Доминирующий Гвидо

                pro-менад деcятый




       После всех своих мытарств, на склоне кипучих дней, Гвидо находит утешение
в старинной и странной игре домино. На голове блистает подобающий случаю цилиндр,
игриво клубятся бакенбарды, лишь глаз под моноклем беспристрастен, как лунное море.
Напротив сидят восемь особей - кажется, у них одно скучающее лицо. Но Гвидо это не
смущает, ведь домино не знает преград.
       Он все тянет фишку, комбинируя тонкий реванш, а дамы на это с прохладцей. За
весь день они так и не привыкли к игре, да и к чему? - pro-дедушка свободно играет
за восьмерых. Эти особи вообще в своей теме. Кто с зеркальцем, кто с журналом, и
вроде как не отсюда, при этом одна вдруг скользнет носком туфли по икре гроссмейстера,
другая оттенит помадой загорелую мужественную щеку - что, бабушки, флиртанём!]
       Наш Гвидо тужится, скрипит зубами, зевает - вишь, батя, не идет реванш!
       Тут же рядом другой столик, за ним - семь истуканов с острова Пасхи. Играют
молча, с прошлой зимы. Их затаенный азарт нервирует Гвидо, и в конце-концов он
забрасывает игру, порешив ничьей в пользу девочек. 8:8.
       Не успевают особи и глазом моргнуть, как pro - дедушка уже среди истуканов.
Здесь он в своей тарелке, словно и не уплывал никуда с острова Пасхи. Истуканы по чуть-
чуть задвигались; один даже захотел блеснуть, или хотя бы подольше не проигрывать -
его все почему-то называли этим зловещим именем: Сальери. Но Гений и злодейство тут
не уместны. А Гвидо и Сальери вскоре уже остались один на один в освещенном
луной дворике - у каждого в руке последняя кость домино. Черное и белое.
       Реванш, Моцарт!
       Истуканы тем временем качаются поодаль в самнабулическом танго с особями...
Нежно поскрипывает шелуха от семечек, и где-то глубоко под землей уносится в никуда
запоздалый вагонаж метро...
      Моцарт не Моцарт, но все-таки... рыба!