057

- Правда? – спросил он и тут же испуганно зажал рот рукой. – Не может быть! Я и сейчас на нем говорю!
- Что ж тут странного, - бросил через плечо Табхаир. – Столько лет мы слышали этот язык во снах. Он дремал где-то в нашем сознании, а теперь, под воздействием обстоятельств, или от Серебряной Воды, проснулся. Лично меня это очень радует. Не разговаривать же со своим народом жестами.
Тут Вайеб резко остановился перед пятью круглыми темными отверстиями в стене.
- Пришли, - сказал он гордо. – Это кочеги. И по третьей отсюда вы доберетесь как раз до того места, где Тун встретил переселенцев. Когда доберетесь, пометьте чем-нибудь эту кочегу, чтобы ненароком снова не очутиться здесь. А я пойду. Чувствую, Тун меня призывает... Прщайте.
Он резво скакнул обратно и мгновенно исчез в извилистом коридоре пещеры.
- Постой, постой! – запоздало крикнул Нафин. – А, как этой кочегой пользоваться?!
- Да просто войдите внутрь! – донесся до них голос нохра.
Старцы сгрудились перед отверстием.
- Как-то мне не по себе, - прошептал Нанн, заглядывая в непроницаемую черноту.
- А мне нет, - преувеличенно бодро сказал Табхаир. – Не стоять же тут целую вечность. Пошли.
Он нагнулся и сделал шаг вперед. Тьма тут же поглотила старца. Ни шагов, ни шороха, ни вскрика орели не услышали.
- Я за ним, - встревожился Одинг и, растолкав всех, нырнул в кочегу.
С ним произошло то же самое.
Следом молча шагнул Углет.
Потом в черной дыре растворился Нанн, и, последним, Рагор.
Пришел черед Нафина.
Юноша опасливо протиснулся в кочегу, совершенно не представляя, чего ему ожидать.
Тут же неведомая сила потянула его вперед с огромной скоростью. В голове Нафина зашумело. Пришлось зажмурить глаза, потому что движение было таким невероятно быстрым, что, казалось, даже кожа на лице оттянулась назад. Юноша почувствовал легкую тошноту, и инстинктивно попытался найти ногами хоть какую-то опору. С огромным трудом, преодолевая страшное сопротивление воздуха, он согнул одну ногу в колене. И в тот момент, когда другая его нога коснулась, кажется, земли, всё вдруг прекратилось! Сила, влекущая Нафина, словно разжала пальцы, вышвыривая свою жертву прочь из тоннеля. Нафин даже пикнуть не успел и молча повалился на что-то мягкое, шевелящееся.
- Ой! – воскликнул барахтаясь под ним Рагор, - Нафин, встань скорее, а то крыло сломаешь!
- Ну, хватит уже! – сдавленно прорычал откуда-то снизу Табхаир. – Поднимайтесь все! Я больше не могу!
Нафин перекатился на бок, чувствуя, что на ноги пока все равно встать не сможет, и увидел попадавших друг на друга старцев. Каждый последующий налетал на уже прибывшего, не давая ему подняться. И лицо Табхаира, который принял на себя падение всех братьев, уже приобрело багрово-фиолетовый цвет.
- Поднимайтесь же! – раздраженно хрипел он, пока гора из старцев на его спине с кряхтением распадалась. – Если мои крылья после всего этого останутся целы, я буду крайне удивлен.
- Останутся, не волнуйся.
Одинг поднялся, глубоко вздохнул и помог подняться брату.
- А вот мои Углет кажется изрядно помял.
- Сравнил, тоже, - заворчал Табхаир, отряхиваясь. – Ты, Одинг, весишь, как все остальные братья вместе взятые. Такое впечатление, что не худел, а просто уплотнялся.
Он обтер руки о бока и беглым взглядом осмотрел остальных.
- Все целы? Никто не пострадал? Странно... Этим нохрам все же следовало предупредить, что в их тоннелях такое творится.
Все обернулись на темное отверстие.
- Чудные, однако же, дела, - сказал Рагор. – Вот уж не думал, что на земле существует нечто подобное.
- А ведь отличная вещь! – восхитился Одинг. – Если мы действительно оказались там, где нужно, то это просто замечательно! Р-раз, и на месте!
- Нужно чем-то эту дыру пометить, - напомнил Углет.
Все стали озираться в поисках чего-нибудь приметного, но пещерка оказалась аккуратно прибранной.
- Я знаю, что можно здесь оставить! – воскликнул Нафин.
Из своей котомки, основательно в ней покопавшись, он достал кинжал старухи Гра и воткнул его в землю возле кочеги.
