052

- Почтенный Бат-Кан дарит вам эту кибитку со всем находящимся в нем скарбом. И посылает наилучшие пожелания от себя, своей семьи и благородного Нафина, который должен быть вам известен.
С этими словами анхорский воин развернулся и ушел. А Сфир, Агаф, Сурбус и Камелик так и остались стоять, мысленно повторяя про себя услышанное и пытаясь хоть что-то изо всего этого понять.
Только когда появились первые заспанные торговцы и, с удивлением глядя на пеструю кибитку, стали раскладывать свои товары, до них, наконец, дошло, что за нежданным даром никто до сих пор не вернулся и не забрал его. И вся эта великолепная повозка, с лошадьми, скарбом и прочими дивными штучками, принадлежит им и только им!
Агаф, правда, несколько сник. Он потеряно стоял в стороне пока Сфир с Сурбусом закладывали в повозку вещи и, похоже, не знал, что ему делать.
- А твои вещи? – спросил Камелик. – Почему ты их не кладешь?
- Не знаю... Повозку, вроде, вам подарили…
- Залезай, - бросил через плечо Сфир. – Неужели думаешь, мы бросим тебя здесь одного.
Все это стало второй счастливой неожиданностью для Камелика.
Да и не только для него. До самого выезда из ворот никто из них не мог поверить, что случившееся чудо случилось по-настоящему, и никто их не догонит и не скажет, что все это шутка. Однако настоящие чудеса посыпались сразу за городскими воротами.
Во-первых, их догнал Нафин. Живой, здоровый и свободный. И был он не один, а с пятью странноватыми старцами. Поначалу Камелику стало их ужасно жаль – такие старые и такие горбатые. Нафин, конечно, тоже горбат, но он, по крайней мере, молдодой и сильный... Однако, потом, когда все забрались в кибитку и разговорились, стали открываться удивительные вещи.
Половину из них мальчик, правда, не понял, потому что, убаюканный покачиванием повозки, то засыпал, то просыпался. Знающие, Праотцы, короны и Книги, полные пророчеств, слились для него в одну непонятную до конца волшебную сказку, вроде тех, которые так любил рассказывать Сфир. Но сказка обернулась явью, а сон моментально улетучился, когда старики и Нафин сняли вдруг свои накидки, и под ними оказались вовсе не горбы!
- Вы птицы?! – восхищенно пролепетал мальчик, все еще думая, что огромные,  растущие прямо из тела,  крылья ему снятся.
В ответ все засмеялись.
- Познакомься, Камелик, - сказал Нафин, указывая на сурового одноглазого старика. – Это Одинг – великий конунг роа-радоргов, о котором ты когда-то наговорил мне столько глупостей. А это Табхаир, - он показал на другого старца, - всемогущий бог абхаинов... Это Углет – знаменитый Иссорийский Страх. Но он совсем не страшный, можешь не бояться. Рядом с ним Нанн – Уисский отшельник. И Рагор, которого ты, кажется, уже знаешь. Все они настоящие и готовы с тобой подружиться. Если ты, конечно, закроешь рот и скажешь, что хочешь этого.
Все снова засмеялись, но этого смеха Камелик уже не слышал. Ему не хватало глаз, чтобы раскрыть их еще больше и вобрать  в себя смеющиеся лица  богов. В том, что они настоящие он не усомнился ни на минуту. Нафин, этот замечательный и таинственный Нафин, не мог так шутить! Выдавать кого-то за бога опасно, можно навлечь страшные беды! Но старики эти не кто-то! Их божественность видна сразу! Даже у Рагора, о котором Агаф как-то говорил, что в актерстве он настоящий бог...
Камелик охнул, смутился оттого, что так нахально таращится на священные лица и, закрыв лицо ладошками, спрятался между крыльев Нафина.
- Похоже, дружить с нами не хотят, - смеясь, заметил Одинг.
- Не надо, не смущайте мальчика, - улыбнулся Углет.
Ему самому впору было куда-нибудь спрятаться. После того, как Нафин его представил, и Сфир, и Сурбус, и Агаф задрожали, отодвигаясь подальше. И теперь несчастный бывший узник не знал куда девать глаза и руки.
Выручил Рагор, который, осмотрев притихшую компанию, жизнерадостно заявил:
- Так, вижу, духовная пища уже приелась, не пора ли нам, друзья мои, отведать пищи обычной?
Сфир захлопал глазами и смущенно заерзал – того, что у них было, всем явно могло не хватить. Да и что предложишь богам? Неужели, обычную пищу?
Но Рагор, не обращая никакого внимания на смущение Сфира, попросил Одинга с Углетом подняться, откинул матрац, на котором они сидели и, как заправский фокусник, продемонстрировал огромный сундук, который все поначалу приняли за обычную скамью.
