059

Нафин вышел из гнездовины Старика как раз в тот момент, когда возле чаши с дождевой водой собралось почти все взрослое население Гнездовища с веревками и лестницами. Все лихорадочно соображали, как лучше обследовать пропасть, и где удобнее взобраться на скалу.
Метафта первая заметила сына. Громко вскрикнула и бросилась его обнимать. А все остальные разом обернулись и замолчали.
Страх перед очередной порцией упреков заставил мальчика внутренне сжаться. Но ничего такого не произошло. Перепуганные лица поселян расцвели радостью, точно такой, какую Нафин видел сейчас у орелей Южного Города. И он улыбнулся им точно так же, как и тот глупенький мальчик заулыбался своим сородичам.
Прав был Старик, когда предрекал, что любовь к покинутому Гнездовищу еще разорвет Нафину сердце. И за время странствий юноша осознал это в полной мере. Но сейчас он чувствовал, как разгорается в нем и еще что-то. И кажется это тоже была любовь! Любовь к орелям, которых до сих пор он воспринимал немного отстраненно, как случайных знакомых.
Нафин заулыбался еще шире, еще благодарнее и, раскланиваясь направо и налево, без конца повторял:
- Спасибо... Простите меня, я просто заблудился... Спасибо...
На площади перед дворцом пришлось задержаться, чтобы объяснить всем беспокоящимся из-за чего гость так задержался. А тут как раз подлетел и Иглон со своим отрядом.
- Рад видеть в добром здравии, Нафин! – закричал он еще издали. – Надеюсь, ночная гроза тебя не коснулась?
- Нет, я переждал в пещере, - растроганно пробормотал юноша. – Прости меня, Тиорфин, не следовало быть таким самонадеянным и заставлять вас волноваться.
- Кто же указал тебе в6ерный путь? – спросил Иглон. – Мне сказали, что нашли тебя уже на Разделяющем Хребте.
- То... Хм. Там, один орель... Я ведь долетел до Верхнего Города.
Глаза Тиорфина тут же подернулись печалью.
- Так ты видел, какое несчастье с нами случилось? Ужасно, правда?
Нафин кивнул. И, то ли вспомнив обугленные останки Города, то ли под воздействием нового, зарождающегося в нем чувства, вдруг неожиданно разрыдался.
- Что с тобой?! – подскочил испуганный Нанн. – Нафин, почему ты плачешь?
- Видел бы ты Верхний Город! – всхлипнул юноша, припадая к плечу старца. – Мне так его жаль!
Над площадью повисла тишина. Никто из орелей не ожидал от залетевшего с земли гостя такого искреннего сочувствия.
А Нафин никак не мог унять свои рыдания, хоть и стыдился их, и злился на себя за это. И Иглон поспешил увести его во дворец.

- Нафин, ну, что же такое с тобой произошло? – недоумевал Нанн, когда они с юношей остались, наконец, одни. – Еще немного и Тиорфин вызвал бы ольтов. Может, ты перенервничал? Испугался, когда понял, что залетел не туда? А тут еще и я со своими упреками...
- Нет, нет, все правильно. Я твои упреки заслужил.
- Тогда, может быть, в Верхнем Городе случилось что-то, о чем при орелях нельзя было говорить?
- Да нет же, нет! Говорю тебе, ничего такого страшного со мной не случилось. В Верхнем Городе, правда, произошла одна встреча, но она не имеет никакого отношения к моим слезам. Просто я вдруг…, даже не знаю, как это объяснить! Ну, понимаешь, я раньше никогда не думал об орелях так…, так...
- Так хорошо?
- Нет! Никогда не думал, как о близких. Сначала они были просто Летающими, которых нужно увидеть, чтобы сбылось пророчество. А потом всего лишь народ со Сверкающей вершины, к которому я должен вас привести. Вот и всё!
- А теперь?
- А теперь я их полюбил, кажется.
Нанн облегченно рассмеялся.
- Ох, Нафин, какой же ты еще ребенок! Ну, конечно, полюбил! Разве можно их не полюбить? Но повод ли это, чтобы так рыдать?
Нафин подозрительно прищурился.
- А сам ты, Нанн, ты орелей любишь?
Старик ответил не сразу.
Сначала он посмотрел в окно, слегка наклонив голову и словно прислушиваясь к голосам перекликающихся рофинов, потом потер лоб рукой, вздохнул и, наконец, отвернулся.
- Что же ты молчишь? – удивился Нафин.
- А то, что твоя охота рыдать оказалась очень заразительной, - огрызнулся Нанн.
- Так ты плачешь?!
Юноша радостно обежал старца и заглянул ему в глаза.