- Смотрите, здесь еще два отверстия, - сказал Табхаир. – Всего два. Тебе снова повезло, Нафин. Выбор невелик. Понимаешь, о чем я говорю?
Нафин кивнул, заворожено глядя в соседние темные дыры. В одну из них ушли его сородичи. И потом, когда все закончится, он вернется сюда, чтобы определить, в какую.
- С твоим везением, мальчик, ты сразу войдешь в нужную, - словно ответил на его мысли Одинг.
Табхаир усмехнулся.
- Ну, наконец-то. Следовало пройти весь этот долгий путь, чтобы и ты, Одинг, наконец уверовал в его везение.
Все посмотрели на Нафина, и в пещерке повисло молчание.
Такого холода, как в обиталище Вайеба, здесь не было. Но самое удивительное – из крошечного выхода, более похожего на щель из-за того, что шел он параллельно скальной стене, струился золотистый свет солнечного дня.
- По этим тоннелям и время что ли быстрее бежит? – спросил Нанн.
Но его вопрос повис в воздухе.
Все молчали.
Углет нервно провел рукой по лбу.
- Что-то нервничаю, - прошептал он.
- Я тоже, - тихо и прерывисто добавил Рагор.
Табхаир с усилием прокашлялся.
- Да… дошли, - сказал он, пряча глаза от остальных. – Если никаких неожиданностей больше не случится, то шестого брата мы найдем выйдя отсюда. А если верно пророчество, то и седьмой где-то здесь... Всё! Иди, Нафин, показывай дорогу.
Юноша почувствовал, что ему трудно дышать. Он шагнул к выходу, ощущая противную дрожь в коленях и руках. Но, когда в узком просвете открылся крошечный участок наружнего мира, Нафин рванулся вперед, словно опять попал в кочегу.
Обвал! Здесь! Совсем рядом!
Открывшиеся склоны, залитые светом только что вставшего солнца, были знакомы с детства! Нафин бессчетное количество раз осматривал их, когда, устав рыться в Обвале, садился передохнуть. Груда камней, составлявших когда-то Рыбий Хвост, поднималась много выше того места, где сейчас стояли орели. Но все равно, отсюда до Гнездовища было рукой подать!
Крепко прижав ладони к рвущемуся наружу сердцу, Нафин взлетел, даже не оглядываясь, следуют за ним старцы, или нет. Он и так знал, что следуют. А вот оторвать жадный взгляд от приближающейся могилы Рофаны, плантации деревьев Кару – той самой, где он когда-то увидел «цветущую» траву – и узенькой тропинки, ведущей к поселению, уже не мог.
Вот и крыши первых гнездовин... Ох, до чего же много новых понастроили! Вот и начало улицы... Ба! Да от неё еще две стали расти! Скорее! Вдруг случилось чудо, и жители вернулись!
Совершенно ослабев от волнения, Нафин опустился возле гнездовины, которая когда-то была на улице последней. Кто в ней жил? Ах, да, старуха Ранами с дочерью. Где же они? Нету!.
Сзади, шурша крыльями, опустились старцы.
Загадочное Гнездовище, к которому они так долго стремились, оказалось на удивление узнаваемым. Видимо сделали свое дело пылкие рассказы Нафина. И вид круглых гнездовин, печально глядящих проемами окон на мертвую улицу, заставил и стариков огорченно вздохнуть.
Молча, с болью в сердце, шли они за юношей, наблюдая, с каким безнадежным отчаянием осматривает он пустое поселение.
Нет, чуда не случилось. В Гнездовище никого не было.
Внезапно Нафин словно споткнулся и даже попятился назад.
Сгрудившись плотнее, орели замерли на дороге, глядя в конец улицы глазами полными надежды, тоски, недоверия и испуга.
Прямо перед ними, у самого подножия скалы, возле каменной чаши стоял крылатый старик. Стоял, не замечая ничего из-за беседы, которую вел с молодым орелем в сверкающих торжественных одеждах.
А выше, по всей огромной скале, насколько хватало взора, расположились бесчисленные ряды орелей. Как будто сама Серебряная Вода стекла со Сверкающей Вершины и замерла над Гнездовищем переливаясь и искрясь...

- … Теперь, когда все орели прилетели, чтобы просить тебя подняться на Сверкающую Вершину, ты уже не сможешь отказаться, - говорил Донахтир, стоя перед Стариком. – Братьев твоих будем ждать вместе. Это общее дело.
