058

- Но ты же не только хороших людей встречал. Разве правда может быть клеветой?
- Может, если тебя слушают орели... Впрочем, чего мы спорим? Сейчас тебе предоставится возможность исправить то, что я натворил. Роктильф настоятельно просил, как только ты проснешься, предложить тебе облететь Город и представиться его жителям. Ты ведь здесь тоже стал почти легендой. Так что, собирайся, пойдем, поучишь меня, как нужно предаваться воспоминаниям перед здешними жителями...
Роктильф уже ждал их в Главном зале дворца и встретил Нафина на удивление радушно. Познакомил с дядей, с дядиной семьей, с городскими старейшинами, пришедшими специально для этой встречи, и даже со всеми стражами. Юноша поначалу держался немного скованно, потому что считал себя виновным в смерти Тихтольна и, со слов Старика, знал, что многие орели считали так же. Но, как ни старался, не увидел ни в ком даже намека на неприязнь или отчужденность. Только некоторую настороженность, вроде той, что он заметил в жителях Нижнего Города. Но относилась она, скорее, к Рагору, которому предстояло править. Орели словно гадали, внесет ли этот бывший землянин какие-нибудь изменения в их налаженную жизнь? И, если внесет, пойдут ли они на пользу? Потому, наверное, и слушали с таким интересом всё то, что Рагор рассказывал о людях и их образе жизни.
С позволения Иглона старейшины предложили Нафину и будущему правителю посетить ремесленные мастерские, заверяя, что всё это очень интересно. Особенно усердствовал старейшина наммов – ткачей. Как и все взрослые орели, он был в Гнездовище в тот знаменательный день, когда Нафин с пятью старцами появился на улице поселения. И, конечно, не мог не обратить внимания на кольчугу. Зазывая юношу в свои мастерские, этот старейшина втайне надеялся выпросить на время диковину, чтобы получше рассмотреть, как она сделана.
Да и другие старейшины тоже горели желанием заполучить к себе земных гостей. Всем им ещё хорошо помнились и возбуждение, и приток новых идей, которые захватили ремесленников после знакомства с Гнездовищем. А эти старик с юношей, если верить просочившимся из дворца слухам, повидали столько разных городов и поселений, что одними рассказами перекроют всё виденное в Гнездовище.
Роктильф горячо поддержал предложение старейшин. И очень скоро весь его двор расправил крылья, чтобы сопровождать гостей и лично убедиться в том, какова будет их реакция на мастерство ремесленников.
Гнездовины, в которых расположились орелинские мастерские, испокон веков выбивались на окраинах, что очень устроило Нафина. Ему хотелось получше рассмотреть Город. Накануне, подлетая ко дворцу на последнем издыхании, юноша едва мог ворочать головой, чтобы смотреть по сторонам. Но успел все же заметить, что Восточный Город, удивительным образом, ухитрился быть похожим и, одновременно, совсем непохожим на Нижний.
Иглон Роктильф словно угадал желание Нафина и, едва все вылетели из дворца, предложил немного покружить над площадью. Там он показал большую, полную Серебряной Водой Чашу Донахтира и замшелую, надтреснутую Чашу Хеоморна. Нафин узнал об этих треснутых Чашах еще от Тихтольна и теперь с интересом рассматривал примечательную древность. А Рагор, тем временем, заинтересованно следил за группой малышей, которых лесты обучали укреплять крылышки.
Крепко ухватившись ручонками за канаты, привязанные к подвижному диску на каменном столбе, детишки крутились вокруг этого столба, стараясь подняться, как можно выше.
Вдруг один из них упустил канат и с писком шлепнулся на землю. Тут же Рагор, опережая лестов, оказался с ним рядом, поднял, поставил на ноги и велел показать, где больно.  Испуганный ореленок хлюпнул носом и ткнул пальцем себе куда-то в бок. Рагор принялся комично дуть на это место и щекотать малыша, приговаривая какие-то стишки-заклинания на непонятном, но очень смешном языке. Через минуту ореленок уже весело хохотал и отбивался от Рагора, который с притворной суровостью заставлял его стоять смирно, так как ушиб еще не весь «выдулся». А сам, между тем, продолжал щекотать, вызывая новые приступы веселья.
Вскоре и остальные малыши залились смехом, заражая даже взрослых орелей, которые поначалу смотрели на эту сценку со странным удивлением.
Нафина это удивление слегка озадачило. Создавалось впечатление, что действия Рагора для орелей в диковинку. И он не преминул спросить об этом у Роктильфа.
- Да, - кивнул улыбающийся Иглон, - обычно мы не жалеем детей, упавших во время обучения. Они должны знать, что падать больно и укреплять крылья более усердно. Жалость может их расслабить и подвести к тому, что быть неумелым выгоднее – получаешь больше внимания. Однако, то, что делает сейчас Рагор, выглядит так трогательно! На земле что, всегда так поступают?
