Багровый жемчуг Глава VIII

VIII.

***
Следующие два зимних месяца я жила и трудилась вместе с Зофией. Если кто полагает, что сейчас завяжется повествование о том, какое истинное удовлетворение стали приносить мне  занятия врачеванием, помощь ближним и такого рода сомнительные удовольствия – блаженно заблуждается. Тяжёлые роды крестьянок, на которые частенько приходилось вставать среди ночи и пешком шагать по морозу, по пояс в глубоком снегу, непрестанное лицезрение гнилых зубов, запущенных гнойных ран… - подобные «прелести» ничуть не привлекали мою избалованную натуру. Тем более, в качестве пожизненной перспективы. В крайнем случае, до весны, успокаивала я себя. А куда потом?… Я полагала, что ближе к делу и рассужу.
Но, пока что я ответственно исполняла свою часть работы, помогая старушке, и радуясь, что имею крышу над головой. А также, что от меня не требуется делать того, чего я действительно не умею…  Единственная (и последняя) неудавшаяся попытка испечь хлеб, после которой потребовалось пол дня совместными усилиями отмывать кухню и проветривать дом от чёрного дыма, чуть не испортившего все сушившиеся на стенах травы, освободила меня от выполнения любых хозяйственный работ. Помнится, невыносимая Ева так заливалась хохотом, что казалось, вот-вот развоплотится и наконец-то сгинет в небытие... К сожалению, только казалось.
Не знаю, что думала о такой «умелой» молодой женщине Зофия, но, эксцентричная старушка лишь приходила в восторг от того, что я не падаю в обморок от вида крови. Ха! Счастливы  не вкусившие всех плодов истины…
Не считая постоянных явлений жаждущего моего раскаяния призрака, частых приступов болезни и повторяющихся сновидений с жертвоприношением, в новой жизни  присутствовал ещё ряд моментов,  вызывавшие если не гнев, то отчаянное раздражение. Так, например, периодически донимала всякая мелочь. Вроде сего совершенно непредсказуемого, четырёхгодичного существа, что, боязливо болтая ножками, сидело сейчас на лавке. Ребёнок, зажав во рту обезболивающую примочку из корня белены, сваренного с терпким вином, круглыми, как пуговицы, синими глазами следил за своей мучительницей, что выбирала подходящего размера щипцы.
Небольшой отвлекающий манёвр и расшатавшийся молочный зуб был удалён. Но малыш, явно не добрав своей порции острых ощущений, не торопился уходить.
- Шимона, а пхавду гофовят, фто фы с бабуфкой Шофией – фетьмы? -  Прошепелявила розовощёкая невинность с  нелицемерным любопытством.
- Викарий?
- Аха! - Радостно кивнул бутуз.
- Значит так, - я нахмурила лоб, изобразив абсолютнейшую серьёзность, - Будешь верить всяким глупостям, превращу в мышь, понятно?!
Дитя снова, но на этот испуганно, тряхнуло шёлковыми  кудряшками, однако ж,  раскрыв  от восторга беззубый ротик.
- А есё он…
- Брысь!!! – Шикнула я на маленького пациента, от чего тот вылетел за дверь как по волшебству.
Но, отношения с детьми складывались просто прекрасно, по сравнению с деревенскими девушками, которые взялись меня, согласно установившемуся общему мнению  - бесплодную  вдову,  дружно ненавидеть. Казалось бы, какое им дело? Но причина оказалась  весьма тривиальна.
***
Как-то раз, когда я вернулась из леса с полной корзиной заиндевевшего синего мха, замёрзшая так, что сама была ему под цвет, в доме Зофии находился  гость.
- Познакомься, Шимона! Это - Доминик, мой старший внук! – Радостно представила бабушка складного парня, с такими же глубокими, как у неё, карими глазами.
Короткие и густые, оттенка мокрой земли, волосы, игривыми завитками рассыпались вокруг головы.
– Работает на мельнице зятя за рекой. Навещает меня иногда, когда приезжает к невесте!