Утром, со ступеней Главнейшего Дворца он, без долгих предисловий, объявил подданным о том, что дети Дормата живы, и что один из них находится сейчас в опустевшем Гнездовище. А потом, не давая никому времени на долгие размышления, призвал всех лететь и поклониться потомку истинных Иглонов.
И вот теперь, заполонив собою почти весь склон, молча взирали орели Шести Городов на ожившую легенду и испытывали при этом самые противоречивые чувства.
Внезапно Донахтир умолк. Взор его метнулся за спину Старику и застыл, а сам Великий Иглон в великом смятении отступил на шаг…
- Пришли? – тихо спросил Старик.
И медленно повернулся...



*.  *.  *

- … Одинг, ну, что ты…, ну, не расстраивайся так! Все будет замечательно, дай только срок!
Нафин стоял на балконе главного дворца Северного Города и, как маленького, гладил по плечу Одинга, который тихо плакал, уткнув лицо в ладони.
- Не могу, Нафин! – всхлипывал бывший конунг. – Все здесь вроде бы прекрасно, и все вокруг почтительны так, что даже неловко! А я все равно ощущаю себя полным идиотом.
Одинг развез ладонями слезы по лицу, выудил откуда-то из недр рукава огромный платок – напоминание о земной жизни – и смачно в него высморкался.
- Скорей бы уж приходил этот наш седьмой брат!
Нафин вздохнул и согласно кивнул головой.
Да, прошло уже около двух недель с того дня, когда все они прилетели, наконец, на Сверкающую Вершину, а последний старец до сих пор не появился. Это дало возможность остальным старикам мертвой хваткой вцепиться в Нафина и не отпускать его на поиски жителей Гнездовища. Дескать, пока они еще не все в сборе, его миссия не выполнена до конца.
Юноша пытался возражать, но старцев, как ни странно, поддержали правящие Иглоны во главе с Донахтиром.
- Неужели ты не будешь присутствовать на торжествах по случаю передачи власти? – спрашивал Великий Иглон. – Ты, Нафин, заслужил полное право проводить будущих Правителей в Галерею Памяти. Подожди немного. У нас уже все готово. И, возможно, последний из сыновей Дормата Несчастного появится именно на Церемонии.
И Нафину ничего не оставалось, кроме как согласиться к великой радости старцев.
Но дни шли за днями, а седьмой брат все не приходил.
Впрочем, нельзя сказать, что все это время юноша только и делал, что томительно подсчитывал часы, удлиняющие его разлуку с сородичами и с Гирой. У него вообще не было ни одной свободной минуты. Как только улеглись первые волнения от перелета к Сверкающей Вершине, как только Иглоны представили законных Правителей и предложили им самим выбрать Города, где они хотели бы править, Нафин вообще потерял счет времени.
Старик Фостин сразу же выбрал Нижний Город, чтобы быть ближе к Гнездовищу. И юноша первым делом увязался за ним, желая разузнать, наконец, что же все-таки произошло в поселении.
Фартультих – Иглон Нижнего Города – все прекрасно понимая, ограничился коротким официальным представлением будущего правителя, а затем предложил гостям отдохнуть и оставил их беседовать с глазу на глаз.
Весь остаток дня и всю ночь слушал Нафин рассказ Старика. Рассказ долгий, подробный, тот самый, который он так хотел услышать в далекий свой последний день в Гнездовище. И рассказ другой, повествующий о том, что случилось после его отлета.
До боли сцепив руки на коленях, не произнося ни слова и глядя в одну какую-то точку на полу, слушал юноша о горестном перерождении матери, о непрочной скоропалительной дружбе, вспыхнувшей между орелями со Сверкающей Вершины и поселянами, об обвинениях Лоренхольда и о кровавой развязке затеявшейся ссоры. Только когда Старик упомянул о пещерке с телом Тихтольна, Нафин поднял глаза и тихо, но твердо произнес:
- Это я убил... Случайно.
Старик на мгновение запнулся.
- Не верю, - покачал он головой. – В случайность – да, но в то, что ты убил никогда не поверю!
После этого он продолжил свой рассказ, и лишь когда закончил, заметил:
- Честно признаться, я не сразу узнал тебя, Нафин. Ты очень возмужал, повзрослел и смотришь иначе. Наверное сейчас мы смотрим друг на друга одинаково, глазами людей, готовых отвечать за всё. Я ведь тоже в чем только себя не обвинял. Да и по сей день обвиняю. Хотя давно уже понял – Судьба всегда заставит тебя совершить в жизни то, что ты должен был совершить. Это, как строительство гнездовины. Ты сортируешь камни, определяя какой пойдет в основание, а какой на стены, и знаешь, что только так твой дом будет стоять надежно и прочно. Но, если все перепутать, если поменять камни местами, сооружение рухнет, и его все равно придется складывать заново так, как нужно. Поэтому не говори о том, что это ты убил того несчастного орелина, пусть даже и случайно. Эту смерть я беру на свою совесть, потому что, с глупым упрямством, пытался поменять события твоей жизни. Не противься я Судьбе, может и смерти той не было бы. А так... Все равно ведь мы пришли к тому, что сейчас я рассказал тебе то, что должен был рассказать год назад.
