054

- Не извиняйся, - неожиданно тихо и, как-то незнакомо, сказал Табхаир. – Сначала я, конечно, ужасно на тебя осерчал. Но потом, пока ты тут бился в истерике, успел кое о чем подумать. И вот что я тебе на это скажу. Все мои капризы, недовольство, и весь мой цинизм всего лишь характер. А, что такое характер? Крышка, под которой неизвестно что варится. У одних там совсем пусто, хотя сверху укрыто непробиваемо крепко. У других так кипит и булькает, что без конца наружу выплескивается. А у меня, я думал, всё давно уже остыло…
Старец немного помолчал, нервно сплетая и расплетая пальцы.
- А сейчас вот услышал про Абхию, и закипело внутри так, как кипело всего только один раз…, очень давно. Я и сам от себя не ожидал, думал прочнее моей крышки не сыскать. Но оказывается всё можно растопить, если без конца подогревать то одним, то другим. Сначала братья со своими историями, потом, на Острове, ты со своей любовью, потом Гар и, наконец, мальчик этот, Камелик. Думаю, он и стал тем последним язычком пламени, который окончательно прогрел то, что находилось под моей крышкой. И, что в нем такого, в Камелике этом, понять не могу! Но один лишь взгляд на его распахнутые во всю ширь глазенки в прах разметает всю муть, поднятую в моем сознании словами Храмовника.
- Может, это оттого, что он ребенок? – шмыгнув носом, спросил Нафин.
- Может быть, - вздохнул Табхаир. – Единственный ребенок, с которым я общался в этой жизни и, который смотрел на меня, как на равного. Представляешь, он называл меня дедушкой! Я, когда в первый раз услышал, думал с ума сойду от счастья. Одингу, вон, хорошо, у него были дочери. У Нанна - целый выводок племянников, у Рагора – Гар. Даже Углет имел счастье спасти ребенка, который потом спасал его всю оставшуюся жизнь. А я... Просидел в своем святилище без друзей, без врагов, и знать не знал, что это такое – взять малыша на руки. А тут всего лишь получил деревянную игрушку, как знак особого расположения, и раскис. Оплыл, словно фитиль в лампе, только вместо масла в той лампе оказалось целое море чувств. Неудобных, слезливых, делающих таким уязвимым. Вот, не будь их, как бы хорошо я себя сейчас чувствовал. Ну, рухнул Тангор, что ж теперь поделаешь. Помочь я все равно уже не могу, а, значит, и переживать не буду. У меня свои дела есть, от земной жизни очень далекие. Хорошо, правда? Так, нет же! В первый момент, едва услышал о несчастье, не хуже тебя сделался – хотел бросить все и немедленно лететь в Абхию... Но, когда подумал немного,  понял - нельзя…
Табхаир похлопал Нафина по руке и тяжело поднялся.
- Не можем мы, мой мальчик, отклоняться от своего пути. Прав был Храмовник – бескрылые не наше поле деятельности. Что мы можем? Несчастье уже случилось, его не предотвратить. Валида погибла, бога нет. Среди смятения и руин люди начнут искать новую опору для жизни, и найдут её, будь уверен. А мы? Разве имеем мы право прилетать, дарить минутную надежду на то, что бог вернулся и все решит, а потом, не решив ничего, улететь?
- Но мне хотя бы узнать, как там Гира? – жалобно простонал Нафин.
- Узнаешь еще. Отведешь нас на Сверкающую Вершину и вернешься, как и собирался. Судьба благосклонна к тебе. Пожалеет и теперь. Уверен, она не позволила бы своему избраннику полюбить девушку, обреченную на гибель.
Нафин всхлипнул в последний раз и горько усмехнулся. Нет, Судьба не была к нему благосклонна. И именно потому, что позволила полюбить в такое время, когда с любимой он вынужден пребывать в постоянной разлуке. Но Табхаир верно говорит – в Абхии им лучше не появляться. Храмовник очень убедительно доказал, что любое их действие будет ему только на руку. Он хорошо изучил мир людей, и знает – все, что угодно здесь можно повернуть и так, и эдак, а то и вообще поставить с ног на голову. Может, действительно, самое лучшее для них – это поскорее дойти до Сверкающей Вершины? А потом Нафин вернется. Вернется один, уже не как посланник каких-то там богов или асов, а, как орель. И, будь, что будет!
Табхаир молча наблюдал за лицом юноши. Темное безумие в глазах Нафина постепенно таяло, взгляд прояснился, и, когда он загорелся принятым решением, старец деловито заметил:
- Пожалуй, пойду, попрошу Цага не тянуть с отплытием.