Нафин смутился. Он вдруг вспомнил Камелика и ужасную картину, нарисованную когда-то его воображением – плачущий одинокий малыш, которого злые люди лишили матери. Или сама эта мать сочла, что не может прокормить ребенка и попросту оставила его в траве у дороги. От подобного воспоминания стало нехорошо. Пожалуй, расскажи он такое орелям... Да, ну! Нет, нельзя! И Рагор осудит. И сам Нафин не хочет начинать говорить ВСЮ правду о людях с таких жутких вещей! В конце концов, был же, и есть по сей день, Сфир, который подобрал мальчика и теперь заботится о нем получше всякого отца! Было бы несправедливо, по отношению к нему, говорить, что на земле не жалеют детей.
- Да, - вслух сказал юноша, - Бескрылые очень бережно относятся к детям. У них чем большей заботой и вниманием окружают ребенка с детства, тем сильнее и крепче становится он, когда вырастает.
Роктильф уважительно наклонил голову, а Нафин мысленно себя обругал. Ну, что он сделал?! Вспомнил об одном хорошем человеке и разнюнился, раскис, сказал неправду. Вряд ли, скажем, Хелерик мало получал заботы и внимания от своего отца, а укрепился, между тем, только в одном – в предательстве...
- Ну что, летим дальше? – оборвал мысли Нафина веселый голос Рагора. – Обожаю детей! Все у них так искренно, так бесхитростно и так серьезно, что стоит поучиться...
- Как ты думаешь, - шепнул он юноше немного погодя, когда никто не мог их слышать, - если я предложу Роктильфу и дальше оставаться Иглоном, а сам попрошусь в воспитатели к малышам, мне это позволят?
- Вряд ли. Ты будешь их жалеть, а орели считают, что жалость расслабляет детей и вредит им.
- Да? – опечалился Рагор. – Но я ведь жалею любя. Разве этим можно навредить?
- По их разумению, видимо, можно.
- Но ты, надеюсь, не сказал, что на земле детей иногда бьют и могут обидеть очень жестоко?
- Нет, - буркнул Нафин и отвернулся.

В мастерских орелинских ремесленников гости не переставали всему удивляться. Особенно Нафину понравилось у коглов. Он пристроился к двум из них, которые занимались украшением нового трона для будущего правителя Города, и увлеченно следил за тем, как эти умельцы выкладывают замысловатый узор из подзастывшей Серебряной Воды. Тонкие тягучие нити они осторожно вминали в бороздки, заранее проложенные на камне, а затем махали на них крыльями, давая Воде застыть окончательно. Потом выкладывали следующий слой узора, но уже по другим бороздкам. В некоторых местах нити должны были переплетаться, поэтому, остужая один ряд, мастера кое-где приподнимали нити так, чтобы потом под них можно было просунуть нить новую.
Вдохновленный легкостью, с которой работали коглы, Нафин попросил дозволения тоже что-нибудь поделать. Но, выкладывая вязкую серебряную нить, он то слишком сильно надавливал на неё, и получалась некрасивая лепешка на ровной полосе, то, запутавшись в узоре, повел нить совсем не туда, куда следовало.
Пришлось отступиться и признать, что не все так легко, как кажется со стороны.
Зато, усевшись возле работающих орелей, Нафин вдруг ударился в воспоминания о кузне Гиллинга. Снял с шеи футляр, сделанный им, и всем его показал. А, когда увидел какое впечатление это произвело, и, пуще того, что слушают его, как какого-то оракула, вконец разошелся и стал расписывать в самых радужных красках роа-радоргов, их бесхитростную жизнь и совсем незлобивый характер.
Он опомнился только тогда, когда заметил взгляд Рагора. Не упрекающий, но, как бы говорящий: «Вот видишь…»
Нафин смешался, скомкал рассказ и, буркнув для очистки совести, что «конечно, не все у Бескрылых так гладко», поспешил уйти из мастерской. Благо старейшина наммов уже извелся в ожидании и с готовностью потащил его к своим ремесленникам.
Там Нафин безропотно отдал кольчугу для рассмотрения, и не проронил ни слова пока вертелся и так, и этак, чтобы ткачи смогли изучить его земную одежду. Но от предложенной орелинской вежливо отказался. Пояснил, что на Сверкающей Вершине долго пробыть не сможет, а путешествовать дальше привычнее в той, которая надета на него сейчас.
… Уже ближе к вечеру, после того как забывшись, он еще несколько раз поддавался приступам восторженных воспоминаний, Нафин вернулся во дворец подавленным и пристыженным.