- Я ничего не понимаю в людях, если здесь пусто, - загадочно произнес Рагор.
Он поднял крышку, заглянул под неё и удовлетворенно откинул, чтобы и остальные смогли увидеть.
Сундук был полон едой!
Помимо яблок и пары сочных дынь здесь находились, разложенные по мешочкам, сушеный виноград и абрикосы, инжир, финики, и стояли кожаные фляги с водой и еще какой-то жидкостью, которой, как Нафин помнил, они утоляли жажду, идя в Заретан с купцами. А самое главное, здесь были и огромный круг сыра, заботливо обернутый и обвязанный, и плотно укрытый тканью плетеный лоток с хлебом и пирогами.
- Я не ошибся в Бат-Кане, - радовался Рагор, доставая все эти сокровища. – Воистину благородный человек! Разве мог он подарить повозку, не снабдив её всем необходимым для путешествия!.
Эта, последняя на сегодня, неожиданная радость в буквальном смысле свалила Камелика с ног. Он опять заснул, не успев доесть до конца всё, что собирался. И, засыпая, совершенно все перепутал. Вместо того чтобы пристроить головенку на коленях Нафина, мальчик, с сонным причмокиванием, уютно примостился прямо на колени Табхаира. Сфир, Сурбус и Агаф замерли, испуганно глядя на бога. А орели, сдерживая улыбки, отвели глаза. Никогда еще, за все время, что провели вместе, не видели они на лице старца столько нежности и умиления.
Поначалу орели хотели вернуться в Сануффу, откуда они начали свой переход через пустыню. Но Сфир отсоветовал им идти таким путем.
- Поехали в Тафру, - говорил он. – Городок тихий, спокойный, и оттуда рукой подать до Байи. А это настоящий порт! Дорога ладная. Запасемся едой, питьем, одежду потеплее добудем – в Абхии сейчас холодно, а уж в горах и того хуже. А уж из Байи до Шурупака совсем близко, и доплыть вы сможете на самом настоящем корабле. Они в тех краях гости частые. Закупают деликатесы, которые готовят из рыбы местные жители и плывут себе дальше. Уверен, вам и ждать долго не придется – ни прибытия корабля, ни его отплытия.
Все охотно согласились со Сфиром, и только Одинг тяжело вздохнул. Когда-то, давным-давно, от Тафры шла дорога в Радоргию. Правда, идя по ней, нужно было не один день пробираться по узким и опасным тропам горного перевала, но разве это преграда для храбрых воинов! Зато потом, в конце трудного пути, души теплели от вида родных мест, раскинувшихся у подножия опасных гор... Правда, перевал этот уже лет пятьдеся как завален. Жаль. Махнули бы от Тафры в Радоргию... Хотя, нет, нет! Сколько можно прощаться. Он уже все для себя решил. Да и братья не согласились бы идти. От Шурупака до Абхаинских гор гораздо ближе…
-… Байи теперь прославился, - смешал мысли конунга голос Сфира. – Ведь именно там выловили диковинную рыбу, которая проглотила перстень Сонна ... Странно как всё переплелось. Вам не кажется?
Орели равнодушно кивнули...
И вот шел уже третий день их безмятежного путешествия. День не слишком знойный для пустыни. Пешие паломники из Заретана давно отстали, а чахлый караван, обогнавший их утром, уже успел скрыться за горизонтом. Поэтому Одинг счел это время самым подходящим для того, чтобы уступить настоятельным просьбам Камелика и показать, как он летает.
Мальчик вообще очень быстро забыл, что вместе с ними идут боги. В первую ночь он, правда, так и не заснул. Все ждал, когда Одинг обратится в ворона и полетит клевать мертвечину. Но ничего такого не произошло. Старик лишь оглушительно храпел и даже ни разу не каркнул. А утром Камелик, как всякий ребенок, желающий показать свое расположение, достал из корзины Зивиканы все свои игрушки и раздал их старцам. Здесь были и старые, сделанные Сфиром, и новые, подаренные в Заретане Нафином, и главная драгоценность – глиняный мальчик, слепленный Сурбусом. От последнего орели пришли в неописуемый восторг! Долго рассматривали, восхищались, наперебой превознося талант гончара. И даже Табхаир, оставив свой высокомерный тон, с каким он обычно обращался к людям низкого звания, признался, что его изображения в Тангоре выглядели менее живыми, хотя их и делали лучшие мастера.