Отплыть, однако, удалось только на третий день. Причем, целые сутки из этого срока ушли на уговоры жены Цага. Едва эта деятельная женщина узнала, что к ним прибыли те самые старцы и юноша, которых, по словам её мужа, поганец Кресс хотел посадить в клетки на Шед-Хамосе, и которые, рискуя жизнью, помогли сбежать ему, Чару и Нерту, она тут же объявила общий сбор своим слугам и детям, разослала их в поисках самых мыслимых и немыслимых угощений, которые только можно было разыскать в Байи, и стала готовиться к грандиозному пиру. Попутно слугам и детям вменялось в обязанность приглашать за пиршественный стол всех, кого они встретят по дороге. В итоге, застолье пришлось вынести на улицу, где к уже имеющимся столам приставили козлы с уложенными на них досками.
Собралось почти всё население Байи, включая даже грудных младенцев, которые на удивление мирно посапывали среди бесконечных здравиц, гомона и веселых выкриков.
Старцев усадили во главе стола и потребовали рассказать, как им удалось сбежать с корабля Кресса. Слово взял Табхаир. Цаг еле успел шепнуть ему, что про крылья здесь лучше не заикаться, чтобы никого не испугать. Поэтому старцу прямо на ходу пришлось сочинять совершенно фантастическую историю, изобилующую такими натяжками и неточностями, что Нафин, у которого и без того было муторно на душе, без конца краснел и опускал глаза. Цаг с Нертом тоже изредка покрывались красными пятнами, настороженно поглядывая на жителей Байи. Почти все в поселении считали себя опытными мореходами и запросто могли уличить Табхаира в вымысле. Однако на огрехи в рассказе внимания никто не обратил. Наоборот, едва старец закончил, его наградили одобрительными хлопками и снова принялись за еду, оживленно обсуждая услышанное и отдавая должное старикам, сумевшим обвести знаменитого пирата вокруг пальца.
Орели выдохнули с облегчением. Им хотелось верить, что, удовлетворив своё любопытство, жители Байи больше ни о чем расспрашивать не будут. Но Цаг, хорошо знавший местные обычаи, отрицательно покачал головой.
- И не надейтесь. Сейчас они попьют, поедят и попросят вас рассказать то же самое еще раз.
- Но зачем? – удивился Углет. – Какой интерес слушать одно и то же по нескольку раз?
- А, что они тут слышат? Народу, конечно, приплывает много, но это всё люди деловые, торговые. Им на пустые разговоры время тратить некогда. А команды, как правило, на берег не сходят. У нас ведь не торговый порт, как в Шурупаке. Городок маленький, развлечений никаких, и единственное, чем тут можно разжиться, так это только пресной водой, да рыбой, приготовленной особым, байийским способом, из-за чего она долго не портится. Свои же, кто в других странах бывает, рассказчики неважные. Все одно, с чужих слов пересказывают, а сами никогда ни во что не впутываются. Осторожные очень. Вы - совсем другое дело. Сами всё видели, сами пережили – вам и говорить. Я про свои злоключения дней пять рассказывал, а Нерт, кажется, и того дольше. Он ведь еще и про ваше пребывание на Острове должен был говорить.
- Но я не помню и половины того, что насочинял, - проворчал Табхаир.
- А это ничего, - шепнул Цаг. – Сейчас я скажу всем, что вы были в Заретане, и, может быть, после этого они про побег забудут.
Так и вышло. Рагор, которого выбрали в рассказчики, говорил долго, цветисто, по-актерски то понижая, то повышая голос, чем совершенно заворожил не только местных жителей, но и собственных братьев. Ему хлопали и громче, и дольше, и про первую историю действительно забыли. А потом, до самого окончания пиршества, только и делали, что выспрашивали про мельчайшие подробности Заретанских событий.
Жена Цага была очень довольна – застолье удалось. Правда, от зоркого взгляда хозяйки не укрылась глубокая печаль на лице Нафина. Но, как всякая женщина, она однозначно решила, что это несомненно от несчастной любви и, подсев рядом, принялась кормить юношу едва ли не с ложечки, изредка поглаживая его по руке и приговаривая:
- Ешь, ешь, мальчик, всё образуется. Вон у тебя личико какое красивое и душа, по всему видно, добрая. А горб…, ну, что ж. По той, которая за горбом человека не видит, и убиваться не стоит. А для хорошей девушки твой горб все равно, что прыщ на лбу. Полюбит и не заметит...
На следующий день орели с великим трудом проснулись только ближе к полудню.
Жена Цага уже вовсю хлопотала, устраняя последствия вчерашнего застолья. Заспанных гостей она быстро накормила поздним завтраком, после чего решительно им заявила, что никуда в ближайшее время не отпустит.
- Поживете у меня несколько месяцев, отъедитесь. А то, вон как исхудали, обносились, на людей стали непохожи. Цаг мне сказал, что семей у вас нет, так что спешить не к кому. А там, глядишь, понравится, так и совсем приживетесь. Мальчик ваш барышню себе хорошую присмотрит. Женится... Есть тут у меня одна на примете...
Растерянные орели слушали, не зная, что отвечать. К подошедщим Нерту и Цагу они обратили взоры, полные отчаянной мольбы, но выражение лиц мореходов особой надежды не внушало.
