Эхо из прошлого

      В 2002-м году, будучи в Рязани, я посетила дом на улице Урицкого, в котором во второй половине XX века проживал лауреат Нобелевской премии писатель Александр Исаевич Солженицын. Фасад домика был украшен скромной мемориальной доской с датами проживания в нём, но из-за отсутствия статуса дома войти в помещение не удалось. Известно, что именно в этот период в гостях у него бывал знаменитый виолончелист, народный артист СССР Мстислав Леопольдович Ростропович. За семнадцать лет рязанского периода Солженицыным были написаны такие произведения как «Один день Ивана Денисовича», «В круге первом», «Раковый корпус», «Красное колесо», «Матрёнин двор», «Архипелаг ГУЛАГ»* и другие.
       В 1969 году писателя исключили из Союза писателей, а в 1974-м, после публикации в Париже книги «Архипелаг ГУЛАГ», он был арестован, признан виновным в государственной измене, лишён гражданства и приговорён к высылке из СССР.
       В Россию Александр Исаевич вернулся после двадцатилетнего пребывания за границей. По возвращении продолжал писать и говорить уже о нашем времени, а также о его творцах – новоиспечённых демократах с их шоковыми реформами. Но никто из власть предержащих тогда его не слышал, или не хотел слышать, хотя первое время Солженицын и получил возможность выступать на телевидении. Потом его выступления тихо сошло «на нет», а в дальнейшем и вовсе прекратилось.

       В начале девяностых в журнале «Новый мир» я прочла «Архипелаг ГУЛАГ», и конечно книга потрясла меня. Неизгладимое впечатление она произвела ещё и потому, что я соприкоснулась не только к описаниям лагерной жизни в период репрессий 1937-38 годов, которыми изобиловало её содержание, но и к собственным воспоминаниям об одном из Кенгирских лагерей, вернее о том, что от него осталось. Тогда я и предположить не могла, что через двадцать лет, отталкиваясь от девяностых, узнаю о репрессиях, постигших семью моего прадеда по линии отца, – не знала, что докажу с ними родство, запрошу документы их следственных дел и напишу книгу.

       Перечитывая главы, посвящённые Степлагу, я вспомнила Джезказган, где проживала в шестидесятые годы. Там – недалеко от города – располагался посёлок, который почти сплошь состоял из саманных домиков, в этом посёлке находилось и здание филиала Карагандинского политехнического института, в котором я училась тогда. Позже нас перевели в другое здание – рядом с обогатительной фабрикой, но в течение первого полугода вместе с другими студентами я ездила именно в этот посёлок. Вернее доезжали мы до обогатительной фабрики, а оттуда пешком через железную дорогу перебирались в посёлок, в пределах которого во времена репрессий и располагалось третье отделение Кенгирского Степлага. Всего же в районе города Джезказгана и области (тогда Карагандинской) насчитывалось шесть таких отделений. Именно силами заключённых были построены города Джезказган, Балхаш, а также рудники Джезкаганский и Джездинский, – в Джезказганском добывалась медь, в Джездинском марганец. Кроме того, были построены такие гигантские сооружения, как плотина Кенгирского водохранилища, гидроузел, городская теплоэлектроцентраль, обогатительная фабрика или «обогатиловка», как называли её зэки, а также многочисленные совхозы, которые были разбросаны по всей области.

       Джезказган… В переводе с казахского это название означает «место, где копали медь», дословный же его перевод — «Медь Копать». По неофициальной версии название города переводится как «Жемчужина». Но «эта жемчужина», пишет в своих воспоминаниях бывшая узница лагеря Людмила Владимировна Вавилова, «выросла из слёз» заключённых.

       Изучая электронные публикации, касающиеся Степлага, на одном из форумов, посвящённом Джезказганским событиям, я обнаружила сообщение, поразившее меня, – написала его женщина. Оказывается, какое-то время после ликвидации лагеря, то есть после 1956 года (по другим данным 58-го), его третье отделение было приспособлено под базу ОРСа (отдел рабочего снабжения). Так вот, она пишет о том, что когда была маленькой, её мама – работница ОРСа – иногда брала с собой на работу. «Когда я хотела спать, - вспоминает женщина, - мама часто укладывала меня на «полки» с одеждой».
На эту реплику ей ответили: «Вас укладывали на нары».

       В своей книге Солженицын подробно рассказывает о Степлаге, подробно описывает также и бунт заключённых, произошедший в мае 1954 года, – ровно за десять лет до моего приезда в Джезказган. Бунт был подавлен танками, но отголоски этого печального события дошли тогда и до меня тоже, только я не знала, что оно было связано с концлагерем. Кроме того, я была знакома с одной семьёй в Джезказгане, глава которой служил в этом лагере, правда неизвестно, какую миссию он там выполнял, – знаю только, что был рядовым милиционером, но в сущности это был неплохой человек. И вот сейчас, по прошествии времени, сожалею о том, что не расспросила его об этих событиях, – не принято было тогда ворошить эту тему, потому что история Степлага, равно как и история города, почти не затрагивалась в разговорах между людьми: на любую информацию подобного толка было наложено строгое табу. Вот и вышло, что жила рядом, а многого не знала, но доподлинно известно, что развалины Степлага сохранились до наших дней, и одно из напоминаний ему – фотография, приведённая выше. На ней снят покосившийся столб с остатками колючей проволоки, по которому проходил электрический ток. Столб напоминает крест и воспринимается как символ безымянной братской могилы всем погибшим заключённым.