После этого дружеские отношения между Сурбусом, Камеликом и орелями сложились как-то сами собой. А следом за ними и бродячие фокусники перестали замирать и дичиться, когда кто-либо из старцев надумывал с ними заговорить. В один из вечеров Агаф решился даже продемонстрировать глотание огня, а Сфир показал свой коронный фокус со змеёй, после чего уже «боги» начали смотреть на них с легким испугом и преклонением перед подобными возможностями. Табхаир изо всех сил пытался выведать у Сфира секрет фокуса, но тот оставался верен клятве, данной магголинам. И, поскольку старец настаивал все упрямее, предлагая даже бесценные сапфиры со своих «божественных» одежд, Сфир позволил себе рассердиться, чем очень позабавил Одинга. В итоге, бывший абхаинский бог вылез из кибитки в знак протеста и, чертыхаясь и всех проклиная, брел по дороге пешком. А бывший роа-радоргский конунг и ас вытянулся на лежанке, откуда с величайшим наслаждением поведал Сфиру и Камелику о нескольких своих величайших сражениях. Видимо, в знак благодарности.
Остальные тоже с интересом послушали, но для Камелика это были по-настоящему счастливейшие минуты. Ему, обожавшему всякие страшилки про свирепых роа-радоргов, рассказывал о них не кто-нибудь, а сам радоргский конунг! И то, что кошмарные воины оказались обычными и в чем-то даже милыми людьми, нисколько его не смутило. Слушая, мальчик без конца вскрикивал, хватался то за свои щеки, то за Одингову руку и, тряся её, требовал: «Ну, ну, а дальше-то, что было?!» В конце-концов, он так раззадорил старика, что тот вскочил с лежанки и принялся изображать особо значимые моменты в лицах. Камелик только пискнул от восторга, когда на свет был извлечен клинок конунга, и, прежде чем совсем онеметь, успел попросить Одинга показать, как орель летает. На что Табхаир, вернувшийся к тому времени в кибитку с таким видом, словно его всем миром об этом долго просили, не преминул заметить, что просить о полетах лучше Нафина. Он, дескать, молод, силен, легок, и звания ореля не уронит. Это и решило все дело! Одинг пообещал не только полетать, но и научить Камелика занятной игре, которой увлекался в ту пору, когда сам был примерно тех же лет, что и мальчик.
Нанн и Табхаир, как выяснилось, игру эту тоже знали, только немного с другими правилами. Но, если Нанн легко согласился играть по правилам Одинга, то с Табхаиром без конца возникали проблемы. А после того, как веселую забаву решили перенести с вязкого песка в воздух, старцы начали ссориться каждую минуту.
Нафин с Углетом тоже решили поучаствовать. Нафина объединили с Камеликом, чтобы и мальчик смог поиграть. Но, таская его на руках, Нафин все время отставал, а один раз, в пылу азарта, даже едва не уронил. В результате, проигравший самым первым Табхаир и, чудом уцелевший Камелик бегали внизу – один болея, а другой, давая советы и покрикивая на игроков. А наказанный Нафин трясся в кибитке.
Он вдоволь насмотрелся на игру и, не зная, чем себя еще занять, откинулся на мягкие тюки и прикрыл глаза. Пожалуй, за все время их такого приятного путешествия, выдалась минута для размышлений, и Нафин ухватился за возможность немного подумать о недавних событиях. Что-то в них было такое, что мешало юноше просто сказать себе: «это уже миновало, и меня больше не касается». Если верить Рагору, то на земле ничто просто так не случается. Но, как ни старайся, совершенно невозможно объяснить, почему именно сыновья Правителя орелей, (да и то, не все), должны были пройти сквозь Древние Врата, в полном соответствии с предсказанием, сделанным в незапамятные времена, и для людей?!
Можно было бы, конечно, думать, что Су-Сума и со старцами ошиблась, как с ним, с Нафином. Но, нет! И по всем определениям они подходили, и перстень зажег таки свой луч именно тогда, когда старцы прошли между теми двумя каменными столбами.
Нафин ничего не мог в этом понять.
Он попытался переключиться на другое, но тут же наткнулся на новую загадку. Выходило, что ни найденный перстень, ни, тем более, корона, ничем Последнему помочь не могли. Зачем же было тогда городить все эти немыслимые предания и возлагать на них огромные надежды, если хватило всего-навсего трех храмовых служителей, чтобы обратить жизнь Гара в прах? И если бы не орели, то лежать ему и по сей день на том камне в недоступной пещере.
 К тому же, события запросто могли развиваться совсем не так, как развивались. К примеру, они могли сложиться так, как ожидал Рагор. Нафин слетел бы с гор, встретился бы с кибиткой актеров-ионтахов и спокойно проехался с ними по всем нужным странам, собирая детей Дормата, как плоды с деревьев Кару. И при этом, ни он, ни Рагор даже не догадывались бы о том, что рядом с ними находился какой-то Последний, прихода которого люди оказывается ждут уже несколько тысячелетий!