Все же бывший пират решился начать уговоры.
Заметно волнуясь, и без конца оглядываясь на приятеля, он сообщил размечтавшейся супруге, что старцы и Нафин задерживаться в Байи никак не могут. Что пришли они сюда не гостить, а в поисках корабля, который довезет их до Горного края, где ждут неотложные дела. И то, что они встретили здесь Цага и Нерта, настоящая рука Судьбы, которая желает, чтобы путники добрались до места, как можно скорее, и с надежными людьми...
Последовавший за этим крик заставил подключиться к уговорам и старшего помощника. Но и его выступление успеха не имело.
- Люди такое пережили! – кричала жена Цага. – В Заретане намаялись, через пустыню туда-сюда ходили, до нас добрались... А вы хотите их снова в путь отправить?! Не бывать этому! Меня все соседи засмеют. Скажут, что гости сбежали, не успев толком присесть.
- Но мы же странники, - робко возразил Одинг. – Мы странствуем, поэтому долго на одном месте не можем…
- Каждому странствию когда-нибудь конец приходит, - отрезала Цагова жена и укоризненно покачала головой. – Ну, мальчика я еще могу понять, а вы-то совсем старые! Куда вас еще несет в этакие годы?! Никуда не пущу! Мой муж вам жизнью обязан, а, значит, и я тоже. Вот и доживете свой век у нас под крылом, в сытости и довольстве.
Услышав про крыло, Табхаир встрепенулся, и Нафину на мгновение показалось, что старец сейчас снимет накидку и объявит обомлевшей женщине, что абхаинскому богу необходимо вернуться в свою страну, разоренную несчастьем. Но взор Табхаира потух, не успев разгореться. Он больше не хотел быть богом в глазах людей. Поэтому молча дослушал окончание гневной отповеди их хозяйки, в которой она договорилась до того, что пообещала продырявить все корабли, если гости не оставят своих попыток уплыть.
Возможно, орелям так бы и пришлось уходить из дома Цага тайком и пешком, рискуя смертельно обидеть его жену, если бы в дело не вмешался Углет. Никто не знал, о чем он говорил с хозяйкой после сытного ужина в саду за домом, но, когда на Байи опустился прохладный звездный вечер, она вернулась оттуда, утирая слезы, и, жалобно посмотрев в сторону Нафина, велела мужу немедленно готовить корабль к отплытию. Следом за этим женщина поднялась наверх, откуда вскоре донесся её зычный голос, отправляющий детей немедленно спать, потому что завтра вставать ни свет, ни заря и заниматься сборами.
Все недоуменно уставились на Углета.
- Ну, что вы так смотрите, - смутился старик. – Пока меня не освободили из ямы, я всё время общался с женщинами. И потому знаю, что порой они сами подсказывают, чем их можно разжалобить. Вот и твоя жена, Цаг, без конца сетовала на то, что наш Нафин такой красивый, а счастья, верно, не знал из-за своего горба. Ну, я послушал, послушал, да и «признался», что в Горный край мы спешим как раз из-за Нафина. Дескать, там он может избавиться от увечья и вернуться, наконец, к своей девушке, с которой давно уже разлучен. Я ведь почти ничего не соврал, верно? Только в одном – сказал, что от Нафина мы его возможное исцеление держим в тайне, чтобы зря не обнадеживать.
Излишне говорить, что весь следующий день жена Цага крутилась возле юноши, изнывая от желания раскрыть ему «истинную» цель путешествия. Но Углет, будучи знатоком женских слабостей и пристрастий, заранее предупредил её, что если исцеления не случится, Нафину легче будет пережить разочарование, потому что он ничего не знал заранее. Тогда как бесплодные ожидания могут причинить вред его душевному здоровью. Поэтому хозяйка изо всех сил молчала, а Нафин изо всех сил делал вид, что ни о чем не догадывается. Благо сборы занимали достаточно много времени и продвигались так споро, что уже на следующий день орели смогли, наконец, отправиться в свое последнее путешествие.
В  этот раз от морской болезни Нафин почти не страдал. Цаг сразу же вручил ему бутылочку со своим зловонным питьем, чем избавил от мук телесных. А Нерт при первом же удобном случае попытался избавить от мучений и душу.
Увидев, что Нафин тоскливо сидит на свернутом канате и, глядя вдаль, бесцельно перебирает пальцами край одежды, старший помощник подошел, присел рядом и прокашлялся. То, о чем он скажет, было придумано еще за пиршественным столом, когда юноша, будучи не в силах проглотить ни кусочка, попросил его рассказать всё, что Нерту было известно о несчастьи в Абхии.