- Как же я рад, Нанн! Ты тоже полюбил орелей и, значит, счастлив, что попал сюда! А то Старик все хмурится и ведет себя, как обреченный на какую-то муку. А Рагор мается, потому что считает, что никому не нужен. По крайней мере хоть ты нашел здесь свое счастье, и я несказанно этому рад!
Нанн согласно кивнул, но вздох, которым он сопроводил свое согласие, показался Нафину не слишком радостным.
- Что такое, Нанн? Неужели я ошибся, и тебе здесь тоже плохо?
Старец тускло улыбнулся и похлопал юношу по руке.
- Нет, мальчик, здесь очень хорошо. Здесь я впервые понял, как легко быть счастливым. Трудно лишь осознавать, что ты счастлив. Иной раз сижу, смотрю на горы, на это небо, а вижу море. И, кажется, все бы на свете отдал, чтобы оказаться еще хоть разок на своем берегу. Но зато здесь я снова начал писать песни и даже, стыдно признаться, пою их иногда.
- Орелям поешь?
- Нет, но они каким-то чудесным образом чувствуют все мои настроения. И, когда я порой пою тут сам для себя, мне кажется, что слушает меня весь город.
- А, как Тиорфин? Он учит тебя быть Иглоном? – спросил Нафин.
Нанн удивленно поморгал, а потом расхохотался во все горло.
- Учит? Ха-ха-ха! Ты, верно, уморить меня хочешь? Помилуй, Нафин, неужели можно всерьез предполагать, что кто-то из нас будет здесь править! Не знаю, как ведут себя другие братья, но я всего лишь охотно летаю за Тиорфином и постигаю устройство жизни орелей лишь потому, что мне это интересно. А после того, как Донахтир проведет Церемонию, твердо намерен вернуться сюда и публично отречься от правления. Пусть Тиорфин и дальше остается Иглоном, у него это прекрасно получается.
- Разве тебе это позволят? – с сомнением спросил Нафин.
- А кто мне запретит? Первым делом я здесь выяснил, что Иглон может, а, что не может, и узнал – в орелинских законах нет никаких запретов на отказ от власти.
- Просто нужды не было. Раньше никто и никогда такого не делал.
- Вот я и буду первым. Даже речь уже заготовил. Хочешь послушать?
- Нет. Я уверен, что она убедит любого. И желание твое очень хорошо понимаю. Но с сегодняшнего утра кое-что стало меня сильно беспокоить.
- Я так и знал, что с тобой что-то произошло! – всплеснул руками Нанн. – Ну-ка, давай, выкладывай, что такого ужасного случилось?
- Ужасного ничего. Но возле Верхнего Города мне встретился Тористин, тот самый, что пытался разгромить Гнездовище. Теперь он трудится, не покладая рук, заглаживает свою вину, а попутно размышляет. И, вот до чего додумался...
Нафин вкратце пересказал старцу то, что услышал от Тористина, не забыв добавить от себя, что, даже если орель ошибается, все равно, вполне возможно, что визит в Тайный Тоннель наложит на них такие обязательства, после которых никто уже не сможет отказаться от правления. Поэтому в орелинских законах и нет ничего о передаче власти до положенного срока.
Нанн задумчиво поскреб в затылке.
- Да, Нафин, ты меня озадачил. Здесь все слишком продуманно устроено, чтобы уход в Тайный Тоннель был простой формальностью. Потому Донахтир так и настаивает на том, чтобы мы туда обязательно пошли. Пожалуй, стоит с ним поговорить перед Церемонией... А скажи, наш брат Фостин ничего об этом не рассказывал? Все-таки, он жил здесь, рядом и знал Генульфа...
- Нет, - отмахнулся Нафин, - Старик, как всегда, полон тайн. Опять что-то недоговаривает...
Тут он осекся и замер, глядя Нанну в глаза.
- А, что если новая тайна Старика как раз об этом?! Он тоже не собирается править в Нижнем Городе, но, когда я спросил, почему после Церемонии мы не можем вместе полететь искать жителей Гнездовища, ответил очень уклончиво – дескать могут появиться новые обязательства, которые не позволят ему этого сделать!
Нанн нахмурился.
- Что-то мне все это не очень нравится. Тиорфин говорил, что за день до Церемонии мы все должны будем собраться в Главнейшем городе. Попробую там узнать что-нибудь у Фостина. В конце концов, если твоя догадка верна, то нам он должен рассказать все, что знает.
- Тогда пусть лучше попросит Углет. Старика его история очень тронула, Углету он точно не откажет.
Нанн как-то странно посмотрел на юношу, немного подумал и спросил:
- Скажи, а Фостин вообще-то нам рад? Мне показалось, что он как-то слишком быстро улетел в свой Город, толком ни с кем не поговорив.
- Это от смущения, - ответил Нафин. – Не думай ничего плохого. Он всегда таким был, привык жить отшельником...
