Улов

(по мотивам "Ултима Туле" В. Набокова)

Адам Ильич, бывший проездом в небольшом приморском городке, устроился в отеле и первым делом отправился искать гостеприимный женский коллектив. Будучи человеком в этих вопросах бывалым, он спустя двадцать минут уж наслаждался обществом самых сговорчивых и нетребовательных дам. Однако в самый ответственный момент в пояснице у него резко кольнуло, будто кто-то внутри полоснул бритвой. Адам Ильич вздрогнул и на мгновение замер. Сердце его громко заколотилось, отдаваясь в голове глухими ударами, на лбу выступил липкий холодный пот. Через минуту его отпустило, но он вдруг почувствовал себя опустошенным и совершенно разбитым этой внезапной болевой вспышкой. Со вздохом отвалился он от потаскухи и раздраженно махнул рукой на дверь слегка обшарпанной, безвкусно-уютной комнаты:

- Пошла…

Неспешно Фальтер добрался до отеля, вошел в свой номер и, не включая света, устало присел на кровать. С утра не давало ему покоя письмо, полученное от Свена Таля, шведского математика и хорошего приятеля Адама Ильича.

Таль явно продвинулся за последние годы в своей работе. Если так пойдет и дальше, того гляди заработает Нобелевскую премию. Фальтер и сам в молодые годы подавал в математике большие надежды. Более того, не был лишен и гениальных проблесков. Впрочем, он мог бы добиться большого успеха в любой области, занимаясь ею серьезно, с полной отдачей. Так думал Фальтер. Гений тем и отличается от таланта, что диапазон его возможной деятельности практически безграничен, ему все дается с одинаковыми усилиями, если не сказать – с легкостью. Именно поэтому все гении по сути своей – любители, а не профессионалы. Подобно удачливым кладоискателям, они копают там, где золото, в то время как дотошный историк будет нарезать геометрически правильные круги вокруг него. Да и вообще, Фальтер не мог понять, как можно ограничивать себя одной математикой, покуда вокруг целый мир? У Таля никогда не было ни женщин, ни средств к существованию. Всю жизнь он прожил со старушкой матерью на ее скромный капитал, оставшийся от мужа-офицера. Таля не интересовало кроме математики вообще ничего. Думается, что женщин он умел отличать только по шляпкам и зонтикам, а про деньги вспоминал лишь тогда, когда с него требовали долг. Ничто его не волновало, ничто не радовало так, как дифференциальные уравнения и интегралы. Вот только грибы собирать любил - водилась за ним такая слабость.

Фальтер же преуспел повсюду: как уже было сказано, в математике он сделал себе неплохую репутацию; потом, занявшись коммерцией, он быстро пошел вверх и сколотил себе немалое состояние; женщины его любили и баловали; он был членом философского общества, и его ценили как человека весьма оригинального ума; в конце концов, он пел великолепно!... С недавних пор Фальтер стал подумывать и о политической карьере. Это было бы вполне закономерно. Человек с таким интеллектом, опытом, прозорливостью и редким стратегическим даром не имеет права прозябать в безвестности, погрязать в частном. Такие, как он рождены для великих свершений, реформ, войн. Фальтер имел хорошее представление практически о любой области человеческого знания и, безусловно, смог бы стать полезным, если незаменимым, везде. То, чем его наградила природа, нельзя растрачивать на пустяки. Он должен быть достоянием и гордостью всего человечества, опорой и надеждой своих благодарных потомков…

Внезапная и очень острая, даже мучительная боль возникла в боку Фальтера и, охватив поясницу, распространилась в разные стороны и вниз, к паху – он душераздирающе закричал. Эта сильная боль сопровождалась приступом отвратительной тошноты и страшным ознобом. Чудовищные схватки сотрясали тело Фальтера, давая ему временами короткие передышки, в которые он успевал лишь набрать воздуха, чтобы затем отчаянно выдавить его в нечеловеческом крике. Он извивался и катался по кровати, пытаясь найти и ухватить за горло раздирающую его боль.

Фальтер не помнил, как долго продолжалась эта изнуряющая пытка. Ему казалось, что время остановилось, и эта адская боль не имеет ни конца, ни начала. На его шее вздувались мощные жилы, и казалось, что глаза вскоре лопнут от небывалого напряжения. Все его тело превратилось в один плотный, натянутый моток оголенных нервов. Пах разрывало невидимой миной, и Фальтера охватил испуг, что сердце его не выдержит таких перегрузок. Он издал долгий, безнадежный вопль и затих.

Однако боль прошла мгновенно. Адам Ильич откинулся на подушки и слабым голосом прошептал: «Света бы…», и свет тут же залил всю комнату. Фальтер в недоумении вперился глазами во вспыхнувшую по его слову люстру… Только сильное давление в мочевом пузыре заставило его подняться с кровати и, шатаясь, выйти из номера к лестнице, где он немедленно и с облечением помочился. Во время мочеиспускания на пол упал небольшой пористый камешек – всего миллиметров в 8. Фальтер поднял его и с детским изумлением рассматривал в течение нескольких минут. Камешек по форме напоминал рыбку.

- Я – Бог? – неожиданно догадался Фальтер и изможденно улыбнулся.


2008