Похождения йоханна фрая в россии

     (роман – киносценарий)



« - … и в заключение вышеизложенного приговорить г-на Йоханнеса Фрая к двум годам лишения свободы с отбыванием срока в тюрьме города Кёльна. Но, учитывая возраст преступника и тот факт, что он впервые преступил закон, тюремное заключение возможно заменить экспериментальной ссылкой в Россию. Срок приговора оставить без изменения.
                Суд присяжных г. Кельна. Приговор окончательный  и обжалованию не подлежит. Судья – Тереза Лубо»               

Деревянный молоточек судьи безжалостно трижды стукнул о деревянную подставку, стуком своим подчеркивая окончательность и бесповоротность судебного решения.
Тяжело сглотнув слюну, восемнадцатилетний Йоханн Фрай стоял, как пришибленный  услышанным и пялился глазами в одну точку, еще не понимая до конца смысла всего прозвучавшего. 
- Два года!? За что? – лихорадочно думал он -  За то, что я ему врезал монтировкой по его свинячьей роже? Так он же мне долг не хотел отдавать! И еще – адвокат говорила, что я отделаюсь порицанием и легким штрафом. Это что – такой легкий штраф? Постойте. Она сказала «…в Россию»? Они что там, с ума посходили? Что я там забыл, в этой Богом проклятой России? Какой еще эксперимент?
 - Эй! Какой еще эксперимент? – заорал он на весь зал, отталкивая стоявших по бокам полицейских.
Судья спокойно собирала бумаги, разбросанные по столу, и сквозь очки строго, как воспитательница в детском саду, смотрела на Йоханна, которого двое  крепких полицейских сдерживали и усаживали   на место.
 - Господин Фрай. Один маленький бесплатный совет – сказала судья, проходя мимо скамьи с юным арестантом и полицейскими. – Ваша горячность уже привела вас в этот зал. Очень не хотелось бы, чтоб она повела вас дальше. Всего хорошего.
Раздавленный прозвучавшим приговором, Йоханн  уже пять минут безвольно сидел в опустевшем зале Городской Судебной палаты. Услышав шаги подходившей к нему Стеллы Ранк, его адвоката, он даже не повернул головы в ее сторону, все еще переваривая услышанное.
 - Ну что я могла? Ты же сам все слышал! Единственное, чего я смогла добиться – тебе предоставлена неделя дома на сборы в Россию. Деньги, потраченные тобою  на неудачную защиту я компенсирую, естественно, сегодня же. Все, что я могу сказать – «мне очень жаль!»




Йоханн перевел на нее тяжелый взгляд, но ничего не сказал и, медленно передвигая ноги, побрел к выходу из зала суда.

Утром, еще лежа в постели, приходя в себя после вчерашнего, он стал лихорадочно планировать свое будущее, которое он сам пока смутно представлял себе, т.к. настоящее пока ничего утешительного не предлагало, а с прошлым уже ничего нельзя было поделать.
 - Так – думал он, поудобней устраиваясь на унитазе и закуривая первую утреннюю сигарету. Именно так, сочетая приятное с полезным, он привык каждое утро планировать свои дела на новый день. – Курту надо передать все его барахло в пакете, пусть сам теперь торгует наркотой, теперь они меня не достанут. Теперь я буду далеко.
Так! Что еще? Ага, вспомнил – надо спросить у «мутер» адрес ее сумасшедшей матери, говорят – она русская, только я ее никогда не видел. Надо бы познакомиться. И  надо  заранее  взять с собой телефон «психушки» – мало ли что, кто их, этих русских, разберет?
Эх, жаль! – не узнаю, как сыграет «Вердер» на выезде. Интересно, а в России в футбол играют?
 Как-то в детстве его отец, тогда еще живший с ними, водил его на футбол. Играл его любимый «Вердер» и какой-то клуб из далекой России. Так -  дворовые мальчики, эти русские!
Так, что еще? Получить деньги с этой свиньи, с Кюхнера, с которого и начались все его неприятности. Потом зайти в колледж и испросить академический отпуск на два года, они поймут.
Ирма!
Вот с Ирмой проблемы. Ирма ждать не будет. С такими-то ногами – ясный перец, через неделю уже будет с другим! А жаль, мне казалось, что у нас это серьезно…
Да, надо бы еще заскочить в автомастерскую, попрощаться с ребятами. Хорошо мы жили, дружно. Вот только дядя Крис расстроится, надо его адрес взять с собой. Пошлю ему открытку – «из России – с любовью», как в кино про шпионов.
Йоханн стряхнул пепел сигареты прямо на пол туалета и стал дальше рассуждать сам с собой.
 - Так, свой восьмизарядный «парабеллум» дома оставлять нельзя – мать обязательно найдет и отнесет в полицию, с нее станется. А там эти фантазеры еще какое-нибудь дело пришьют, у них «глухарей» хватает. Нет уж, пусть он лучше со мной путешествует, так оно надежней. И теплых вещей взять побольше. Дед Якоп, когда был жив, рассказывал – холод там собачий! И медведи…
Рассуждения Йоханна прервала мать, вернувшаяся с рынка. Она всегда ходила только на рынок, «…в этих супермаркетах – одно говно для богатых» - всегда говорила она. Да, подумал Йоханн, такая и одна не пропадет. Тут уж будь спокоен – характер!
- Ханни, сынок, ты уже завтракал? – мать выгружала на кухонный стол продукты из сумки – Куда это ты собрался?
Узнав, что сын собрался к бабушке, которую никогда в жизни не видел,   мать заранее обиженно поджала губы, но промолчала. Отсыпала ему мелочи на транспорт и только сказала – Ты там с ней поосторожней, русская -  она и есть русская!
 - «А сама-то ты какая!?» – про себя подумал Йоханн, ссыпая мелочь в карман – Ты и есть наполовину русская!



Уже десять минут ходил Йоханн вокруг старого дома на заброшенной окраине их города, заглядывал в тусклые, давно немытые, окна, барабанил в дверь, прикладывал ухо к двери, надеясь услышать хоть какую то реакцию на свои действия – все было напрасно!
- Тебе чего, непутевый!? – раздался вдруг  голос позади него. Йоханн испуганно вздрогнул и обернулся назад.
В воротах калитки стояла точная копия его матери, только морщинистая и седая. В одной руке у нее была потрепанная сумка, в другой был зажат старый зонт. Когда подошла – он и не услышал?


-Сейчас как жахнет зонтом по голове!! – испуганно подумал Йоханн. «Русская – она и есть русская» - почему-то вспомнил слова матери Йоханн, а вслух сказал – Здравствуйте, бабушка! Я в некотором роде -  ваш внук, Йоханн. Вот, наконец собрался, пришел познакомиться и расспросить вас про Россию.
 - Ну, что внук – я и сама поняла. Очень на отца похож, на Вилли. Что-то ты ко мне, внучек, долгонько собирался – целых шестнадцать лет. Не многовато ли?   
- Видите ли, в чем дело… - дипломатично начал было Йоханн, но старуха прервала его – Идем в дом, там все расскажешь.
- Вам помочь? Небось, находились по рынку? – засуетился Йоханн.
- Да уж! В этих супермаркетах – одно говно для богатых! Я всегда на рынок хожу.
Йоханн чуть не поперхнулся, услышав знакомую фразу.
Они просидели и проговорили три часа. В основном говорила старуха, а Йоханна все больше интересовали обычаи русских и их привычки.
 - …и запомни главное, когда будешь иметь дело с русскими.   Есть у них три главных заповеди – «не верь, не бойся, не проси»! Вот ежели будешь об этом помнить – и с русскими уживешься, а забудешь – пиши пропало! – подъитожила их разговор старуха – А чего это ты меня все про русских расспрашиваешь? Тебе-то зачем?
 - Да все очень просто, бабушка. Фирма, в которой я служу, посылает меня в Россию, в командировку по обмену опытом. Вот мне и хотелось некоторым образом подго…
 - Да будя брехать-то! – перебила его старуха, спокойно глядя ему прямо в лицо – Про твою командировку почти во всех газетах написано, все больше – в уголовной хронике. Даже фотографии пострадавшего имеются – Ладно, ладно, не красней! Всяко в жизни бывает, иногда и без  монтировки  не обойтись. А про заповеди помни…
Дома мать собирала его дорожную сумку и осторожно расспрашивала сына об итогах визита к бабушке – как она? не надо ли чего?
- А ты знаешь, не такая уж она и сумасшедшая. На рынок ходит, газеты читает. В общем – бабка как бабка. Чего это вы не поделили? – спросил Йоханн.
 - Давно это было. Долго рассказывать – опустив глаза и нервно закуривая сигарету, ответила мать. Пальцы ее заметно дрожали. – Даст Бог, вернешься из своей Ларинки, вот тогда и поговорим.