Нанн многозначительно усмехнулся, и юноша поспешил добавить:
- Вы пришли с земли, все вместе, сдружившиеся. Вот он и чувствует себя немного… чужим.
- Ладно, - подвел итог Нанн, - в Тоннель нам не завтра идти, и силой никто не потащит. Придет время – разберемся. Лучше скажи, как там Рагор?
Нафин честно рассказал о посещении Западного Города, о страхах Рагора, и о своем глупом поведении. Но Нанн его успокоил:
- Ерунда все это. Орели не безмозглые существа. Они очень осторожны и не ринутся толпой на землю из-за одних только рассказов. Хотя Рагора я понять могу, - старец смущенно улыбнулся, - сам стараюсь рассказывать о земной жизни только хорошее. Но мне проще, последние годы я ведь ничего особенно плохого и не видел. Только, когда с вами пошел, тогда и насмотрелся. Но даже в наших странствиях немало хорошего было, верно?
Нафин с готовностью кивнул, и оба блаженно погрузились в воспоминания, из которых выбрались только тогда, когда Тиорфин заглянул узнать, как чувствует себя гость.
Нафин чувствовал себя прекрасно! И весь этот день, и весь последующий он провел в самом бодром расположении духа. Орели, тронутые его скорбью по Верхнему Городу, наперебой старались развлечь юношу, показывая и рассказывая ему самое интересное. Все они знали о страстном желании Нафина поскорее начать поиски жителей Гнездовища. Знали и о том, что задержался он исключительно по просьбе Великого Иглона и старцев. От этого уважение к юноше только возросло, и кое-кто даже решился предложить свою помощь в поисках пока он находится здесь и сам искать не может. Ради этого несколько орелинов обратились к Иглону за официальным разрешением, но Нафин воспротивился.
- Я должен сделать это сам, - твердо объявил он. – И сделать именно тогда, когда судьба сыновей Дормата окончательно определится.
Однако напоминание о задержанных поисках, а, пуще того, рассказы орелей о том, как все-таки хорошо они дружили с поселянами и, как казнятся из-за последующего разрыва, опять перевернули все в душе юноши. После первых беззаботных дней он все чаще стал задумываться, тоскливо удаляясь в свои покои в полном одиночестве.
Тиорфин первым заметил эту перемену и поспешил узнать у Рагора только ли в беспокойстве о сородичах причина Нафиновой грусти?
- Увы, этому мальчику больше нигде не найти покоя, - вздохнул Рагор. – Его сердце распахнуто настежь и, если раньше там жил только народ Гнездовища, то теперь поселились и вы, и многие, многие Бескрылые. Найдет он своих родных и затоскует по людям; найдет возлюбленную и затоскует о вас... В разобщенном мире любящее сердце всегда разрывается.
Тиорфин не знал, чем тут можно помочь, поэтому решил не препятствовать, когда Нафин решил навестить Одинга. И, несмотря на то, что приглашения посетить то одну, то другую гнездовину сыпались на юношу со всех сторон, Правитель города все отменил, собрал отряд для сопровождения Нафина и сердечно с ним попрощался.
- Передавай привет от нас Одингу, - сказал при расставании Рагор. – Очень хочется думать, что у него все хорошо, но почему-то особой уверенности в этом у меня нет. Так что, пожалуйста, не пугай его без нужды Тайным Тоннелем. Бедняга наверняка ждет от Церемонии очень многого и, не знаю почему, но я думаю, что он единственный из нас, кто захочет вернуться на землю, когда все закончится.

Всю долгую дорогу до Северного Города Нафин размышлял о последних словах Рагора.
Одинг захочет вернуться на землю?! Но зачем? Что ему делать там одному теперь, когда к роа-радоргам он полететь не может, а другой причины для возвращения ен существует? Напросится к Нафину в попутчики, чтобы снова бродить в поисках приключений и опасностей? Или тайно поселится в Запретном лесу, чтобы иметь возможность видеть Вальгаллу и наблюдать за жизнью своих воинов?
Юноше стало не по себе. Он вспомнил, как они с Табхаиром уговаривали Одинга уйти с ними, и подумал, что, если бывшему конунгу действительно так плохо, как думают Рагор с Нанном, то Нафина он, пожалуй, и видеть не захочет. Может быть, для начала, лучше встретиться с Иглоном Северного Города и выяснить у него настроение старца? Но Нафин тут же отогнал эти мысли. Не хватало еще ему, на глазах у орелей, трусливо пробираться во дворец окольными путями, чтобы узнать, можно показаться Одингу на глаза, или нельзя! Нет, уж! Он полетит прямо к старцу, выслушает все упреки и попытается утешить. В крайнем случае, (а почему бы и нет?), пообещает, что они вместе полетят искать жителей Гнездовища, а потом – в Тангор, за Гирой. Нафину так еще и лучше, все-таки не одному пускаться в путь, особенно после того, как столько времени провели вместе и совершенно сроднились.