Рагор, из деликатности, ничего не стал комментировать и с пониманием отнесся к тому, что юноша прямо на следующий день решил улететь из Западного Города и проведать еще кого-нибудь из старцев.
- Лети, лети, - кивнул Рагор. – Если отправишься на юг, то передавай привет Нанну. А, если на север, то обними за меня Одинга. Мне почему-то кажется, что ему здесь тяжелее, чем всем нам, вместе взятым.
Нафин кивнул, но про себя решил, что, коли с бывшим конунгом дело обстоит действительно так, то ему, в его теперяшнем состоянии, туда лететь пока не стоит. Поэтому, прямо с утра, отказавшись от провожатых взамен на подробные инструкции, он отправился в Южный Город к Нанну.
Роктильф с Рагором вышли проводить на верхнюю террасу дворца и долго смотрели вслед.
- Не сердись на него, Иглон, за это бегство, - сказал старец. – Мальчик волнуется о своих близких, и места себе не находит.
- Я нисколько не сержусь, - ответил Роктильф, не отрывая задумчивого взора от Нафина, превратившегося уже в далекую точку. – Я все понимаю. На земле жизнь этого молодого человека была слишком прекрасна. Боюсь у нас он попросту скучает.
Дежурная улыбка на лице Рагора закаменела, а потом тихо увяла. Отбросив всякое жизнерадостное притворство, старик повернул печальное лицо к орелю и тяжело вздохнул.
- Все не так уж и прекрасно, дорогой Роктильф. И, если твоя свита не обидится, то, позволь мне только тебе одному, с глазу на глаз, рассказать, каково пришлось на земле и этому мальчику, и тому, другому, чьим именем я тебя иногда называю. А там уж сам решай, узнавать ли все это твоим подданным, или не стоит...

Хотя дорогу Нафину объяснили очень подробно, он все же ухитрился заблудиться, чем несказанно удивил сам себя. Укрытое тучами солнце уже клонилось к закату, а никаких признаков того, что Южный Город где-то поблизости, не было. Скорей всего именно эти тучи Нафина и сбили. Они затянули собой пол неба и совершенно скрыли из глаз главный ориентир – пик Сверкающей Вершины.
А тут еще далекий раскат грома возвестил о приближении дождя. И юноша, махнув на все рукой, спустился вниз в поисках укрытия.
Очень скоро удалось найти довольно просторную пещерку. Повыбрасывав из неё мелкий мусор и камни, Нафин уселся прямо на пол, глотнул прихваченной с собой Серебряной Воды, подумал, что начинает привыкать к этому безвкусному пойлу и уставился на окрестные склоны.
Дождь начался внезапно и сразу очень сильный. Нафину пришлось прибиться к самой дальней стене пещерки, чтобы не замочили залетающие брызги, но они доставали даже там. Осталось только обернуться крыльями, привалиться головой к каменному выступу и попытаться заставить себя задремать.
Но сон не шел к Нафину.
Он все еще досадовал на свое поведение. Но не из-за того, что не смог рассказать всю правду о жизни на земле, а из-за того, что поддался Рагоровой панике. В самом деле, с чего они вдруг решили, что орели, когда слетят на землю, сразу встретят плохих людей? Вон Генульф, вообще ничего о земле не знал, но сумел полюбить кочевников, как родных.
Нафин сделал большой глоток из фляги и почесал в затылке.
Может, в том и дело, что Генульф НИЧЕГО не знал? А орелям они уже успели расписать самые распрекрасные картины... Или кочевники проявляли себя перед крылатым знакомцем только с лучшей стороны? Тогда, почему не предположить, что и перед орелями – такими прекрасными, серебристыми, крылатыми – люди захотят выглядеть лучше, благороднее, добрее? Будут стараться, увидят, как это хорошо, а там, глядишь, и привыкнут...
Нафин глотнул еще и усмехнулся.
Интересно, а есть ли сейчас на земле хоть кто-нибудь, кто считает себя настолько нехорошим, чтобы при виде орелей захотеть стать лучше? Вряд ли. Ведь даже Хама, предавая их, не считал, что совершает подлость. И проклятый Хелерик, верша свои мерзкие дела, тоже был уверен, что действует из лучших побуждений. И жестокие палачи Битры... Спроси их, зачем они это делали, и ответ наверняка услышишь множество объяснений, из которых сразу станет ясно, что по-другому они поступать никак не могли! И алчные жители Заретана тоже смогут многое объяснить и оправдаться. И пираты Кресса... Те, если и запутаются в объяснениях, то только потому, что лучше владеют саблей, чем языком. Но уверенности в своей правоте это не уменьшит. В том-то и загвоздка! Каждый считает себя правым. Алчный уверен, что просто умеет жить и, следовательно, может презирать тех, кто жить не умеет. Жестокий считает себя сильным, подкрепляя свое убеждение безнаказанностью или властью, что, по сути, одно и то же. И никто никогда искренне не скажет: «Да, я гадкий, я отвратительный, я живу неправильно!»