Оказалось, земля там тряслась как раз в тот день, когда они были в Тафре, то есть, совсем, совсем недавно. От такого известия Нафин снова пришел в сильное волнение, и еле удержался от второй попытки сорваться с места и лететь в Тангор. Но тогда, в хмельном угаре, Нерт решил ни о чем серьезном не говорить, а подождать более достойного момента. Вот теперь-то, по его мнению, такой момент и наступил.
- Нафин, - начал старший помощник, стараясь убрать из голоса сочувствие, с которым в последнее время обращались к юноше почти все, кроме Табхаира. – Мне понятны твои тревоги и скорбь, но так нельзя, поверь. Ты изведешься сам и изведешь всех вокруг себя. Долго такое похоронное настроение никто не выдержит, тем более что веских оснований для него нет. Не весь же Тангор рухнул! Дом твоей девушки запросто мог уцелеть. И сама она, может, сидит сейчас в своей комнате, да о тебе мечтает. Думаешь, приятно ей было бы узнать, что ты её уже похоронил?!
- Я не похоронил. Я просто с ума схожу от своего бессилия! Вдруг ей нужна помощь, поддержка, а я… тут. Еще неизвестно, как скоро мы доберемся до Сверкающей Вершины, как скоро я сумею вернуться... А она все это время будет в чем-то нуждаться, и рядом вполне может не оказаться никого, кто ей поможет.
- Вот об этом-то я и хотел с тобой поговорить! – воскликнул Нерт, радуясь, что Нафин сам свернул разговор в нужное русло. – Этому горю помочь – пара пустяков! В Горном крае дел у нас никаких нет. Пристроим вас к проводнику, и идите себе. А меня на обратном пути Цаг высадит в Шурупаке, откуда до Тангора любой местный житель довезет. Объяснишь, как найти твою девушку, дашь записку или вещичку какую-нибудь, по которой она сразу поймет, что я от тебя, и всё! Куда уж проще? Если она нуждается, если осталась одна – жена Цага с радостью приютит её у себя до твоего возвращения. А если, как я думаю, все у твоей девушки хорошо, то, по крайней мере, скажу ей, что разлуке вашей скоро придет конец.
Глаза Нафина восторженно заблестели.
- Нерт! Ты…, даже не знаю, чем... Ты сделаешь это?!
- Конечно, сделаю, что тут сложного?
- Но время! Вы и так много потеряли, отвозя нас. Не хочу, чтобы потом ты меня проклинал.
Нерт укоризненно посмотрел на юношу.
- Знаешь, Нафин, я, может, и не самый хороший человек на земле, и в ту пору, когда плавал с Чаром, не раз ставил барыши превыше всего. Но после Острова что-то во мне переменилось. Да и Чар, если присмотреться, какой-то другой стал. Раньше его мало волновало, каким путем заработаны деньги, которые ему дают. А теперь волнует... Поначалу я думал – это из-за чудесного спасения от смерти. Так бывает иногда. Но, подумав, понял – это из-за вас.
- ???
- Можешь не удивляться. Сам посуди, как мы раньше жили? Зло, добро, все шло откуда-то со стороны, от богов, от демонов. А сами мы вроде как пустышки безмозглые. Словно дети, которые шалят и пакостят в надежде, что суровый родительский взор ничего не заметит. А, если и заметит, то всегда можно покаяться и вымолить прощение. Выгорит дельце, удача улыбнется – боги помогли. Дело доброе сделаем и радуемся не столько самому делу, сколько тому, что оно нам зачтется потом, когда предстанем перед божеским оком. Ну, а если согрешим, то это, несомненно, злобные демоны попутали, вроде тех, о которых я на Острове рассказывал. Но ведь даже там единственным злом оказалось зло человеческое, а сам Остров земля, как земля. Вот и стал я думать тогда. Раз нет ни богов, ни демонов, то, что же есть? Одинг и Табхаир смертные, как и я. Углет добр и смирен. Выходит, нет над нами никакого «родительского» ока? Бояться больше некого, но и уповать тоже не на кого. Остаюсь только я. Я сам! Вроде как взрослый. А, значит, и мыслить, и чувствовать, и жить должен «по-взрослому». Ну, то есть, по своим собственным убеждениям. По чести, по совести. Добровольно. А не потому, что кто-то, где-то сказал: делай так, а не вот этак! Присмотрелся я к себе и вдруг понял, что хочу себя уважать. Хочу не грешить не для того, чтобы боги по голове погладили, а, чтобы самому легче дышалось. Так что, и девушке твоей весточку передам, и помогу, если что, не из чувства долга, а просто, потому что хочется помочь... И не смотри на меня с такой собачьей преданностью, не то я глупо начинаю себя чувствовать. Давай, лучше, пиши записку!
Нафин стыдливо опустил глаза.
- Я не умею, - признался он. – Читать научился, а вот писать... Но есть кое-что, по чему она сразу поймет – это от меня.
Из коробочки, сделанной Гиллингом, юноша достал зеркальце и, взглянув в него последний раз, протянул Нерту.
- Зеркало, - с уважением произнес старший помощник. – Вещь дорогая. Это она подарила?