       К тому времени, когда я с родителями переехала в Джезказган (это был июнь 1964 года), от лагеря остались полуразрушенные бараки да местами отлично сохранившаяся массивная ограда, сложенная из блоков серого самана, по периметру которой была натянута колючая проволока. Торчали и вышки, с высот которых надсмотрщики вели круглосуточное наблюдение за зэками.
Когда я проходила мимо бывшего концлагеря, меня бросало в дрожь, будто в душу впивался ужас тех деяний, что творились за колючей проволокой каких-то десять лет назад,– уж слишком агрессивной и в то же время мученической была аура вокруг,  – я чувствовала это. Всякий раз задавалась вопросом:  «Что здесь было? Тюрьма?.. Но какая?», и не находила ответа. А когда пыталась расспрашивать людей, никто ничего не говорил, – все боялись.

       В 1970-м году я переехала в Европейскую часть Советского Союза. В это время в стране вовсю шла травля Солженицына, его произведения, разрешённые к изданию в хрущёвскую оттепель – в частности «Один день Ивана Денисовича» – запретили и изъяли из библиотек. И вот, когда поднялся весь этот сыр-бор, мне захотелось почитать «Ивана Денисовича», но найти книгу уже не удалось, и тогда я решила предпринять следующее.
Но сначала – маленькая преамбула.

       В нашем парткоме работала секретарь-машинистка, Лариса Георгиевна. Поскольку она имела возможность беспрепятственно приобретать книги по подписке к журналу «Огонёк», (а в те времена книг в свободной продаже не было, да и подписку можно было оформить только по блату), то её квартира и была набита этими самыми книгами, редкими и дефицитными.
       И вот однажды, набравшись смелости и памятуя о том, что у Ларисы Георгиевны в её огромной библиотеке наверняка есть кое-что из Солженицына, я подошла к ней и спросила:
- Лариса Георгиевна, у вас есть Солженицын?
       Она посмотрела на меня подозрительно и в свою очередь спросила:
- А зачем он тебе?
- Ну… почитать хочу. Вокруг него сколько шума, а мне хочется составить своё мнение.
Она снова посмотрела на меня, уже не только подозрительно, но и недобро и, отчеканивая каждое слово, произнесла:
- Даже если бы он и был у меня, я всё равно бы тебе ничего не дала!
       Таким образом, мои попытки прочесть Солженицына в то время бесславно закончились.

       Сейчас, наряду с признанием писателя, есть мнение о том, что его заслуги сильно преувеличены, более того говорят, что «Солженицын, сам того не желая, сыграл роковую роль в развитии тех процессов, которые в конечном счёте обернулись крушением СССР», но приводится и другая ремарка, а именно: «справедливости ради следует отметить, что впоследствии» он «не захотел играть ту неблаговидную роль, которая отводилась ему правительством США»**.
       Не берусь судить об этом, только когда вспоминаю  «Архипелаг ГУЛАГ», память неизменно подсказывает трагические события, коснувшиеся также и моих предков из сибирского села Молчанова. Согласно чудовищным постановлениям органов НКВД, в Колпашевской тюрьме*** в 1937-38 годах были расстреляны два моих двоюродных деда – Григорий Эдуардович и Николай Эдуардович Осыховские. Не пожалели нквдэшники и двоюродную бабушку Анну Эдуардовну: её расстреляли через два с половиной месяца после ареста, – до шестидесятилетнего юбилея ей оставалось двадцать дней. Реабилитировали всех в 1957, 1959 годах. Моего деда Александра Эдуардовича, которому за оскорбление товарища Сталина приклеили статью 58-10, отправили этапом в Дальлаг, затем «перекинули» в один из Кемеровских лагерей, где он и отбыл свой срок до конца (реабилитирован в 1994 году).
       Сын Николая Эдуардовича, Лёня, попал в Бокчарский детский дом, – его брата Володю и маленькую сестру Галю, разлучив с ним, отправили в другие детские дома. В то время в Бокчарском детдоме воспитательницей работала Лидия Спиридоновна Дубовицкая – коренная ленинградка, прибывшая в Томскую область с дочкой из блокадного Ленинграда. В 1944 году, забрав Лёню и дочку, она вернулась в родной город. После окончания школы и высшего морского училища Леонид по распределению уехал в город Владивосток.
       Не обошёл репрессивный молох и родственников по линии мамы. Двоюродную бабушку Ефросинью Николаевну из Новосибирской области в середине тридцатых годов вместе с мужем и их девятилетним сыном Петей раскулачили и сослали на Томские болота только за то, что они в своём хозяйстве имели лобогрейку (жатку). Сослали, получается, на одни и те же Васюганские болота, то есть, из Сибири в Сибирь. Муж в ссылке заболел и умер, а бабушка с сыном бежала домой.
       Историю её побега узнать не удалось, слишком поздно я узнала об этом.
 
       Эта книга напоминает ещё и заброшенный Степлаг, останки которого мне довелось увидеть и в котором отбывал заключение всемирно известный учёный Александр Леонидович Чижевский. Она проводит косвенную параллель и с нашим временем, когда в начале 90-х по народу и стране прошлись жуткие демократические реформы с так называемой шоковой терапией. Ещё вспоминаются слова писателя незадолго до его кончины: «Не уходите из жизни, не сказав о пережитом».



* Художественно-историческое произведение о репрессиях в СССР с 1918 по 1956 годы.
** Из материалов сайта
http://www.hrono.info/biograf/bio_s/solzenicyn.php

А здесь приведена история подавления бунта заключённых Степлага глазами очевидца.
http://www.memorial.krsk.ru/memuar/Kasabova/08/18.htm

В шапке фото С. Майковича