Но, с другой стороны, кто знает, как жить правильно? Если каждый считает, что именно его убеждения, интересы и пристрастия самые верные, то истины в этом вопросе и не найти. Гар, пожалуй, мог бы что-нибудь сказать. Но именно он и не скажет, потому что знает – все люди разные, и жизни у них разные, и взгляды на неё тоже.
Выходит, и сам Нафин, и старцы не имеют никакого права судить и разделять – вот это у людей хорошо, а это плохо. Почему, к примеру, на земле Нафин мог восхищаться Видаром, а здесь упомянул о нем парой слов и стыдливо умолк? Не потому ли, что на земле судил по меркам людей, и выходило, что Видар достоин всяческого уважения? Тогда как по меркам орелей получалось, что он такой же убийца, как, скажем, Кресс... Но почему же тогда, понимая всё это, Нафин никак не может заставить себя хоть как-то понять Кресса или разочароваться в Видаре? Табхаир говорит, что роа-радоргов юноша полюбил потому что жил у них в почете. А вот попади он к ним в плен, еще неизвестно, как бы все обернулось...
Нафин снова глотнул из фляги.
Ох, как же все сложно!
Но, если отбросить всякие мудрствования, если не загонять себя в угол размышлениями и посмотреть правде в глаза, то «хорошо» и «плохо» у всех и всегда определяется их собственными личными ощущениями. Видар прекрасно относился к Нафину и, естественно, и сам был хорошим. Кресс хотел причинить зло, значит, он плохой! Все проще простого! Но вот верно ли это? А если бы и Кресс отнесся к нему с дружеским участием, что тогда? Тоже был бы хорошим?
Нафин приложился к фляге, обнаружил, что она пуста и в сердцах отбросил в сторону.
«Не буду больше ни о чем таком думать! - воскликнул он мысленно. – Это все Рагор со своими опасениями! Не удивительно, что Гар, прожив с ним бок о бок всю жизнь, стал таким… думающим. А надо, как Нерт! Есть у тебя собственные убеждения, вот и живи по ним. Главное, зла никому не делать и помнить, что у других тоже есть свои собственные убеждения. Вот тогда и выйдет, что живешь правильно!»
Успокоив себя таким немудреным способом, Нафин и не заметил, как заснул.
Дождь, отчаянно колотивший по камням снаружи, еще пытался раздразнить его редкими брызгами. Но затем, словно обиженный полной безучастностью к своим усилиям, притих и разочарованно прошел дальше, освобождая место тусклому рассвету. Тучи гордо проследовали за ним. И, когда Нафин проснулся из-за того, что у него затекла рука, небо снаружи было уже чистым и ясным.
«Пожалуй, надо лететь дальше», - подумал юноша, с неохотой разгоняя остатки сна.
Он поднял с земли пустую флягу, потряс её на всякий случай и, убедившись, что внутри не осталось ни капли, вылез из пещеры.
Пик Сверкающей Вершины розовел в рассветных лучах, окруженный легкими серебристыми облачками. Воздух, еще пропитанный влагой, слегка искрился, похожий на острый прохладный напиток.
Ужасно хотелось есть!
Нафин подумал, что за несколько дней успел избаловаться и если раньше мог обходиться без еды и сна столько, сколько требовалось, то теперь желудок не желал больше мириться с ограничениями и настойчиво требовал свое!
Чтобы получше сориентироваться, юноша взлетел повыше.
Вот Сверкающая Вершина – немного справа, как и должно быть. Вот вулкан с двумя острыми зубцами наверху... Только почему-то не впереди, как говорил Роктильф, а совсем рядом! Выходит, Нафин где-то проморгал Разделяющий Хребет и пролетел дальше, чем следовало... Так, а это еще, что такое?!
Юноша завис в воздухе, не веря собственным глазам.
Прямо перед ним, из-за хребта, что тянулся от острозубого вулкана, выросла вершина, отличная от других. Страшная, черная, бугристая, словно облитая сверху чем-то, что впоследствии закаменело. Она напоминала... Ох, да ведь это же  и в самом деле орелинский город!
Нафин подлетел поближе к страшноватой вершине и заметил немного внизу, там, где, видимо, находились раньше нижние ярусы, большое скопление орелей, которые увлеченно что-то расчищали. Расстояние было слишком велико, чтобы рассмотреть, что именно, но юноша и без того понял – вместо того, чтобы прилететь в Южный Город он, по ошибке, долетел до Верхнего!
Замерев на краю хребта, над глубокой расщелиной, которая словно граница отделяла залитые лавой склоны от остального массива, Нафин с горечью рассматривал то, что осталось от великолепных орелинских построек.