Нафин хотел было усмехнуться про себя, но тут его словно обожгло! А, что если вся эта история с Дорматом, случившаяся сто лет назад, произошла именно для того, чтобы случилось все то, что не так давно произошло с Гаром?!!! Ведь унесли же для чего-то амиссии неродившихся младенцев орелей именно на землю! Причем, не всех, а только пятерых, четверо из которых должны были впоследствии пройти сквозь Древние Врата, а пятый находился с Гаром с самого его рождения – растил и воспитывал, оберегая от зла и пороков! И, если это так, то он, Нафин, не уклонился от своего пути тогда, в самом начале, а а шел именно той дорогой, которая и была ему определена.
Юноше на мгновение стало нехорошо.
Дурацкая идея! Выходит, и Генульфа изгнали для того, чтобы он основал поселение, в котором родится тот избранный, который в нужный момент соберет пятерых стариков и спасет Последнего! Ведь это Пояс Силы окончательно вернул к жизни Гара. А кого, как не Нафина и в Радоргии, и в Северных землях приняли за того единственного, кто придет за Поясом и станет им владеть по праву?! И, к слову сказать, проклятая реликвия до сих пор у него! Пусть теперь кто-нибудь попробует доказать, что предсказание какого-то там квасира было не о нем, не о Нафине, если и одеть этот Пояс он смог без особых для себя последствий!
Нафин стал раскручивать в голове весь клубок событий с того момента, как спустился на землю, и с нарастающим ужасом понял, что видит перед своим мысленным взором стройную логическую цепочку, из которой невозможно убрать ни одного звена, настолько тесно они связаны между собой. И цепочка эта неумолимо вела дальше и дальше, на Сверкающую Вершину, подтверждая то, что поначалу показалось Нафину дурацкой идеей.
Не случись несчастья с семьей Дормата, не изгнали бы Генульфа. Не изгнали бы Генульфа – не возникло бы поселение. И амиссия не сделала бы предсказания об избранном, если бы Генульф не встретил кочевников и не остался бы дома, вместо того, чтобы лететь искать сыновей Дормата, как и собирался. А, чтобы предсказание не повисло в воздухе пустым звуком, именно Генульфу был оставлен шестой младенец!
Теперь требовалось понять, где седьмой, и какую роль отвели ему? По той записи на плите, которую прочел Тихтольн, получалось, что седьмой явится сам, когда соберутся все шестеро. А поскольку собраться все вместе сыновья Дормата смогут только в Гнездовище, то значит, именно туда этот седьмой и придет...
Мысли Нафина сделали скачок, и заработали в другом направлении.
То-то удивятся поселяне, когда увидят столько Летающих сразу, да еще и таких древних. Интересно, что они тогда скажут?
Юноша вспомнил свои упрямые мечты о том, как перед ним начнут извиняться и признавать свои ошибки. И без особого удивления подумал, что теперь это ему менее всего нужно. Лишь бы все оказались дома, живыми и здоровыми, а в остальном пусть будут какими хотят, даже недоверчивыми и насмешливыми, как прежде.
Нафин блаженно потянулся, представляя свой приход в Гнездовище. Как будет водить старцев по единственной улочке, рассказывая, кто где живет и показывая всякие приспособления, придуманные его отцом. Он невольно улыбнулся, вообразил Табхаира, который непременно захочет вырядиться в свои сверкающие одежды, чтобы произвести впечатление, а Одинг что-нибудь обязательно съязвит по этому поводу. Нанн наверняка не сможет оторвать глаз от бездонного неба и бесконечной гряды скалистых вершин. Углет станет упиваться чистейшим воздухом и простором. Рагор придет в восторг от уклада их жизни... А вечером все рассядутся возле Генульфовой чаши, и рассказам не будет конца!
Перед глазами Нафина, как живые, встали лица поселян, изумленные невероятными чудесами и опасностями, которые пережил их соплеменник. Один поход за Углетом чего стоил! А пираты? А кораблекрушение!
Орель даже нетерпеливо заерзал на лежанке. Скорей бы, ах, скорей бы добраться до дома!
Ему вдруг подумалось, что во встрече с седьмым стариком уж точно нет никакой связи с Гаром. Если, конечно, она не проявится каким-нибудь невероятным образом. Но, каким?
Нафин покосился на свою котомку, в которой лежал Пояс Силы.
Как там Гар говорил? «Еще, по крайней мере, одному…» Уж не седьмому ли? Но, что он станет с этим Поясом делать? Неужели наденет?. Нафину стало обидно. С какой это стати он вот так, за здорово живешь, отдаст бессмертие именно тому сыну Дормата, которого знать не знает? Уж если кто из них и достоин жить вечно, то это...