Нафин кивнул.
Нерт взял зеркальце и тоже заглянул в него.
- Я, конечно, не мудрый Табхаир, но, как и он, скажу: жива твоя девушка. В краях, откуда я родом, зеркала ценят за их магические свойства. Считается, что там, в них, идет жизнь, которую мы могли бы прожить, или та, о которой мечтаем. Подарить зеркало все равно, что подарить жизнь. Но, когда тот, кто подарил, умирает, поверхность зеркала мутнеет. Твое же, смотри, чистехонько. Так что, не горюй, Нафин, все хорошо! Жива твоя красавица. А после того, как я её разыщу, ей вообще больше ничего угрожать не будет. Во всяком случае, пока я жив...
Тем временем, «Ветер удачи» ровно шел по морю, полностью оправдывая своё название. Погода стояла идеальная, такая, что лучше и желать было невозможно. Команда пребывала в отличном расположении духа, и даже Одинга, Табхаира и Углета удалось убедить, что опасаться нечего. Напуганные предыдущим неудачным путешествием старцы, едва оказались в море, стали заметно волноваться и совершенно издергали матросов, выясняя, где находятся спасательные бочонки.
- Не волнуйтесь, спасаться вам не придется, - заверил Цаг. – У опытных мореходов существует масса примет, по которым мы определяем, будет ли буря, или плаванье пройдет спокойно. Так вот, поверьте старине Цагу, по всем приметам выходит, что до самого Горного края мы доскользим, как по зеркалу.
И действительно, уже на пятый день пути, заскучавшие от однообразия старцы, даже не выползли на палубу, на которой в первые дни проводили почти всё время, потому что боялись, как бы матросы не проморгали отмель или какой-нибудь риф, и кораблекрушение не застало бы их в закрытых каютах.
Наконец, спустя неделю после выхода из Байи, смотрящий вперед матрос закричал долгожданное: «Земля!»
- Ну, вот и дошли, - сказал Цаг орелям. – Сам не ожидал, что доберемся так легко и быстро. Словно Удача на ладошке донесла. Видать взаправду пришло вам время возвращаться.
Команде было отдано приказание готовить гуфы к высадке на берег, а старцы отправились собирать свои вещи.
Все почему-то были молчаливы и сосредоточены. С особой тщательностью укладывали котомки и изредка переглядывались, подавляя желание сказать хоть что-нибудь. Каждый знал, что стоит за этим молчанием – конец пути мог означать конец жизни. Умом к последнему все были готовы. Но пугала непонятность. Что если смысл их прихода на Сверкающую Вершину так и останется неясным. Или окажется таким, ради которого не стоило и уходить с насиженных мест. Мир людей был хотя бы привычен и знаком. Мир же орелей придется принимать заново, и это в столетнем-то возрасте! Хорошо, если голос крови окажется достаточно силен. А, если нет? Но поговорить об этом с кем-либо не представлялось возможным. Каждый, кто хоть как-то был заинтересован в этом вопросе, мучился одними и теми же сомнениями. Только и оставалось, что уповать на двух, еще не встреченных, братьев. Может, они разъяснят хоть что-нибудь…
Нафин тоже волновался. Но он, в отличие от старцев, в причинах своих волнений разбираться не хотел, чтобы снова не пасть духом. Поэтому выбрался на корму и, пристроившись так, чтобы никому не мешать, без отрыва смотрел на приближающийся берег, размышляя о стране, в которой они скоро окажутся, и об её истории.
За время пути Нерт успел порассказать про Горный край много интересного.
Населяли его два народа – кэгры и мэнцы. Все они поклонялись Великому Змею. Только кэгры испокон веков называли его Шерша, а мэнцы – Вассуга, из-за чего несколько сотен лет не прекращались войны между Кэгрой и Мэной. И только когда с гор пришел Великий Анаги – сын Змея, войны прекратились. На самой границе, разделяющей два народа, новый Владыка построил город, который назвал Вассугой, а дворцу, в котором поселился сам, дал имя Шерша. Жителям Кэгры и Мэны Анаги велел считать Вассугу своей столицей, но в единый народ не объединяться. Прежних же воинственных правителей пригласил для дачи отчета в своих делах, после чего никто больше не видел ни одного, ни другого.
Правил Анаги долго и жестко, не терпя никакого недовольства. Вплоть до того, что стоило где-то кому-то завести вечный спор о том, кто главнее – Шерша или Вассуга, столица, или дворец Владыки, как Анаги, каким-то непонятным образом, это тут же становилось известным. Спорщики бесследно исчезали, а их друзья, родственники и соседи испуганно зажимали рты руками, размышляя про себя, что, в конце концов, главнее всего собственная жизнь. И, если уж так нужно кому-то поклоняться, то чем плох Анаги?