- Печальное зрелище, правда? – донесся откуда-то снизу хрипловатый голос.
Юноша вздрогнул, опустил глаза и увидел прямо под собой площадку, а на ней высокого ореля с перепачканными лицом и руками.
- Ты ведь Нафин? Я верно угадал? – спросил орель, и голос его как-то странно задрожал, как будто говоривший сильно заволновался.
- Да.
- Посмотреть прилетел? Тогда спускайся, здесь удобнее.
Нафин спланировал на площадку, которая клином уходила в скалу и действительно была неплохо обустроена. Здесь оказались скамьи и неглубокие ниши, выполнявшие, видимо, роль кладовок. В одной валялись безнадежно испорченные сажей орелинские накидки, а в другой голодный взгляд юноши сразу усмотрел сосуды с Серебряной Водой. Один из них, уже открытый, стоял возле скамьи, на которой судя по всему отдыхал этот орель перед тем, как заметил гостя.
- Есть хочешь? – спросил незнакомец, поднимая сосуд и протягивая Нафину. – Ешь, я больше не хочу. Да и не хотелось особенно. Залетел сюда передохнуть немного, а встретил тебя... Странно, как все сложилось. Всю ночь, пока работал, думал о том, чтобы полететь самому тебя поискать, а вышло, что и лететь никуда не надо... Не ожидал... Однако, странно, что ты здесь один, без сопровождения. Вряд ли Великий Иглон так неучтиво поступит с гостем. Надеюсь, ты не сбежал?
- Нет, - засмеялся Нафин.
Похоже, на Сверкающей Вершине не осталось ни одного ореля, который бы не знал о его страстном желании поскорее начать поиски сородичей.
- Я заблудился. Летал по городам, проведывал старцев. Решил никого не беспокоить и самостоятельно добраться до Южного Города, но где-то что-то проморгал, и – вот я здесь.
- Что ж, значит, судьба нам встретиться, - глубокомысленно заметил орель.
- Зачем я тебе? – спросил Нафин, усаживаясь на скамью и жадно припадая к сосуду.
- Нужно...
Незнакомец пробормотал это ужасно невнятно, и снова показалось, что он сильно волнуется. Так сильно, что побледнел. И эту бледность не скрыл даже толстый слой грязи на лице. Нафин лишь вблизи смог рассмотреть, как основательно перепачкался орель, который, кажется, действительно работал всю ночь, не пытаясь укрыться от дождя, и удивился – неужели все здесь трудятся с таким рвением?
- Поговорить мне с тобой надо, - глухо, но очень твердо сказал этот странноватый орелин. – Долго я мучился сомнениями, вправе или не вправе произносить такое, но в конце концов решил, что тебе сказать можно. Ни Иглонам, ни тем, кого ты привел, я бы, может, и не решился, однако носить в себе невысказанное очень опасно. В покое оно все равно не оставит, будет требовать выхода, опутает изнутри, разрастется и неизвестно еще, к чему подтолкнет.
Нафин кивнул, давая понять, что готов выслушать, хотя внутренне напрягся. Кажется он понял, о чем будет идти речь, и не был уверен, что он именно тот, с кем об этом нужно говорить.
- Не смогут твои старики у нас править, - заявил орель, явно не желая утруждать себя долгими предисловиями. - Об этом еще Великий Рондихт предупреждал – отец нашего Донахтира. И все с ним, кстати, были согласны. Но, когда он это говорил, у орелей еще был выбор. Тогда Тихтольн только-только нашел ваше поселение, и никто пока не знал, чьи потомки там живут. Теперь выбора нет. Дети Дормата пришли на Сверкающую Вершину и по всем орелинским законам должны принять власть. Но зачем? Можешь ты мне на это ответить?
- Я и сам не знаю, - развел руками Нафин. – И, поверь, старцы тоже не рвутся быть Иглонами. И им непонятно, для чего нужны такие перемены...
- Так пусть откажутся! – нетерпеливо перебил орель. – Пусть остаются у нас, живут в заботе и почитании, как другие старики, а Донахтиру с братьями позволят править и дальше!
- Они бы и рады. Но Великий Иглон сам вынес решение. Я-то чем могу помочь?
- Ты? – орель искренне был удивлен. – Ты многое можешь. Тот Старик, что оставался в Гнездовище, ждал не столько братьев, сколько тебя. Уж я-то знаю. Да и те, что пришли, не случайно настаивают на твоем присутствии до прихода седьмого брата. Хотя, и дураку ясно – раз по пророчеству он должен придти, то придет, останешься ты здесь, или не останешься. Нет! Все они чего-то ждут, и это «что-то» без тебя не произойдет. Я тут по всякому прикидывал, но, как ни крутил, все к одному вышло – только тебя и послушаеют, если ты посоветуешь отказаться от власти. И, самое главное, не пустишь их в Тайный Тоннель!
