Дневник её отца

"У них разные воспоминания и жизненный опыт,
потребности, желания и умственные способности,
голоса и походки. Иногда они жить друг без друга не могут.
Иногда им не о чем говорить друг с другом.
И в том, и в другом случае им не расстаться.
Они часть одного человека. Они его Я.
Некоторые психиатры утверждают, что в множественной
личности могут скрываться десятки и даже сотни Я."
(Е.Гольцман "Пьер Жане, Зигмунд Фрейд и множественные личности")
 

27.05.1992
«Ещё один поганый понедельник», как любит по утрам понедельников выражаться Марти – старый брюзга! Мне порой, кажется, он приходит именно по утрам и именно по понедельникам, что бы подгадить всем остальным начало недели.
Утро мая может быть прекрасно само по себе, потому что это утро и потому что это май, но Марти вечно препирается как по расписанию, не важен месяц и время года, только день недели и часть дня, и портит мне утро. Читает мою газету в основном только страницу с биржевыми котировками, проклинает банкиров и политиков и выбрасывает, в сердцах, газету в окно, не дав мне прочитать даже заголовков. Он пьёт кофе и ест яичницу с беконом, которые приготовила Мэри и при этом ругается, что кофе – «помои», а яичница с беконом – «резиновая». Они ругаются, скрежещут зубами, бросают, друг другу ядовитые оскорбления: он, потому что просто не умеет говорить по-другому, а она, потому что он не понимает других слов (проверенно годами!). А ровно в полдень он уходит.
Я знаю, что через неделю в очередное поганое утро поганого понедельника этот «брокер неудачник» явится вновь, и вновь Дороти или Брайан, или Минди будут за него извинятся оставшеюся часть дня.

Не могу понять для чего он Эмме? Прошло столько лет, а я всё ещё не могу понять для чего он ей? Может он как сточная канава: собирает всю погонь, всю гниль, злобу на мир, на всё и всех вокруг, на себя – это-кое «мусорное ведро», которое должно быть у всех, чтобы сбрасывать туда весь негатив.

28.05.1992
Со вчерашнего вечера вплоть до трёх часов по полудни сегодня со мной была Минди. Мы рисовали радужных пони – снова, учились сложению и вычитанию – снова, читали Кэрролла – снова. Мы читаем его уже в десятый раз, она любит сравнивать себя с Алисой, так как они ровесницы – обеим по семь лет. Хорошо, что когда-то я показал ей другие книги про детей (Дюймовочка, Мальчик с пальчик, Гензель и Греттель и др.), а то бы мы читали «Алису в стране чудес» не в десятый, а в сто десятый раз, и я бы точно свихнулся, как Шляпник. 

Вчера до того как пришла Минди, я целых четыре часа разговаривал с Эммой.

Боже, каждый раз мне кажется, что не видел её целую вечность!

Мне кажется, что я вижу её всё реже, всё меньше времени мы проводи друг с другом. Просто поболтать ни о чём, или обо всём понемногу, а пустяках и о важном. Только не о Марти, или Минди, или Дороти или Брайане, или Тони – только не о них. Счастье – быть с ней и просто молчать рядом, зная, что это она и никто другой, но не вспоминать этих людей, которые потихоньку, по кусочку украли её жизнь, нашу жизнь. Украли её у меня! Моя несчастная девочка, как же я скучаю!

Сегодня когда в три часа мы собирались пойти с Минди в парк, как обычно, я попросил её уступить на время место Эмме, но вышло только хуже: со словами «Ты меня не любишь!», она ушла, и появился Брайан. С недавнего времени он разделил пальму первенства с Минди и Дороти в «маленьком коллективе» Эммы.

29.05.1992
Брайан – он был вчера, сегодня весь день и, я уверен, будет завтра это как пить дать. Он не уходит раньше чем через пару дней.  Иногда остаётся на недёлю, на короткое время передовая «эстафету» Минди, Дороти или Марти (разумеется, в его «законное» время – утро понедельника).

Брайан – он появился впервые чуть больше пяти месяцев назад.

Ещё один!

Ещё меньше места для моей Эммы! 