Приятное, немного наивное лицо без отпечатков пороков и следов  жизненных тягот. Сколько ему – семнадцать? Я в его годы уже давно не могла похвастаться такой родниковой чистотой во взгляде…
Вежливо, но сухо поприветствовав Доминика, я кинулась отогреваться к очагу. Впрочем, даже моя  чёрствость не заставила мальчика перестать буравить спину помощници его бабушки полным характерного восторга взглядом. Подобное ощущение  живого мужского интереса, из-за которого от Доминика ко мне протянулись почти осязаемые искрящиеся нити, было распрекрасно знакомо княгине Мэрджит. Раньше оно меня забавляло, ведь за эти ниточки можно было дёргать надменных аристократов как марионеток! В случае же с этим кареглазым ангелом во плоти, я вдруг испытала страх, почти  до дрожи.
Неужто,  признак ответной симпатии с моей стороны? Ерунда, милые невинные мальчики давно уже не в моём вкусе – успокаивала я себя.  Но устойчивое предчувствие скверных событий не отпускало…
И, как бы ни бранилась  мысленно, с момента нашей первой встречи молодой человек стал навещать дом бабушки значительно чаще... Я, насколько могла, избегала его, но из редких разговоров мне открылось, что парень, хоть и отучился  всего несколько лет в простой  храмовой школе, по смекалке и уму не уступал многим высокообразованным дворянам. Из рассказов Зофии, я также узнала, что Доминик был пятым из десяти детей её единственной дочери, которая из-за домашних хлопот видела мать не чаще раза в год. С самых пелёнок он  обручён со своей одногодкой, Терезой, дочкой гончара, старинного друга его отца. Весной у молодых была намечена  свадьба.
И, забери мою душу тьма, я намеревалась сделать всё, чтобы она состоялась!
***
Разумеется, участившиеся визиты первого красавца округи, да ещё и не  свободного, в наше «ведьмино гнездо»,  не могли остаться незамеченными. И любви  ко мне среди женской половины населения – отнюдь не добавили.
Я отправилась на реку, чтобы наколоть льда для получения талой воды, предпочтительно  используемой в снадобьях.  Вокруг проруби как раз закончили полоскать  бельё стайка молоденьких кумушек. Все как одна – пышущие здоровьем девицы на выданье. Завидев меня, звонкие нотки смеха сменились презрительным молчанием, пока его не нарушила самая смелая и неугомонная Алжбета.
- Эй, припадочная! – Уперев руки в крутые бока, окликнула меня эта дородная  рыжеволосая девица.
Я не отозвалась.
-  Ни рожи, ни кожи, а ходит як королева! – Теперь уже она подошла непосредственно ко мне. Остальные девушки подтянулись вслед за предводительницей.
Вообще-то, как графиня, ну да опустим уточнение... Достав из кармана небольшой молоточек, я принялась отбивать прозрачные кусочки и складывать их в берестяное ведёрко. На этот раз не ответить грубиянке – было превыше моих сил, и я невозмутимо прокомментировала оскорбление:
- И то правда, Алжбета. До  ширины твоей рожи, мне, действительно, как пешком до Луцаны.
Хм, а ещё говорят, что королевские крестьяне голодают и изнывают от непосильной работы…
Бунтарка вспыхнула, её подруги тихонько захихикали. Одну из них я сразу узнала – Тереза, та самая дочь гончара, робкая девушка с веснусчатым личиком и толстой тёмно-русой косой, а в последнее время – и с очень грустным взглядом васильковых глаз. Настроение острить почему-то сразу пропало. Но рыжая бестия не унималась.
- Всех мужиков в деревне приворожила, ведьма проклятая, так теперь и за заречных взялась! Шлюха!
Явный ковок в сторону моих взаимоотношений с Домиником, в которых я была чиста как этот речной лёд. Но Алжбета не стала бы так распинаться исключительно ради подруги. Значит, имела место и личная обида. В другой раз я, может быть,  и едко рассмеялась над беспочвенностью её подозрений, что, безусловно, оскорбило бы, но также и успокоило  ревнивую невесту. Но  вот за «шлюху» решила отплатить по полной. И не важно, что сама, как мышь от котов, шарахалась от представителей сильного пола деревни.
