнее утро, когда Шарлота Фраузен вырвалась из объятий Морфея.;  Это была красивая девушка лет двадцати с тёмно-зелёными глазами, на которых, хотя она и была совсем юна, время уже оставило свою печать, руководствуясь болью и страданиями; в уголках её глаз были видны многочисленные морщинки, но эти опечаленные глаза были самые красивые на свете – в них можно было заблудиться, подобно ребёнку в лесу. Шелковистые прямые волосы темного цвета ниспадали до самого пояса; слаженность её фигуры – безукоризненно вычерченные черты стана. Она была родственна Венере;, также прекрасна и пленительна.
Она проснулась  в ранний час, около  четырех  утра, когда всё также приглушенно светили фонари, пуская свой свет в окно и на определённые участки земли, окутанные снегом. На улице Страсбурга, где жила Шарлота, не было не души; даже собаки, которые неизменно страдающе выли от голода, не соблаговолили подать голоса, лишь вороны, безгласно проносящиеся за деревьями, не лишались надежды сыскать кормушку.
Открыв глаза, она испуганно оглянулась на дверь. Потом облачила прекрасное тело в свою обожаемую чёрную шубку, уже немного потрёпанную и не подобающую фасону двадцатилетней  немецкой модницы, но тем не менее ей весьма любимою. А одела она ее, потому что жила в старинном полуразвалившемся доме, где едва ли могли хорошо топить. Это был жилой двухэтажный дом, до которого никому не было дела – крыша,  наполовину прогнившая зачастую пропускала капли дождя, обветшалые стены, лет тридцать тому назад покрашенные в ядовито шафранный; цвет с давно приобретёнными трещинами, лестницы тоже оставляли желать лучшего – кое-где можно было провалиться, с каждым годом ступеньки редели, а дыр в них становилось предпочтительно больше. Здание разделялось на два подъезда: в одном жила миссис Грэнди Шнаузер, старуха лет восьмидесяти-восьмидесяти пяти, женщина со странностями, вероятно, к старости  у неё помрачился разум, и она постоянно проводила свои свободные часы в сопровождении прежних  жильцов, последние из которых  легли  в могилу пятнадцать лет назад. Старушка оставалась жить в этом мрачном построении, потому что была преданна этому дому и, как все полагали, с верностью дожидалась своей кончины. В другом же подъезде жила сама Шарлота Фраузен, про которую было уже говорено.  Она же оставалась (столь молодая и красивая) в этом злосчастном доме из-за безмятежности или даже привычки, ведь она никогда не меняла места своего проживания. Но есть более верный ответ – она безумно свыклась с одиночеством.
Её отец и мать скончались десять лет назад и, не обладая родственниками, она осталась сиротой, судьба отняла у неё даже любимого человека. После всего этого  Шарлота поддалась меланхолии. Она с детства была больна шизофренией, но эта болезнь проявлялась очень редко и никто не знал, что она нездорова и никогда бы не подумал, зная её – она умела себя контролировать.
Надев шубу, она раздёрнула бардовые гардины;, свисающие до самого пола, и нерешительно, с сырыми от боли глазами бросила взгляд в широкое окно, опёршись своим тоненьким локтём на трухлявый подоконник. Она размышляла о своём сновидении, не удивляясь тому, что на улице так тихо, что даже не слышно привычного воя занудных собак. Девушка выпустила из своих  глаз всего лишь несколько слезинок, после чего глаза сменили свою окраску – они стали изумрудно зелёными. Так было всегда, когда она чувствовала себя беспомощной и жаждущей уйти навсегда… В голове её крутился всего лишь один вопрос: «Почему?». Но Шарлота не могла на него ответить и никогда не ответит, так же как мы не ответим, потому что не представляем, почему она его себе задала. Она не могла больше мучаться – каждый раз одно и тоже, это можно соотнести с костью, неизбежно вставшей поперёк глотки, хочешь освободиться от мучений – перережь глотку; так и здесь всё те же страдания гнались за нею,  прекратить страдать значит уйти. Она верила, что зачем-то здесь нужна, что всё не так просто. В детстве она очень любила загадки, вот и сейчас ей казалось, что её жизнь, словно загадка, раз это загадка, то на неё должна быть и разгадка. Лишь эта мысль уберегала  её от встречи с близкими людьми.  Отвлёкшись от своих душераздирающих мыслей, она неказисто; взглянула на светлеющий небосвод и, увидев в нём щебечущих воробьёв, вольно улыбнулась и решила в столь раннее утро отправиться на место своего умиротворения.
Мисс Шарлота вышла из дома, спустилась с крыльца и закурила сигарету; она получала наслаждение от соприкосновения табака с её пунцовыми; губами, купаясь в дыму, её казалось, что мир вокруг неё становился мерклым и безучастным.  Она пошла по просёлочной дороге, до сих пор озаряющейся фонарями; стезе настолько знакомой её болезненный душе, что будь она в беспамятстве, она всё равно бы её отыскала.  Эта дорога вела к погосту;, в получасе от её дома. Она брела и думала о том, что же могло вызвать тревогу в её душе, пробудившуюся в столь ранний час. Такое бывало часто: волнение, казалось, проламывало её грудь, и громоздила душу, но, обычно, когда она наведывала погрузившихся в сон, близких её сердцу людей, смятение заглушалось удовлетворённостью.