На кельнском вокзале вечером в субботу собрались друзья и родственники, чтобы проводить в дорогу новоиспеченного ссыльного. Всего человек 30, не больше.
Отдельно от толпы провожающих стоял  г. Штаубе, представитель магистрата и городского суда, долженствующий проследить за точным соблюдением исполнения приговора городского суда. Как он не старался смешаться с толпой и быть незамеченным, ему это плохо удавалось, все в его облике просто «кричало» – «…вот он, чиновник!»
Но до него никому особо не было дела.
На вокзал пришел даже  дядя Крис из автомастерской, хотя он был парализованный инвалид и волочил одну ногу. По кругу ходили четыре бутылки шампанского и полдюжины пластиковых стаканчиков, было весело и как-то нервно, словно вот-вот должно было случиться что-то плохое.
Вдруг в толпе мелькнуло знакомое лицо. Йоханн тут же замахал руками и закричал:
- Бабушка!! Мы здесь! Иди сюда!
К собравшимся подошла бабушка и отвела Йоханна в сторону.
- Совсем забыла, дура старая.
С этими словами она сняла со своей  шеи простой оловянный крестик на веревочном гайтане и надела на шею внуку.
Йоханн что-то хотел возразить, но она приложила палец к его губам и прошептала:
 - Молчи! Все понимаю – все вы атеисты, все вы современные, все вы не такие как мы. Сделай мне, старухе,  приятное на прощание, может уже и не увидимся. А в России без креста – это как волосы красной краской покрасить. Носи! – она троекратно поцеловала внука, перекрестила его и тут же пошла прочь, мимо матери, молча стоявшей с опущенными глазами.
Когда Йоханн вернулся в толпу провожающих, его ждал сюрприз.
Ирма!
Она стояла и улыбалась.
 - Что, не ожидал? – сказала она, протягивая ему сверток – Плохо ты думаешь  о своих друзьях. Кстати, я совсем не ожидала, что у тебя их так много!
Он обнял ее и отвел в сторону.
- Будешь ждать? – жарким шепотом спросил он, целуя ее.
- Вот еще! Конечно, нет! Ты будешь своим знакомым морды монтировкой бить,
а я должна вести себя, как жена моряка, -  вечно ждущая и прощающая. – кокетливо фыркнула она – Много чести! Посмотрим на твое поведение. На вот лучше, не забывай там!
И она протянула что-то плоское, завернутое в бумагу.
 - Так! Ну все, заканчивайте. Поезд через минуту отправляется! – сказал пожилой кондуктор в красной фуражке, строго глядя на молодую парочку.
Йоханн только успел чмокнуть Ирму в пухлые губы, крепко обнять и поцеловать мать на прощание, как колеса заскрежетали и поезд тронулся.
Уже в купе он торопливо развернул оба свертка. В одном были пирожки с повидлом, которые Ирма сама испекла. В другом была сама Ирма – ее художественная фотография, которой она  очень дорожила, так как это  была  фотография  из портфолио   и посылалась ею для участия в конкурсе красоты.



Проехав две границы, польскую и белорусскую, Йоханн не имел никаких проблем с таможенниками.
 Более того – стоило намекнуть, что этот вагон везет немцев от самого Берлина, таможенники ограничивались тем, что только залихватски козыряли, почти ни у кого не досматривали багаж, а только проверяли документы. Считалось, что немцы настолько аккуратны и дисциплинированны, что везти что-то неразрешенное к провозу просто физически не способны.
А вот подъезжая  к границе России, Йоханн почему-то заволновался. Только сейчас он понял причину своего волнения – его «парабеллум»! Тот приспокойненько лежал на дне его походной сумки, завернутый в рубашку. «Русские – они и есть русские», вспомнил он слова матери и решил на всякий случай тщательно протереть хотя бы рукоятку пистолета.
На предмет ликвидации отпечатков. В случае чего, скажу – «…чей пистолет – не знаю, подбросили, наверное»
Когда появился первый российский таможенник, он громовым голосом на весь вагон объявил по-немецки:
 - Господа, внимание! Багаж приготовить для осмотра, всем оставаться в своих купе, хождения по вагону запрещены!
Йоханн  ждал прихода таможенников, стараясь погасить волнение, охватившее его.
Но ничего не происходило.


Вдруг дверь купе резко отворилась.
На пороге стоял молоденький таможенник, почти ровесник Йоханна. Он держал в руках какой-то список.
 - Здесь в билете написано – «господин Йоханн Фрай»  Это вы? – он посмотрел Йоханну прямо в глаза и поманил его рукой – Пройдемте со мной. Будете понятым.
Они вдвоем вышли в коридор вагона. В полу вагона был открыт люк. Они направились к нему. Молодой таможенник присел на корточки и стал  извлекать из люка листы прозрачного целлофана, в который были запаяны золотые монеты. Йоханн в первый раз в жизни видел такое обилие золота.
 - Так. Восемнадцать листов по тридцать штук в каждом. Итого – 540 монет царской чеканки. М-н-да, кто-то решил срубить деньжат по-легкому.  Не вышло. Вот тебе и «тихие немцы»  Да, некто сегодня с горя напьется, это точно. Надеюсь, это не вы? – он опять насмешливо посмотрел Йоханну прямо в глаза. – Ладно, шучу! Будьте добры, распишитесь здесь и вот здесь. Так. Спасибо. Счастливого пути! 
Йоханн слушал его с глуповатой улыбкой.  Дело в том, что половину русских слов он просто не понял, а вторую половину перевел так, что получилась полная несуразица.
Еще в Кельне он приобрел у букиниста русско-немецкий  разговорник, полистал его и пришел к выводу, что говорить по-русски не особенно сложно, даже забавно. Теперь же он был совсем обратного мнения на сей счет и  дал себе слово, что, как только поезд тронется, он добросовестно сядет за изучение этой книги.
Только сейчас он вспомнил о своем «парабеллуме» и с облегчением вздохнул – кажется, пронесло!
Весь остаток пути до русской смоленщины, до Богом забытой  Ларинки, места своей ссылки, он усердно «зубрил» свой разговорник и всячески старался затеять разговор с попутчиками  по-русски, чтоб иметь какую-то речевую практику.
Увы, с ним в вагоне ехали почти все немцы – менеджеры, специалисты по компьютерам, просто туристы – словом, публика почти вся германо-говорящая, точно с такими же разговорниками в голубеньких переплетах, как у него. Так что, в своей практике он продвинулся не очень глубоко.
Но…, ничто не проходит даром.
Во всяком случае, он стал бегло читать по-русски вслух и уже хорошо  знал  многие  слова.
В вагоне с ним ехал прибалтийский немец Ивар. Они часто беседовали. Когда же пришло время прощаться – Ивар в Смоленске пересаживался на свою, рижскую ветку – он дал Йоханну на прощание один совет:
- Ты хороший парень. Я не хочу, чтоб тебе сразу разбили морду. Там, в Ларинке, куда ты едешь, никому не рассказывай, что ты немец. Ври всем, что ты эстонец или латыш. Так будет правильно, вот увидишь.
Ларинка, куда его определили на поселение, была Богом забытая деревенька в смоленской глуши. Но Йоханн всей душой стремился поскорее добраться туда – ему до смерти надоело трястись в вагоне и  вся эта его долгая дорога почти через пол-Европы.
На подъезде к Вязьме, конечному пункту его маршрута, куда он добирался уже российским поездом, с ним произошла поучительная история.
Утром дверь его купе распахнулась. На пороге стоял симпатичный улыбчивый молодой человек в бейсболке.
 - Доброе утро! Я уже пришел! Это шутка такая! Это шестое купе, я не ошибся? Давайте знакомиться – Петр. Это меня зовут так, можно просто Петя.
Петя оказался компанейским парнем и тут же согласился угоститься стаканом чая, который ему любезно  предложил Йоханн. Ехали весело. Новый попутчик так и сыпал анекдотами, смысл половины которых остался для Йоханна совершенно непонятным – какие-то Василии Ивановичи, Вовочки и чукчи с тещами! Например, слово «чукча» он вообще слышал впервые. Но в конце каждого анекдота все равно вежливо улыбался, это он такой хитрый прием придумал. Как ему казалось – удачный.
Когда после получаса разговоров Пете вдруг зачем-то вздумалось поправить свой чемодан на багажной полке, он встал и потянулся за ним. В это время, неизвестно как, из его пиджака вдруг вылетела колода карт и шлепнулась  на пол.
- Фу ты, Господи! Я совсем про них забыл – сказал он, нагибаясь и поднимая их с пола.
Он небрежно бросил карты на столик и опять принялся за анекдоты.
Затем вдруг замолчал, пару минут ехали молча, потом Петя душераздирающе зевнул и пробормотал, потягиваясь:
 - Господи! Скучища – то,  какая! Хоть бы чем нибудь заняться, что ли?
Но, поскольку купе вежливо промолчало, он обратился к Йоханну-
- Может, съиграем?
- Давай – наивно согласился Йоханн.
Словом, через полтора часа игры все те тридцать марок, что он отложил себе на дорогу до Ларинки, перекочевали в карман к Пете. В самый разгар игры, когда Йоханну казалось, что, наконец, «масть пошла» и он вот-вот отыграется, дверь их купе отворилась.
В купе вошел милиционер средних лет в чине капитана.
 - Здравствуй, Миша! – сказал он, обращаясь к Пете с порога и безцеремонно садясь с ними рядом.
- Я не Миша, вы, очевидно, меня с кем-то спутали. Ну, ладно. Мне скоро выходить, надо готовиться. Разрешите пройти, сударыня? – вдруг засобирался Петя и вежливо обратился  к пожилой попутчице.
- А ну, сидеть!! – вдруг рявкнул милиционер
Петя послушно сел на место. Лицо его сразу поскучнело.
- Вот как? А в соседнем вагоне ты представился, как Миша. А ну, все что в карманах – на стол! – приказал милиционер.
-        Граждане! – обратился милиционер  к пассажирам – Только что на ваших глазах был задержан «катала», промышляющий карточной игрой в вагонах. Просьба –  всем, с кем он играл в карты, обращаться ко мне!
- Я играл… - пролепетал Йоханн. Он никак не ожидал такого вот конца.
А тем временем росла на столе пачка купюр, которые выкладывал из разных карманов «Петя-Миша»  Последними легли сверху пачки денег паспорт и выкидной нож.
- Все? – сурово спросил милиционер.
- Все… равнодушно подъитожил Петя – Только я не очень понимаю, зачем это вам? Разве конституцией запрещено носить деньги в кармане??
- Свои – нет. А заработанные нечестным трудом – еще как запрещено!  Сколько ты ему проиграл в карты? – задал капитан  вопрос Йоханну.
- Тридцать марок – ответил тот.
-   Так – обратился он к Пете -  Отсчитай ему из этой кучи его тридцать марок и собственноручно при мне вручи ему. Вроде, как долг возвращаешь.
- А почему это я должен… - заспорил, было, Петя, но капитан милиции, не раздумывая, врезал ему оплеуху, и парень молча стал отсчитывать деньги.
- Делай, что говорят -  дольше проживешь! – угрожающе прорычал капитан – А теперь собирайся, пойдешь с нами. Лейтенант Куприянов, проводите товарища!
В дверях появился молоденький лейтенант. В руках он держал наручники.
Когда милиционеры и задержанный ушли, Йоханн подумал про себя – « Да, у такой милиции должно – быть раскрываемость стопроцентная. Может, все это и не очень законно, зато эффективно! Впрочем, они русские, в своей стране. Так что, сами промеж собой разберутся»
В Управлении делами по надзору за исполнением наказаний, куда должен был, прежде всего, явиться Йоханн, почти никого не было. Была пятница, конец рабочего дня, так что этому не стоило удивляться.
Пышная блондинка, сидя за компьютерным столом, красила лаком ногти, потом нехотя отодвинула свою косметичку и стала заполнять анкету на вновь прибывшего. Она задавала вопросы, Йоханн однозначно отвечал.
- Где родился? – равнодушно спросила девица.
- Город Кельн  - ответил Йоханн.
- Это что, где-то в Прибалтике? Латыш, что ли?
Йоханн весь внутренне напрягся.
- Да – соврал он. Вся спина его под рубахой от волнения покрылась испариной. Но он зря волновался.  Девица, не очень сведущая в вопросах географии, продолжала писать как ни в чем ни бывало, через две минуты закончила и вернулась к более важным делам – стала снова красить ногти на руках.
Так Йоханн Фрай, стопроцентный немец из Кельна, заделался для всех незаметным латышом, чему был очень рад. Он добрался до автовокзала, сел в автобус и покатил в вяземскую глубинку, в деревню Ларинка.