На Разделяющем Хребте отряд устроил короткий привал, во время которого Нафин поинтересовался у своих провожатых, что они думают о грядущей перемене Правителей? Орели обменялись смущенными взглядами и ответили длинной витиеватой фразой, из которой выходило, что «Иглонам виднее, и своему народу они плохо не сделают».
- А, если сыновья Дормата сами откажутся от власти? – спросил Нафин.
В глазах орелей короткой вспышкой промелькнуло радостное недоумение, но тут же угасло.
- Нет, нет, - вежливо качая головами ответили они. – По закону полагается, чтобы правили истинные наследники. А нарушать законы никто не должен. Наши Иглоны абсолютно правы.
Но Нафин этот ответ пропустил мимо ушей. Одной радостной вспышки в глазах собеседников хватило, чтобы понять: своим отказом от власти старцы завоюют большее расположение, нежели став Правителями. Тогда, может быть, им и в Тайный Тоннель ходить незачем? К чему Знание Иглонов тем, кто не собирается править? Пусть объявят прямо на Церемонии, что желают оставить все, как есть, и спокойно разлетаются по своим Городам обычными жителями. А Одинг и Старик, если захотят, отправляются с Нафином...
Но тут юноша едва не хлопнул себя по лбу.
Седьмой брат!!!
Вдруг он принесет с собой что-то такое, что разметает благостные мечты в пух и прах! Он ведь жил у этих таинственных прорицательниц. И все уверены, что явится он, скорей всего, прямо на Церемонию...
Хотя, с другой стороны, этот неведомый Аогнай запросто может оказаться именно тем, кто и объявит, что менять ничего не нужно. Ах, если бы случилось именно так! Сколько проблем решилось бы в одночасье! Старцы получат полную свободу действий, орели избавятся от угрозы каких-либо перемен, и Нафин, со спокойной душой, полетит на поиски жителей Гнездовища. А Сверкающая Вершина, как стояла, так и будет стоять, величественная и благостная оттого, что Иглоны её народа по-прежнему истинные орели!
И до самого Северного Города Нафин только тем и занимался, что прикидывал, как славно всё ещё может обернуться для всех, и удивлял провожатых мечтательной улыбкой.
Потому и во дворец он влетел готовый увидеть Одинга в каком угодно настроении. Но все равно был поражен.
Старец стоял в Большом Зале, рядом с Иглоном Бьенхольном, в окружении старейшин Города. Еще больше похудевший и постаревший, он рассматривал миниатюрное изображение Северных вулканов, но, при виде Нафина, забыл обо всем на свете и бросился к нему с громким криком:
- Нафин! Нафинушка! Ну, наконец-то!!!
А потом уткнулся юноше в плечо и разрыдался до хриплого, судорожного кашля.
Тут же по знаку Иглона в зал вбежали ольты. Они бережно приняли рыдающего конунга, отвели его на скамью под окном и, обмахивая крыльями, подсунули под нос какой-то крошечный пузырек. Нафин отметил про себя, что видимо ольтам проделывать такое было не впервой. Уж очень слаженно, без суеты, они действовали.
Старейшины, поклонившись поочередно Иглону и гостю, деликатно удалились, а огорченный Бьенхольн подошел к юноше.
- Часто с ним такое? – спросил Нафин.
- Увы, - развел руками орель, - к нашему огорчению, последнее время это случается все чаще. Не знаем, что и делать. Поначалу все было очень хорошо. Будущий правитель ни минуты не хотел сидеть в своих покоях. Без конца летал, все осматривал, всем интересовался, даже попросил дозволения посетить несколько гнездовин... А потом вдруг что-то случилось. Он стал обрывать себя на полуслове, задумываться, все чаще уходить в свои покои, говоря, что устал и хочет отдохнуть, но, когда снова появлялся перед нами, выглядел совершенно изможденным. Мы долго старались не подавать вида, что заметили его уныние. Надеялись – пройдет. Но Одингу делалось все хуже. А два дня назад, когда до нас дошло известие, что ты, Нафин, посетил Рагора и заблудился по дороге к Нанну, он впервые при всех разрыдался. Ольты еле смогли его успокоить, но с того дня приступы повторяются все чаще. Поэтому я очень рад видеть тебя в нашем Городе. Может быть, хоть теперь Одинг немного воспрянет духом и объяснит причину своего горя.
Нафин рассеяно слушал то, что говорил ему Бьенхольн. Не отрываясь, следил он за успокаивающимся старцем и думал, что Нанн с Рагором, пожалуй, были правы – бывший конунг здесь определенно не приживется. Но вслух пообещал:
- Хорошо, я попробую с ним поговорить.