Как всегда, она дошла до перекрёстка, прошлась по мосту  и, как всегда, свернула налево; пробежалась по давно затоптанной её же ногами тропинке и уже, свернув направо, увидев, знакомый, вздымающийся среди всех прочих монумент с грудой жёлтых  роз, раскрыла калитку, затем, войдя в неё, притворила дверцу, не вдаваясь в бытующее суеверие: «Если закроешь за собой калитку на кладбище, то можешь скоро навсегда остаться там». Она была бы только рада, но такая удача, как она мнила, её не постигнет. Подойдя к портрету своего возлюбленного, она три раза наградила его поцелуями, положила одну чёрную розу на цветник и, присевши на корточки, стала беседовать со своей любовью, причём речь её являлась не монологом, а диалогом – она откликалась на свои же вопросы.  Она могла бы разговаривать с ним вечно, ведь ничего отраднее быть не могло.  Но вдруг её взор устремился на место, где лежали цветы, и она увидела там разрыхленную землю. Изумившись, она подняла цветы и полна от удивления, чуть было не упала в обморок: здесь явно кто-то был, мало того, этот кто-то пытался копать землю. Шарлота подошла ближе.  Она первоначально пробовала допустить, что это какие-нибудь животные, будь то собаки, кроты или ещё бог знает кто.  Позже её посетила мысль, что это могли быть бомжи, которые здесь вечно водятся и вандалят  на дорогущих монументах,  подбирая, и пополняя свой больной желудок гостинцами, вообще чаще всего объедками, которые оставили те их сородичи, которые до того «со своими вкусами», что если курить, то они предпочитают не какой-нибудь дешёвый «Aliance»;, бродят в поисках чего-нибудь «повкуснее», например «Chesterfield»;.  Этот беспорядок царит здесь по тому, что единственный сторож, который отважился здесь, по сути, жить, скончался лет семь назад, и, кстати, здесь же похоронен, а на вакансию на должность сторожа давно заброшенного кладбища, где временами ходят слухи о фантомах и всяких неопознанных явлениях, никого не прельщает. Здесь редко кто-то появляется: у кого-то вовсе не было родных, кто-то разбогатев, не почитает своих близких и давно про них забыл; кто-то хранит скорбь в душе, мысля, что хождения на кладбище лишь «показуха»; кто-то испугавшись пригрезившегося сна, где мать, отец или сын обиженно грозит перстом; и сетует, что его забыли, хотя так рьяно оплакивали на погребении и заказывали дорогущие монументы с надписями: «Ты всегда в наших сердцах», «Мы тебя помним». Фарисейство; или, как говорят, «не хватает времени»? Или лучше того: «Чего распускать нюни на булыжник, всё равно не вернёшь, но он жив в моём сердце, а это главное». Да это всё красиво, но правдиво ли? Здесь редко кого можно встретить, если только на рождество с десяток человек.  Они приходят возложить по цветку и тут же уходят, будто вовсе не о чем поговорить. Взглянув на это, можно сказать, что они приходят не к своему мужу, другу, сестре, а к постороннему человеку, которого не знали и вообще впервые увидели на орнаменте и, будто изумляются безнадзорности могилы, поросшей сорняками.
Шарлота опять была здесь одна. Подойдя ближе, она аккуратно подняла замёрзшие цветы, боясь сломать их оледеневшие головки, и пристально всмотрелась в участок раскопанной земли. Её овладело любопытство. Когда-то именно в этом месте она зарыла «символичное сердце», которым однажды обменялась с Винсентом (так звали её возлюбленного) в свидетельство своей любви и теперь она «закопала» своё сердце навсегда вместе с ним.  Ей казалось удивительным, что как раз это место было раскопано. Она уже склонна была поверить в невероятное. Раскопав своими замёрзшими от холода руками землю, она ещё больше удивилась. 
Там был обрывок бумаги. Развернув его, она распознала в нём записку. Её поглощал интерес; она не верила своим глазам, была напугана и вместе с тем ликовала, сама не зная чему.  Записка была следующего содержания:
Я, минувший все испытания, искупивший все свои грехи, видавший всё ужасное в этом мире и побывавший за это время в других мирах, многое познал. Я тебя любил, но ложь ослепляет, как и любовь. Знай, ты мой недуг, ты виновница всех моих несчастий, ты убийца моих чувств. Ты погубила меня.  Ты никогда не любила, ты вообще не способна на любовь. Это всё, что я хотел тебе сказать. Живи с этой виной и испытывай муки, испытывал  я на земле, когда предавался любви с тобой.
                Раскрывший глаза Винсент.