 - Так. Ну, проходи, раз пришел! – сказал местный участковый Сева и широким жестом гостеприимного  хозяина пригласил Йоханна пройти в хату.
В коридоре отвратно пахло свиньей и распаренной пшеницей с комбикормом. В глубине, чуть дальше по коридору, действительно находился загон со свиньей – огромная свиноматка жрала из корыта и тут же мочилась себе под ноги, на покрытый опилками пол. Вонизм стоял – необычайный!
 - «Майн гот! И они  что, здесь живут?» - думал про себя и ужасался Йоханн, стараясь пореже вдыхать весь этот смрад.
 - Так говоришь – на поселение? Ну что ж, живи – милостиво сказал Сева, продолжая обход своего хозяйства и не очень интересуясь официальными бумагами, привезенными Йоханном. – А вон, хоть у Мареича поселишься, не век ему бобылем ходить.Чего застыл? Вопросы есть?
 - Пожалуйста. Я не очень хорошо говорю по-русски. Что значит – «бобылем ходить»?
 - Ты чего? Не русский? – удивленно спросил Сева и уставился в привезенные Йоханном  бумаги – Точно не русский. Тут написано – латыш. Так ты -  латыш?
 - Так есть. Латыш. – кивая головой, подтверждал Йоханн.
 - Ну, ладно. Сейчас ступай к Мареичу, поселяйся, а там поглядим – подталкивая и оттесняя гостя к двери, говорил милиционер – А сейчас – ей Богу, не до тебя! Будь здоров! И бумаги свои захвати, не забудь!
Двери дома, куда постучался Йоханн, открыл заспанный худой пожилой мужчина, чем-то похожий на Эммануила Канта из учебника по философии. Со сна, щурясь, он проводил гостя в небогатую мебелью чистенькую горенку и стал быстренько накрывать на стол.
 - Щас мы енто все оформим, погоди. Чего это ты мне суешь? – увидев протянутые Йоханном бумаги, спросил оторопело мужчина – Да на что они мне? Нешто я не вижу, кто передо мной? Мне, голуба, в паспорт заглядывать не надо, чтоб увидеть, что передо мной нормальный человек. И потом – украсть у меня все равно нечего, разве что иконы старинные, еще моим дедом подаренные. Так человек из отдела культуры приезжал, говорит – «…художественной ценности не представляют» А больше-то у меня ничего и нету. Ну, садись мил-человек, вечерять будем. Телевизора у меня нету, так что спать я ложусь рано, ты уж не взыщи. А завтра я тебе деревню покажу.

Назавтра яркое солнце вовсю лупило в окно омшаника, где Йоханн уговорил постелить себе. Поначалу дед Марей ни в какую не соглашался, потом сдался и уступил. 
Жирный и ухоженный кот сидел на подоконнике и рассматривал непрошеного гостя с выражением суровой укоризны – дескать, разлегся тут, понимаешь. Погожее утро за окном обещало хорошую погоду на весь день. В дверь раздался стук.  Стоя за дверью, дед Марей сообщал, что завтрак готов. Йоханн откинул одеяло и еще раз с наслаждением потянулся – спал он крепко, без снов. Видимо, обилие кислорода да длинная дорога сделали свое дело, на новом месте сон был глубокий. «Это тебе не в Кельне, где через каждые пятьдесят метров либо  бензоколонка, либо  химическая фабрика» - подумал Йоханн.
Зайдя в комнату, Йоханн сел за стол и первым делом  достал из кармана пачку банкнот. Отсчитал сто марок и протянул Мареичу.
 - Мать честная, это же валюта …! – оторопело произнес дед Марей, беря в руку пачку денег. Йоханн  пока не очень хорошо понимал, в чем разница между  «честной матерью» и просто «матерью», а слово  «валюта» вообще слышал первый раз, но по реакции Мареича понял, что тот приятно удивлен.
Уроки бабушки Натальи не прошли даром.
«Русские не любят скаредных и жадных до денег – поучала она внука в день их первой встречи там, в Кельне – Этим они отличаются от нас, немцев. Это мы, немцы, хозяйственные и рассудительные, пфенниг к пфеннигу. Русские в этом плане – народ непутевый и неделовой, но и среди них встречаются люди богатые и прижимистые».
 - Бабушка,но ты же сама русская – удивлялся тогда Йоханн.
-Какая я русская! Как можно прожить в Германии пятьдесят лет и остаться русской?»
Все это Йоханн вспомнил сейчас, месяц спустя. 
 - Возьми, Мареич. это… – он искал подходящее слово  - как это…»topf»
 - Котел, что ль? – предположил  Мареич.
 - Да, да, котел что ль! – радостно закивал Йоханн – так говорят у нас в Эстонии.
 - Ты ж говорил, что ты -  латыш? – удивился  Мареич.
 - Работал в Эстонии, на бензоколонке – тут же вывернулся Йоханн, сам себе удивляясь, как легко он научился врать. «Наверно, воздух тут особенный, располагающий» - тут же подумал Йоханн про свою способность к вранью.
 - Да тут деньжищ – нам до конца жизни столько не потратить! – рассуждал Мареич, вертя пачку денег в руках – Дай-ка я их в сервант приберу.  Так оно ловчей будет. Ну, ты пока доедай, а я быстренько за водой сбегаю.
Деревня Ларинка, осматривать которую дед Марей с утра повел гостя, была маленькая и заброшенная, состоящая из двенадцати дворов и со всех сторон окруженная лесом. Под горой, метрах в ста, был каскад старинных прудов, за которыми в советское время тщательно ухаживали и  которые периодически зарыбляли молодью карпа и толстолобика  т.к. сюда иногда наведывался первый секретарь обкома. Теперь на всем была печать запустенья. В конце единственной улицы стояла полуразрушенная церковь. Почти все жители деревни были стариками и старухами, молодежь  давно подалась в город. Единственные «молодой» был сорокалетний участковый Сева, с которым Йоханн познакомился в первый день приезда.
 - Здравствуйте, Марей Мареич! – раздалось почтительное приветствие. Позади их стояла молодая белозубая женщина.
 - Нюраха!!! А ты здесь как? – радостно стал здороваться дед Марей.
 - Вот. На лето приехала из города. Надо за мамой ухаживать. Парализовало ее. – сообщила молодая женщина.
 - Ну, тогда ладно, еще увидимся. А я пока гостя по окрестностям повожу, пущай приобщается!
 - А что за гость такой незнакомый? Надолго? – продолжала допрос Нюра, не спуская внимательных глаз с Йоханна.
 - Да как получится – уклончиво ответил дед Марей. – Вот. Сын моего фронтового друга, из Прибалтики. Очень ему у нас нравится.
 - Тогда еще увидимся. Ну, бывайте здоровы! – попрощалась Нюра и ушла.