Мысли юноши запнулись.
А действительно, кто?
Он вдруг с невыразимой нежностью осознал, что любит старцев, как родных. Всех, кроме того, седьмого, которого в глаза не видел!.
В носу внезапно защипало, а под сомкнутыми ресницами стало горячо от подступивших слез.
До сих пор Нафин ни о чем таком никогда не задумывался. Голова была забита иными заботами и переживаниями. Но сейчас, со всей очевидностью, проступила невеселая правда – ведь после того, как старцы доберутся до Сверкающей Вершины, Нафину придется с ними расстаться. И ему было очень горько об этом думать.
«Ничего, ничего, - утешал себя юноша, - я буду прилетать к ним. Что там лету? День? Чуть больше? Тихтольн тем утром помнится, говорил, что долетим мы до Нижнего Города только к ночи... Ерунда! Разве это расстояние? Буду летать на день, на два…, а то и на неделю... Повидаюсь, погощу, и обратно. А пройдет немного времени – снова можно лететь. Вот и получится, что мы не расстанемся».
Он нарочно забалтывал сам себя, чтобы не дать пробиться другой мысли. Мысли о том, что, может быть, ему не к кому будет летать. Что на Сверкающей Вершине стариков, уже исполнивших свою миссию, ждет смерть... Но, нет! Нет, нет и нет! Об этом Нафин не желал думать! Как не желал думать и о том, как на месте Гнездовища обнаружит пустые руины.
«Если бы я только мог, - размышлял он, - если бы только знал наверняка, что с ними ничего не случится, я бы каждого из старцев заставил надеть проклятый Пояс! И пусть живут вечно! Даже тот, седьмой, которого не знаю, но хочу верить, что он похож на своих братьев!.»
На шестой день путники добрались до Тафры. И там решили расстаться.
А случилось все из-за того, что в последние дни пути Рагор придумал для Сфира, Камелика и Агафа коротенькое, но складное представление о том, как луч вырвался из перстня и одарил счастьем маленького мальчика.
- Ты пойми, - пояснял Рагор кривившему рот Табхаиру, - это представление еще сделает наших друзей известными. Сам посуди, тем, кто не был в Заретане, естественно, любопытно будет узнать, как там все прошло. Но от очевидцев они услышат только одно – что чуда не случилось. Что вместо праздника начались аресты, и едва не случился бунт. Что кого-то тайно казнили неизвестно за что, и вот-вот может разразиться новая война с Радоргией. Но разве люди этого ждали? Нет! Они ждали именно чуда! Вот его-то мы и покажем своим представлением.
- Не пойму, зачем ты все это выдумал, - кипятился в ответ Табхаир. – Другие паломники, которые пройдут за нами, все равно расскажут, как все было на самом деле. Да еще и от себя прибавят ужасов каких-нибудь. А уж если, чего доброго, кто-нибудь узнает в Камелике ТОГО САМОГО мальчика, то беды не миновать. Никому не хочется выглядеть глупо. Ты только представь на минуту, какими гордыми шли эти люди ТУДА. С каким высокомерием смотрели они на остающихся! И, что теперь? Возвращаться не солоно хлебавши? Ну, уж нет! Они ухватятся за любую возможность показать, что стали причастны к чему-то значимому, пусть даже и ужасному. И, кстати, чем ужаснее все будет выглядеть в их рассказах, тем лучше. И поверят скорее, и слушать будут, затаив дыхание. Поэтому все те, кто пройдет за нами, раздуют происшедшее на их глазах событие, в котором, скорей всего, они ничего не поняли, до размеров великой легенды, у истоков которой довелось постоять. И Камелика, укравшего у них счастье, просто разорвут, чтобы не крал еще и славу!
- Не разорвут, - уверенно отвечал Рагор, роясь в тайниках своей бывшей кибитки и доставая оттуда всевозможные баночки. – Немного грима, и Камелика никто не узнает, если его вообще хоть кто-то запомнил. А, что касается вымысла и нежелания выглядеть глупо, то на это я тебе вот что скажу: те, кто пошел в Заретан, жаждали чуда еще больше чем те, кто остался. Все они были готовы к тому, что могут оказаться в задних рядах и вообще не попасть под луч, но, тем не менее, шли, растрачивая, может быть, последние сбережения. Как думаешь, зачем? А затем, чтобы проверить, убедиться своими глазами – счастье есть! И именно это мы покажем. Дадим людям выбор: что предпочесть – счастливый исход или трагедию. И, если люди выберут первое, то мы можем считать, что немного помогли Гару, а Храмовника хоть в чем-то, но посрамили…
Табхаир устало махнул рукой.
- Делай, как знаешь, - буркнул он, всем своим видом давая понять, что больше этот вопрос его не занимает.