Прочитав это, руки её задрожали, голова закружилась, но, не успев упасть, она присела на лавочку, стоявшую подле цветника, в углу ограды. Шарлота была очень восприимчива, со своей расстроенной психикой она могла поверить во что угодно, даже в то, что её нарекли не Шарлотой, а, например, Элоизой, если бы её внезапно оповестили об этом, хотя прожив двадцать лет могла быть уверена, что её зовут именно Шарлота, не покоряясь нелепому убеждению.
На мгновение она поверила в то, что это было подлинно послание от Винсента. У неё был шок: она испугалась – зеницы; её глаз  заметно расширились, её безумный взгляд устремился на послание. Она не могла ничего промолвить, не могла даже нервно покурить.  Затем она пыталась рассуждать, но это не сразу удавалось, на ум приходили лишь одни мысли: «Да, это я во всём повинна: я его отвергала, дразнила его, отчуждала от себя, хотя безумно любила. Я его убила присущей мне хладнокровностью и скабрезностью;», и тут у неё началась безутешная истерика. Она смеялась над тем, что стала героиней мистического сценария, но затем, понимая, что это не смешно, принялась рыдать – глаза её кровоточили тяжелейшими в её жизни слезами. Слегка успокоясь, она стала измышлять, кто мог сочинить это письмо, но в голове был лишь один ответ – Винсент, хотя она отчасти понимала, что это неудачная и здравому уму не подлежащая мысль.
Она захотела встать, но ноги её словно опутали кандалы и, едва сделав один шаг, она повалилась на землю.  Корчась от душевных терзаний, она молила безэмоционально неподвижный портрет разъяснить её происходящее. Но результата не последовало, ей лишь на миг показалось, что губы на этом портрете  невольно растянулись в улыбку, словно Винсент ехидно усмехался с того света.
Её всю передёрнуло и, подняв голову, она увидела перед собой старца в лилейном;, длинном камзоле: голову его покрывала двуполая шляпа, он был разут, и на ногах его можно было увидеть  бесчисленные гематомы. На вид он был очень стар: всё его лицо было покрыто глубокими морщинами, но седых, собранных в конский хвост волос, было в преимуществе. Шарлота онемела от удивления и страха.
--Кто вы? – истерическим голосом спросила она.
-- Я тот, кто тебе загадает загадку, которую ты едва ли сможешь разгадать. Правда, даже,  если у тебя это получиться, ты вряд ли поверишь своим доводам.  Я прибыл протянуть тебе руку помощи, но, сказать тебе всю истину было бы несправедливо. Зачем лишать ребёнка попыток отгадать загадку, которые ему так по душе? Ты ведь любишь загадки, не так ли?
-- Я ничего не поняла из вашего монолога. Оставьте меня в покое. Оставьте меня одну, одну… - задыхаясь, сказала она, предполагая, что угодила в новую, не очень приятную ситуацию.
-- Я всего лишь стремлюсь тебе помочь. Ты и так ведь всегда одна, так прими же моё соучастие в твоей судьбе. А теперь к делу: ты сможешь выжить, если разгадаешь то, что не сможет разгадать никто иной. Это твоя миссия, твой шанс выжить, понимаешь?
-- Нет. Какая миссия? Вы про что? Уж не господь ли вы, что бы ставить мне условия? А ваши слова я могу расценивать как угрозу. – взбунтовалась Фраузен, невольно заливаясь румянцем за выговоренную дерзость неизвестному человеку преклонного возраста, который непонятным образом собирался её спасти.
-- Нет, не господь. Возможно, его посланник. Если ты отрекаешься от моей помощи, то поверь, я не чего не утрачу, если сейчас же покину тебя, – ответив Шарлоте на её грубое замечание, старик отвесил поклон, сказав ей: «Оревуар»;и скрылся меж голубо-синих оград по дороге, ведущей к застывшей речке.
-- Постойте, не уходите. Я хочу задать вам один вопрос – прокричала вслед старцу Шарлота, встав с колен, но, не ожидая, что тот внемлет её просьбам.
-- Да – отозвался незнакомец.
-- Что это за загадка, которую я должна разгадать? – осведомилась девушка, проявляя свой интерес к делу, которое, как она только что осознала, имело прямое отношение к ней.
-- Ты должна узнать, кто повинен в смерти близких тебе людей, и не просто узнать, а отомстить; тогда анафема;, которой  ты подвержена, минует тебя. Но для этого испытания нужно вооружиться изуверством; и находчивостью. Спасти себя – в твоих руках, а это уже хоть какая то надежда.
-- Как я могу это узнать?
-- Просто будь внимательней к окружающим тебя людям. Отгадка рядом. Лишь немного усердия и ты не упустишь своего шанса выжить - бодрым голосом разъяснил старик.
-- Мне страшно, - потирая окостеневшие от мороза руки, ответила она, так как не нашла более подходящих слов.
-- Страх – всего лишь чувство, подвластное человеческому разуму, порой от этих жалких чувств зависит наше существование в целом. Перебори свой страх, ибо от него зависят твои дальнейшие действия – ответил бодрым голосом мудрый незнакомец.
-- Да, я ещё хотела спросить.…  Не вы ли случаем покинули эту записку? – подозрительно спросила Шарлота, уставившись в своего собеседника.