-  По-твоему, это я виновата в том, что твой Игнас и остальные – никогда никого кроме чучел в юбках в глаза не видели?
Выражения лиц юных мстительниц наглядно нарисовали мне дальнейшую перспективу развития событий. Убить не убьют, но вот окунуть головой в прорубь  наглую соперницу  ещё как способны…
- Да чтоб тебя черти пожрали, немочь бледная! – Заорала Алжбета.
 В былые времена, за один только непочтительный взгляд я бы с них шкуры живьём спустила!  Впрочем, ни что так не усмиряет неконтролируемую женскую ярость, как та самая шкурка:  даже самую малость, но вовремя подпорченная. Я подняла острый осколок  и угрожающе вытянула его перед собой.  Лёд скользил в шерстяных рукавицах, так что их пришлось скинуть. Пальцы туго обхватили импровизированный клинок, который  мгновенно прилип к тёплой коже. И тут  произошло непредвиденное.
 «Убей!» - Плавленым воском прожег сознание обволакивающий голос.
И принадлежал он не Еве. Вообще трудно было сказать, обращался ко мне мужчина или женщина. Сплошной, безликий сгусток чужой воли.
«Убей!» - Не допуская и мысли о неподчинении, снова потребовал неведомый глас. 
При том, это повеление, не гремело  металлом,  а словно окутывало нежным бархатом. От того, не вставала на дыбы извечная моя непокорность, не раздражал приказной тон...
«Убей ради меня!...»
Всей своей сущностью мне захотелось подчиниться. Поддаться этому ласковому, заботливому зову. Так ребёнок самозабвенно спешит выполнить просьбу родителя.
«Убей мне во славу!!!»
До слёз я вдруг возжелала увидеть кровь на снегу. Алые рисунки на белом. Капли жизни на мёртвом мраморе. Сны о жертвоприношении, совершаемом мною на холме Адара, ворвались в явь. Силы переполняли чашу самосознания, вытесняя из неё весь здравый смысл. Если сначала я намеривалась просто отпугнуть нахальных девиц, то теперь я мечтала распотрошить им нутро.
Девушки завизжали и бросились врассыпную. Одновременно что-то холодное и мокрое взяло меня за лодыжку. Это прикосновение подействовало отрезвляюще, как лохань снега, высыпанная на  спящего. Таинственный голос потерял надо мной свою магическую власть.
Из тёмной воды торчала белёсая рука. За ней показалось одутловатое тело утопленника. Равнодушное, лишённое возрастных черт, лицо  русалки не выражало никаких эмоций. Но чёрные  маслянистые глаза навыкате, не моргая, смотрели прямо на меня.  Я вскрикнула и всадила ледяной осколок в предплечье существа. Склизкий рот изогнулся немым криком боли, и державшие меня пальцы разомкнули свою мёртвую хватку. Обиженно скривившись, речная нежить ударила по воде огромным рыбьим хвостом и скрылась в глуби под ледяным панцирем.
Забыв про ведёрко, я бросилась бежать домой. В голове раздался глубокий вздох разочарования, что лезвием прошёлся по нервам...
Кто бы  не пытался манипулировать мной, посланник  Луноликой помешал ему получить желаемой крови. Посланник богини, которой я, даже будучи полноценной ведьмой, не поклонялась!
Взгляд чёрных, как сама тьма, глаз утопленницы продолжал сверлить мне нутро, и когда  я немного успокоилась и осознала, какое глупое, бессмысленное злодеяние могла совершить! Я отнюдь не безгрешна, но былая жажда крови никогда не сопровождалась жаждой убийства. Последние были необходимостью. Да, жестокой, и да, несправедливой по отношению к моим жертвам. Но мне не нравилось причинять боль, не нравилось лишать людей жизни. Звучит абсурдно, но это так.
Сжавшись в комок у пылающего очага, я пыталась изгнать из себя пробирающую до самого сердца мерзлоту узловатых пальцев русалки. Раскачиваясь в такт своим молитвам, я причитала: «Прости меня, природа-мать, что я так слаба! Ты отвернулась от меня, но я не смею злиться, ибо мне, смертной, неведом твой промысел! Твой тёмный лик искушает меня, неведомый властелин мутит мой разум! Дай услышать тебя, даруй мне сил… перед  концом неизбежным!»