Когда он впервые появился я, было, бросился к доктору Норису, но тот меня уверил, что волноваться не о чем. Порой я думаю, что если бы такое произошло с его дочерью, он не был бы так спокоен. А ещё мне приходят на ум совсем страшные вещи: вдруг их будет всё больше, всё реже я буду видеть Эмму, пока от неё совсем ничего не останется, она просто пропадёт без следа, а вместо моей девочки останется лишь «толпа незнакомцев». 

30.05.1992
Должен признать в расчетах я ошибся. С кем не бывает. Но тут явный форс-мажор. Вчера поздно  вечером Брайан, как всегда, двинул по барам цеплять парней. (Что удивительно он всегда кого-то находит и у тех не возникает вопросов: они смотрят на лицо Эммы, на фигуру Эммы, слышат её голос, но им и невдомёк что их «склеил» Брайан) Так вот, идя к очередному «склеенному» домой через парк, Брайан наткнулся на компанию нелицеприятных типов. Причём, важно, что наткнулся на них именно Брайан, так как его «спутник на ночь» слинял. Как только эти уроды приблизились и начали распускать руки Брайан тоже благополучно «слинял», уступив место Тони. 

Тони – тот ещё зверюга! (Я никогда не устану это повторять!)
От него досталось и этой компании придурков, и полисменам, которые пытались их разнять, и офицерам в участке, которые еле запихнули Тони в камеру, и даже врачам, которые пытались на время его угомонить лекарствами, чтобы можно было спокойно обработать его «боевые ранения».  Его то  я вместе с Мэри (Невероятная женщина! Она терпит меня, Эмму и всю её «компанию» вот уже 10 лет, и я не представляю, как она не свихнулась) и забирали из участка. Он вырубился, как только мы привезли его домой, и проспал весь день. 

31.05.1992
Я смотрел на спящую Эмму и не мог насмотреться. Сейчас она была собой: хрупкой и нежной, как всегда. Моя бедная девочка! Мне так больно, когда я смотрю на неё, разговариваю с ней, но вижу другого человека. Порой я сдерживаюсь, что бы не ударить этого «незваного гостя», укравшего у меня Эмму на час или день. Я готов орать на  каждого из них и на всех вместе взятых, чтобы они убирались вон и оставили её и меня в покое, но понимаю насколько это глупо и жалко.
«Боже, пусть она проснётся и станет собой!» – думал я тогда. Нет, не думал, а скорее молился. Но видно «боже» уже устал за эти годы от одних и тех же молитв, как, впрочем, и я.

Это манера потягиваться в пастели, выгибая всё тело, эта улыбка во всё лицо и взгляд слегка  замутнённый, влажный и немного возбуждённый – Брайан, сукин сын!   
Я и Мэри, было, начали отчитывать его за подобные дурацкие выходки, которые меня  уже достали до печёнок, но ему было, как всегда плевать. Он, очевидно, считал своим долгом во всём нам перечить. Брайан лишь спросил, который час и, услышав, что сейчас девять утра, сильно возмутился: «На фига меня надо было будить такую с-рань? Ой,  отвали! Дай выспаться, а потом можешь трахать мне мозг сколько угодно!»  – непотребно выражаться он любил, и эту дурь я не мог из него выбить, как ни старался.
Через полчаса проснулась Минди. Мы позавтракали, умылись, не много поиграли и по расписанию пошли в парк, но всего за 20 минут она устала: «Ножки болят, ручки болят, всё болит!» – бедный ребёнок.
По дороге домой я даже не заметил, как она ушла, пока не услышал: «Папа, я так скучаю по тебе» – голос Эммы заставил меня встрепенуться. Это действительно была она!  О, боже, наверное, тогда я был на седьмом небе! Всегда, когда она появлялась, я ликовал в душе, как будто каждый раз это была её маленькая победа над ними всеми. Одна против всех!
Я всегда ей помогал, как мог, но главным образом всё зависело от неё, хотя порой, чаще, чем хотелось бы,  всё зависело от них – её «маленькой компании», а она казалась просто гостьей или/и заложником в собственном теле.
Эмма о чём-то говорила со мной всю дорогу, я слушал и наслаждался этими минутами и растворялся в её голосе. Мне тогда подумалось, что было бы здорово, если бы, начиная с этих вот минут, она осталась бы до вечера, до завтрашнего утра,  если бы она осталось навсегда, а все остальные исчезли, как будто их и не было вовсе, как будто кошмар, длившийся 15 лет, закончился.
Мне бы не было жалко ни кого из них, даже малышку Минди.