-- Нет.  Я знаю её содержание, но не потому что хоть как-то к этому причастен – опустив глаза, ответил старик.
-- Странно вы как-то выражаетесь, однако, я  не питаю к  вам доверия, - неодобрительно поглядывая на старика и прикуривая сигарету, ответила Фраузен, ожидая продолжения разговора.
-- Думай, что хочешь. Но знай, я тщился; тебя предостеречь от бедствий. Ты проклята. Но ты сама хозяйка своей жизни, - сказав это, он удалился по той же дороге, ведущей к замёрзшей речке, даже не оглядываясь, и, казалось, что он испаряется вместе с воздухом прямо в небеса: начиная от его нагих пят до седовласой макушки, в сопровождении порхающих  воронов.
Но Шарлота приняла это видение за иллюзию, впечатление, из-за стольких  пережитых  откровений за сегодняшний злосчастный день – 22 января 1953 года. 
Она стояла неподвижно. Тлеющая сигарета начинала жечь её пальцы, и лишь тогда она вернулась в бытийное состояние и увидела на тропинке, послужившей стезёй старику, лепестки жёлтых роз, но через несколько секунд они также внезапно исчезли, подобно старцу. Шарлота оплакала уход старика. Её раздирали вопросы: «Куда он?», «Кто он», «Увижу ли я его ещё раз?», какое-то непонятное чувство поселилось в её душе.
Вытерев слёзы, она устремилась в сторону дома. Её лицо было настолько бледно, что поравнялось бы цветом со снегом. Окоченевшие пальцы рук и ног уже не давали знать о прежней боли, им постепенно становилось теплее, вернее даже горячее, а в голове у неё был хоровод бессвязных мыслей. Подойдя к дому, Шарлота достала ключ, отворила входную дверь и стала подниматься по трухлявой лестнице к себе на второй этаж. Но тут её внимание приковала ещё одна странная бумажка. Девушка напугалась новому посланию, поначалу решила даже её не поднимать, но любопытство, в конечном счете, взяло верх. Подняв эту бумажку, она ужаснулась – это была фотоснимок Винсента. Она недоумевала, но, тем не менее, набравшись мужества, решилась всё-таки войти в своё жилище. Открыв дверь, она разделась и, не думая, что делать с фотографией, вложила её в читаемую ею книгу «Страдания юного Вертера»;. Она не знала, что ей дальше делать, ведь за день столько всего навалилось, что это можно было принять за ужасный сон. Она просто сказала вслух: «Я и так несчастна. Зачем ещё и эти препятствия, не сулящие взамен ничего? – задумалась над своими словами и продолжила дальше – Это мой рок. Я в нем принимаю второстепенное участие, но пришёл мой черёд, и мне предстоит сделать выбор между жизнью и смертью. Если верить таинственному старику, то выбрать жизнь в моих силах. Но хочу ли я жить? Нет! Однако, я чувствую себя должной узнать, кто причастен к смерти моих родных. Я почему-то верю этому старику». С этими словами она решила больше ни о чём не думать и, погасив ночник, решила хорошенько выспаться: ей надо было переварить происшествия этого дня, иначе с такими поворотами судьбы можно свихнуться. Но у Шарлоты долго не получалось сомкнуть глаз, она всё пыталась ответить на свои же вопросы. Только к рассвету ей удалось уснуть. Её сон был очень тревожным, и она не смогла полноценно выспаться, о чём  свидетельствовали синяки под глазами. Проснувшись, как обычно, потянулась,  подошла к окну  и принялась осуждать старика, который организовал ей не мало хлопот. Она стала перечислять круг своих близких  знакомых: их было слишком мало, и отыскать виновника её нелепой беды оказывалось весьма не легко. Всех с кем Фраузен поддерживала знакомство, можно было пересчитать по пальцам: это Вольфганг Мёрдер – её школьный друг, с которым она поддерживала телефонный контакт и полностью ему доверяла. Он не вызывал у неё ни малейшего подозрения; Стивен Роухмангз – друг её отца, с которым она в любое время могла поделиться своими проблемами; Мэри Шиллер, Джо Растервелли, Бернард Круз и Лоренс Оумен, ну и её одинокая соседка – Гренди Шнаузер. Ей казалось, что она отлично знает каждого из них, их слабости, недостатки. Она верила им и ни в ком из этого круга никогда не осмелилась бы усомниться, а, усомнившись, застыдилась бы. Таким образом, зайдя в тупик в своих думах, она не знала, как дальше действовать. Сильно расстроившись, Шарлота решила выпить рюмку своего любимого, живящего напитка «White Horse»;и отправиться куда-нибудь, потому что безмерная скука заставляла хоть как-то развеяться, и сердце требовало перемен.  Девушка стала думать, куда бы ей отправиться и тут к ней пришла мысль. Она вспомнила, что давно не навещала Гренди Шнаузер, хотя обычно посещала её каждую неделю, но в суматохе грядущих проблем не была у неё уже более трёх недель. Оставив пустую рюмку на столе, обулась и прихватила кое-какие продукты в гостинец своей любимой старушке.