Старик вздохнул и взял руки Нафина в свои.
- Но, что же за это время произошло с тобой? Иногда во сне мне виделись не совсем понятные картины, явно из земной жизни. И, просыпаясь, я всегда ощущал беспокойство. Казалось, что с тобой происходит что-то нехорошее. Если эти предчувствия были верны, то тебе несладко пришлось – подобные сны случались частенько.
Нафин окинул мысленным взором все свои злоключения и, впервые за все время их беседы, улыбнулся.
- А, знаешь, Старик, было здорово! Я не жалею ни об одном дне, что провел в поисках твоих братьев.
- Тогда расскажи мне о них. Как ты их нашел, где, какими они были? И, пожалуйста, ничего не пропускай!
- О, вот за это не волнуйся. Я так часто мысленно тебе всё рассказывал, что помню каждую мелочь.
И Нафин начал с того самого момента, когда со связанными крыльями вышел из гнездовины Старика и побежал в свою тайную пещерку. Он действительно помнил все так ясно, словно случилось это только вчера. И, если кто-нибудь смог подсмотреть сейчас за беседующими, то увидел бы странную картину. Совсем юный орелин что-то увлеченно рассказывает, а столетний старец слушает его, разинув рот, точно младенец.
Говорить Нафину пришлось очень долго. Событий, требующих пересказа, произошло достаточно. Но, помимо этого, Старику требовалось разобъяснять очень многие непонятные вещи. Впрочем, волка и коня он еще мог представить, так как общался с кочевниками и помнил и лошадей, и собак, привязанных к их кибиткам. Но представить себе, к примеру, рыбу ему было очень сложно. Не говоря уже о море, кораблях, лодках, бескрайней пустыне и мертвых или гнилых лесах.
Ещё хуже пришлось Нафину, когда в запальчивости он упомянул о тюрьмах и казнях. Старик немедленно потребовал разъяснений. Но, когда получил их, пришел в такой ужас, что попросил Нафина замолчать, и долго успокаивался, глядя в темноту за окном.
- Как странно, - бормотал он, - мы с братьями…, не этими, а теми, другими, почти всю жизнь прожили с земными женщинами, встречались с их родней, расспрашивали об их жизни... Но никогда, ни словом не обмолвились они о подобных ужасах... Наверное, им было стыдно за своих сородичей? Или они и сами ничего подобного не ведали?
Нафин рассеянно кивнул и подумал, что Старик вовремя его остановил. Еще немного, и он ляпнул бы о жестокой расправе над кочевниками. А ведь Старик наверняка знал многих из тех казненных. Поэтому, желея его, Нафин во время рассказа об Анарахте и бегстве из Тангора ничего не сказал ни о пророчестве старой кочевницы, ни о родственных связях старухи Гра.
Зато беглое, (пожалуй, даже слишком беглое), упоминание о Гире вызвало на лице старого Фостина понимающую улыбку. Он явно собирался уточнить что-то и в этом месте рассказа, но передумал, заметив, как напряглось лицо юноши.
Однако, самой удивительной была реакция Старика на истории братьев.
До сегодняшнего дня Фостину удалось пообщаться с ними только крайне поверхностно. Да и то, он постоянно смущался и чувствовал себя немного лишним в компании старцев, проживших жизнь на земле и успевших сплотиться за время странствий. Поэтому, быстрее прочих, улетел он в Нижний Город, объяснив Нафину по дороге, что хочет сначала побольше узнать о братьях и их жизнях. Тогда юноше это показалось вполне объяснимым. Однако теперь, наблюдая за Стариком, он решил, что поступать так, пожалуй, не стоило. Ни с Табхаиром, ни с Одингом Фостин уже, наверное, никогда не сдружится. Ведь во имя одного творились аресты и казни, а другой вел войны и был предводителем племени, которое у людей считалось самым кровожадным. И, как бы Нафин ни старался объяснить и сгладить некоторые моменты в своем рассказе, Фостин, с удивительной прозорливостью, тут же задавал уточняющие вопросы, ответы на которые расстраивали его еще больше.