Однако за каждой репетицией старец внимательно следил, прикрывшись пологом пестрого тента. А в последний вечер перед въездом в Тафру скупо обронил, укладываясь спать:
- Может, ты и прав, Рагор.
И Рагор действительно оказался прав. В Тафре путники сразу же получили этому подтверждение: караванщики, что прошли перед ними, уже успели поведать местному населению о страшных Заретанских событиях. Как и предсказывал Табхаир, история с перстнем обросла кое-какими небылицами. Но бывший абхаинский бог ошибся в их сути. Видимо люди, действительно слишком сильно хотели чуда, поэтому теперь все выглядело так, что боги прислали на землю в облике человека того, кто должен был помочь обрести счастье самым нуждающимся. Он нашел на площади маленького мальчика-сироту и поднял его под луч первым. Свет иссяк, но должен был возродиться вновь, чтобы одарить счастьем следующего. Однако жадный Главный Прорицатель, всегда потакавший богатой знати и торговцам, понял, что теперь-то уж никому из них счастья не видать и велел схватить и мальчика, и того, кто его поднял. Малыша посланник богов спрятал, но сам спастись не успел. Его бросили в темницу, где и казнили тайно и ужасно. А ночью огромная птица прилетела в Заретан и забрала перстень, чтобы недостойные, обладающие властью, не смогли бы им воспользоваться. И Главный Прорицатель поплатился за свое злодейство – конунг роа-радоргов уехал из Заретана в гневе, пригрозив ему войной за самоуправство. Но войны никто не боится, потому что божественного посланника на следующий день после его смерти видели входящим в Заретан под видом простого паломника. И был он с той самой птицей, что забрала перстень. Только теперь она приобрела вид прекрасной девушки…
- Вот это да! – хохотал Рагор, слушая историю в пересказе Сфира, который, в свою очередь, услышал её на улицах. – Фантазия этих людей превзошла даже мою! И до чего же прекрасно все придумано! Вот увидишь, Табхаир, наше представление здесь придется по вкусу. Немного подправить кое-что в сюжете, и успех обеспечен!. Видишь, все-таки я был прав – люди ждали чуда, и только чуда. И сейчас они жаждут узнавать о нем все больше и больше!
Действительно, стоило объявить, что вечером зезжие ионтахи представят событие, случившееся на площади Ваннаанской столицы, как еще засветло возле кибитки собралось, наверное, все население Тафры.
Старцы и Нафин тоже решили посмотреть, ради чего вновь облачились в свои накидки. Они скромно пристроились в самых дальних рядах зрителей, где, не смущая никого своими горбами, смогли спокойно наблюдать за происходящим.
Представление, конечно, не отличалось изысканностью и какой-либо сложностью постановки, но зато Рагор решил использовать все то, что умели Сфир, Агаф и Камелик, и соединил это так, чтобы получилось некое подобие сюжета. Декораций особых не было – только драпировки, нечто, похожее на трон, и корзина с Зивиканой, стоящая в самом центре.
Первым на сцене появлялся Сфир. Он изображал Главного Прорицателя, поэтому лицо его было густо накрашено. Важно усевшись на трон, Сфир громогласно возвещал:
- Час пробил! Великий перстень царя Сона вот-вот начнет одаривать счастьем всех, кому оно нужно! Подходите же все несчастные и обездоленные!
Тут же на сцену, под дружный хохот зрителей, выбегал Сурбус, нацепивший на себя фальшивые драгоценности из реквизита Рагора, и завернувшийся в тяжелый ковер, который должен был символизировать одежду богатого торговца. Он тихонько подсовывал Сфиру-Прорицателю увесистый мешок с монетами и громко причитал при этом, что он и есть самый несчастный и обездоленный, и что ему должно перепасть как можно больше счастья. Сфир важно кивал и прятал мешок под трон.
Следом за Сурбусом на сцене появлялся Камелик. Тоненьким голоском мальчик просил, чтобы луч задел его хотя бы краешком, чтобы дать ему возможность подрасти и самому добывать свое счастье. Но Сфир-Прорицатель отворачивался, делая вид, что ничего не слышит. Встав с трона, он шел к корзине с Зивиканой и снимал с неё крышку, потом доставал свою дудочку и начинал играть. Змея, извиваясь в медлительном танце, поднималась все выше и выше, совершенно завораживая зрителей, а потом вдруг замирала неподвижно и прямо. На голове её сверкал и переливался драгоценный сапфир, любезно пожертвованный Табхаиром. Богач-Сурбус кидался к корзине, отпихнув Камелика. Мальчик падал с горьким плачем, зрители дружно и возмущенно ахали, но тут появлялся Агаф в белой маске и белом балахоне. Изображая посланника богов, он прогонял со сцены Сурбуса, а Камелику говорил:
- Ребенок, знавший только невзгоды, подойди и возьми свое счастье!