Теперь пришла очередь удивляться Нафину.
- Это почему еще? Уж кажется туда-то войти они имеют полное право.
- Да нет же, нет!
Орель вскочил и в волнении забегал по площадке.
- Как бы мне объяснить все это? В мыслях я понимаю, а словами выразить так, чтобы и ты понял, не получается. Столько раз репетировал, про себя проговаривал, подбирал нужные фразы, и – никак!
- А ты все же попробуй хоть как-нибудь, - рассердился Нафин. – Не то выходит, что требуешь от меня неизвестно чего! Про власть я еще согласен – в их руках она не нужна ни вам, ни самим старцам. Но про Тайный Тоннель, извини, не понимаю. Что такого ужасного произойдет, если они туда зайдут?
Орель перестал метаться и снова упал на скамью, обхватив голову руками.
- Хорошо, я попробую объяснить. Испокон веков через этот Тоннель уходят Великие Иглоны. Что с ними там происходит, никому не ведомо. И каждому последующему Правителю рассказывать об увиденном никому не дозволяется. Но мы, простые орели, не задуматься о смысле этого ритуала не могли, и я, кажется, нашел то единственное, чем это все можно объяснить. Ведь Великий Иглон уходит туда не один, а обязательно с наследником. Зачем? Разве не мог он открыть Великое Знание во дворце, а в Тоннель удалиться в одиночестве? Мог, конечно. Но он уходит с сыном, с тем единственным наследником, который возглавит наш народ. Уходит для того, чтобы Сверкающая Вершина могла убедиться в достоинствах нового Правителя, в том, что он истинный орель, думающий и чувствующий так же, как и все Великие Иглоны до него.
Может быть ты не знаешь, но мы связаны с этими горами не только тем, что живем на них. Любое действие, идущее в разрез с законами орелей, вызывает извержение наших вулканов. А Великий Иглон именно тот, по поступкам которого и мы определяем свои жизни. Он ведь не принадлежит сам себе; его решения не могут зависеть от простого «хочу - не хочу». Дормат однажды попробовал, и вон что из этого вышло. Покатилось не хуже обвала в горах – чем дальше, тем больше. Ореля тогда впервые заподозрили в желании оборвать жизнь сородича... И, хотя об убийстве, конечно, речи не шло, потому что всем было ясно, что Дормата в пропасть свергли амиссии своим колдовством. Но ведь кто-то же их об этом попросил! И неважно, что Великий Иглон всем недавно объявил, что Дормат Несчастный не разбился о камни, а был подхвачен облаком и отнесен на землю вместе с одним из сыновей. Все равно, он жестоко поплатился за свою слабость, и я искренне скорблю о нем. Но сейчас хочу, чтобы ты понял другое. Там, где сказана одна половина слова будет сказана и другая. Один раз безнаказанно бросив обвинения своему же сородичу только в желании убить, мы в другой раз, не колеблясь, обвинили уже в убийстве и тебя, и Старика, и всех жителей Гнездовища. Вот только этот случай безнаказанно не прошел. Погиб Лоренхольд, а следом за ним другой идиот обезумел настолько, что поднял руку на самого Донахтира, и – вот...
Орель показал на останки Верхнего Города.
- Думаешь, все это лишь роковые случайности? Нет. Поверь мне, я слишком долго надо всем этим размышлял. И, не желая никого оправдывать, так тебе скажу: просто в наш отлаженный и совершенный мир вошло что-то отличное от нас. Для мыслей и чувствований орелей открылись новые пути, по которым все бросились, не разбирая дороги. И, как видишь, выскочили далеко не на самую лучшую. А Сверкающая Вершина такого не прощает. Она ответила мгновенно и очень сурово. Потому мне и жутко становится при мысли о том, что произойдет, когда в Тайном Тоннеле окажутся те, кто никогда не жил, как орель, не думал, как орель и не чувствовал, как орель! Потому и прошу тебя – поговори со старцами, объясни им все! А, если не поймут, то сам расскажи о моих словах Великому Иглону.
- Но я ведь тоже не орель, - сказал Нафин, глядя собеседнику в глаза. – Я никогда не жил, не думал и не чувствовал, как вы. Не проще ли тебе самому обратиться к Донахтиру?
На лице ореля проступило замешательство. Глаза его забегали и, пряча их, он тихо проговорил:
- Ты…, ты избранный. К тебе наверняка прислушаются. А ко мне вряд ли.
Тут на склоне Верхнего вулкана произошло какое-то движение. Работающие орели сгрудились все вместе, видимо объединяя усилия против чего-то особенно громоздкого. И сразу несколько голосов закричали в сторону площадки:
- Тористин! Тористин! Лети к нам, нужна твоя помощь!