Каждый двор, куда они заходили, радостно приветствовал приход гостей. Особенно радовались визиту Мареича мужики, так как вдруг обнаруживался повод для застолья.
Когда дошла очередь до последнего дома, самого нового и богатого на вид, лицо Мареича потемнело и он наотрез отказался идти дальше.
 - Ты, малый, как хошь, а я в этот дом не пойду – отказался  подвыпивший Мареич.
Йоханн с удивлением узнал дом участкового милиционера Севы.


 - Мареич, почему? – удивился такой избирательности Йоханн.
 - Ты вот что, паря – сказал Мареич, пошатываясь – Отведи-ка  ты меня сейчас домой. Просплюсь – я тебе все обскажу, как есть.
Йоханн подхватил щуплого и невесомого старика под мышки и вдвоем они пошли к дому.
Вечером, выспавшийся и бодрый Мареич собрался на вечернюю дойку. В это время Йоханн писал письмо Ирме. Сегодня, пока Мареич спал, он уже написал два письма – маме и бабушке, причем бабушке целиком на русском языке, коряво и не очень грамотно.
Придя из коровника, Мареич аккуратно вымыл руки и сел за стол.
 - Это давняя история – вот так вдруг, без всяких вступлений и прелюдий, начал свой рассказ Мареич – Папашка этого выжиги, Севки, тогда в главных комсомольцах ходил. Чем уж они от нас, прочих, отличались, комсомольцы эти – по щас не пойму. Как и мы, молодые парни, любили выпить. Одних и тех же девок щупали – был грех, молодые были. Чем уж они такие особенные были – щас поди, разбери!
А тут пришла из города бумага, – «какие есть храмы – сравнять с землей!» Вот он, Севкин батя, и принялся равнять.
Позвал его отец еще четверых, себе подобных, тоже – комсомольцев. Одного на тракторе, Мишку Завьялова. Стали они тросами храм рушить. Мишке еще знак был – обломок уже первой  стены упал на кабину его трактора. Только тогда  он, дурак, не понял, а потом уж поздно было.  А когда до колокольни дело дошло – ни в какую! Они и так, и эдак, четыре троса порвали, поршня у движка на тракторе  пожгли – стоит колокольня!
А народищу кругом - жуть! Раньше-то деревня была большая, пока в войну немец не пожег. Все его отца за руки хватают, останавливают, старухи плачут, – куды там! В раж вошел, туды его качель! «Ладно, говорит, на сегодня хватит, а завтра динамитом рвать начнем!»
А назавтра Мишка Завьялов утром за сеном на тот берег поехал, да вместе с трактором под воду- то и ушел. Мишку схоронили – новая беда. Серегу Казанца, моего ровесника, который храм рушить помогал, племенной бык «Гром» насмерть потоптал, там рогами так рвал   – хоронить нечего было, одни ошметки. Через полгода сгорел в собственном доме Иван Пашутин, еще один «разрушитель». Вот что стало с Иваном Прониным, уже не помню, но и он от судьбы не ушел. Последним, через неделю после ивановой гибели, повесился отец Севки. Говорят – пьяный был. Словом – никого из тех, кто храм рушил, через год уже не было в живых. Говорят – судьба!  А я так думаю – Господь не любит, когда с ним в такие бирюльки играют, так что и пробовать не стоит.
Вот и Севка, такой же, как его покойный отец – свою выгоду не упустит. Сам как свинья, и со свиньями живет, кабанчик гребаный!  Он и в церковь пошел, в духовную семинарию, чтоб получше в жизни устроиться, да,  слава Богу, там вовремя разглядели, отчислили со второго курса. Вот он в милицию и подался.  Место-то доходное, прибыльное. Из всего деньги делает, ничем не брезгует. Да что говорить – поживешь, сам увидишь! И еще один вопрос с тобой я хотел  решить, только, как помягче начать, чтоб ты не обиделся? Вобщем, трудно мне, старику, твое имя произносить, непривычно как-то. Дозволь, я тебя Ванюшкой кликать  буду, так оно ловчей.
        Только ты не обижайся, у меня от старости зубов мало осталось, вот я всякий раз и мучаюсь, когда тебя по имени называю. Не серчаешь на меня?
 - Ну что ты, Мареич! Зови, как хочешь! – с улыбкой сказал Йоханн.
 - Ну, вот и славненько, вот и порешили – обрадовано засуетился Мареич – а я сейчас чайку поставлю  Главное, чтоб ты не обижался.








                Письмо Йоханна Фрая госпоже Фрай (маме)


                Здравствуй, дорогая мамочка.

Только сейчас, находясь здесь, понимаю, как глупо и безжалостно вел себя по отношению к самому дорогому существу на свете – к тебе, дорогая мамочка!
Если бы можно было все вернуть и начать сначала, как бы я дорого заплатил за это!
 Та, моя горячность по отношении к Кюхнеру  была продиктована больше количеством спиртного, что я в себя вогнал тогда, нежели действительной остротой ситуации, вызвавшей неоправданную реакцию с моей стороны. Сказать, что я жалею о случившемся – значит, ничего не сказать.  Но…, у прошлого нет сослагательного наклонения, и потому я тут (хотел написать – «среди чуждых мне людей», но это неправда.) Русские встретили меня очень хорошо, может потому, что я представился им, как латыш. Интересно, какая реакция будет, если они узнают, что я немец? Война, о которой мы, немцы, уже не вспоминаем, здесь ощущается, чуть ли не генетически. Оказывается, то, о чем мы постарались забыть, русский народ до сих пор воспринимает остро, как события вчерашнего дня. Видимо, мы очень постарались, ибо люди старшего поколения (а их очень немало!) воспринимают слово «немец» именно, как слово «убийца» И дело тут не в злопамятности нации, а в том, какую незабываемую боль мы причинили этому народу. Мареич, у которого я живу, показал мне холмы на горизонте и предупредил, что ходить туда, на эти болота, опасно – земля, буквально, нафарширована неразорвавшимися минами и снарядами. Вездесущие мальчишки  десять лет назад ходили туда два раза,  и что-то откапывали, а на третий раз не пришел никто из них. Только слышали, как что-то рвануло в лесу. С тех пор туда никто не ходит. Чувствую, что запугал тебя вконец, а потому меняю тему разговора. Немецкие марки, благодаря валютному курсу, здесь в высокой цене. Если бы я был банкир, то в короткое время озолотился бы – жаль, я совсем не способен к этому роду деятельности. С продуктами питания проблем нет, зря тетя Марта нас пугала. Раз в неделю в село приезжает автолавка, даже можно делать заказы, что угодно привезут, только плати. Ирма уже два месяца не отвечает на мои письма. В чем дело -  можно догадаться, но я гоню от себя эти мысли. Впрочем, «чему быть – того не миновать», говорят русские. Стал бегло говорить по-русски, даже иногда позволяю себе спорить с Мареичем на тему «пословицы и поговорки». Правда, всегда в этих спорах проигрываю. А вот с акцентом ничего поделать не могу, -  «вылезает», проклятый. Если бы русские были ко мне повнимательнее, то давно бы все поняли, но они склонны доверять людям, и потому я для них по-прежнему латыш, которым представился. Ты пишешь, что бабушка  теперь живет у нас, что старые обиды забыты – я этому ужасно рад. Передай ей привет, и скажи, что писать ей буду отдельно.
                С латышским приветом, ваш сын и внук
                Йоханн (кстати, меня здесь все зовут на русский манер – Ванюшкой, мне приятно…)



                Письмо Йоханна Фрая госпоже Фрай (бабушке)