- Тогда мы немедленно оставим вас наедине и будем очень признательны, если будущий Иглон вернет себе прежнее расположение духа.
Бьенхольн поманил ольтов за собой к выходу, велев тому, что держал в руке крошечный сосудик, передать его Нафину.
- Это снадобье гардов,- шепнул ольт. – Его пары действуют успокаивающе. Пусть будущий Иглон их вдохнет, если снова разволнуется.
Нафин кивнул, дождался, когда в Зале никого, кроме них не останется, и подошел к старцу.
- Может, выйдем на террасу? – спросил он.
- Пошли, - покорно кивнул Одинг.
Вытащил из рукава орелинского платья огромный платок, высморкался и затолкал платок обратно. При этом Нафин заметил на запястье у старика край кожаного роа-радоргского наручника.
- Видишь, до чего дошло, - пожаловался бывший конунг, - в платок стал сморкаться. А ведь раньше, как просто всё было – зажал ноздрю, зажал другую, и всё!
- Ну, от этого не умирают, - попробовал пошутить Нафин. – Я бы из-за такого рыдать не стал.
Старец укоризненно посмотрел на него, поднялся и побрел на террасу.
- Я тоже не из-за этого рыдаю, - вяло говорил он по дороге. – И тебе не надо бы надо мной насмехаться. Не дурак, сам понимаю, что платок – ерунда.
Нафин смутился и убрал улыбку.
- Прости, Одинг. Но ты так меня напугал... Хотелось немного пошутить, чтобы развеселить тебя.
- А не надо было, - капризно произнес старец. – Небось над Рагором и Нанном не подшучивал. Верно и без того весело было, раз к ним к первым полетел. А надо мной, что... Надо мной и Табхаир вечно насмехался, и ты туда же...
И он снова горько зарыдал.
Нафин немедленно подскочил и протянул зажатый в руке сосудик, но Одинг сердито его оттолкнул.
- Прекрати! Хоть ты не толкай мне в нос эту вонючую гадость! Я и без неё успокоюсь. Дай вот только проплачусь вволю...
… После того, как старец высморкался еще дважды, он действительно успокоился, а совершенно мокрый платок перекочевал в карман радоргских штанов, которые оказались скрытыми под орелинской одеждой.
- Ты их так и не снимаешь? – спросил Нафин.
Одинг криво усмехнулся.
- А, что не нравится? Сам-то вон тоже не спешишь переодеваться.
- Я здесь не задержусь. Мне дальше лететь.
- Вон как! Значит, если б не лететь, давно переоделся бы?
Нафин пожал плечами.
- Не знаю. Нанн говорит, что орелинская одежда очень удобная.
- «Нанн говорит», - передразнил Одинг. – Представляю, как все они уже и думать забыли о том, в чем ходили прежде.
- Перестань! – рассердился, наконец, Нафин. – У них тоже не всё так гладко, как ты себе представляешь. И прошлое их не отпускает так же, как и тебя. Но ставить в вину братьям то, что они полюбили орелей и хотят стать частью своего народа незачем. Этак до того договоришься, что начнешь стыдить Углета – почему, мол, не рыдает по своей яме!
Одинг громко всхлипнул, но, вопреки ожиданиям юноши, слезами не разразился.
- Думаешь, я не полюбил орелей? – шмыгая носом спросил он. – Думаешь, я не хочу жить здесь и радоваться? Но куда прикажешь деть другого Одинга? Того, который продолжает любить роа-радоргов и тоскует по боевым схваткам? Он ведь тоже еще жив, и будет жить, пока я существую и думаю... Ну, как совместить несовместимое? Как увязать с жизнью орелей воспоминания о радоргах, для которых доблесть в бою была единственной добродетелью, определяющей весь остальной быт? Представь, как «весело» мне после сна, в котором мчался впереди своего войска, рассказывать поутру о скотном дворе Мидгара! Да и то, каждую минуту боясь оговориться и сболтнуть, что весь скот мы держали и кормили только для того, чтобы потом убить и съесть!
Тут Одинг все же снова зарыдал, а Нафин, до которого дошел, наконец, весь трагизм положения старца, принялся его утешать.
- Одинг, Одинг, ну, что ты, перестань!
Старик снова выдернул из кармана штанов мокрый платок, яростно утер лицо и пробормотал:
- Скорей бы уж появился наш седьмой брат.
- Да…
Нафин на некоторое время задумался, пока бывший конунг, отобрав у него сосудик гардов, отчаянно сопел над ним и успокаивался, но потом все-таки решился спросить:
- Скажи, Одинг, а чего ты ждешь от прихода вашего седьмого брата?