Собеседник Нафина покосился на кричащих, а потом поднял к юноше глаза, полные тоски и сожаления.
Тот сразу все понял.
- Так ты – Тористин? Тот самый?
Вместо ответа орель быстро встал и указал рукой направление.
- Южный Город в той стороне. Лети туда и следи за своей тенью. Она должна быть все время впереди тебя. Так долетишь до Разделяющего Хребта, а там увидишь площадку вроде этой. От неё поворачивай, чтобы тень легла по левую руку... До Южного Города оттуда совсем недалеко.
После этого Тористин взмахнул крыльями и, не прощаясь, полетел к своим товарищам.
- Спасибо! – запоздало крикнул ему вослед Нафин.
Но орель ничем не показал, что услышал его.

«Вот так, так, - думал Нафин, взлетая в указанном направлении. – Это был                тот самый Тористин. Бедняга! Мучается тем, что совершил и ищет хоть каких-то объяснений и оправданий. Пытается понять, что же такое с ним произошло и почему... Нет, но, как забавно все получилось! Он всю ночь думал о том, чтобы встретиться со мной, а я, в то же самое время, размышлял над тем, как трудно признаться самому себе в собственных заблуждениях. И вот ночь прошла, он встретил меня, а я увидел живое подтверждение своим мыслям. Хотя, так и не разобрался, что же для Тористина лучше – доказывать всем и, в первую очередь самому себе, что стал жертвой нарушенных законов и боится такой же участи для остальных? Или все-таки честно признаться, что изо всех «новых путей для своих мыслей и чувствований» охотнее всего ступил на тот, который давал ему, пусть иллюзорную, но власть над чужими судьбами?
Впрочем, он, похоже, и сам прекрасно понимает, что оказался слаб перед искушением. Тем и мучается. Думает, что старцы поддадутся такому же соблазну и, зная по себе, как затягивает власть, заранее уверен в грядущих бедах.
Глупец! Да, мои старики не Великие Иглоны, но разумности в них не меньше! И этому Тористину следует хорошенько себе уяснить, что ни один из них, окажись он на его месте, не полетел бы крушить ни в чем не повинные гнездовины! Даже Одинг с его вспыльчивым нравом. А уж он-то всю жизнь был искушаем властью!»
Нафин гордо выпрямился в полете, как-будто достоинства старцев были его личной заслугой. Но потом снова поник.
Как бы ни заблуждался Тористин в истинной причине своего поступка, в главном он может оказаться прав. Этот Тайный Тоннель и у Нафина никакого доверия не вызывает. Мало ли что со старцами там произойдет! Старик Фостин ничего об этом Тоннеле не говорил, но разве на него можно положиться? Он, похоже, весь нашпигован тайнами. Не стало одной, тут же появилась другая, которую старец лелеет с прежним усердием.
«Спрошу у Нанна, - решил Нафин. – А если и он толком ничего не знает, поговорю начистоту с Иглоном Южного Города. В конце концов, Тористин страдает так сильно, что вполне мог стать прозорливее прочих. А мне стариками рисковать нельзя…»
Тут летящая внизу и немного впереди тень Нафина набежала на Разделяющий Хребет, где юноша сразу заметил площадку, о которой говорил Тористин. Спустившись, он обнаружил и скамьи и ниши, как на той, что была возле Верхнего Города. Грязных орелинских накидок в них, естественно, не было, зато стояли принесенные чьими-то заботливыми руками сосуды с Серебряной Водой. Нафин тут же потащил один из них к скамье, уселся поудобнее и снял крышку.
- Дивная жизнь! – блаженно пробормотал юноша, когда оторвался, наконец, от сосуда и, распахнув крылья, привалился к прохладной каменной стене. - Этак скоро совсем разъемся и стану настоящим орелем.
Думать о проблемах больше не хотелось.
Над головой сияло чистое солнечное небо. По окрестным склонам лениво ползли маленькие пушистые облачка, а легкий ветерок безо всякой назойливости гладил по щекам, готовый в любую минуту выдуть из головы всякую тревожную мысль.
До Южного Города было рукой подать, и Нафин решил позволить себе немного передохнуть. Он как раз подумывал, не глотнуть ли еще Серебряной Воды, когда услышал приближающиеся голоса. Кто-то летел через Разделяющий Хребет, и Нафин, быстро отставив сосуд, выскочил из-под навеса, желая уточнить на всякий случай дорогу.
Как раз с той стороны, куда он собирался направиться, летели пятеро орелей, возбужденно переговариваясь между собой. Юношу они заметили не сразу. Но, когда заметили, на миг онемели, а потом понеслись прямо на него.