Но после истории об Углете из погрустневших старческих глаз потекли слезы.
- Боюсь даже представить себе, что он чувствовал, сидя в той яме, - прошептал Фостин. – Бедный Углет! Худшую судьбу трудно выдумать. Но, тем не менее, ты заметил, какие ясные у него глаза? Какой светлый взор! А ведь он, казалось бы, должен смотреть угрюмо, исподлобья... Вот, что значит настоящий орель! Скажи, а Рагор и Нанн тоже страдали? Их глаза так же светлы…
- Нет, - улыбнулся Нафин, - они не страдали. Во всяком случае, не так, как Углет. Но разве у Табхаира и Одинга взор не ясен?
Старик поджал губы и до смешного стал похож на Табхаира.
- У тех, кто прожил в величии и творил зло, ясный взор может оставаться от бездушия. И не пытайся меня переубедить! Одинг до сих пор не расстается со своим смертоносным оружием, а горделивость Табхаира ничего общего не имеет с достоинством наших Иглонов.
Нафин отметил про себя «наших Иглонов», удивился, и после этого внес сокращения и в дальнейший рассказ. Кое-какие хитроумные выходки Табхаира пришлось опустить, и то, как Одинг поступил с Крессом, тоже обойти молчанием.
Фостин благосклонно и с интересом выслушал истории Нанна с Рагором. Восхитился Гаром, но заметил, что человек, воспитанный настоящим орелем, другим быть и не мог.
Пояс Силы, перстень Сона и прочие чудеса не произвели на Старика особого впечатления. Было очевидно, что рассказ о них он воспринимает как сказку, вроде тех, которые земные женщины рассказывали когда-то своим детям в Гнездовище. Но, когда печальное повествование о событиях в Заретане завершилось воскрешением Гара и бессмертием, обретенным благодаря Поясу Силы, Фостин удивленно заохал и даже попросил дозволения взглянуть на диковинную вещицу.
Он долго и уважительно рассматривал чеканку на пряжках и центральном круге, признал, что в мастерстве Бескрылым не откажешь, а потом, совершенно неожиданно заявил:
- А Храмовника того все-таки жалко.
- Жалко?! – изумился Нафин. – Ничего себе! Значит, Одинга и Табхаира ты начисто отвергаешь, а Храмовника, который желает смерти всему роду человеческому и едва не погубил лучшего из людей, жалеешь?
- Храмовник не орель и не брат мне, - вздохнул Старик. – Корни его деяний в беде всего их племени. Какой с него спрос ? Он иным быть не может. Зато представь себе, как должно быть ужасно жить целую вечность лишь со злобой и скорбью в сердце. Как ему, помнящему об Изначальной Жизни и знающему её законы, приходиться ломать себя во имя собственных заблуждений. Это, скажу тебе, яма, похуже той, в которой сидел Углет. А вот орелю, пусть даже выросшему на земле, становиться причиной чьей-то смерти недопустимо!
- А, как же Углет? Он ведь тоже убил.
- Углет убил ради жизни... Да и не хотел он убивать – я уверен. Ему нужно было любой ценой защитить девочку. А вот Табхаир и Одинг имели в руках власть, которой запросто могли прекратить все творимые убийства. Но они этого не сделали. Поэтому и вины я с них не снимаю точно так же, как не снимаю её с себя. Я ведь тоже приписал себе власть – власть изменять чужие судьбы. И смерть двух юношей лежит теперь на совести тяжким бременем...
Старик опустил голову, а Нафин подумал, что он тоже сильно переменился. Прежде это был орель замкнутый, немного таинственный, обособленный ото всех, но неизменно праведный и уверенный в себе. Добро и зло были для него очевидны и четко разграничены. Теперь же эта граница превратилась в запутанный лабиринт, по которому Старик блуждает в поисках прежней ясности. Видимо в братьях он чаял найти чистоту и безупречность, на которые можно опереться в этих поисках. Но в Табхаире с Одингом увидел отражение самого себя – небезупречного и запутавшегося. Потому и осудил их так скоро...
- Не будем больше говорить об этом, - ласково сказал Нафин. – Ты сам недавно сказал, что Судьбу не обманешь и, как ни старайся, она все равно заставит поступить так, как должно. Может, и Табхаир, и Одинг, и ты, как раз-таки и следовали её велениям. Просто заплатили за это дороже остальных.
Фостин поднял на юношу удивленный взгляд.
- Мальчик мой, как же ты вырос! Как возмужал, и как разумно стал говорить! Скажи-ка, ты случайно не вызнал у людей их Великое Знание?
