Это было больно
... В воздухе витал аромат теплого летнего дня. День был в разгаре, солнце пряталось за облаками, но тепло сочилось сквозь них, пропитывая небо и землю.
Я бродила около поездов метро, ожидая, когда приедет очередной, чтобы сесть и отправиться до Новогиреево. Открытая станция была наполнена людьми в, казалось бы, странной одежде – почти все в черном (изредка мелькали ярко-красный, белый и синий), с шипами, цепочками, напульсниками и клепаными ремнями, мелькали разрисованные символикой рок-групп торбы и нашивки с эмблемами этих же групп на сумках и рюкзаках.
Неформалы – так называли нас все, и я была одной из них.
Те, кто слушает тяжелую музыку. Кто одевается преимущественно в черное, бастует против общепринятых штампов и хочет все изменить. Те, кого неизбежно – и навсегда – боятся обычные люди, которых мы называем цивилами.
Цивильное общество. О да, о нем каждый из нас может рассуждать сутками, фыркая в адрес штампованных людей. Слушать дешевую поп-музыку, одеваться одинаково (потому что бутики или магазины, как правило, не очень блещут разнообразием), одинаково думать и одинаково-стадно проживать свои дни... нет, это не для нас – и нашим никогда не будет. Но признания многочисленного общества мы тоже не получим. Нас нужно искоренять, как сорную траву на клумбе, где произрастают неженки-розы. И нас, и наш образ мыслей, и наши следы – чтобы история никогда о нас не вспомнила.
Не раз от своих собственных родителей я слышала, что нужно быть «как нормальный человек». И не раз понимала, что это звучит просто до тошноты глупо. И миллион раз твердила, что не буду такой же, как все. Не любить контроль и быть собой – все мы, девианты (а для цивилов – деграданты), были объединены именно этим стремлением, которое с годами не исчезало, как надеялись бедные родители, а лишь становилось сильнее. Сорняки не вымирают – они растут все гуще и гуще. И в конце концов своим числом перевешивают число роз.
В этот летний день я была одета не очень агрессивно – черный топ, черная юбка до колена, босоножки в цвет, гематитовый браслет на правом запястье и резной амулет из кости на шее. Все шипы и заклепки остались дома.
Неожиданно я заметила, что на станции появились представители органов охраны правопорядка. Или, если выражаться более приземленным языком, - милиционеры. Или менты. Смысл один.
Кожей я ощутила, как происходит что-то странное. На меня почему-то не обратили внимания, и я тихонечко пошла к дому, стоявшему у станции. За домом была дорога – она вела к другому дому, стоящему близко к забору. Я как-то почувствовала, что мне нужно как можно быстрее спрятаться.
Меня так и не остановили, и я благополучно дошла до полуразвалившегося дома. Он был огромен и стар. Искать меня там не стал бы никто. Да и кому оно было нужно?
Я зашла за развалины. Между ними и забором было достаточно места, и там уже пряталось несколько человек – но совершенно обычно одетых. Несколько молодых людей, женщина, мужчина с маленькой дочкой. Мы переглянулись и поняли друг друга без слов. И тихо присели на корточки, чтобы ждать.
Значит, облава на неформалов все-таки началась...
Государство давно пугало нас тем, что «примет решительные и серьезные меры по сокращению числа принадлежащих к неформальным молодежным объединениям». Но, поскольку все мы давно привыкли к тому, что наше государство обещает лишь на словах, то угрозу никто не воспринял всерьез.
А зря...
Я сидела на корточках, думая, что же делать. Надо было как-то выбираться. Но выбираться сейчас, без разведки, не зная, ушли менты или нет, кончилась облава или продолжается – я не могла идти напролом. Меня бы схватили и увели туда же, куда увели десятки парней и девушек, не угодивших обществу тем, что они отказывались становиться штампованными клонами.
Я достала мобильник и позвонила матери.
- Мам, привет, я недалеко от станции «Шоссе Энтузиастов», тут милиция облаву устроила на неформалов. Но со мной все в порядке, я спряталась, правда, выбраться никак не могу пока...
- Ну приезжай домой как сможешь. – Голос матери был странно-спокойным и холодным. – Доберешься до метро и приедешь.
Я повесила трубку в полном шоке. Ей что, все равно? Не понимаю. Тут же облава! Нас ловят и тащат непонятно куда! И неизвестно, зачем! А если ребят избивают?! Если над ними издеваются лишь потому, что они не такие, как все?! Так ведь нельзя, это бесчеловечно, подло, низко, грязно и гадко! Так не делают настоящие люди!
На этих мыслях меня прервал шорох прямо передо мной. Я подняла глаза.
С края дома стояла девушка-гот – в черном кружевном платье до колена, с корсетом, тяжелых ботинках и распущенными прямыми темными волосами. У нее был измученный и изможденный вид. Бледная кожа была почти прозрачной.
- Они ушли? Всех отпустили? Как это было? – я выпалила сразу три вопроса, не подумав о том, что несчастной будет слишком сложно ответить на все сразу.
- Это было больно, - тихо произнесла она одними губами. – Не отпустили больше никого. И... – небольшая пауза, - не ушли.
Я застыла, глядя на сидящих рядом людей – и они застыли тоже. Шок и ступор, возмущение, непонимание – холодные волны окатили всех нас, заставив по уши окунуться в суровую реальность, казавшуюся гротескной картинкой.
Значит, избивают...
Нет, это какой-то бред, этого просто не может быть! Чтобы милиция избивала ребят, которые, по сути-то, никому и ничего не сделали?! Я не верю во все это, просто не верю!