                « Здравствуй, на многая лета!»
Так русские обращаются друг к другу в знак уважения и внимания, входя в дом друзей.
Это старик-Мареич научил меня, так он пополняет мой словарный запас. Очень совестливый дядька, мне повезло, что я живу у него. Часто помогаю ему по хозяйству.
Научился доить корову – ужасно занятно! Тем более, что мой первый опыт в этом деле был неудачен – опрокинул целое ведро с вечерним надоем, да еще «Нюська» таки боднула меня своими рогами – правда, не больно. Только куртку порвала в двух местах, Мареич потом заклеил
Бабушка! Какая тут рыбалка! Теперь каждый день ставлю перемет, пополняем так свой рацион фосфором. Никак не ожидал от себя, что я так азартен и стану заядлым рыбаком. Если бы господин Таубе, смотритель городских водоемов, увидел, сколько рыбы я приношу за один вечер, он бы оштрафовал меня на 1000 марок, не меньше. Насчет тех заповедей, помнишь? Все оказалось очень верно, русские не любят просить об одолжении, очень гордый и самолюбивый народ. Насчет боязни – это вообще не про них, порой отчаянны до безрассудства, толи не понимают предстоящей опасности, толи им терять нечего. Скорей всего -  второе. Если в Германии человек к концу жизни имеет солидный дом с бассейном, счет в коммерческом банке, престижный автомобиль, то простой русский человек не имеет почти ничего, а его же родное правительство его не уважает и норовит обездолить его еще больше, решая свои проблемы за его счет. Им действительно нечего терять, вот потому-то мы в Европе и  боимся русских. Нам страшна их непредсказуемость. А вот насчет «не верь» ты, похоже, была права – русские люди очень недоверчивы. Видимо, за долгие десятилетия им столько врали, что недоверчивость стала их природной чертой, чертой национального характера. А вообще-то, эти три заповеди пришли  из воровского жаргона, так мне сказал Мареич. И добавил – «…в стране, где каждый третий сидел или сидит в тюрьме, заповеди тюремного мира – вещь обычная!» 
Помогаю местной церковной обители восстанавливать храм, научился плотничать и сбивать леса. Мареич обещал научить меня из баклуш вырезать топором деревянные ложки.
Я один раз видел – с ума сойти!               
Сейчас с Мареичем собираемся на рыбалку с ночевкой, твой свитер, что ты прислала, очень мне пригодится. А Мареич смеется и берет с собой «для сугрева» кое-что другое.
Любит он это дело!
                Твой непутевый внук Йоханн, он же Ванюшка.




                Письмо Йоханна Фрая  фрау Ирме Кановски.




                Здравствуй, Ирма.
Это 6-е безответное письмо, что я посылаю тебе. Видимо, последнее. Вчера я вдруг вспомнил, что у меня есть самолюбие. Мама писала, что когда встретила тебя на улице, ты перешла на другую сторону, чтоб не здороваться и избежать расспросов о причинах твоего молчания. О причинах я догадываюсь, но не осуждаю. Фотографию твою посылаю обратно, тебе она еще пригодится. С наилучшими пожеланиями


                Йоханн Фрай.





Брось, паря! – Мареич, сидя на носу лодки, широким движением размахнулся и сделал заброс донки метров на шестьдесят – Было бы о чем! А из-за такой ерунды…
 - Был у меня дружок, в том году пьяный замерз в поле, все домой дорогу искал, ну и заплутал. – продолжал Мареич -  Очень охоч до баб был! Шесть раз был женат только официально, а уж всяких сожительниц было – и не сосчитать! В последний раз, что я его видел, знаешь,  что он мне сказал? – «Мареич, говорит, если честно, как на духу, то совсем недавно я пришел к одному выводу – знаешь, а ведь я бы ничего не потерял, если б еще тридцать лет назад остался жить с первой женой! Запомни – все они одинаковые! Перебираешь, перебираешь – а в результате – пшик!»
- Знаешь, как немцы говорят по этому поводу?
 - Нет. – напрягся Йоханн и сделал удивленное лицо.
 - А говорят они так – «большая женщина – украшение улицы, маленькая женщина – украшение дома» Понял? Твоя Ирма – из разряда больших и красивых, за такими – глаз да глаз! Так что, хватит сопли жевать, через неделю ты, над собой, нынешним, хохотать будешь. Смотри, у тебя клюет! Только умоляю – не спеши, подсекай, когда поплавок совсем под воду уйдет, дай ей заглонуть!
Как и предсказывал Мареич, поплавок послушно ушел под воду.
 - А теперь секи, но не сильно, поводок не оборви! Везет тебе, чухонцу! Это за сегодня уже четвертая. Раз тебе так везет, ужин сегодня готовишь ты. А я в автолавку за пивом сгоняю, чета пивка охота.


Дед Марей распахнул створку гаража и возрился на Йоханна.
- Смотри, Ванюшка! Тебе одному показываю!
В глубине сарая, который, похоже, лет двадцать не открывали, стоял автомобиль.
 Йоханн таких и не видел никогда. Это был старенький «Москвич» тридцатых годов, весь запыленный и со спущенными покрышками.
 - Сам удивляюсь, как он до наших болот доехал? Сейчас-то в наши края не проедешь, а тогда, в войну…? Он так на опушке и стоял, эт потом я его сюда, в Ларинку вывез. Реликвия -  одно слово!
Йоханн привычным жестом откинул крышку капота, заглянул внутрь.
 - А ну, посвети-ка!? Ну что, все на месте – после небольшого осмотра, доложил Йоханн.
 - А ты чего – понимаешь? – с уважением спросил Мареич.
 - Дядя Марей! Через месяц будешь у меня с автомобилем! – с улыбкой пообещал Йоханн – Вот только колеса…! Сейчас таких уже не выпускают.
 - Не боись.  «Голь на выдумки хитра» - успокоил Мареич – Найдем и колеса!




Ну-ка, стой! – Мареич подтянул слегу – Суды ногу не ставь! Тут топко. Засосет - и «мама» крикнуть не успеешь! Погодь, щас я к тебе переберусь, рядом пойдем. Оно, я хоть и старый, а из-за этих сраных колес ну как-то не охота помирать! Ничего, еще метров сорок - и берег, вот там и отдохнем, и покушаем.
 - Мареич!!! – только и успел крикнуть Йоханн.
Кочка, с виду надежная, под его ногой вдруг ушла под воду, увлекая его за собой. Он зашатался и  тут же погрузился в болотную жижу по самые ноздри.
 - Не боись, мужик. Сдюжим! – таща Йоханна, вцепившегося в слегу, успокаивал Мареич.
Уже сидя на берегу, их вдруг разобрал хохот, и они стали, хохоча, снимать мокрую одежду. Вдруг Мареич осекся, резко перестав смеяться, и показал на кочку, метрах в пяти от них.  На ней лежала пустая пачка из-под сигарет «Кемал»