- Нет, - рассмеялся Нафин. – Это их дела, зачем мне было узнавать? Я только хотел выяснить у Гара, почему в древней Книге Уложений есть запись на языке Гнездовища, но даже этого не смог. Он попросту отделался от меня, причем именно с помощью этого своего Знания.
Фостин задумчиво смотрел на юношу.
- М-да... Интересно... А тебя не удивляет, что у Бескрылых есть Великое Знание, и у орелей оно тоже есть?
- Так ведь это у Иглонов…
- Неважно. Есть ведь! А, что если, оно общее?
Нафин хотел было пожать плечами и сказать, что быть такого попросту не может, как вдруг снова ощутил то волнующее предчувствие чего-то, что вот-вот ему откроется. Будто вспомнился виденный когда-то сон. Но, чем больше пытаешься его вспомнить, тем вернее теряешь даже тень воспоминания.
- О чем ты думаешь? – спросил Старик.
- Да так, померещилось... То ли предчувствие чего-то, то ли... Сам не пойму, что такое на меня вдруг находит временами.
Старик понимающе покачал головой, и во взоре его явно прочиталась внутренняя борьба. Словно он размышлял, сказать что-то Нафину, или не сказать. И юноше снова показалось, что, если Старик скажет, то все сразу разъяснится. Он даже подался вперед, чтобы не пропустить ни слова. Однако, это его движение все и испортило. Фостин опомнился, улыбнулся и ласково похлопал Нафина по руке.
- Я прервал тебя. Извини. Продолжай, пожалуйста. Мне не терпится узнать, что же было с вами дальше.
«Нет, пожалуй, он не слишком изменился, - подумал Нафин, стряхивая оцепенение. – Опять скрывает что-то. Но, будь я проклят, как Генульф, теперь-то что за тайны?!»
В отместку он стал рассказывать бегло и поверхностно. И только, когда дошел до встречи с нохрами, слегка потянул время, чтобы преподнести новость о кочегах, как можно эффектнее, так, как это любил делать Табхаир.
Но желаемого сюрприза не получилось. Фостин, едва услышал о нохрах, хлопнул себя по лбу и едва не застонал.
- Ах, я старый дурак! Нохры! Ну, конечно же! Их тайные тропы... Как я мог забыть?! Отец ведь рассказывал... Впрочем, это было так давно…, да и говорил он со слов деда, как сказку... Но теперь-то мне все ясно! Наши наверняка ушли такой тропой, поэтому я их и не нашел!
- Да, верно, - кивнул расстроенный Нафин. – Они встретили одного древнего нохра, и он помог скрыться…
- И ты знаешь, где эта тропа?!
- Приблизительно. Их там три. Та, по которой пришли мы сами, помечена. Осталось проверить другие две.
Фостин тут же упал перед юношей на колени и схватил его за руки.
- Нафин, мальчик мой, давай все бросим и полетим их искать! У меня душа болит. Хочу убедиться, что с нашими все в порядке, что все живы и здоровы и благополучно устроились!
На короткое мгновение Нафину показалось, что именно так и нужно поступить. Он даже открыл рот, чтобы сказать: «да, согласен». Но, вместо этого, покачал головой и произнес:
- Нет, Старик, так нельзя.
- Но почему?!
- Сам не знаю, откуда у меня такая уверенность, но до прихода вашего последнего брата, тебе нужно оставаться здесь. Это твой долг.
Руки Старика медленно разжались. Он посмотрел на Нафина как-то странно и снова сказал, но уже гораздо серьезнее, чем некоторое время назад:
- Ты очень повзрослел, Нафин. Прежний мальчик слово «долг» произносил играючи. Ты же говоришь мне о долге так, как будто имеешь на это право. Что ж, все правильно, теперь тебе виднее. И я, конечно же, останусь. Но пообещай мне, что потом, когда все это закончится, мы… ты отправишься на поиски и не успокоишься, пока не найдешь!
- А почему все же не «мы»?- спросил удивленный Нафин.
- По всякому может обернуться. Сегодня один долг держит, завтра другой появится... Видно вышло мое время быть хранителем Гнездовища. Да и по правде сказать, неважный из меня был хранитель…
Вместо ответа Нафин опустился на колени рядом с Фостином и крепко его обнял.
- Я обещаю тебе, что найду их всех! Уж если мне удалось разыскать на земле пятерых незнакомых старцев, то своих близких, да еще в горах, я обязательно отыщу.
Фостин кивнул, положил руки на плечи юноше и заглянул ему в глаза.
- Метафта не поверит, что это ты. Но, свет небесный, я уже вижу, как она будет гордиться!