На улице уже было темно и мела метель, но у мисс Фраузен это не вызывало страх, ведь ей надо было пройти до следующего подъезда.
Шарлота постучалась в дверь, но ей поначалу никто не отворил. Она уже собралась, было уходить, как услышала тихий топот. В двери показалась старушка. Она была небольшого росточка и очень худой комплекции, голову покрывали пряди длинных седых волос. Её лицо было синевато-желтого оттенка; на площади сплошных морщин можно было разглядеть лишённые жизни и как будто безучастные ко всему карие глаза. Старуха Гренди была облечена в грязное свисающие до пола платье, и обута в смешные детские мохнатые тапчонки.
Приветствующим взглядом Гренди пригласила Шарлоту к себе в покои. Они уселись в уютные синие кресла. Обстановка гостиной была напряжённой: всё было оформлено в чёрных и тёмно-синих тонах, свет старуха не могла переносить, а зеркала тем более. По этому вместо привычных бра и люстр, повсюду были наставлены свечи. Но всё это не пугало посетительницу, ведь она здесь уже была не один раз, но на этот раз ей очень не нравился запах в комнате. Он напоминал запах смерти, который приводил в смятение, чем-то напоминающий смесь чего-то гнилого и гари. Тогда девушка не постеснялась спросить:
-- Гренди, у вас сегодня ничего не горело?
Та в ответ лишь отрицательно покачала головой.
-- Я хотела узнать как ваши дела? Вы не заболели? А то вы очень бледны. И если необходима какая-то помощь, я вам с радостью её окажу – решила начать разговор Шарлота после продолжительного молчания.
-- Нет, душенька. Я, как всегда, в полном порядке. Поведай лучше как обстоят твои дела – обеспокоенным голосом прошипела старушка.

В этот момент могло показаться, что она знает все опасения девушки. И тогда Шарлота рассказала ей о столь странных вчерашних происшествиях.
-- Мне кажется, что я схожу с ума – закончила она.
-- Душенька моя, не переживай, всё уладится. Не о чём не думай, просто живи. Не засоряй свою голову подобными выдумками  – оживлённо посоветовала Гренди, и, встав с кресла, подошла к своей собеседнице.
-- Но это не выдумки, это правда – обиженным голосом произнесла Шарлота.
-- Хорошо, хорошо. Только успокойся. Хочешь, я погадаю тебе на картах? – спросила старуха.
-- О, вы умеете гадать?  Я даже не подумала бы – удивилась Шарлота, подавляя интерес, и вставая с кресла, - если карты скажут правду, то меня ждёт гибель – рассмеялась девушка.
Гренди Шнаузер подошла к тёмно-вишнёвому итальянскому комоду, открыла верхний ящик, и вынула оттуда колоду «Таро»;. Затем, подошла к большому круглому столу, покрытому чёрной бархатной тканью,  дала вытянуть Шарлоте любую карту из верхней части колоды и принялась раскладывать карты  в шахматном порядке. После того как она разложила карты, она попросила Шарлоту

открыть пять из них. Девушка подчинилась. Тут старушка скорчила угрюмую физиономию и принялась рассказывать будущее:
-- Тебе предстоит решить наитруднейшую задачу. На твоём пути много препятствий.
-- Ну… Что дальше? – не могла удержаться мисс Фраузен.
-- Ничего не понимаю. Бред какой-то. Ты должна отомстить убийце твоих чувств – Винсенту – мрачно произнесла Гренди.
-- Что? – дрожащим голосом переспросила девушка.
-- Ещё ты должна отомстить виновнику смертей… - тут старуха прервалась и стала ещё бледнее. Ею овладел панический страх.
-- Мне это говорил старик. Но почему она прервалась, почему не договорила, она так за меня переживает, что не хотела расстраивать – подумав про себя, Шарлота выскочила из-за стола и, не попрощавшись, пулей вылетела из квартиры Гренди Шнаузер.
Она пришла к себе домой. Ужас обволакивал всю её, и было ощущение, что в виски забивают гвозди. Ею овладело безумие. Она стала рвать на себе одежду и волосы, заливаясь слезами и крича: «Так не должно быть! Я просто любила! Любовь – это не грех…». Под впечатлением этих эмоций она забилась в угол и очень скоро уснула. Ей снился ужасный сон: будто Винсент и родители  ненавидят, упрекают и проклинают её; они просили отомстить за них – Шарлота пыталась найти выход, но всё тщётно; все её знакомые стали её ненавидеть и тыкать в неё пальцами со словами: «Это ты во всём виновата! Слабачка!».