Старик поставил сосудик на каменные перила и покосился на юношу.
- Окончания всего этого, - устало сказал он. – Ведь пришли же мы сюда для чего-то. Так пусть уж это «что-то» свершится, а там ... Эх! – Одинг отчаянно махнул рукой. – Править здесь я все равно не буду. И в то, что у меня есть на это какие-то права, не верю. Бьенхольн правитель хоть куда! Истинный орель, мудрый, благородный, все прекрасно понимающий! Он и меня поймет, когда я сообщу о своем желании уйти. Не дурак же, в самом деле, чтобы не догадываться – я им тут только все перепорчу. Потому и решил я, как только наш седьмой брат появится, и смысл всего этого, наконец, прояснится, откажусь от власти и, пожалуй, полечу обратно.
- Куда это обратно?! – опешил Нафин. – На землю? К радоргам?
- Нет, - грустно улыбнулся Одинг. – К ним мне нельзя. Но рядом где-нибудь обосноваться можно... Впрочем, окончательно еще не решил, есть и другие задумки.
Он хитро подмигнул Нафину и наклонился к его уху.
- С тобой пойду, если возьмешь. Будем бродить, как и бродили, искать твоих сородичей. А потом полетим на землю. Ты за своей девушкой, а я... Я думаю податься к Цагу. Помнишь, его жена звала нас там поселиться? Вот я и подумал, почему нет? Обучу тамошних парней владеть мечом, крепость вокруг деревни построим, а там, глядишь, и до портового города разрастемся!
Нафин, не веря своим ушам, смотрел в просветленное лицо старца. Неужели он правда верит, что все это возможно? Хотя, действительно, почему бы и нет? Давно ли сам Нафин строил планы один фантастичнее другого, и все считали, что он безумец. А, вот, пожалуйста, и на землю слетал, и детей Дормата нашел, и сидит сейчас в орелинском городе, о котором когда-то мечтал, как о несбыточной сказке.
- А по орелям не заскучаешь? – спросил юноша на всякий случай.
- Заскучаю – вернусь, - опустил глаза Одинг. – Не прогонят же меня, если я захочу повидаться с братьями.
Нафин подумал, что уж этого-то точно не случится и решил ничего пока не говорить о Тоннеле, наполненном тайнами, о возможных обязательствах и о том, что причина, по которой старцы пришли на Сверкающую Вершину запросто может вывернуть наизнанку любые планы.
- Ладно, летим, - легко согласился он. – Вместе, так вместе. Мне же еще и лучше. Одному пускаться в путь было бы тоскливо, а с тобой я уже привык.
Одинг от радости чуть не лопнул!
Он набрал полную грудь воздуха, выпучил глаза, раздул щеки и завертел головой, словно призывая в свидетели своей радости и небо, и горы, и весь Северный Город! А потом протяжно выдохнул:
- Нафи-и-ин! Ну, ты…, ты, брат, знаешь…, ты настоящий друг! Клянусь Индрасилем, ты меня просто спас!
Старик явно собирался броситься юноше на шею, но тот предостерегающе поднял руку.
- Одинг, Одинг, успокойся и возьми себя в руки. Такие резкие перепады настроения могут показаться очень подозрительными. Два дня ты рыдал, а теперь радостно запрыгал. Этак Бьенхольн обо всем догадается, а я считаю, что не стоит прежде времени выдавать свои планы и расстраивать несчастных орелей.
- Да они только обрадуются! – завопил Одинг. – Здесь наверняка всем уже тошно от одного моего вида! Я же поговорить ни с кем как следует не могу. Они мне свои легенды рассказывают, а у меня в голове Бивраст, Индрасиль и Вальгалла! Бьенхольн об устройстве и порядке их жизни говорит, а у меня перед глазами Видар... Думаешь, орели этого не чувствуют? Ого! Ещё как чувствуют! Только по доброте душевной делают вид, что ничего такого нет. Но мне-то стыдно! Уж и ругаю себя, и клянусь выкинуть из головы все, что орелинской жизни не касается... Но не могу!
Знаешь, мальчик мой, каково это нестись в атаку? По всей спине дрожь, перья в крыльях дыбом, в животе словно кто-то кулак сжал! Сердце уже не колотится – оно замерло. В висках холод, ноги и руки, как тетива натянутого лука. И чувства все только в ладони, где зажат меч! Ты несешься, привстав в стременах – бог, демон, воин! Тишина заливает уши, глаза сощурены... В этот момент ты не любишь, не ненавидишь, ты весь собран внутри в какую-то затаившуюся точку, в которую вместилась и вся твоя жизнь, и все привязанности, и вся любовь. Они будто скрылись от того жестокого, что должно сейчас произойти, чтобы не мешать и дать руке подняться для первого удара!