Примерно о том же размышляли и близкие тех, кто решался бросить всё и уйти в горы, чтобы жить там свободно и вольготно. Эти беглецы тоже исчезали, но не совсем бесследно. Не оставляя никому иллюзий и надежд на благополучный исход, после побега у дома ослушника появлялась его окаменевшая голова с выпученными глазами и разинутым в крике ртом.
Постепенно общий страх объединил Кэгру и Мэну, заставив их забыть обо всех спорах. В результате, когда время владычества Анаги подошло к концу, все мечтали только об одном – спокойно дожить свой век, не ввязываясь ни во что. Люди так привыкли к этому, что, когда остались без Владыки, заперли дворец на все засовы, поставили перед ним изваяние Анаги и, выбрав в наместники двух наиболее почитаемых граждан с одной и с другой стороны, продолжали тихо и опасливо жить прежней жизнью. Сами же наместники, совершенно не представляя, как им управлять, отважились только на то, чтобы поставить себе два дома по обе стороны дворца, где и занимались разбором всяких мелких дел.
К самому дворцу жители Горного края подходить боялись, но считали его своей самой великой святыней. В свое время Анаги жил там один, допуская внутрь лишь горстку слуг, которых лично отбирал по двум признакам – полная немота и глухота. И ходили они только там, где дозволялось и только с повязкой на глазах. Однако после смерти Владыки нашлись таки особо любопытные, которые проникли в запретные покои и увидели странную и страшную картину. Почти все залы, кроме кухни и пары подсобных помещений, были забиты каменными изваяниями. Одни оказались совсем древними, бесформенными, в других явно угадывались очертания человеческих тел, а некоторые были совсем «свежие», так что просматривалось даже выражение лиц. Разумеется, с выпученными глазами и перекошенным ртом. Чем уж так провинились эти люди, сказать трудно, но все решили, что Великому сыну Змея было виднее.
Впрочем, как бы велик он ни был, но и сам не смог предугадать печальные последствия своего увлечения таким экстравагантным украшением дворца. Глухонемые слуги выразительными жестами дали понять растерянным жителям Вассуги, как именно умер их Владыка. Из-за тесноты несколько каменных изваяний видимо накренились. И одно из них, самое древнее и бесформенное, рухнуло на своего создателя именно тогда, когда он стоял рядом. И не просто стоял, а нагнулся, чтобы поднять с пола амулет – свернутую в кольцо медную змейку. Змейка эта так и осталась зажатой в мертвой руке Анаги, а шнурок от неё почему-то висел тут же, на выступе другого такого же древнего каменного истукана.
Если бы жители горного края были чуть смелее в своих мыслях, они бы непременно предположили, что Владыку убили его же жертвы. Но ничего подобного не приходило им в голову еще много и много лет, а потом появились другие заботы.
Сменилось три поколения наместников, прежде чем один из них, (тот, что был со стороны Мэны), беззлобно и бескровно сместил другого, объявив себя единоличным владыкой Горного края. По мнению Нерта самым удивительным в этой истории было то, что со стороны кэгров возмущения не было. Возможно потому, что свое заявление новый Владыка сделал на ступенях древнего, поросшего мхом дворца Шерша, и сказался укоренившийся страх перед любым недовольством. А может, за долгие годы, прошедшие после смерти Анаги, оба народа так перемешались в родственных связях, что делились лишь по территории, и уже не так болезненно переживали перевес Мэны над Кэгрой. Но, как бы там ни было, у Горного края снова появился единый Владыка, что, кстати, нисколько не изменило привычного образа жизни, зато впоследствии многих ввело в заблуждение. И по сей день, они называют горный край «страной Мэна», совершенно забывая о кэграх.
Само собой, поколения, выросшие без Анаги, были не так пугливы. Благодаря этому, уже не из желания удрать, а больше из любопытства, исследовали они ближние горные склоны, и, в конце концов, проложили пути к соседним странам.
Привитое жестокостью миролюбие, снискало им добрую славу. И абхаины, и жители восточного Ясора охотно принимали у себя неопасных новых соседей. И так же охотно засылали к ним свои посольства. Долгое уединение сделало Горный край очень экзотичным. А отсутствие внутренних распрей позволило его жителям развивать ремесла, большинству других стран неизвестные.
Здесь играли в сложнейшие игры на разрисованных зпмысловатыми узорами досках, которые и сами по себе являлись настоящими сокровищами из-за чудесных перламутровых инкрустаций. Делали чудодейственные мази, лечащие от чего угодно, (почему жена Цага так легко и поверила в исцеление Нафина именно в Горном краю). Мази эти ценились на вес золота, а секрет их приготовления чужеземцы долго пытались узнать всеми правдами и неправдами. Сделать это удалось сравнительно недавно, но, по мнению Нерта, лучше бы секрет продолжал оставаться секретом. Дело в том, что одной из составляющих целебной мази оказался помет птиц, водящихся только на Горном побережье. Многих это озадачило и отпугнуло.