Она проснулась, хотела позавтракать, но ей ничего не лезло в глотку. Её тошнило от всего. Она осталась в том ужасном сне. Шарлота не знала куда ей деваться, она не находила себе места: бродила по периметру комнаты, пока снова не наступила ночь. Ей очень хотелось спать, но она боялась, что ей присниться тот же сон. Так оно и произошло. Ей опять приснилось то же самое, опять она не стала ничего есть, опять бродила по комнате, не в состоянии что-либо делать. Так проходил каждый её день. Ею овладела меланхолия, вялость и безумное одиночество, но уже на этот раз бесповоротно. Единственные перемены, происшедшие с ней – днем ей начались слышаться голоса родителей и Винсента, спустя месяц она уже видела их силуэты на стенах полуосвещённой комнаты. Они гневились на неё и звали к себе со словами: «Искупи свою вину». Прошло не мало времени, Шарлоте не удавалась справиться с подавляющей её шизофренией.
Уже около восьми месяцев она не выходила из дома: днём она ходила вдоль комнаты, рвала на себе одежду и волосы. При её виде можно было ужаснуться: её прекрасные волосы стали седыми и редкими, её глаза поблекли так, что надо было приглядеться, чтобы найти их на лице, фигура приобрела дистрофическое сложение; из одежды, сидевшей на ней оставались лишь куски прекрасного платья цвета бардо.  На постоянно заплаканном лице не редко появлялись нотки агрессии, но агрессии, способной доставить вред только себе, но не кому-нибудь другому. Её крохотная комнатушка тоже приобрела другой вид: обои уже не блистали своей новизной, они были изодраны её когтями, все зеркала и стёкла были разбиты, их осколками был засыпан пол. Зимой было очень холодно из-за отсутствия в оконной раме стекла. Память Шарлоты тоже пострадала: она не узнавала никого из своих друзей. Она только помнила, что её зовут Шарлота, что судьба с ней дурно обошлась и помнила свою соседку – Гренди Шнаузер. Она фактически даже не помнила из-за чего так страдает – она просто помнила, что её ненавидят, и от этого ей делалось больно, правда больно не так как раньше, но всё же больно. С виду ей можно было дать лет сорок – сорок пять – седые волосы, глаза, лишённые блеска, но всё равно можно было увидеть огонь в огонь в её душе, пусть и безумную, но всё же жизнь. Несмотря на седые волосы и на преждевременное старение, она по-прежнему была красива.
В одну из таких же сумасшедших ночей ей приснился сон: на все её вопросы давался один ответ – Гренди Шнаузер.
Девушку не покидали мысли о Гренди Шнаузер очень долго. И вдруг в один из дней её осенило: это имя ей сказало больше, чем когда-либо говорило.
Шарлота собралась навестить старуху. Дошла до следующего подъезда, поднялась по лестнице, постучала в дверь и увидела нечто невообразимое: перед ней стояла женщина, чем-то похожая на старушку, но порядком моложе, лет тридцати пяти – сорока. Очень красивая, со светлыми вьющимися волосами, и черными, как уголь глазами, прекрасной фигурой и тоненьким, но по-прежнему хрипящим голоском.
--  Проходи и садись за стол, нас ожидает долгий и не очень приятный для тебя разговор - усмехающимся голосом произнесла женщина.
В это самое мгновение Шарлота узнала в этой женщине Гренди Шнаузер. В её памяти смутно промелькнуло фото, на котором были её родители и эта самая женщина, стоявшая перед ней, приходившаяся её бабушкой, но как говорил её отец она ( его мать – т.е. Гренди Шнаузер ) изучала магию и должна была за это нести наказание. Её считали ведьмой, и она должна была быть сожжена на костре. Её отправили в тюрьму ожидать смертной казни, но каким-то странным образом ей удалось сбежать, и её стали нарекать без вести пропавшей.  Вот такая неприятная история была в её биографии.
Только женщина усадила Шарлоту за стол, как девушка убедилась в своих подозрениях, но не смогла ничего сказать. Она очнулась после удара по голове, привязанная к железному стулу и с кляпом во рту.
И тут последовала долгая история Гренди Шнаузер:
-- Дорогая моя внучка, я хочу рассказать тебе тайну, о которой никто кроме тебя не узнает. Я думаю, ты знаешь тот неприятный инцидент из моей биографии. Так вот, не будем затягивать эту гнусную историю, и я начну с того, как выбралась из заточения – хриплым, но живым голосом произнесла Гренди, пытаясь растянуть улыбку до ушей и окутывая пристальным взглядом Шарлоту, - так вот.… У меня был супруг, твой дед, отец твоей матери, который меня безрассудно любил, и которого я также сильно ненавидела за его преданность и добродетель. Он готов был отдать за меня жизнь, а я в глубине души смеялась над его расточительностью. В ту ночь, последнюю перед казнью, твой дед предупредил меня, что сделает всё, чтобы вытащить меня оттуда – как мило, не правда ли, наблюдать за  такими бездумными людьми. Так вот, он проделал огромную работу, и не спорю, ему пришлось изрядно потрудиться. Этой единственной ночью, возможной для моего спасения, ему удалось усыпить охрану, взять ключ и проникнуть ко мне в тюрьму. Признаюсь, это было очень опасно, но он прекрасно с этим справился.  Он высвободил меня и вручил поддельные документы, по которым я являлась Гренди Шнаузер, а я отблагодарила его своей любовью, сказав, что очень ему признательна и никогда не забуду его поступок. Я ударила его три раза кинжалом, который постоянно был со мной (я его хранила под платьем)  прямо в сердце, и на прощание поцеловала его. Мой любимый остался в тюрьме, а я скрылась как золушка с бала. Но, нет, дорогуша, если ты подумаешь, что это вся история. Впереди самое интересное – ещё две жертвы, твои родители: мой глупый сын и твоя, до безрассудства наивная мать.