Только тут Нафин разглядел в первом из летящих Нанна.
Старик, одетый в орелинские одежды, опустился возле юноши и, схватив его за плечи, принялся гневно трясти.
- Где ты был?!!! Куда пропал?! Мы всю ночь не спали, мотались по округе, разыскивая тебя! И Рагор с Роктильфом тоже наверняка крылья истрепали в поисках! Где ты был?!
- Я заблудился, - пристыжено пролепетал Нафин, вырываясь, наконец, из рук Нанна. – Я же не знал, что вы будете искать. Думал вы вообще меня не ждете.
- Мы не ждем?! – снова взорвался Нанн. – Да Роктильф выслал вестника еще до того, как ты покинул Западный Город! Мы с Тиорфином обрадовались, приготовились, стали ждать, а тебя нет и нет! Вестник тоже ждал, но на закате спешно полетел обратно. Все еще надеялись, что он где-нибудь наткнется на тебя и поторопит, но и этого не произошло!
У Нафина на глазах выступили слезы. От блаженного настроения не осталось и следа.
- Что же я мог поделать? Я же говорю – заблудился! Нельзя, в самом деле, и заблудиться, и одновременно предупредить об этом.
- Можно! – в запале крикнул Рагор и сердито затряс пальцем перед носом у юноши. – Можно не доводить до этого, если не капризничать и летать с сопровождающими.
- Я не капризничал! Просто не хотел никого беспокоить!
- А вышло, что побеспокоил всех! Марш за нами в Город немедленно! И больше никуда один летать не будешь!
Нафин надулся и покорно взлетел за Нанном. Остальные орели поднялись следом, кроме одного, который сразу же помчался в сторону Западного Города.
- Видишь, до чего ты довел, - ворчал по дороге Нанн, - все только и делают, что мотаются туда-сюда. Несчастный Тиорфин места себе не находит. Полетел осматривать склоны с другой стороны Города. Сам! Как будто у него больше дел нету!
- Ну, хватит уже! – взмолился Нафин. – Я все осознал, мне стыдно и больше никуда один не полечу.
- Конечно не полетишь, - слегка сбавил тон старец. – Но, погоди, по-настоящему стыдно тебе станет когда долетим до Города.
И действительно, кажется все население высыпало из своих гнездовин им навстречу. При виде Нафина встревоженное выражение на лицах сменилось радостью, и вернувшихся приветствовали громкими криками.
- Видишь, как все переживали, - не удержался от укора Нанн. – Не удивлюсь, если узнаю, что в глубине души они уже проклинают день, когда мы свалились им на головы. Столько беспокойства! И, пожалуйста, глаза не опускай. Не хочу, чтобы думали, будто мы тащим тебя силой, как пойманного беглеца. В конце концов, волновались за тебя, как за родного.
Нафин посмотрел на лица вокруг себя и вдруг почувствовал, что ему действительно рады. Какое-то неуловимое единство с этими орелями зашевелилось в сердце и заставило вспомнить давний эпизод из детства.
Тогда Нафин только-только учился летать. Самостоятельно и, конечно же, плохо. Но, не желая сдаваться, почему-то решил, что чем выше заберется, тем увереннее полетит.
Сказано – сделано!
Ночью, тайком от Метафты, маленький Нафин выбрался из гнездовины и полез на скалу... Спасло его то, что от нетерпения, он не успел забраться достаточно высоко и шлепнулся не в пропасть, не на камни, а все-таки на траву. Однако от удара надолго потерял сознание.
Нашел мальчика Старик, который в ту пору как раз страдал бессонницей и вышел побродить по зарослям Кару задолго до рассвета. Он дотащил Нафина до своей гнездовины, привел в чувство и осмотрел. Серьезных повреждений по счастью не было – крылья смягчили падение. Зато наливался болью огромный синяк на боку и нещадно саднило ладони и колени, на которых была содрана кожа.
Не говоря ни слова, Старик сбегал за свежими листьями Кару, терпеливо размял их в каменной чашке и полученной кашицей обложил ушибленные места. Боль мгновенно утихла. И только когда в глазах Нафина снова появился прежний озорной блеск, Старик позволил себе высказаться.
На чем свет стоит, ругал он мальчишку за глупость, за упрямство и за самонадеянность. А пуще всего за то горе, которое он мог принести Метафте и всему Гнездовищу!
Почему-то именно это последнее утверждение, что скорбело бы о нем все поселение, особенно поразило Нафина. «Не станут соседи обо мне жалеть», - буркнул он тогда, еще не зная, что Метафта уже обнаружила пропажу сына и бросилась на поиски. А следом и проснувшиеся соседи, которые заметили через окно, как она со встревоженным лицом побежала к скале.


Продолжение:http://proza.ru/2010/02/09/1615