Зато, несомненно выдающимися были и остаются так называемые «книги Мэны». Здесь их начали писать и переплетать давным-давно. Сознание людей, не отягощенное политическими и религиозными спорами, обратилось к смыслу жизни. Поэтому многое из того, что было написано в Горном краю, до сих пор считается кладезем премудрости даже у магголинов. А уж они-то мудрее всех, кто живет на земле!
- Сейчас, правда, Горный край не тот, что прежде, - заключил свой рассказ Нерт. – Лет сто двадцать назад им пришлось повоевать с мелким противным народцем, спустившимся с восточных склонов. Бедняги мэнцы едва не оказались порабощенными. Спасибо, ясорцы помогли, да абхаинская валида прислала отряд на подмогу. Говорят, это был первый военный поход Китиона, никому еще неизвестного. Хотя, может и врут... Но с тех пор в Горном краю стали укреплять оборону, да так увлеклись, что никак не остановятся. Такого флота, как у Владыки Мэна нет больше ни у кого. А за право рассмотреть укрепления Вассуги абхаинские послы заплатили немелую мзду, но так и не поняли, как и что там устроено – слишком хитроумно оказалось. Поэтому Тангорские укрепления лишь жалкое подобие... Но народец в Горном краю все еще достаточно миролюбивый. Пугливый только очень. Особенно на окраинах, вроде той, куда мы и держим курс. Но там, недалеко от гавани, в Шершиной пустоши, живет тот самый мой знакомец, который отведет вас в горы без лишних расспросов. Торговли в пустоши никакой, зато, все идущие мимо непременно запасаются пресной водой и кое-какой пищей. Наш приход никого не удивит. А самое главное – горы в этом месте подступают к побережью ближе всего. Сама Шершина пустошь расположилась почти на предгорье, так что до перевала Анаги буквально рукой подать. А там проводник укажет вам направление на Рыбий Хвост, и тут уж вы сами в два счета долетите...
И вот теперь, глядя на приближающийся берег, Нафин готов был руками и крыльями помогать гребцам, лишь бы доплыть скорее.
Наконец, после долгих изнуряющих часов ожидания, «Ветер Удачи» стал на якорь, а приготовленные гуфы закачались у бортов, готовые к отплытию.
- Я на берег не пойду, - вздохнул Цаг, обращаясь к орелям, столпившимся у леера. – Нерт вас проводит и всё устроит. Так что, давайте прощаться.
Он сердечно обнялся со всеми. И пока матросы помогали старцам спуститься и разместиться в лодках, стоял наверху, вздыхая и сетуя на слишком яркое солнце, от которого ужасно слезились глаза.
Гребцы налегли на весла, уверенными движениями направляя гуфы к небольшой пристани. Плеск воды, резкие крики птиц, кружащих стаями вдоль всего берега и необъяснимая тоска, сдавившая сердца орелей, все это стало вдруг слишком отчетливым, врезаясь в память одним из тех воспоминаний, которые вспыхивают, не дожидаясь, когда их призовут, а сами собой, от одного лишь едва уловимого ветерка или случайного звука.
Может быть из-за этой печальной задумчивости орели не сразу заметили растущее недоумение на лицах матросов и встревожено привставшего в гуфе Нерта.
- Что случилось? – спросил его Табхаир, который опомнился раньше других.
- Сам не пойму, - пробормотал старший помощник. В последние дни никаких бурь не было. Почему же здесь всё разрушено?
Гуфы уткнулись в покосившиеся деревянные мостки, и людям, и орелям потребовалось немало сноровки, чтобы выбраться по ним на берег.
Зрелище, представшее их глазам, действительно было невеселым. Только высокий обрыв, покрытый глазницами птичьих гнезд, казался здесь целым и невридимым. Всё остальное обратилось в руины. Несколько строений из белого пористого камня осыпались до самого основания, и только невысокий заборчик вокруг одного из них еще стойко держался в тех местах, где не был проломлен рухнувшей скалой.
Скала эта видимо раньше выступала в море, являясь естественным ограждением для пристани. И от самой земли были по ней выбиты ступени, ведущие наверх. Теперь от этой лестницы остался лишь небольшой участок на недосягаемой высоте. Всё же остальное осыпалось бесформенной грудой огромных валунов.
Пока Нерт и матросы беспомощно озирали картину разрушений, сверху стали отчетливо слышаться приближающиеся голоса. Все задрали головы и увидели над обрывом несколько человеческих фигур. Одна помахала руками, крича что-то на непонятном языке. Нерт ответил, указывая сначала на море, потом на обвалившиеся ступени. Человек наверху закивал, и через мгновение вдоль обрыва повисла крепкая веревочная лестница.
- Пошли, - махнул рукой Нерт. – Эти люди с Шершиной пустоши. Заметили наши паруса. Они говорят, что теперь к ним только так и можно забраться. Но следите за птицами – очень больно клюются.