«Какой здесь беспорядок! Видимо пока меня не было, никто и не думал убираться!» – голос Эммы изменился, когда мы вошли в дом, это была Дороти.
Её нельзя не узнать по слегка холодному, хорошо поставленному голосу, по распахнутым глазам и кукольной улыбке, как у домохозяйки 50-х годов, которая должна быть во всём и всегда идеальна. Возможно, я утрирую, но мне всегда казалась, что они (домохозяйки 50-х годов) именно такие. 
Меня тогда что-то кольнуло в сердце, зашатало, сдавило горло, лёгкие, голову – всего меня  как будто засунули под пресс. Внутри нарастало что-то между злобой и горькой обидой, я готов был влепить пощёчину по «кукольной физиономии» Дороти и одновременно разрыдаться от безнадёжного отчаянья!  Но сдержался, я никогда не помогу Эмме обрести целостность, если буду так себя вести или даже подавать вид, что отчаялся. Эмма всегда говорила, что для неё я как константа, спасательный круг в штормящей реальности. 

01.06.1992
Когда я вижу, как Дороти ходит по дому и что-то постоянно убирает, протирает пыль, моет  полы, переставляет «правильно» мебель, что-то готовит, я вспоминаю одну шутку о том, что встаешь среди ночи, чтобы сходить в туалет, а, вернувшись в спальню, обнаруживаешь, что жена убрала постель. Так вот, в случае с Дороти это не шутка, она постоянно всё приводит в идеальный порядок, для неё просто необходимо, чтоб всё было именно так, она приравнивает это к комфорту, стареется, чтобы всем и в частности мне было хорошо и спокойно, при этом, не понимая, что действует на нервы.

Во всём остальном Дороти довольно разумная и трезво мыслящая  личность. Она как никто другой ориентируется в ситуации в целом и понимает насколько важно собрать Эмму из разрозненных кусочков в единое целое. Я надеюсь на неё как на единственного  союзника в борьбе за цельную жизнь моей дочери.

На завтра Мэри записала Эмму к доктору Норису.

Воскресные сеансы терапии у доктора Джеймса  Нориса – это как воскресный семейный ужин, все собираются, болтают, спорят, рассказывают, что с ними произошло на этой недели, признают, что надо бы уважать и любить друг друга, особенно Эмму, а после расходятся.  А наследующей недели всё повторяется.



***
Дочитав последнюю запись, доктор Джеймс Норис закрыл дневник.

Гладкая замшевая обложка цвета сырой земли, если провести с верху вниз, то останется след, переплёт весь затёрся и «облысел» – дневником часто пользуются, а судя по записям – почти каждый день.
Доктор Норис задумчиво гладит его, рисует на замше пальцем волны и круги, затем открывает его, уже в пятый раз, листает почти бездумно, но не читает – в этом нет смысла. Он перечитывал дневник снова и снова, не веря собственным глазам, но от количества раз записи не менялись и не исчезали. Доктор смотрел на даты, и каждый раз оказывался в тупике – он слишком долго думает над этим – его мозг уже отказывается работать и что-то понимать.
Из транса доктора вывел стук в дверь, это доктор Хэрис.
- Привет, Джимми! Ты мне звонил. Что-то срочное?
- Извини, Мэл, что вытащил тебя с обеда.
- Ничего страшного. Так, что случилась? Твой голос показался мне взволнованным.
- Ты не поверишь. Сегодня приходила Эмма…
- Надо же! Сама Эмма Блекли! Я видел её всёго несколько раз. Как она?
- Она в порядке, если можно так выразиться, вот только слегка озадачена.
- Чем же?
- Сегодня она принесла мне дневник…
- Эмма ведёт дневник?
- Дневник отца. Вообще-то его нашла Дороти, её наконец пустили в кабинет мистера Блекли, что бы там прибраться.
- По твоей просьбе я думаю…
- Да. Она просто не находила себе место от того, что туда не входили уже четыре месяца. Короче, она нашла дневник в столе, и сразу же показала его Мэри, а та Эмме (Не знаю, как, но ей удалось убедить Дороти, уступить место именно Эмме, а не Минди или Брайану).
- И что? Насколько я помню ты сам предложил мистеру Блекли вести дневник. Ещё пятнадцать лет назад. Вообще-то, я думал, что ты получил все его дневники ещё в феврале.
- Да, но посмотри на даты – доктор Норис подал коллеге дневник.