Надо было как-то добираться до дома. А для этого нужно было незамеченной прокрасться в метро. Может, через проход в заборе?
Я подошла к нему. За рядами неровных досок серел асфальт. На краю дороги стоял гаишник и выписывал штраф за вождение какому-то очередному лихачу.
Нет, не годится. Мимо этого товарища я не пойду.
Что же делать?!
Тем временем я заметила, что девушка ушла. Повезло ей – избили, но отпустили же. Может, и других отпустят? Может, запугивают просто, но не бьют? Хотя если и бьют – это еще пустяки... а вот если пристрелить решат на потеху...
Но это еще звучало бредовее, и я отмахнулась от этой неожиданной мысли. (1)
- Ага, вот ты где! Встать живо!
Я машинально вскочила... и чуть не закричала от страха.
Передо мной стоял капитан милиции – судя по погонам, огромному животу и обрюзгшей физиономии – а за ним стояли трое ребят в форме, но помоложе.
- Ее заберем, вас не тронем, - пообещал капитан испуганным людям, - если она не будет сопротивляться, конечно.
- Не буду. – Я поняла, что пытаться бежать бессмысленно. Но как, черт побери, они меня нашли?! Как?! Этот заброшенный дом давно забыт, во дворе ни души, сюда кроме меня никто не проходил! Неужели меня кто-то выдал?!
Но не родная же мать?!
Юные милиционеры схватили меня под руки и повели. Видимо, им впервые довелось участвовать в настоящей боевой операции, поэтому их руки держали меня цепко, но немного неуверенно. А вот капитан шел вперед с гордой улыбкой на круглом лице. Мне он напоминал толстого закормленного борова, вышагивающего по скотному двору.
Куда меня ведут? И что будет потом?
- Ловко спряталась, мерзавка, - боров ухмыльнулся, - не нашли бы тебя!
- Что, сдал кто? – хмыкнула я.
- Молчать! – рявкнул он и замахнулся.
- Ударите девушку?
Вместо ответа он наотмашь врезал мне по губам. Зубы не выбил, но губу, кажется, все-таки разбил немного.
Все ясно. Будут избивать. Они не делают скидки никому и ни на что.
- Развелось вас, ублюдков, - продолжил капитан, - жить нормальным людям мешаете! Ходите, пугаете всех, хулиганите! Изолировать вас надо!
- Тогда уж проще убить, чтоб не расплодились, - тихо заметила я.
Мы как раз проходили людную площадь. Боров жестом приказал ребятам остановиться и схватил меня за шкирку.
- Ты, мразь, если еще слово скажешь, я тебя пристрелю прямо здесь, даже до укромного места не доведу!
Так они избивают нас украдкой. Ну и уроды!
- А на людях никак? – я улыбнулась. – Боитесь?
- Да ты, сопля малолетняя, если еще слово скажешь – я тебя твоей мамаше сдавать на руки не стану, сам прибью! – физиономия капитана покраснела от злости.
Но было уже поздно – люди со всех сторон смотрели на нас. И в этой толпе, окружившей нашу приостановившуюся процессию, были и неформалы тоже.
- Так у вас не хватает смелости прилюдно избить девушку? Уводите в кустики, лупите в свое удовольствие и отпускаете? Всех наших так измордовали? – я говорила громко и четко, чтобы каждый вокруг слышал мое слово. – Я видела девушку, которую вы избили до полусмерти! Вам приказ дали, а вы решили поразвлекаться?
Капитан свирепел. И я свирепела тоже, узнав, что родная мать сдала меня милиции в руки. Родная мать, моя родная мать...
- Еще слово – и я тебя пристрелю! – пистолет в мгновение ока был направлен мне в грудь.
Я хотела что-то сказать, приоткрыла рот...
И в этот момент грянул выстрел.
- Это было больно, - улыбнулась я, дыша последние секунды, пока пятно крови расплывалось по груди, а внутри разгорался кусающий огонь. – Но вам будет еще больнее.
В глазах помутнело. Я пошатнулась. Вдохнула теплый летний день полной грудью в последний раз, улыбнулась небу, почувствовала в волосах легкий игривый ветерок...
И свет погас.
***
... Уж не знаю, как вы, а я давно поняла, что просто так в этой жизни ничего не происходит. Просто так никто не рождается на свет и не уходит из него в никуда. Просто так не идет дождь, не возникает любовь и не перебегает дорогу черная кошка.
Просто так цивилы никогда бы не признали, что мы, неформалы, вовсе не социально-опасные элементы, а такие же люди, просто идущие другой дорогой. Но иногда одна-единственная смерть может спасти десятки жизней. И она спасает, стерев себя, но не дав стереть навсегда другие.
Знаете, с моего облака хорошо видно землю. Я часто сижу там, наверху, болтая ногами и почесывая крылья, и наблюдаю за тем, как люди постепенно исправляются. Неформалы относятся спокойнее к цивилам, цивилы не шарахаются от неформалов, государство не устраивает ни на кого облав, а тот самый капитан, что когда-то пристрелил меня на глазах у всех, коротает свой век в пожизненном заключении.
Пожалуй, моя смерть всего этого стоила. Да я и нисколько не жалею ни о чем. Потому что видеть то, что есть сейчас, отсюда, с высоты птичьего полета, - это наслаждение.
А быть там, внизу, среди несправедливости и гнета, среди непонимания и насмешек, среди того, чего уже, слава Богу, больше нет...
Это было больно.
(1) Примечание от автора: начало рассказа написано так, как оно мне приснилось.
Место, до которого события описываются как во сне, отмечено цифрой "один".
Далее повествование развивается согласно моей фантазии.
Свидетельство о публикации №210020801154