Ведь расскажи я такое орелям, они бы ужаснулись. Но, пережив это один раз уже никогда не забудешь. А я полжизни провел в таких вот атаках. И не жажда убивать заставляла меня расправлять крылья и кричать боевой клич так, что слышно было в последних рядах войска. Я чувствовал ответственность за жизнь своего народа, которому, чтобы выжить, необходимо было воевать и побеждать. И, поверь, Нафин, в семье радоргов единства и любви было не меньше, чем в семье орелей. Просто одним повезло больше чем другим – здесь, в горах, нет никого, кто желал бы посягнуть на орелинскую территорию. А вот приди сюда чужаки с оружием и жаждой расселиться в этих дивных Городах, я бы еще посмотрел, как «миролюбиво» их встретили. Вот тогда и для меня место нашлось бы среди Иглонов, а из орелей, думаю, воины вышли бы не хуже радоргов. И тогда образовались бы между нами и единство, и полное согласие.
Одинг глубоко втянул воздух.
Некоторое время они с Нафином стояли молча, думая каждый о своем, но потом старец вдруг широко улыбнулся.
- А здорово будет снова побродить по разным местам, да, Нафин? Я ведь раньше никогда так не ходил, все больше воевал, и города и страны воспринимал иначе... Может быть, мне еще не все открылось на земле, раз так тянет назад?
- Может быть, - задумчиво проговорил Нафин. – Скажи, а ты не сердишься на нас с Табхаиром за то, что уговорили уйти из Радоргии?
Одинг как-то слишком поспешно отвел глаза и пожал плечами.
- Да нет. Вы-то при чем? Не силой же тащили. Я сам все решил, сам и ушел... А на себя я сердиться не могу – я же все-таки ас и Великий конунг!
Старик снова хитро подмигнул, а потом разразился прежним Одинговым хохотом.
Больше ни о чем, что касалось бы будущего, они не говорили.
Одинг пожелал лично принести извинения старейшинам Города за то, что так невежливо с ними обошелся. И, оставив Нафина отдыхать, остаток дня посвятил визитам. Бьенхольна он с собой тоже не взял – заявил, что дело это сугубо личное. Поэтому Иглон, едва проводил старца, немедленно побежал к Нафину за разъяснениями.
Юноша ждал его, гадая стоит или не стоит намекнуть Иглону о том, что после Церемонии старец, возможно, их покинет. Но решил все же не вмешиваться прежде времени и отделался самым естественным объяснением, что Одинг, как и другие старцы проходит всего лишь через процесс привыкания, который, в силу его преклонного возраста, протекает болезненно и эмоционально.
По лицу Бьенхольна трудно было понять поверил он Нафину или нет, но на словах орель выразил горячую признательность за то, что юноша своим появлением немного сгладил болезненность этого процесса.
- Великий Иглон мудро поступил, упросив тебя задержаться до Церемонии, - заметил Бьенхольн. И я буду очень рад, если оставшиеся дни ты проведешь в Северном Городе.
Но Нафин, прикинув в уме, сколько еще осталось до Дня Золочения, пообещал, что пару суток, пожалуй, пробудет, а потом обязательно полетит в Главнейший Город, чтобы успеть побыть хоть немного с Табхаиром и Углетом. Бьенхольна такое решение вполне устроило, и во все время пребывания юноши в Северном Городе, он старался излишней заботой не докучать, но и без внимания гостя не оставлял.
К удивлению Нафина Одинг оказался самым любопытным из старцев. Город и его обычаи он изучил досконально, а потом все время старался подбить Иглона слетать посмотреть, как живут гарды.
- Да нельзя же, нельзя! – отбивался Бьенхольн, радуясь, тем не менее, что в старике снова проснулся интерес к жизни. – Мы не покидаем пределы Сверкающей Вершины, чтобы не прогневить её вулканы. Вот, погоди, начнутся празднества, наши иширы принесут представителей гардов, и ты сможешь узнать у них все, что тебя интересует.
Но Одинга так и распирало от желания что-нибудь делать. Видимо, горя нетерпением снова отправиться с Нафином в путешествие, он не находил себе места и не знал, чем убить время.
Однажды утром юноша был очень удивлен, когда не нашел старца в его покоях. Дежурный орель рассказал, что еще засветло за «будущим Иглоном» прилетели три леппа, и все вместе они направились в сторону Верхнего Города. «Неужели этот неугомонный конунг решил заняться восстановительными работами, вопреки своим прямым обязанностям?», - подумал Нафин и, с некоторым смущением, пошел спросить об этом у Бьенхольна. Может быть, хотя бы Иглону старец сообщил о своих планах?
Но Бьенхольн тоже ничего не знал. Более того, в полной растерянности ореля Нафин усмотрел оттенок досады. Одинг явно переборщил в самоуправстве и, что самое недопустимое, начал разлагающе влиять на жителей Города.