Дневник был довольно пухлый, исписанный почти на половину. Хэрис, пролистав несколько страниц, покосился на коллегу с немым вопросом: «Ну и?», и получил такой же «немой» ответ: «Листай дальше!». Когда Мэл дошёл до «30.01.1992», остановился и переплеснул страницу, его скептическое отношение начало меняться. Он перелистывал страницу за страницей, впиваясь глазами в каждую дату, в каждую строчку, всё быстрее, и никак не мог поверить собственным глазам.
- Но это же не возможно!
- Да.
- Разве отец Эммы ни умер четыре месяца назад?
- Да.
- А можно не так кратко?
- Да, можно… Поверь, Мэл, у меня была похожая реакция. Дневник Джо, на половину исписан, хотя последняя запись должна быть где-то не дальше тридцатой страницы…
- ?!
- Мэл, ты веришь в призраков?
- Ты смеёшься надомной?
- Немного, если честно. А если серьёзно: ты же не думаешь, что покойный мистер Блекли мог и правда продолжать вести дневник?
- Конечно, нет…дикость какая-то… разве что … – Херис задумался, заново листая дневник, будто искал там подсказку.
- «Разве что»? – передразнил интонацию Хериса коллега.
- Тут после 30-го января 1992 года перерыв в два месяца, хотя до этого записи тоже с перерывами в несколько дней, но потом они более аккуратные и подробные: почти за каждый день есть хотя бы пара абзацев.
- Да, я это заметил. Думаю, мы можем предполагать, что до 30-го января записи сделанные его рукой, а после кем-то ещё.
- Вопрос: «кем?» К тому же подчерк и построение фраз такие же, как у Джо.
- А мне казалось, ты отмёл версию с призраком, – лукаво усмехнулся доктор Джеймс.
- Не смешно! …Хм-м. Насколько я помню у Эммы, после смерти отца была тяжёлая депрессия.
- У Эммы и у «других», – подчеркнул Норис строгим тоном термин «других». – И, на мой взгляд, она не закончилась, просто перешла в лёгкую и вялотекущую форму, – задумчиво произнёс он.
- Да, да, конечно, как я мог забыть «других», – с улыбкой произнёс Херис, примирительно подняв руки, – Так ты думаешь о том же, о чём и я?
- Если бы у Эммы появилась ещё одна личность, я бы заметил, или, по крайней мере, это бы заметила сама Эмма или кто-то из её личностей.
- Коллега, позвольте напомнить вам, что пациенты, страдающие расщеплением, могут быть, помимо всего прочего, сомнамбулами. А ты наблюдаешь её (их) не 24 часа в сутки.

Доктор Норис насупил брови, вспоминая что-то, и сказал:
- Она была так подавленна потерей отца, который всегда помогал ей и поддерживал её во всём, что «сохранила» его в себе, дабы он не исчез из её жизни бесследно.
- Ещё одна личность. Сомнамбулизм. Думаешь Эмме хуже?
- Думаю, она пытается помочь себе. Этого бы хотел её отец.
- Ты собираешься рассказать мисс Блекли об этом?
- Нет, пока нет…– доктор Норис задумался, просчитывая что-то в уме.
- Может быть, поделишься с классом? – не выдержав ожидания, спросил Мэл.
- Я отдам дневник назад, – рассуждал в слух Норис. – Пусть Мэри обратно положит его в письменный стол мистера Блекли, а наследующей недели принесёт в новь. Уверен – там будут новые записи. Возможно, тогда я попытаюсь поговорить напрямую с мистером Джо Блекли через гипноз. Поскольку у мистера Блекли есть доступ к общей памяти, думаю, он станет объединяющей личностью. – Норис остановился и хмыкнул, ухмыляясь собственным мыслям, – Знаете, коллега, за годы практики, я не перестаю удивляться причудливости человеческой психики. Мистер Джо Блекли и правда может помочь собственной дочери выздороветь даже после своей смерти.