 - Это кто ж тут такой по болотам бродит? – как бы, разговаривая сам с собой, рассуждал старик. – Ты не куришь, а у меня на такие дорогущие денег нету. Выходит, не одни мы тут брюхо мочим? А пачка - то недавно брошена, вон, фольга еще блестит. Странно.…Ну-ка, паря, посиди покуда, а я пройдусь, осмотреться  бы надо.
И, прихватив свое охотничье ружье, Мареич исчез в кустах.
Йоханн с усилием стал снимать сапоги, стаскивать мокрую одежду, разводить костер.
Все их съестные припасы, лежавшие в рюкзаке у Йоханна превратились в мокрую, непотребную кашу. «Не беда – подумал Йоханн – Придем домой – отъедимся» 
Через полчаса на поляну вышел Мареич.
 - Странно все это! – начал свой рассказ Мареич – Метрах в сорока отсюда видел след сапога. А, буквально, в десяти шагах нашел вот это – и он бросил на землю дохлую кошку. 
 - А может она сама  - того. От старости…?
 - Ага, а потом залезла на дерево и повесилась. Нет, парень, тут что-то не так.
 - А как ты определил по следу, что это не галоша или ботинок, а, именно, сапог? – продолжал допрос въедливый Йоханн.
Во! – Мареич выставил вперед правую ногу в сапоге – Все совпадает – и рисунок на фабричной  подошве, и даже размер тот-же. Вот я и думаю – кто это сюда зачастил?  Недели за две до твоего приезда, вышел ночью по нужде, смотрю – мать честная, огонь горит на болоте. И тут же погас.  Я, было, подумал, что это мне привиделось сослепу. А оно, вон как все обернулось. Ладно, мы об этом еще помозгуем! А сейчас давай сушится, и пойдем. Нам еще с два километра по болоту топать.
Обещанные  Мареичем два  километра шли полтора часа – шли по топким промоинам и продирались через сплошной кустарник, густо поросший цепкой ежевикой. Одежда Йоханна, было просохшая, снова вся вымокла – от пота.
Наконец, вышли на поляну.
 - Ну, что, Ванюшка, бери свои колеса! – отдуваясь, с улыбкой молвил Мареич.
Йоханн растерянно оглянулся по сторонам – нигде никаких колес не лежало.
- Смотри! –  сказал Мареич.
- Он торжественно, как занавес, отодвинул ветки и взору удивленного Йоханна предстал «Москвич», стоявший в нише кустов. Точно такой, как в сарае Мареича, только от лобовое стекло по обивку задней стенки все было искорежено взрывом или частой очередью из крупнокалиберного пулемета. – сейчас уже не определишь.
 - Кто это его так? – удивленно спросил Йоханн.
 - Фугас! – нехотя ответил Мареич, и добавил, – …мать его!
- Принимай аппарат, в целости и сохранности, вот так уже полвека и простоял, и никто его не замечал. Да и кому замечать, сюда никто и не ходит,  на километры вокруг топь и леса.
- Ты мне, Ванюша, другое скажи – как он сюда попал? Хотя, в то время… Командир прикажет – и танк на руках пронесешь, не то, что легкий «Москвич»  Вишь, сучья? Еще тогда срублены, маскировали, стало быть. А вот уехать, похоже, не успели.… Наших тогда окружили – страх!  Здесь, в этих вяземских  болотах и лежат, почти два миллиона пацанов. Немцы, чтоб людей не посылать, минометами их всех…Их тут было – стреляй, не промахнешься! Каждая мина – почитай, человек двадцать косила. Вот он и сыпал ими, минами…тут их  два миллиона человек, и лежит.
Йоханн делал вид, что занят откруткой болтов и, якобы, не слышит детских воспоминаний старика про войну и про немцев.
 - Немцы тогда легко шли, на подъеме были, сопротивления почти не было. Помню, развлекались – на танках по полю за солдатиками нашими охотились. А потом их, живых, по полю, гусеницами давили. Сволочи гребаные…! Это они веселились так, я сам видел, еще мальчишкой был – Мареич часто заморгал, отгоняя внезапно подступившие слезы – Ну, ничего! Мы им потом вложили, мать их, так их повеселили, что пощас при слове «русские» вздрагивают и крестятся. А,  надо будет – повторим! – и Мареич непечатно выругался  - видно было, что старика «прорвало», что в душе его кипит давняя  горечь и злоба.
 -  - Мареич, помоги! Нажми вот тут посильней, а то болт не откручивается. – Йоханн,
видя состояние старика, решил отвлечь его и перевести разговор в другое русло.
Через десять минут, сидя у костра и набираясь сил перед обратной дорогой, Мареич протянул Йоханну чекушку водки и заставил того выпить почти половину. После истории с Кюхнером, тот зарекся – ни грамма спиртного!
 - Во! Так-то оно ловчей! А то сидишь-зуб на зуб не попадаешь.  Простынешь, лечи тебя потом. Да и место тут нездоровое, даром, что болото – принимая бутылку обратно и забивая пробку, сказал Мареич.
 - А ты? – удивился Йоханн, видя, что старик прячет бутылку в боковой карман.
 - Нельзя мне, Ванюшка! -  ответил старик – Тут опасно.  Нужно, чтоб хоть один был как стеклышко, чтоб ни в одном глазу! Да ты не переживай, я ее потом оприходую, родную, уже дома.
Нагруженные колесами, по паре на каждого, они отправились в обратный путь.



Йоханн мчался на автомобиле по единственной в их деревеньке улице и чувствовал нечто такое в душе, что примерно чувствовал император Наполеон, когда ему сообщили, что дорога на Москву открыта.
Рядом сидел Мареич, ветер ерошил его жиденькую шевелюру, сам он по-детски не мог скрыть свой восторг и время от времени  гортанно радостно и предостерегающе что-то вскрикивал, толи Йоханну, толи так, от восторга.
Тот факт, что он,  на старости лет, вдруг стал обладателем автомобиля, да еще с личным шофером в лице Йоханна, сделали его непоседливым и озабоченным. Он все время боялся про себя, что вот-вот, и его счастье кончится вполне естественным образом, что явится некто с портфелем, покажет ему кипу каких-то бумаг и прикроет эту лавочку. Во всяком случае, по-другому никогда и не было за всю его жизнь. Но никто не являлся, Мареич осмелел настолько, что стал брать уроки вождения у своего Ванюшки и сам стал пробовать крутить баранку.
Молва о том, что в глухой деревне появился мастер, который «на раз» чинит всякие «БМВ» и «АУДИ», и для которого пара пустяков переставить движок от «Мерса» хоть на «Запорожец», быстро  разнеслась по району в среде автомобильной братии.
От заказов и просьб не стало отбоя, чему Йоханн был откровенно рад, т.к. стал иметь возможность путешествовать по району. В их деревню машины проезжали с трудом, поэтому его приглашали на место -  или в город, или в районный центр.
Кончилось все это весьма неожиданно и буднично.
Из города явился милиционер и заявил, что прекращает эту индивидуальную трудовую деятельность, так как у Йоханна нет, и не может быть лицензии, а значит, и нет налоговых выплат.
 «Все! Привет родителям!»
Йоханн не очень расстроился и вновь занял свое излюбленное место на носу их лодки, с удочками в руках.
Мареич, ввиду того, что по причине бездорожья не мог покинуть родную деревню, плюнул, загнал машину в сарай, и составил компанию Йоханну на корме лодки.
Лишь однажды Йоханну довелось отвести душу, отремонтировав чужой «Мерседес», но об этом случае стоит рассказать отдельно.
Они с Мареичем только что вернулись с пруда и сели обедать.


В дверь вежливо постучали. В комнату вошли три парня. Двое громил в твидовых черных пиджаках сразу подошли к окну и стали по бокам его, наблюдая за улицей. Третий очень вежливо и непринужденно заговорил:
 - Вы, наверно, и есть тот самый  мастер, который так ловко чинит машины?
Уже по его вкрадчивой манере говорить и по тому, с какой подобострастностью эти двое у окна выполняли его, даже пустяшные, просьбы, Йоханн понял, что тут надо больше слушать, чем говорить.
 - Не соблаговолите ли вы проехаться с нами на предмет починки одного автомобиля? Здесь, право, недалеко – за городом. Оплата – в «баксах». Если хотите, можем заплатить в фунтах, в  марках, в шекелях. Если вы ответите согласием, то премного обяжете. Чувствую, мы мило и не без пользы проведем время, беседуя в автомобиле по дороге на место. Каков будет ваш положительный ответ?
- Вы знаете, я бы с удовольствием поехал с вами, но здешняя милиция запретила мне даже прикасаться к чужим автомобилям. Так что, не взыщите, но я вынужден вам отказать.
 - Ты чего, братан! – вдруг заговорил стоящий у окна – Поляну не сечешь? Да ты знаешь, с кем ты говоришь?
 - Стоп, стоп, стоп! – скорчив недовольную гримасу, продолжил посетитель -  Ребятки, подышите пока воздухом, мы скоро закончим.  - Двое у окна покорно и безропотно вышли.
 - Если имеют место какие-либо конфликты с органами правопорядка, то не извольте сомневаться, все проблемы мы берем на себя – продолжил собеседник, вежливо улыбаясь
    - А хотите, сам начальник ГАИ будет вам подавать необходимые запчасти во время ремонта?  Или, кто-нибудь из налоговой инспекции отгонит на авто заправку отремонтированный вами автомобиль, да еще заправит его бензином за свой счет?
Право, поедемте!? Прошу вас.
Йоханн понял, что откажись он во второй раз, то начнутся проблемы.
 - Хорошо, поедемте – сказал он – Но, умоляю, не подставьте меня, я в этих краях человек посторонний, не хотелось бы иметь проблемы.
 - Помилуйте, какие проблемы? О чем вы? И, потом, о  том, что вы человек посторонний в наших краях, мы уже наслышаны. Ведь вы латыш, кажется?
Йоханн благоразумно промолчал.
  «Не верь», « не бойся», «не проси»…почему - то эти слова постоянно вертелись у него в голове, да еще им самим переложенные на мотив из фильма   «Семнадцать мгновений весны», который Мареич смотрел уже по пятому разу.
 - Вот и приехали! – вдруг сообщил его попутчик – Вы пока пройдите в бокс, а я распоряжусь насчет ужина. Вино какой страны вы предпочитаете пить в это время суток? – кому- то явно подражая, полюбопытствовал обходительный незнакомец. 
 - Что вы, что вы, я не пью! – запротестовал Йоханн – Спасибо большое!
  - Бросили? – сочувственным тоном продолжал собеседник – Вот и, Слава  Богу! А то некоторые напьются, и давай своим друзьям по морде монтировкой стучать!
Йоханн опешил!
- Кто вы? – удивленно спросил он
 - Ну-ну, не пугайтесь! Я тот, чье любопытство пошло несколько далее положенного и, благодаря чему, я узнал некоторые подробности. Предупреждаю сразу – всю правду до конца знает только один человек, и этот человек меньше всего хочет, чтоб у вас были проблемы. И, потом, этот информированный  человек – ваш покорный слуга – и говорящий с достоинством поклонился.
 - Я очень бы хотел доверять вам – выдавил Йоханн – Но мы даже не знакомы?
 - Будто? – незнакомец с улыбкой стал в профиль – А так? Ну, напрягите свою память!
Йоханн медленно отрицательно покачал головой – Нет, не знаю!
И вдруг он все вспомнил – и того вихрастого паренька в джинсах, и милицейский подзатыльник, и свои тридцать марок, что он проиграл ему в поезде.
 - Вы  - Петя, который Миша. Там, в поезде, мы еще играли в карты.
 - Слава Богу, вспомнил! – облегченно выдохнул юноша.
Трудно бы было узнать в этом щеголе в дорогом костюме, с «бабочкой», и с прилизанным блестящим пробором, того разбитного длинноволосого пацана с потными носками и в дешевой каскетке.
 - Слушай, я уже устал изображать из себя лондонского денди – говоря запросто и, переходя на «ты», улыбаясь, заговорил Петя.
 - Слушай, умоляю – не выдавай меня! – первым делом попросил Йоханн – ко мне, как к латышу, все здесь очень хорошо относятся. И не известно, как будут относиться, если узнают, что я – немец!
 - Я тебе уже сказал – все! Забыли! – успокоил того Петя.
 - Вот и хорошо! Кстати, что стало с тем полицейским, который тебя арестовал? – полюбопытствовал Йоханн – Он тогда с тобой сурово обошелся.
 - А! Капитан Докучаев? Не уберегли они его, уроды! На пенсии, по ранению. Его наша братва очень уважала. С ним даже «Папа» за руку здоровается! Ведь, если разобраться, менты – это та же братва, только в форме. Всем чего-то надо, всех их можно подловить – кто взятки берет, кого на бабе чужой поймали, а тот в губернаторы метит, голоса ему надобны.  Почти вся ментовка по два – три раза перекуплена, трудно остаться незамараным. А вот он остался. Потому,  до сих пор и капитан, что мужик честный.  А тот подзатыльник я ему прощаю – случается! Ладно, я тебе мешать не буду, пойду наверх. Если чего понадобится – позовешь!
И пошел быстрым шагом вверх по лестнице.