- У леппов хватает работы на своих местах, - еле сдерживая себя, заметил Бьенхольн. – Многие жители Верхнего Города, оставшиеся без крова, нашли приют у нас, и им требуются гнездовины для жилья. Порыв Одинга, конечно, понятен, но на тех руинах работников более чем достаточно, а здесь дороги каждые руки. Боюсь, мне придется серьезно поговорить со старейшиной леппов.
Нафин еле уговорил Иглона этого не делать. А, когда вернулся старец – довольный и чумазый – сам утащил его в дальние покои и отчитал на чем свет стоит.
- А самое обидное, - возмущался Нафин, - что толку от вас в Верхнем Городе все равно никакого не было! Сколько вы там пробыли? Час или меньше?
- Больше, - убедительно заявил старец.
- На много ли?! Вот ты, например, что успел сделать?
- Я – ничего. Но там, понимаешь ли, был Углет. Мы же не могли не поболтать...
- Ты еще и Углета отвлек! – ахнул юноша.
- Но зато мои леппы отчистили целую колонну! На ней там, знаешь, такое...
- Целую колонну?! – вконец разозлился Нафин. – «Мои леппы»!!! И ради этого, ради какой-то своей нелепой прихоти, ты гонял несчастных ремесленников, которые не смеют тебе отказать, пол дня лететь туда, там работать, не покладая рук, а потом, не отдохнув, обратно?!!!
- Почему «не отдохнув»? Мы отдохнули...
- Перестань! Из-за того, что ты не знаешь, чем себя занять, трем леппам попадет от их старейшины, а ему от самого Иглона!
- Не попадет, - отмахнулся Одинг. – Со старейшиной я еще вчера договорился, а у Бьенхольна прямо сейчас пойду и попрошу прощения. И даже, если хочешь, не дожидаясь Церемонии, объявлю ему о том, что править не собираюсь, а намерен отправиться с тобой странствовать. Представляешь, как он обрадуется? И на радостях всех простит.
Нафин взглянул в ясный, как у ребенка, глаз бывшего конунга и тяжело вздохнул. Сказал, что относительно леппов сам все уладит, а Одингу лучше ограничиться одними извинениями.
Бьенхольн, конечно же, благосклонно отнесся к просьбам юноши списать все происшедшее на неопытность Одинга, как жителя Сверкающей Вершины, но потом расстроено заметил:
- В этом-то и беда, Нафин. В истории орелей всякие отклонения от заведенного порядка всегда заканчивались катастрофами. Я не хочу, чтобы в жителях Северного Города зародилось сомнение в неизменности грядущей жизни. И будущий Иглон, как никто, должен это понимать!
- Он понимает, правитель, - твердо заявил Нафин. – И я готов поручиться, что никаких перемен на Сверкающей Вершине не произойдет.
После этого юноша сходил за старцем, который уже успел привести себя в порядок, и тот в самых цветистых выражениях попросил прощения, уверяя, что больше такого не повторится и, что поступок его был вызван одним только желанием быть хоть чем-то полезным в эти последние дни.
На лице Бьенхольна, когда он услышал слова Одинга, промелькнуло такое же странное выражение, как и после заявления Нафина. И юноша готов был поклясться, что Иглон Северного Города все про них прекрасно понял. Однако, больше орель ничем себя не выдал и предложил остаток дня посвятить представлению, которое местные жители специально приготовили для гостей. Одинг предложение горячо поддержал, радуясь, что все разрешилось так легко. А Нафин, сидя на балконе дворца и наблюдая за представлением, нет, нет, да и поглядывал в сторону Бьенхольна.
Иглон сидел с непроницаемым лицом. И для того, кто не обременен тяжелыми мыслями, лицо его было слишком непроницаемым. «Он догадался о планах Одинга, - решил про себя юноша. – Но наверняка думает, что старец решил сбежать, и теперь пытается найти решение. Как ему поступить дальше: принять какие-то меры против этого, или закрыть на все глаза, потому что от взбалмошного старика ничего кроме сумятицы ждать не приходится?»
А Бьенхольн в это время размышлял совсем о другом. О желаниях Одинга он догадался еще до прилета Нафина, но тогда старец хотя бы их скрывал. Теперь же, явно заручившись союзником, он мог натворить что угодно. Донахтир предупреждал, что такое возможно, но просил лишь в самом крайнем случае открывать старцам причину, по которой их присутствие на Сверкающей Вершине необходимо. И Иглон мучительно решал, тот ли это крайний случай, или можно все-таки подождать? И не испугает ли он Одинга этими откровениями еще больше?


Продолжение:http://proza.ru/2010/02/09/1608