Когда, далеко не ранним утром, Фартультих решился все-таки побеспокоить своих гостей он нашел их на удивление бодрыми и даже, как будто радостными. Оба с готовностью откликнулись на предложение позавтракать, а потом совершить ещё одну прогулку над Городом.
Время прошло в самых приятных беседах, и у Иглона Нижнего Города немного отлегло от сердца. Последний раз, когда он видел Старика, тот был угрюм и неразговорчив. Но теперь, наблюдая за тем, как приветливо и охотно общается этот сын Дормата со своими будущими подданными, как заинтересованно слушает все памятные городские истории, Фартультих подумал, что, возможно, этот Правитель мало чем будет отличаться от своих предшественников. И вежливая настороженность жителей Нижнего Города скоро рассеется.
Понемногу он стал переводить разговор на основы управления Городом и на общие законы жизни орелей, стараясь незаметно и неназойливо начать «обучение» будущего Иглона. Однако Фостин разгадал его намерение очень быстро. И, хотя промолчал, все же слегка нахмурился.
 А для Нафина поворот в разговоре послужил сигналом.
Что-то неудержимо влекло его в другие Города посмотреть, как устроились остальные старцы. Поэтому он сослался на то, что не хочет мешать важным делам и спросил, какой из Шести Городов ближе всего к Нижнему. Фартультих посоветовал лететь на Запад, дал двух провожатых, и Нафин, наскоро простившись, отправился в гости к Рагору.
Путь оказался не таким коротким, как рассчитывал юноша. Да и бессонная ночь напомнила таки о себе. В результате, к Западному Городу он подлетел ранним утром, еле взмахивая крыльями. И несказанно обрадовался, когда узнал, что «сын Дормата Несчастного, будущий Иглон Рагор уединился для важной беседы с Иглоном Роктильфом в его покоях».
 Поблагодарив провожатых, Нафин отказался от угощения, которое ему предложили, и честно признался, что валится с ног. Его тут же отвели в тихие темные покои, где, не досаждая назойливой заботой, уложили спать.
Ничего лучшего юноша и не желал. Он немедленно провалился в глубокий сон, из которого выкарабкался почти через сутки.
В комнате было по-прежнему тихо и темно, и Нафин почувствовал себя неловко из-за того, что проспал так неучтиво долго. Обругав последними словами свое неумение довольствоваться коротким сном, он наскоро привел в порядок одежду и отправился по дворцу искать Рагора.
Долго блуждать юноше не пришлось. Почти сразу же он наткнулся на старца в большом светлом зале и радостно окликнул его.
Рагор уже сменил земные одежды на орелинские, что придало ему значительности и величия. Он широко улыбался. Однако впечатление от улыбки, призванной изображать радость, немного портили грустные задумчивые глаза.
- Мальчик мой! – приветливо раскинул руки старец, - как же я рад тебя видеть! Вчера, на радостях, даже зная, что ты уже спишь, не утерпел – заглянул в твои покои и позавидовал. Как же ты сладко и крепко спал! А мне вот что-то не спится последнее время.
- Почему же не разбудил меня? – спросил юноша, растроганно обнимая старика. – Я теперь не знаю, как смотреть в глаза здешнему Иглону.
- О! Смотри без смущения! Роктильф превосходный юноша, он все понимает. К тому же орели, которые прибыли с тобой, объяснили, что предыдущую ночь ты провел в беседе с нашим братом Фостином. Это правда?
Нафин молча кивнул.
- И, как он там? – заботливо спросил Рагор. – Роктильф поведал мне печальную историю, которая произошла в Гнездовище. Все так ужасно и так нелепо. Безмерно жаль тех юношей! И Фостина тоже жаль. Тяжело, наверное, было смотреть, как дело всей жизни осыпается, точно башня из песка, и не иметь возможности хоть что-то исправить... Он все еще подавлен?
- Нет. Уже нет.
Нафин глубоко вздохнул, вспомнив печальные глаза Старика, и перевел взгляд на, не слишком убедительно сияющее, лицо Рагора.
- А ты, как? Кажешься счастливым.
- Да, да! Мне все здесь так нравится! Видишь, даже не дождался твоего пробуждения – ужасно хотелось взглянуть еще раз на смену этих…, ну, как же их? Вот напасть, все время забываю! В общем, на смену стражи на вулкане. Отсюда их лучше всего видно.
- Рофинов?
- Ну, да.
Рагор усадил Нафина, придвинул к нему сосуд с Серебряной Водой и сел рядом, по-прежнему улыбаясь.