В оставшиеся полгода ссылки последующие за этим события понеслись так, как будто в убыстренном немом кино двадцатых годов.
- Ну, а если тебя бросить тут, на болотах, один дорогу найдешь? – запыхавшись, спросил отдыхающий Мареич.
Они вновь шли по болоту. Безвозвратно, вдруг, полетели бензонасос и карбюратор на стареньком мареичевом «Москвиче» - время брало свое, а в магазинах запчастей о таких вещах и спрашивать было бесполезно, только вызывать удивленье продавцов – не больше!
Шли след в след, опасаясь коварства трясины. Каждый год по весне, вследствие непонятных процессов, дно болота изменялось – там, где в прошлом году была тропинка, в этом могла появиться яма. Или, как их называл Мареич, бучило.
Сидели, передыхали на острове, жевали бутерброды с ветчиной, которые перед походом, сделал Мареич.
 - Хочешь, фокус покажу? – с каким-то мальчишеским задором, вдруг  спросил Мареич.
 - Ну, давай! – сказал Йоханн заинтриговано.
Мареич стал набрасывать веревочную петлю на, как показалось сначала Йоханну, черную корягу, торчавшую из воды буквально в метре от берега. Когда, с 6 или 7 попытки петля захлестнула на коряге, Мареич стал со всей силы тянуть.
 - Подсоби! – крикнул натужено Мареич.
Через пять минут совместных усилий из воды был выволочен мотоцикл с коляской. К коляске был приделан пулемет.
 - Во! Немецкий! Тут этого барахла – полное болото – сказал Мареич, вытирая вспотевшие волосы на голове. – Да брось ты, на хер он тебе сдался, он сгнил уж давно.
Это было сказано по поводу пулемета, который Йоханн попытался отсоединить от коляски. Он заинтересовал его, прежде всего, не как само огнестрельное оружие, а как образец техники того времени.
 - Если тебе понадобятся патроны к нему, то тут в любом месте копни, их как грязи! И охота тебе его через все болото тащить? Тьфу, ты, лучше б не показывал. Чисто ребенок с игрушкой. Неужели – потащишь? 
 - Мареич, да ты не ругайся! Посмотри, какая машинка! – с восторгом разглядывая и отчищая налипшую грязь с пулемета, говорил Йоханн – Его ж в бензин – и на выставку можно выставлять!
 - Дурачок ты еще малохольный. Пацан! – равнодушно глядя, сказал Мареич – Между прочим, не знаю, как у вас в Латвии, а у нас за такие выставки можно срок схлопотать!
Лучше так оставь, пущай гниет дальше!
 Но Йоханн загорелся идеей восстановить проржавевшую технику. Во всяком случае – взял с собой!
К краю болота подходили вечером, когда в крайних хатах уже загорались лампочки в окошках – провозились дольше обычного, снимая запчасти с армейского «Москвича», да еще Йоханн  упрямо тащил ржавый пулемет на плечах.   
 - …а я тогда еще ребенок был, не понимал, глупый – о чем - то рассказывал Йоханн, осторожно ступая за Мареичем.
 - Ты и по щас еще дитя неразумное, даром – что двадцатилетний! - с  улыбкой реагировал, слушая его, Мареич. По ходу,  он обернулся, чтобы о чем-то спросить Йоханна, да так и замер. Позади них, на безлюдном болоте, почти на горизонте, горел огонь костра.
Йоханн тоже обернулся, и замер, соображая, что бы это могло быть.
 - Слушай, Мареич. А может это мы костер забыли потушить? – глядя на ночное болото, предположил Йоханн.
 - Ты, может, и забыл бы. А я бы – никогда! Нет, Ванюша. Это не наш костер, мы с тобой   сегодня в этой стороне даже и не были, это гораздо левее. Странно все это…   



Было замечено, что обычно, неведомый костер на болотах вспыхивал по субботам.
В пятницу вечером Марей Мареич подсел к Йоханну, слушающему через наушники свой плеер, с которым почти не расставался, и заговорил: -
 - Завтра пойду на болота.
Йоханн удивленно снял наушники.
 - Понимаешь, не выходит у меня из головы костер этот окаянный. Да и не безопасное  там место, там мин и снарядов – до энтой матери! Даже из местных – мало кто знает дорогу на болота. Не спроста все это, Ванюша. Если не хочешь  идти – сиди дома, а  я утром приду, все обскажу. 
- Я пойду! Обязательно пойду – загорелся Йоханн – И заодно клапана на движке с того старенького «Москвича» надо снять, чего добру пропадать?
А вот это – в другой раз. То место, где костер горит, находится далеко от того места, где наш «Москвич» припрятан, придется с этим погодить. В общем, если ты со мной, то давай пораньше ляжем сегодня, завтра утром – и пойдем.





Ну, вот, и добрались! – сказал Мареич.
Только к вечеру они дотопали до того места, где, по их предположению, они видели пламя костра. 
Вечерело.  Комары, чувствуя приближение ночи,  активизировались неимоверно.
- Ванюша. Ты теперь, пожалуйста, шепотом разговаривай, вечерами звук слышнее намного, особенно здесь, на болотах. Боюсь – спугнем. А дюжа охота посмотреть, что тут происходит по ночам.
Сверху их лежака Мареич накидал свежесрубленных веток, во первых – маскировка, а, во вторых, неплохая защита от комаров. Так и лежали, переговариваясь шепотом и, от нечего делать, жуя заранее приготовленные бутерброды. Йоханн начал было рассказывать что-то, пока Мареич предостерегающим жестом не коснулся в темноте его губ, показывая тем самым, чтоб он соблюдал тишину.
 - Кажись, идут -  почти одним движением губ, сообщил Мареич.
На поляну, негромко переговариваясь, вышли трое.
Что сразу бросилось в глаза, так это их одежда – черные атласные плащи с капюшонами, подбитые изнутри красным. Они, как тени, ходили по поляне и собирали сучья для костра.
Через минуту костер пылал, тем временем, один из них раскладывал что-то на пеньке.
С противоположной стороны от наших наблюдателей послышались возбужденные голоса и на поляне уже через минуту стояла толпа из полста человек, в таких же плащах.   
Вожак всего этого сборища, худой прыщавый мужчина с гнилыми зубами и слюнявым ртом, начал что-то выкрикивать, что-то про князя тьмы.
Толпа одобрительно застонала и  подняла руки вверх.
Ассистент вожака нагнулся и достал из мешка живого кота или кошку и засунул  голову
животного в петлю, свисающую сверху. Потом, под одобряющие крики толпы, стал тянуть кошку вниз, одновременно ножом, который до этого лежал на пеньке, распарывать ее внутренности. Полилась кровь. Возбужденные зрители по очереди подходили и наполняли каплями кошачьей крови пластиковые стаканчики из гастронома. Затем, по команде, вся толпа кинулась к берегу болота и его водой стала наполнять стаканчики, смешивая  болотную воду с каплями кошачьей крови. После этого вожак, брызжа слюной, что-то трижды прокричал, все принялись пить это пойло, изображая восторг и чмокая губами от удовольствия.
Дальше нашим наблюдателям стало противно и  неинтересно, и они, не сговариваясь, покинули свое убежище и пошли в сторону родной деревни.
Отойдя на приличное расстояние, они весело засмеялись и стали делиться впечатлениями.
- Ванюшка, ты уж меня прости, дурака старого, что я тебя во все это втравил, и  такую даль потащил, чтоб всю эту клоунаду рассматривать!! Ну и уроды! Хотя…может это и хорошо, что у нас вот такие придурки появились. Значит, жить стали хорошо, зажиточно, раз есть время на такую херню. В 44 году, когда люди умирали с голоду, никому даже в голову не приходило ничего подобного. Одна у всех мысль была – нажраться!
- Вот только одно не пойму – как они сюда добираются?? Может, по той стороне болот через топи дорогу пробили? Или со стороны города? Ну, это уже не важно! Важно то, что  во второй раз на этих припадочных смотреть – да я в голодный год за стопку блинчиков не согласился бы!
Уже не прячась и не пригибаясь, они пошли по тропинке, со смехом обсуждая виденное.