 Меня трясло от ужаса ещё по одной причине: в народе у русалок было другое название - Лики смерти.
Но больше скорой победы болезни меня пугало то, что последует за нею. Единственное, что ценно в жизни ведьмы, любила говаривать бабка Стефэния, это её дар и её свобода. Первого меня лишили. Второе, если не считать необходимости скрываться и жить под чужим именем, покамест, находилось при мне. Но, какая тюрьма может ждать непрекаенную душу отлучённой колдуньи после того, как умрёт тело?...
Вопросы, вопросы… и ни намёка на ответ.


***
К вечеру, как и следовало ожидать у ворот домика Зофии начал собираться народ. Весть о том, как пришлая колдунья «призвала русалку» распространилась по деревне быстрее ветряной оспы. Если бы не потрясение, то, возможно, следовало бежать, как только я вернулась с реки. Вот только, куда? Скрываться в лесу? Не испепелит карающий костёр, так убьёт лютый  холод или разорвут волки – выбор, прямо скажем, не большой.
Возглавлял шествие, разумеется, викарий Арност. Со всех сторон его обступали местные жители.  Многих из них, или их детей,  я вылечила лично. Но надеяться на благодарность было бы опрометчиво. Моя мать тоже была добра к слугам, но это не спасло её от их надуманных «свидетельств» в поддержку обвинений графа.
Веками, процессы над ведьмами протекали по одному из трёх направлений.
Первый, если равный предъявит равному, перед  судьёй любого ранга, обвинение в колдовстве. Но, в таком случае требовалось предъявить доказательства. Если оных не находилось, заявитель должен был быть готов претерпеть наказание за ложный  донос.
Потому, не удивительно, что  гораздо чаще использовался второй путь борьбы с ересью. Тогда обвинение предъявлялось суураашем, «доносителем, движимым рвением к вере», который не обязан был ручаться за достоверность своих показаний, и не брался их подтверждать. Удобно, не правда ли?
На моё счастье, в нашем округе своего инквизитора не было, и потому, третий путь «правосудия» не грозил мне как минимум до весны, когда  дороги, заваленные снегом по лошадиный круп, станут пригодными для проезда.
А Арност… что-то мне подсказывало, что тонкости церковной юриспруденции я знала даже получше сего наместника божьего. Однако, от страшного волнения, от которого уже начинало ощутимо подташнивать, осознание этого преимущества меня не уберегало.
Деликатно отстранив Зофию, пытавшуюся вразумить односельчан, я, стараясь ступать твёрдо, вышла из дома.   Разумеется, предварительно пришлось  рассказать о произошедшем  старушке, сокрыв лишь эпизод с вторжением голоса - сложно объяснить другому то, чему сама не имеешь объяснения…
После уютного полумрака дома, грозное сияние факелов слепило и сбивало с мыслей. Соберись, Мэрджит Хидеж, соберись, если хочешь жить!
- Мы пришли обвинить тебя в ворожбе, Шимона из Галатца! – Выкрикнул викарий.
Глубокий вдох морозного воздуха.
«Я верю, ты ещё слышишь меня, наказующая мать! Молю, охлади их порождённое страхом безумие! Даруй  уравновешенность  моим чувствам и стройность мыслям!»
- И где же я колдовала? – Такой мнимой невозмутимостью можно было останавливать шторм.
- И ты ещё смеешь  смеяться над нами?! Преступление имело место на реке! – Святого Отца не на шутку разозлила бесстыдная попытка традиционно покорной  и бесправной жертвы провести его допрос по её правилам.
Ничего, потерпит.
- И я была там одна? – Пока что хладнокровие мне не изменяло.
- Конечно, нет! Мы всё видели! – Из гущи толпы  долетел до меня  девичий крик.
А вот и мой рыжеволосый  суурааш…  И, судя по голосу, происходящего Алжбета боится не меньше моего.
