Чудеса

Андрей Капитонович просыпался чуть свет. Была в его организме необъяснимая, но очень крепкая связь с солнцем: едва оно заходило за горизонт, как Андрея Капитоновича вдруг покидали жизненные силы, и он валился с ног от усталости; стоило же первому алому проблеску вскрыть синеватую предутреннюю тьму, как он вздрагивал во сне и открывал глаза совершенно бодрый и свежий.

Встав с постели, он подходил к окну и стоял возле него несколько минут, переминаясь с ноги на ногу, с тихою улыбкою вглядываясь в сумерки, в которых начинал постепенно проступать маленький исправный огородик и влажный, еще заспанный сад. Любовно озирая свои скромные владения, Андрей Капитонович намечал, пункт за пунктом, зачинавшийся день: какое деревце обрезать, какое подвязать, где землю вскопать, где траву скосить, где забор подлатать… Домом и огородом (посадить, окучить, сорняк выполоть) занималась, в основном, его жена, Светлана Григорьевна, в то время как сад и двор являлись неприкосновенной вотчиной Андрея Капитоновича. Такое у них было негласное разделение труда. И чем больше набиралось дел, тем радостнее становилось на душе Андрея Капитоновича, тем сладостнее томило его предвкушение настоящей, толковой работы, тем нетерпеливее хотелось ему вступить в этот, не напрасно прожитый, день.

Умывался Андрей Капитонович с наслаждением, энергично растирая лицо ладонями и громко фыркая под струей ледяной воды; тщательно сбривал едва заметную седую щетину; опрыскивал лицо из темно-синего пузатого флакона с пульверизатором-грушей, купленный им в Минводах еще в семьдесят втором году и с тех пор регулярно заправляемый исключительно одеколоном «Русский лес», похлопывал себя по гладкой, прохладной щеке и, глядя в круглое небольшое зеркало над раковиной, удовлетворенно отмечал про себя, что он еще молодцом.

Потом, стараясь не скрипеть половицами, чтобы не разбудить жену, он шел на кухню, доставал из холодильника приготовленную с вечера банку простокваши и выпивал ровно стакан; грел на газовой плите остатки вчерашней пшенной каши и заваривал крепкий чай. Миска каши да черный чай с куском белого хлеба – таков был утренний рацион Андрея Капитоновича. В пище он был не просто неприхотлив, но почти аскетичен. Грехом чревоугодия он никогда не страдал, а с выходом на пенсию и вовсе охладел к этому удовольствию: на еду смотрел равнодушно, порою даже заставляя себя есть против воли, лишь бы не тревожить другой раз беспокойную и самолюбивую насчет своих кулинарных талантов Светлану Григорьевну.

Управившись с завтраком и перемыв за собой посуду, Андрей Капитонович выходил во двор. Небо к этому времени обычно совсем светлело, только кое-где еще плыли бледные, размытые островки копоти; в саду заливались птицы, выводили свои рулады кузнечики и жуки; после временного ночного оцепенения и безмолвия все понемногу приходило в движение и издавало звуки.

Занявшись каким-нибудь делом, Андрей Капитонович, случалось, забывался. Так, однажды, скашивая траву за домом, он, увлекшись процессом, снял под корень аккуратную грядку ирисов Светланы Григорьевны, которые вот-вот должны были распуститься, за что жена не разговаривала с ним до самого вечера. Другой раз он по невнимательности вместе с калиткою покрасил масляной краской и железный почтовый ящик, который больше уж не открывался, так что почтальоны с тех пор бросали газеты через забор прямо на утоптанную дорожку.

Когда Андрей Капитонович приступал к списку добрых дел, Светлана Григорьевна только просыпалась. Она, напротив, с самого утра чувствовала себя разбитой и малосильной и расходилась только к вечеру. Но, несмотря на тяжелый подъем, Светлана Григорьевна каждый день преодолевала себя: вставала пораньше, принимала таблетку от давления и начинала тихонько шуршать по дому. Поле деятельности было необъятным: приберешься в доме - надо приготовить обед; закончишь с готовкой – время идти в огород; управишься с огородом – успеть бы посолить овощей и наварить варенья на зиму; а еще хорошо бы белье постирать и выгладить, да в погребе разобраться, да подшить простыни с наволочками, сложенные в прошлом еще месяце на швейном столе, да вытряхнуть хлам из антресолей и чулана, да холодильник разморозить… Поэтому втайне Светлана Григорьевна мечтала об уютной городской квартирке в тихом районе, о тридцати квадратных, раз и навсегда обустроенных, метрах, о походах по магазинам, где бы она наметанным придирчивым глазом выбирала чужую картошку, помидоры, кабачки, о послеобеденном сне, о прогулках в одиноком скверике под руку с Андреем Капитоновичем, о безмятежных вечерах перед телевизором... Но мечте этой не суждено было сбыться – это она умом понимала: ни за что бы муж не согласился променять свою независимость, свой статус хозяина, хлопотливую жизнь на собственной земле, радость ежедневного физического труда на бездействие и комфорт. Слишком хорошо она его знала и не роптала. Просто позволяла себе иногда пофантазировать, повитать в облаках, не строя никаких особенных планов и не донимая ими Андрея Капитоновича.