Тут глаза Шарлоты, казалось, расколются на множество хрусталиков, она была в гневе, пыталась высвободиться, но никак не могла: она была прочно привязана, от её сопротивления под верёвками уже были глубокие рубцы, и текла кровь. Шнаузер увидела гнев Шарлоты и решила её усмирить. Она поставила стул к шкафу и достала из антресолей длинные острые иглы. Спустившись на пол, прикурила сигарету. Подойдя к девушке, Гренди воткнула ей глубоко под ногти иглы, а каждая новая сигарета оставляла отпечаток на теле Шарлоты.
-- О, дорогая, куда же делась твоя красота? Ты была прекрасна как Венера, я даже завидовала твоей красоте. А сейчас, ты так ужасно выглядишь, тебе не кажется? – истерически смеясь, спросила старуха.
Но девушке не было больно ни морально, от услышанных насмешек, ни телесно, от пыток с иглами, ею овладела ненависть, она чувствовала, как горит её тело, она впервые хотела убить… очень хотела, но не могла.
-- Далее, ах, да, точно, твои родители. Они испустили свой дух, когда решили мне помочь – бежать из города. Бедняжки, они были так наивны. Они пришли в условленное место для переговоров, я благодушно их приняла и как полагается гостеприимной хозяйке, предложила им по чашечке чая. Отведав его, я думаю, они отправились туда же, куда и твой дед – сказав это, старуха злорадно рассмеялась, - ну а дальше всё пошло как по цепочке: я узнала про твоё существование, сучка, и мне пришлось и для тебя выдумывать очередную месть. Как это? Появляется красивая девчонка, так и ещё моя внучка, какая прелесть. Я познакомилась с Винсентом. Да, он безумно тебя любил, но что было, не вернёшь…  Мне пришлось солгать, что ты бесплодна, я, разумеется, представилась твоей бабушкой и он в это охотно поверил. Он был в отчаянии, но никак не собирался тебя бросать, тогда я подумала, что ничего не может быть приятней, чем сделать внучке сюрприз – убрать и его с дороги.  Я всего лишь подстроила аварию. Ну, а насчёт тебя… Пожалуй, это было самое выгодное пари в моей жизни. Я вас всех ненавидела. Вы забыли, что мы куклы в этом мире, пытались строить из себя что-то большее…  Я была по горло сыта вашей наигранной добродетелью. Ты, милочка, была столь прекрасна и сентиментальна, что я стала считать, что таким богиням не место в этом грешном мире и просто не могла тебе не напакостить. Тем более, взамен на мои усердия я теперь могу воспользоваться твоей молодостью. Спасибо за столь нежную кожу и копну шелковистых волос – подходя ближе к Шарлоте и туша ещё один бычок сигареты говорила Гренди, - мне нужно было лишь одно – чтобы ты окончательно свихнулась, поскольку я итак знала, что у тебя не все дома, это оказалось легче, чем я предполагала.  Я написала эту записку на кладбище, якобы от Винсента, ловко, не правда ли, я знала, что ты настолько наивна и впечатлительна, что никак не обойдёшь это стороной, не бойся,  фото Винсента у тебя на этаже тоже моих рук дело, ну а дальше, полностью работа твоей фантазии. Правда еще, Вольф (твой дедок) подыграл, но думаю, он хотел тебе помочь, но вышло наоборот, твоя психика была под критическим углом, и ты сама не могла направить её в нужное русло, ты одичала. Вот это и надо было мне – гася по одной свечке в комнат,  продолжала старуха, - а, ещё насчёт пари, оно состояло в следующем: если ты разоблачишь меня и отплатишь мне по заслугам, тогда твоя взяла – живи, поживай, да добра наживай, а если нет, то придётся помахать жизни ручкой. Я решила сама тебе всё рассказать, чтоб не иметь никаких опасений, на тот счёт, что ты догадаешься, хотя я в этом очень сомневалась, ведь ты была предана мне, моя милая внучка, каждый день меня навещала и справлялась о моём здоровье. Да я тебя переживу, стервятница! – раздражённым голосом закричала Гренди Шнаузер, продолжая тушить свечи, - видишь, как они тухнут, считай, что это секунды твоей жизни, когда померкнет последняя – тебя не станет – сказав, рассмеялась она.
Во время этого откровенного монолога Шарлота уже не на что не надеялась, она даже не пыталась выпутаться, но пыталась залезть к себе в карман, это стоило больших усилий, верёвки сильно стягивали и причиняли боль. Наконец то у неё это получилось.
Непонятный белый конверт упал на пол. Сверху было написано: «Любовь – это не грех», а в строфе «Кому», было подписано: «Гренди Шнаузер».