С этими словами Агаф изрыгал огонь, который символизировал луч из перстня, а Камелик ловко взбирался по змее, подхватывал сапфир и... исчезал!
Толпа дружно ахала.
Тогда Сфир переставал играть, Зивикана опадала обратно в корзину, а сам он, изображая гнев, бросался на Агафа и, якобы, убивал его, крича:
- Это неправильное чудо! Его не должно было быть!
Затем, над неподвижным телом Сфир торжественно провозглашал:
- Кто не может заплатить за счастье, тот не должен его иметь!
Негодующая толпа зрителей роптала, потрясая кулаками, но он только величественно разводил руки в стороны.
- Теперь только я стану определять, кто достоин быть счастливым!
Однако триумф «Пририцателя» и негодование толпы длились недолго. На сцену выбегал Сурбус, успевший переодеться роа-радоргом. (Правда, в спешке и по неопытности он оделся кое-как – плащ держался на одной пряжке, а рыжие косы, подвязанные к шлему, из-за того, что сам шлем был нацеплен задом-наперед, свисали вдоль носа, почти закрывая глаза. Но зрители на мелкие огрехи внимания не обратили, захваченные представлением. И только старцы, посмеиваясь, указали на это друг другу). Потрясая деревянным мечом, Сурбус накричал на Сфира за то, что тот убил посланника богов без его дозволения, и погнал его со сцены, грозя войной. А на их месте появился Камелик, которого зрители встретили восторженными криками и хлопками. Мальчик вкладывал в руку лежащему Агафу сапфир, и тот оживал.
- Теперь я счастлив, - говорил Камелик, - а ты иди и раздай это счастье другим.
Агаф поворачивался к зрителям.
- Вы хотите счастья? – спрашивал он, и в ответ на громогласное зрительское «да-а-а», поднимал вверх руку с сапфиром. – Тогда станьте, как этот кристалл – так же чисты и благородны! Станьте так же дороги друг другу! И счастье придет само, обходя тех, кто уверен, что вправе его раздавать!
На какое-то мгновение зрители онемели - никогда еще заезжие ионтахи так с ними не разговаривали. А старцы напряглись – что если не поймут и забросают всем, что под руку попадется? Но уже через минуту от опасений не осталось и следа. Зрители буквально взревели от восторга!
- Еще, еще! – кричали они, прося актеров повторить представление с самого начала.
- Молодец, братец! – нагнулся к самому уху Рагора Одинг. – Роа-радорг, правда, не очень хорош, но зато остальное просто здорово!
Но Рагор грустно смотрел на сцену.
- Все-таки, это не Гар, - прошептал он самому себе.
Зрители, меж тем, никак не хотели отпускать актеров. Пришлось им уступить. Сурбус снова побежал переодеваться, Агаф с Камеликом скрылись за кулисой, а Сфир что-то бросил в корзину Зивикане и уселся на трон.
Зрители мгновенно замолчали.
- Ну, нам, я думаю, по второму разу смотреть это не обязательно, - неожиданно произнес стоящий впереди человек в темном, как ночь плаще и накинутом на голову капюшоне.
До сих пор он стоял к старцам и Нафину спиной, а теперь медленно обернулся.
- Мы ведь видели, как всё было на самом деле, и даже больше. Не так ли, мои крылатые недруги?
Старцы попятились.
- Храмовник! – прошипел Одинг.
- Да, это я, - приветливо улыбнулся Заретанский Прорицатель.
Он жестом пригласил орелей следовать за ним, и тут же из толпы стали выбираться три темные фигуры, одетые в такие же плащи с капюшонами.
- Забавное зрелище, - медленно произнес Храмовник, когда они остановились в изрядном отдалении от кибитки и от толпы.
Обернувшись, он какое-то время смотрел на начинающееся представление со странным выражением на лице, и было непонятно, что подразумевалось под «забавным зрелищем» - само представление, или то, как его принимали.
- Удивительно! Эти «дикари» всегда меня поражали своим умением принимать, как должное, условность вымысла, - заметил Храмовник, и стало ясно, что имел в виду он все же последнее.
- Само действо, конечно, до отвращения примитивно, но реакция на него завораживает…
Табхаир нетерпеливо дернул плечом.
- Ты позвал нас сюда, чтобы говорить об этом? – сурово спросил он.