К обеду они встречались на кухне, где Светлана Григорьевна уже успевала накрыть на стол: постные щи, свежий салат из овощей, рагу или печеная картошка с курятиной. Андрей Капитонович безучастно втягивал жиденькие щи, а Светлана Григорьевна к своей тарелке обычно притрагивалась только после того, как отобедает муж, когда все уже остыло. А все из-за вечной ее суетливости и щепетильности, а также и чрезмерного рвения угодить во всем. Когда Андрей Капитонович бывал занят трапезой, то любил между делом почитать газеты и порассуждать о политике и об обстановке в стране:

- Светлана, послушай, что пишут: «В результате встречи президента Путина и японского премьера Коидзуми произошел настоящий прорыв в двусторонних отношениях…» Э-э… «Россия подчеркнула решимость посредством энергичных переговоров по возможности скорее заключить мирный договор путем решения вопроса о принадлежности островов Итуруп, Кунашир, Шикотан и Хабомаи…»

- Андрюш, не пересолила? – вкрадчиво спрашивала тем временем Светлана Григорьевна.

Андрей Капитонович, спохватившись, спешно отправлял ложку в рот и продолжал:

- «Определив принадлежность островов, Путин и Коидзуми выразили готовность достичь, таким образом, полной нормализации двусторонних отношений на основе достигнутых до настоящего времени договоренностей, в том числе Совместной декларации СССР и Японии 1956 года…»
- Я не перчила, - с тревогой доложила вдруг Светлана Григорьевна.
- Нет, ты посмотри, как народ оболванивают! Вообще за людей не
считают! Ну! Обрабатывают нас по полной программе, дурят, как малых детей, оскотинивают, сволочи…
- А лучка я, наверно, все-таки зря столько в салат положила, а? Как бы изжоги не было… - продолжала волноваться Светлана Григорьевна.
- Светлана, нет, ну вот они пишут: «остров Хабомаи»… Это никакой не остров! Это архипелаг Малая Курильская гряда, состоящий из островов двадцати!
- Ну вот, курочка остыла совсем, - не на шутку расстроилась жена Андрея Капитоновича, - сейчас подогрею, мигом!
- Далее... «Совместная декларация 1956 года»… Ее приняли с тем условием (слышь, Светлана?), что Япония подпишет мирный договор с Советским Союзом, а она вместо этого заключила военный договор с США, причем направленный как раз против СССР. Потому-то мы еще в 1960 году сказали, что «курильский вопрос» закрыт...
- Огурчик не горчит? А, Андрюш? – заискивающе заглядывала в глаза мужу Светлана Григорьевна. – А то давай, я кожурку-то срежу…
- На куски страну разодрали, мерзавцы! Продают по дешевке Родину, изверги! Облапошивают народ, вредители!
- Чтоб они сдохли все, - наконец миролюбиво соглашалась с мужем Светлана Григорьевна.

От ужина Андрей Капитонович отказался совсем еще несколько лет назад. Остались лишь совместные вечерние чаепития, во время которых Светлана Григорьевна посвящала его во все детали неустроенного до конца быта: что надо бы починить, что прикупить, за что заплатить. Андрей Капитонович слушал ее рассеянно, со всем соглашался, все обещал сделать. Потом находил свои очки и удалялся в спальню – читать, пока супруга его убирала со стола и доделывала мелкие хозяйственные дела. Читал Андрей Капитонович недолго: сначала начинал изредка клевать носом, а потом и вовсе засыпал прямо в очках.

Однажды приснилось ему, что они вдвоем с женой стоят в поле, на дворе зима, вокруг сугробы снега непролазного и тихо-тихо, как в гробу. Жена его, Светлана, совсем молоденькая, какой еще до свадьбы была, раскрасневшаяся, без шапки, откидывает с лица каштановые пряди и смеется. А Андрей Капитонович такой, какой на самом деле – шестидесяти семи лет, в драном своем пальтишке, в облезлой норковой шапке. Говорит ему жена:

- Уйду я от тебя! Брошу все и уйду!

Андрей Капитонович, бледный, беспомощный, умоляюще смотрит на нее, красивую: глаза зеленые блестят, волосы на ветру развеваются, щеки от мороза пунцовые.

- Светочка, как же это?.. Мы же с тобой муж да жена…
- Не жена я тебе боле, - смеется в ответ Светлана Григорьевна, - Не люб ты мне, не мил.
- Когда ж разлюбить-то успела? За что?
- А за то, - со значением говорит ему жена. – Всю жизнь я с тобой в земле да в грязи копалась, ни дня по-хорошему не жила, по-человечески. Ни разу в ресторане не обедала, ни одной выставки не видела, в парк культуры и в кино с юности не ходила, в театре, и в том один раз всего была…
- Так завтра, завтра сходим, в театр-то, - начал было уговаривать ее Андрей Капитонович.
- Поздно, - отрезала Светлана Григорьевна. - Я за городского теперь пойду, за Сашку Пахомова, в городе жить буду.

Андрей Капитонович вскрикнул и проснулся. Светлана Григорьевна всполошилась, зажгла ночник и озабоченно склонилась над ним:

- Сердце, что ли? Да ты подыши, подыши…

Андрей Капитонович вытер со лба пот и некоторое время ошалело смотрел на жену. Потом сел в кровати и нетвердым голосом сказал:

- Да нет, все нормально, сплюнь…
- А чего кричал-то?
- Да так, приснилось…

Потом Андрей Капитонович снова улегся и, подумав, добавил:

- Вот что, Светлана, давай-ка в субботу в город съездим: погуляем или в театр сходим… Сколько лет уж не были…

Светлана Григорьевна недоверчиво и все еще обеспокоено всматривалась в осунувшееся лицо мужа.

- Чудеса… - только и вымолвила она и погасила ночник.


2008