Гренди изумлённо посмотрела на ненормальную белую бумажку и слегка испугалась.  Ей важно было её содержание.
Это письмо было написано Шарлотой  около недели назад, когда имя Гренди Шнаузер стала для её слуха просто невыносимым – она не знала, что это её бабка, но интуиция гласила, что она во всём виновата, тем более старик сказал, что убийца  рядом. Опасаясь своих мыслей, но всё же не пренебрегая  ими, девушка решила записать их в тот самый вечер, когда она в первый раз собиралась объясниться о своих догадках с Гренди, но тут же передумала, боясь обидеть старуху; она засунула письмо в пальто, в котором сегодня пришла к своей соседке.
Миссис Шнаузер овладело любопытство, она нагнулась, подняла письмо и начала читать его вслух. Всего лишь несколько слов уже предопределили её судьбу – прежде всего число 3 октября 1953, а сегодня было уже 10 октября, многочисленные повторы слова убийца. Шарлота записала это так: « Я не знаю, кто ты, но я чувствую одно – это про тебя говорил старик, это ты убийца. Я полагаюсь не только на свой сон, но и на свои чувства, которые меня никогда ещё не подводили».
Прочтя это, Гренди свалилась на пол, стала задыхаться; лицо её покрылось прежними морщинами, глаза потеряли блеск, макушка покрылась копной седых колос, тело превратилось в мешок костей и кое-где свисающей дряблой кожи.  Она стала ещё мерзче, чем была, а Шарлота в это время преображалась: к ней вернулась свежесть лица, её прекрасные волосы, великолепная фигура, вот только глаза оставались по-прежнему тусклыми.
Во время этих перемен на улице поднялся такой вихрь, что оконные стёкла напрочь вылетели из рам, разбиваясь о грудь Шнаузер (поскольку та лежала без чувств у окна). Один из осколков вонзился  ей глубоко в сердце, это оказалось для неё смертельной раной. Все бумаги, лежавшие на столе вились в воздухе вместе с разноцветными кленовыми листьями. В окно влетел белоснежный голубь и сел на плечо Шарлоты.
Она не совсем понимала, что происходит, находясь в ужасе от всего происшедшего.
Тогда голубь аккуратно вытащил своим клювом кляп изо рта девушки.
-- Я – Вольф – сказал он, - да, я твой дед и не смотри на меня как на привидение.
-- Постойте, но…- пыталась возразить Шарлота, глотая свои слёзы, но голубь её перебил.
-- Позволь, я сам всё по порядку тебе объясню. Эта страшная лежащая возле окна старуха действительно приходится тебе бабкой, а мне женой. При жизни я её безумно любил и не верил во все её колдовские штучки, и даже закрыл глаза на то, что она была сумасшедшей.  Любовь и вправду ослепляет.  Она на самом деле была ведьмой. Когда её приговорили к сожжению, я устроил её побег, а она в признательность зарезала меня, отравила твоих родителей, подстроила катастрофу Винсенту и свела с ума тебя. Старуха не просто так жила с тобой в одном доме, она жила здесь, чтобы как можно больше о тебе знать, войти к тебе в доверие и контролировать тебя. Да, я мёртв, но если человек был при жизни чист душой и хочет кому-то помочь, то его душе позволяется два раза вселиться в чьё-то тело. Я понял, как ошибся в этой женщине, но понял, к сожалению, слишком поздно. Я загубил стольких людей своим огнедышащим сердцем. Прости меня.
С плеча на ладонь Шарлоте упало несколько капелек.
-- Тогда я очень захотел тебе помочь, ведь я знал обо всех её планах, я их видел, так как не видит ни один живой человек. Первый раз я явился в образе седовласого и босоногого  старца на кладбище, помнишь? – спросил голубь.
-- Да, припоминая, ответила девушка.
-- Я хотел тебя предостеречь, но не мог тебе сказать больше, чем сказал тогда. Честно говоря, я думал ты не справишься.  Пари ты знаешь, чтобы выжить, тебе надо было разоблачить и отомстить виновнику твоих горестей. Посредством письма ты её разоблачила, посредством природы ты ей отомстила.
-- Ты можешь остаться жить, можешь пойти со мной, выбирать тебе – сказал голубь,- какая твоя любимая птица?
--Грач – ответила Шарлота.
После того как она ответила на вопрос, в комнате уже не было голубя, и тогда Шарлоты сказала шёпотом:
-- Да, хочу, очень хочу.
С этими словами в комнату влетели три грача. И Шарлота начала перевоплощаться в свою любимую птицу: её тело покрывалось перьями, вырастал клюв и хвост, перевоплотившись, она исчезла.
Если посмотреть через несколько минут на небосклон, то можно было увидеть довольно странную картину: стаю из трёх грачей и одного голубя. Погода резко переменилась: полил сильный дождь, а потом нарисовалась радуга.
Порой любовь – ошибка, порой – безумие, но Шарлота пронесла свою любовь чистой через все страдания, не потеряла её; помнила о ней, когда рвала на себе волосы, помнила о ней, когда думала, что умирает, и помнила, когда исчезала…