Один за другим приплывшие поднялись по лестнице, опасливо вжимая голову в плечи. Птицы действительно проявляли беспокойство, даже подлетали очень близко, но, к счастью, не клевались.
Нерт взобрался первым, быстро и сноровисто. И, к тому времени, когда все оказались наверху, он уже выяснил, что же все-таки случилось. Оказывается, и здесь тряслась земля, и в то же время, что и в Абхии. Шершина пустошь пострадала не сильно, а вот в столице, и дальше к востоку, разрушения, говорят, ужасные. Плато, на котором расположился Вассаги, расколола огромная трещина, и дворец Великого Владыки провалился в неё, словно игрушечный. А ведь он считался самым крупным строением столицы. Что уж говорить об обычных домах...
В этом месте рассказчик скорбно опустил голову и на некоторое время умолк, давая Нерту возможность перевести его слова. Потом заговорил снова, тихо и, будто бы извиняясь. Нерт подался вперед, коротко что-то спросил и, получив утвердительный ответ, явно расстроился.
- Он говорит, что здесь их осталось всего пятеро. Остальные ушли на восток помогать пострадавшим. С собой забрали почти всю провизию, а здесь осталось только то, что нужно этим пятерым. Так что нас они смогут снабдить одной водой.
- Как же вы поплывете обратно? – спросил Нанн.
- Это ничего. Главное, воду дадут, а с голоду мы не помрем. Теперь по любому придется заезжать в Шурупак. Видишь, Нафин, сама Судьба этого желает. Плохо другое – мой знакомец тоже ушел, а из этих я никого не знаю. Согласятся ли они вести вас к перевалу?
- Скажи, что мы хорошо заплатим, - вставил Табхаир.
- Вряд ли деньги их сейчас заинтересуют.
- Тогда, что?
- Не знаю. Пожалуй, стоит пойти с ними в Шершину пустошь и на месте во всем разобраться.
Идти пришлось недолго. Холмистая, неожиданно живописная местность, поросшая мхом и редким низким кустарником, довольно скоро завершилась низиной, напоминающей огромное блюдо. Сразу стало понятно, окуда взялось название – Шершина пустошь. Дно «блюда», ровное и почти идеально круглое, не имело никакой растительности. Только одна земля, больше похожая на россыпь мелких камешков, и какая-то пыльная. Потому-то особенно странным казалось то, что именно здесь, на этой мертвой земле, и расположилось поселение.
- Это территория кэгров, - пояснял Нерт, когда все спускались по пологому краю «блюда». – По их преданиям Великий Змей Шерша здесь когда-то заснул. Да так крепко, что не заметил восхода и не спрятался от солнца. Жаркие лучи слишком сильно прогрели его шкуру. Шерша от этого, как водится, вспотел. А, поскольку весь он был начинен ядом, то и пот с него потек ядовитый. Он пропитал землю, и с тех пор на ней ничего не растет. Но и нечисть всякая не суется.
- Как же можно жить в таком месте?! – спросил Рагор, окидывая взглядом поселение, которое занимало собой почти всю пустошь.
- А, чем плохое место? – вскинул брови Нерт. – Его сам бог выбрал. От ветра со всех сторон защищено, а от грязевых потоков, которые иногда идут с гор, у них вон какой заслон.
Он показал на высокую плоскую скалу, которая, подобно щиту, поднималась над краем пустоши, обращенным к горам. На первый взгляд казалось, что скала эта естественного происхождения, а ровная и гладкая от ветров и дождей, овевавших и обмывавших её столетиями. Но Нафин, знавший горы, как никто другой, сразу увидел – это скол с гигантского монолита, искусственно обработанный и поставленный здесь в качестве защитного барьера.
- Неужели это сделали люди? – недоверчиво спросил юноша.
- Хотелось бы думать, но... Мой знакомец уверял, будто сам Шерша скалу сюда и притащил. Полюбил спать в этом месте, хотел, чтобы ничто не мешалось. Странно, что она не рухнула, когда земля тряслась. Может и правда – Шершина работа…
Нерт осмотрел поселение и нахмурился.
- Однако, я бы не сказал, что всё здесь «пострадало не сильно». Что же тогда в их понимании «сильно»?
И действительно, считать, что Шершину пустошь катастрофа затронула мало, мог только большой оптимист. Дома, конечно, не рассыпались до основания, как те, что стояли внизу, но и их пригодными для жилья назвать было сложно. Стены, словно паутиной, были опутаны опасными трещинами; у некоторых построек провалились крыши, а заборы и мелкие сарайчики покосились или вовсе упали.
- Каков же тогда Тангор? – прошептал Нафин, осматриваясь с ужасом.
- Не думай об этом! – резко приказал Табхаир. – Лучше давайте соображать, за какую плату эти люди согласятся вести нас к перевалу.
Старцы беспомощно осмотрелись вокруг.


Продолжение:http://proza.ru/2010/02/09/1624