- Ужасно, правда, что я все забываю? И это после того, как сто лет проездил по земле актером, и память, кажется, должен иметь отменную... Вот вчера, к примеру, беседовал с Роктильфом и почти все переспрашивал дважды. Никак не могу сосредоточиться и запомнить... Хорошо хоть он оказался достаточно терпелив и любезен, чтобы ничем не показать свое недоумение перед такой бестолковостью. Даже позволил себе несколько ободряющих фраз и уверений, что я во всем обязательно разберусь, когда начну править сам.
Тут лицо старца слегка скисло, и он отвернулся к окну.
- Рагор, ты жалеешь, что пришел сюда? – спросил Нафин.
- Нет, нет, что ты! Так надо было, что ж теперь жалеть... К тому же, здесь действительно хорошо. Кругом такой простор, небо…, одно сплошное небо... Гару бы здесь понравилось…
- Ты жалеешь, Рагор, - сказал Нафин. – И не пытайся меня переубедить. Тебя глаза выдают.
- Правда?
Старик провел рукой по лицу, словно снимая с него ненужную улыбку, и тяжело вздохнул.
- Да, перед Роктильфом мне еще удается изображать веселость, но перед тобой, думаю, актерствовать незачем... Хотя, не подумай ничего плохого! Если бы кто-нибудь предложил мне сейчас вернуться на землю, я бы отказался. Гару, как воспитатель и охранитель я больше не нужен;  своим бывшим товарищам-актерам тоже, а иных привязанностей у меня там и не осталось. О чем жалеть? Здесь, по крайней мере, я всему удивляюсь и искренне всем восхищаюсь. А это, согласись, немало. После ста лет жизни, когда, кажется, все уже видел и познал, получить вдруг такой подарок – целое море новых впечатлений!
- Почему же, тогда, глаза у тебя так печальны?
- Сам не знаю... Запутался. Все вокруг приветливы, доброжелательны и ничем не выдают того, что я им совершенно не нужен. Мне постоянно кажется, что я играю в пьесе, слов которой не знаю, и окружающие старательно их подсказывают, подыгрывают... Вот только роль у меня неприглядная.
- Почему?
- Потому что лишняя. Бесполезная и ненужная. Пока я только тем и интересен, что рассказываю о земной жизни, которой все здесь очень сильно интересуются. Но, что будет, когда рассказы иссякнут? Когда от меня потребуется стать частью этой жизни и, более того, управлять ей, чего я, кстати, делать совсем не умею! Что может старик, вроде меня, предложить орелям, которые испокон веков живут так, как мы на земле и мечтать не смели?! Чему я их научу, если на каждом шагу изумляюсь и восхищаюсь тем, как ладно все тут устроено? И, наконец, чем плох Роктильф, которого я, забывшись, уже раза три назвал Гаром? ... Нет, Нафин, что-то в наших судьбах еще не довершилось. Не может все закончиться так бессмысленно! Скорей бы пришел наш последний брат и все разъяснил! Но, боюсь, пока он придет, мы тут, сами того не желая, навредим сверх меры.
- Помилуй, Рагор, это ты хватил! – взмолился Нафин, напуганный настроениями старца. – Может вы и не сумеете управлять, как должно, но и менять здесь что-то во вред орелям не будете, это уж точно!
- Ох, не зарекайся, - покачал головой Рагор. – Видел бы ты, как они слушают о земной жизни. Разинув рты! Не пропуская ни одного слова! И, думаешь, в других Городах дело обстоит иначе? Нет! Уверяю тебя, все точно так же! Мне не нужно лететь туда, чтобы убедиться. Каждый из нас охотно предается воспоминаниям, только попроси! Вот я и боюсь, что своими рассказами мы невольно зароним в эти чистые существа желание спуститься на землю и поближе сойтись с людьми!
- Что же тут плохого?
- Да все плохо! Вспомни Гара. Как он болел и страдал от людской жестокости и зла. Думаешь, орели воспримут все как-то иначе? Сейчас, по нашим рассказам, они представляют себе радужные картины, а действительность совсем не такова. В лучшем случае она их разочарует; в худшем – убьет!
Нафин пожал плечами.
- Тогда не рассказывай так радужно. Говори без прикрас, всю правду.
- Да? Ха-ха! Легко давать советы. А ты сам попробуй! Думаешь я не пытался? Пытался, и не раз. Только вот язык не поворачивается! Как начну вспоминать, так и забываю обо всем на свете. Только то и держу в голове, что негоже клеветать на свою жизнь, и на тех, кого в ней встречал.


Продолжение:http://proza.ru/2010/02/09/1618