- Выйди, дитя, и расскажи о том, что произошло! – Ободряюще позвал девушку Арност. -  И помни, что нет нужды приводить доказательства виновности подозреваемой, лишь укажи на последнюю...
- Она… Она! – Голос Алжбеты срывался. Показывая пальцем, она намеренно избегала  смотреть мне в глаза. И  её, также как и викария, приводило в смятение моё ненормальное спокойствие. – Эта ведьма страшно оскорбляла нас, насылала проклятия, но, когда поняла, что из-за божьего заступничества не может причинит нам вред, вызвала подводного монстра!…
Я не стала дожидаться, покуда Арност  спросит её, кто ещё это видел. Ибо свидетелей требовалось минимум двое. На остальных девушек мне было плевать, но отчаянно не хотелось, чтобы они привлекали к этому застенчивую и тихую Тэрезу. Мне решительно  не за что было чувствовать себя перед ней виноватой, но, тем не менее, это противное чувство буквально высасывало силы.
- Но ведь это ты первой принялась донимать меня, Алжбета! И это ты прокляла меня, разве не так? Помнится, пожелала, чтобы меня, как ты выразилась  «черти пожрали». И после этого явилось то существо и чуть не утащило меня в бездну! Простите, что перебила моего обвинителя, Святой Отец, но думаю, самое время привести нас обеих к присяге и спросить уважаемого суурааша, не донесла ли она по злой воле или прискорбной  склонности к пустому враждованию, что, как учит нас святое учение, так свойственно женским существам?
Что Алжбета – девка вздорная и большая любительница поскандалить - в деревне знали также хорошо, как и то, что летом – растёт трава, а зимой - река замерзает. Из меня же поселянам редко удавалось вытянуть лишнее слово, не говоря уже об оскорблениях. Многие начали сомнительно перешёптываться. Уловив это, викарий вынужден был не оставлять без внимания мой монолог.
- Имела ли место вражда между тобой, – Жёстко потребовал Арност у насмерть перепуганной девушки, - И… подозреваемой?
Последнее слово было  выплюнуто священником,  словно сгусток чёрной желчи. В его мечтах я уже покрывалась в огне волдырями на куче хвороста…
Жёноненавистничество нашего духовенства всегда искренне изумляло меня. Можно подумать, он сам получил жизнь не благодаря обычной смертной женщине, а однажды был чудесным образом обнаружен монахами в храмовой купели со святой водой!
- Да…
- Она стесняется. - Произнесла я со снисходительной улыбкой, - И это вполне естественно. Алжбета решила, что я соблазнила её жениха. Даже если бы мне были чужды все чтимые законы морали, я бы не решилась на такой шаг, потому, что не к лицу порядочной вдове отвечать на  назойливые приставания безусого юнца!
Беспроигрышный ход:  если бы у Игнаса сейчас и хватило смелости выступить против меня, ему пришлось бы объяснять, почему он до сих пор не удосужился донести на моё непристойное поведение. За укрывательство распутницы – тоже по головке не гладят…
- Допустим. - Арност скривился, будто ему  рот смолой набили. - Производила ли Шимона какие-либо действия, могущие быть истолкованными как часть акта богопротивного колдовства, которые ты наблюдала лично,  и что предшествовали появлению Лика Смерти?
- Нет… - Промямлила Алжбета, но быстро нашлась. – Аааа… а откудова мне знать, как это делают поганые ведьмы? Я – девушка честная и об этих мерзостях не слыхала!
- Ты знаешь закон, Арност! – С торжествующей улыбкой вступила в бой Зофия. - Доказательства  должны быть яснее дня!
- Раз разрешить наш спор невозможно, я прошу прибегнуть к ордалии для меня и моей обвинительницы. Пусть испытание коленным железом восстановит моё доброе имя!
Я была уверена, что выдержу пытку дольше Алжбеты, которая от моего предложения  стала бледнее  белёного льна. Что такое мучения от какого-то ожога, когда тебе заживо  терзали душу?
- Ну, уж нет! – Снова вмешалась старая травница, - Я не дам калечить мою племянницу!