Через неделю в селе состоялся большой праздник.
Освящали вновь отреставрированную и восстановленную церковь. Десять лет назад, когда начались восстановительные работы, дела шли ни шатко, ни валко, как в советские времена – никак. Все вокруг думали – очередной долгострой.
Но в дело вмешались местные братаны, да и батюшка, будущий настоятель храма, попался упрямый и деловой. Работа закипела.


У местной районной администрации денег на стройку, как всегда, не нашлось – слишком много денег ушло на выборы мэра города и на фейерверк, посвященный этому событию. Пришлось возводить церквушку на частные пожертвования. Да и братки время от времени подбрасывали деньжат, а сам «Папа» купил на свои деньги золоченый крест на купол храма. Церквушка получилась на загляденье – маленькая и аккуратная!
Зато, как водится, на открытии присутствовал глава района, как обычно, окруженный со всех сторон кучей подхалимов и прилипал из районной администрации. Глядя на всю эту подковерную возню среди лизоблюдов, Йоханн поймал себя на мысли – «Да, подхалим – понятие интернациональное! И у нас таких полно!»
Настоящую бурю аплодисментов вызвало появление на сцене среди почетных гостей, самого «Папы»
Йоханн, стоя в толпе зрителей, ожидал увидеть солидного здоровяка в роскошном костюме, что-то вроде экранного дона Карлеоне.
На сцену же поднялся маленького роста неказистый мужичек с умными глазами, фаланга пальцев на правой руке его отсутствовала. Говоря не больше минуты, в отличие от главы администрации, который около получаса с умным видом порол чушь, «Папа» только поблагодарил собравшихся за их неравнодушие. И спустился в толпу зрителей.
 - Ванюшка, ты где делся? Я тебя по всей Ларинке  шукаю! – заговорил вдруг подошедший Мареич – Поздравь меня, мне предложили работать сторожем при энтой церкви, я теперь опять  при деле буду, поближе к Богу!
 - Да ты что?!  Так это же здорово, Мареич! С тебя магарыч! – подражая Мареичу, с улыбкой сказал Йоханн. За два дня до открытия храма он сам лично попросил Петра, чтоб его Мареича  взяли хоть в сторожа при новой церкви, о чем старик тайно мечтал. Теперь его мечта сбылась.




За две недели до окончания срока ссылки и отъезда Йоханна на родину, произошло событие, ускорившее его отъезд.
Обычно, перед ночным дежурством, Мареич приходил из храма, брал пакет с ужином, термос, и, где-то  около 11 часов вечера, уходил на всю ночь.
В этот вечер Йоханн удобно расположился в кресле  и, прихлебывая вишневый компот, увлеченно смотрел «Дети капитана Гранта» в русской интерпретации.
Когда кукушка в настенных ходиках прокуковала 11 вечера, Йоханн глянул на часы, на пакет, что сиротливо стоял на подоконнике в ожидании Мареича и про себя подумал -  «…задерживается старик!». И снова стал увлеченно смотреть телевизор.
Когда кукушка на часах возвестила полночь, Йоханн понял, что что-то случилось.
Он выключил телевизор, надел куртку,  вышел на улицу и зашагал в сторону церкви.
 Мареича он нашел только через полчаса.
Весь в крови, с пробитой головой, старик был без сознания и лежал на земле, сжимая в руке деревянный кол. Рядом лежала канистра с бензином, который, судя по запаху, вылился на землю. Ворота церкви были открыты настежь и деревянное распятие внутри храма  пылало открытым пламенем, которое вот-вот грозило перекинуться на мокрые от бензина шторы на окнах, которые были в свежих бензиновых пятнах и разводах.
А к храму уже бежали деревенские жители с ведрами и лопатами, срывали с окон шторы и тут же выносили их на улицу, чтоб они не успели вспыхнуть, бежали в алтарь и к иконостасу, чтоб прикрыть старые иконы, которые всем миром  собирали по соседним деревням.
Йоханн на руках перенес легкого и сухонького старика к сараю ихнего дома и стал спешно выкатывать «Москвич» Как смог, он примитивно перебинтовал Мареичу голову, посадил его на заднее сидение автомобиля и погнал старенький «Москвич» по почти непроходимому бездорожью в сторону города, в больницу.


Было утро солнечного воскресного дня.
В дверь больничной палаты, где лежал поправляющийся Мареич, постучали.
 - Можно?
В палату вошел улыбающийся Йоханн, увешенный авоськами и пакетами. Все это он сгрузил  на кровать Мареича и стал по-хозяйски  засовывать в его тумбочку.
 - Ну, Ванюшка, как ты там один? – одними губами, тихо спросил Мареич.
 - Нашел, о чем беспокоиться? Я и один не пропаду. Да, батюшка тебе кланяется, ждет обратно! От наших деревенских поклон, от всей Ларинки. Вот, от них мандарины. С Петькой я договорился, если в чем возникнут проблемы – обращайся к нему, поможет. Милиция этих уродов с капюшонами переловила, так что, некому теперь кошек резать и храмы поджигать – будя! Нашли себе развлечение, сектанты долбаные!
А ведь я его, гада, выследил, вожака ихнево-то!. Оказался тихий и скромный бухгалтер ЖЭКа. Пообщались мы с ним.
 - Ну, и как он? – полюбопытствовал Мареич.
Йоханн пожал плечами.
- По-моему – плохо. Если через неделю с постели встанет – уже хорошо. Так еще над ним хорошему стоматологу работы на два месяца. Я его по - традиции – монтировкой…А вообще то я попрощаться пришел. Уезжаю я.
 - На какое число билет? – погрустнев, спросил Мареич.
 - Уже на сегодня, на вечер. – не глядя ему в глаза, тихо сообщил Йоханн.
 - Ну, ладно, поезжай. Не забывай нас там, в своих Германиях.
 - А как ты узнал? – растерянно спросил Йоханн. Господи, как обухом по голове!
 - А я всегда и знал, просто ты играл латыша, а я тебе подыгрывал, чего обижать хорошего человека – по-простому сказал Мареич.
 - И когда немцев за войну ругал – тоже подыгрывал?
 - Нет. Тогда не подыгрывал. Только к тем немцам ты касательства не имеешь, они за свое уже  ответили. А у тебя своя жизнь, вот и живи -  не пачкайся!
С минуту помолчали.
 - Ладно. Пойду я. Ты выздоравливай! – засобирался парень, неловко обнял и поцеловал старика в жесткую щетину, отросшую за время болезни. Невольная слеза предательски пробежала по щеке парня.
 - Ты, Ванюшка, помни меня! – прикрыв рот рукой и борясь со слезами, на прощание попросил Мареич.


Поезд мчался на запад.
В купе одиноко сидел Йоханн и задумчиво крутил чайной ложкой в пустом стакане. Где-то впереди   его ждала любимая «мути», бабушка, дядя Крис, его друзья и ровесники. Даже Ирма, которая уже за время его отсутствия успела побывать два раза замужем и собиралась стать чьей-то женой в третий раз, вызывала в нем только теплые воспоминания. Он чувствовал, что для него эти два года не прошли даром, что он возвращается домой другим, более повзрослевшим.
Дверь купе распахнулась, в дверях стояла миловидная проводница.
 - Прошу, пан! Приготовьтесь! Сейчас будет польско-германская граница, надо будет заполнить декларацию – сообщила юная полька на корявом немецком языке, часто путая немецкие и польские слова.
Через две минуты в купе вошел польский пограничник в «конфедератке» и молча протянул ему лист декларации, который нужно было заполнить.
Вздохнув, Йоханн принялся письменно отвечать на вопросы. Когда он дошел до графы «национальность», он на секунду задумался, посидел, соображая и думая о чем-то о своем, и на листе бумаги  уверенно печатными буквами написал -
« Русский»
…………………………………………………………………………………..