- Замолчи же, наконец, Зофия! – Огрызнулся на неё викарий и снова обратился ко мне. - Разве ты  знатного  происхождения, чтобы иметь право требовать Божьего  суда?
- Разве вы сами не учите нас, что все мы равны перед очами Его?
- А ты сообразительна. Слишком -  для нищей простолюдинки! –  После недолгой паузы произнёс священник. – И смела, прямо как твоя тётка!
Тут он мне польстил: я вовсе не смелая, гораздо чаще - безрассудная. Просто, из двух зол обычно выбирают меньшее…
 Викарий снова замолчал, и, судя по довольному выражению его нервического, нездорового оттенка лица, это  молчание не предвещало мне ничего хорошего.
– Данной мне властью, учитывая худую молву о подозреваемой, я отказываю  в её  просьбе об ордалии. Повторюсь, что заявительница не обязана подтверждать свои слова. Однако, учитывая обличающие показания,  при недостаточности явных улик,  вынужден признать, что Шимона из Галатца не может быть подвергнута  окончательному осуждению и наказанию в виде сожжения…
Я с трудом подавила вздох облегчения. Преждевременный, как оказалось.
  - … на данный момент. – Кривая улыбка изогнула тонкие губы священника. - Но, только в том случае, что духовная власть, в моём лице, проявляя крайнюю степень добросердечия, посчитает возможным отпустить подозреваемую на поруки до суда инквизиции. Ибо, без помощи опытного коллеги, мне, скромному викарию, не разобраться в этом крайне запутанном деле! В случае бегства – преступное деяние  будет считаться доказанным. Имеется ли среди  вас, благочестивых мирян, достойный доверия и уважения человек, согласный поручиться за эту женщину? Кроме прямых родственников, разумеется!
Зофия возмущённо фыркнула и крепко сжала мне локоть. Жест поддержки… или прощания?
Над толпой повисло смущённое молчание.
- Я!
 Расталкивая людей, к нам спешил  Доминик.
В первые минуты, завидев его решительное красивое лицо,  я так растерялась, что даже не знала, благодарить ли мне высшие силы, пославшие храброго спасителя, или негодовать от этой его мальчишеской выходки.
- Она же его околдовала! – Запротестовала какая-то сухенькая женщина, как я потом  узнала – мать Терезы. - И этот юноша - её кузен!
- Но не прямой родственник, Радка! – Возразила  Зофия.
Доминик хоть и был мальчиком - для меня, по обычаям села - он уже считался самостоятельным  взрослым мужчиной.
Дальнейшее  приведение  «поручителя» к клятве на  символах веры  проходило  как в тумане.
Только за нами тремя закрылась дверь, силы меня оставили. Колени сковала слабость, и я бы неминуемо упала, если бы в последний момент меня заботливо не подхватили чьи-то сильные руки.   Доминик…
Но, великая мать, почему  же мне так тревожно и неуютно с ним рядом?!

***
Словно  в насмешку, немногим позже этого случая, из соседних деревень  стали доходить тревожные вести. Тела мёртвых крестьян то и дело  находили на рассвете в полях и  перелесках. Одни были расчленены так, будто их неистово рвал огромный хищник, другие  - практически полностью обескровлены, путём пары проколов в шейной артерии. В этом случае преступление производилось настолько аккуратно, что не удавалось обнаружить ни единой пролитой на землю капли крови. Сотворить ни то, ни другое – обычному человеку было не под силу. Насчёт второго я могла бы поручиться собственной головой. Если бы над ней и так не висело острого топора…
 Люди бесконечно перешёптывались о нежити, опасаясь громко говорить про упырей и волколаков. Припоминали, кого схоронили по осени и кто из покойников мог бы оказаться неспокойным. 
Арност же впал в показную скорбь, рьяно провозглашая в проповедях, что  это Бог мстит за его позорную нерешимость покарать мерзкую колдунью.  Но, так как оная с наступлением темноты запиралась в доме, окроплённым по периметру святой водой, дальше голословных обвинений дело не шло.
Вот  и стала бездарная ведьма ещё и пленницей.