- Разумеется, нет! – Храмовник пробежал взглядом по лицам орелей и улыбнулся еще приветливей. – Вообще-то я не собирался открывать себя. И следом шел с одной-единственной целью – убедиться, что вы покинули страну и мир людей вообще. Не стану скрывать, что даже намеревался всячески этому способствовать, поскольку слишком много весомых разочарований принесло мне короткое знакомство с вами. Но балаган, который вы здесь устроили, показал, что всякое знакомство может оказаться полезным. Всё это, - Храмовник указал на кибитку и зрителей, облепивших её, - подарило мне интересную мысль и огромную надежду! Поэтому, как человек учтивый и любезный, я не мог не открыться, чтобы выразить вам свою признательность.
Он шутливо поклонился, а орели стали недоуменно переглядываться. Три темные фигуры за спиной Храмовника слегка придвинулись.
- Не стоит, - приостановил их движением плеча Храмовник. – Это не люди – они поймут все, что я собираюсь сказать, правильно. И, даже если будут несогласны, все равно сумеют удержать себя в руках... Вот видите, - обратился он к орелям, - я умею быть объективным. И благодарным. Любой «дикарь» на моем месте выдал бы вашу идею за свою и, пожалуй, стяжал бы немалую славу. Но мне подобные дешевые приемы ни к чему. Если помните, я говорил, что славы не жажду – слишком мелко! Мне было необходимо лишь претворить в жизнь свои планы, не опасаясь, что где-нибудь, в самый ответственный момент подкрадется Последний, со своей бессмысленной надеждой на перерождение «дикарей»! Не хочу вспоминать, как жестоко вы разрушили мои планы в самом начале их свершений! Не хочу, потому что взамен мне подарена идея получше. Настолько получше, что я даже начинаю испытывать некоторую ревность – почему же не мне пришло в голову такое гениальное решение всех проблем! Представление! Вымысел, замешанный на условностях и обязательно на крови! «Дикари» это любят. Так что теперь я убью Гара не тайно, а принародно. Ему-то что – он все равно воскреснет, зато люди это запомнят надолго. Да, да, так и надо! У вас все слишком благостно, а «дикарям» нужна жестокость. И немного абсурда, чтобы происходящее казалось особенно значимым. И все! Дело сделано! «Дикари» сами себя загонят в ловушку, потому что им вечно требуется некая великая идея. Я дам сразу все, в полном объеме – идею, мученичество, злодейство... Обязательно нужно будет подмешать немного предательства и напустить побольше тумана на факт воскрешения. Но это детали! Главное, что в этот раз промаха не будет. Благодаря вашему вмешательству необходимость в спешке отпала. Для вечности год или десять лет всего лишь мгновение, но мне они дадут возможность хорошенько подготовиться. Сочинить добротный сценарий, подготовить статистов...
- Зачем ты нам все это говоришь? – перебил Нафин. – Хочешь, чтобы мы вернулись к Гару и заставили его снова тебя бояться?
Храмовник стрельнул в его сторону глазами и вдруг разозлился.
- А затем, - прошипел он, - чтобы ты, мой не в меру сообразительный недруг, наконец, понял, что прав здесь только я! Какое бы пророчество ни привело вас на землю, оно в конечном итоге сыграло на руку мне! И знаете почему? Потому что бескрылые – не ваше поле деятельности. И, хотя мои знания и возможности неизмеримо выше их знаний и возможностей вместе взятых, вынужден с прискорбием признать, что мы все же от одного корня. Зато вы совсем другое дело. Для людей вы чужаки, инородцы, таинственное племя, к которому нужно относиться с опаской. Как, впрочем, и ко всем остальным, вроде вас. Здесь, в лучшем случае, вы можете быть только богами или демонами. Да и то, лишь для того, чтобы «дикари» могли упрочить свою власть и оправдать творимые злодейства. «Своими» для них вам не стать никогда, даже если, как Рагор, объявите крылья, растущие за вашими плечами, ненастоящими. Вы так и будете беспомощно и пугливо блуждать по земным дорогам, довольствуяст случайным успехом. Тогда как я свой путь вижу ясно и четко, и имею все возможности пройти по нему, не встречая преград. Даже вы мне больше не помеха. Можете вернуться к Гару, чтобы предупредить его; можете продолжать колесить со своим представлением и дальше; можете вернуться туда, откуда пришли и «воскреснуть», подобно Гару, богами или демонами. Но мой вам совет – возвращайтесь поскорее к своему крылатому племени. Так будет лучше для всех. Тем более, что нужда в разрозненных божках скоро отпадет.
 Храмовник еще раз обвел глазами лица орелей и усмехнулся.
- Чувствуете, я даже не пытаюсь подслушивать ваши мысли. А знаете, почему? Потому что смущение на ваших лицах говорит много больше. Рад нашему взаимопониманию. Но иначе ведь и быть не могло, не так ли? Все-таки вы – Летающие, а я, как ни крути, единственный истинно Знающий... Если, конечно, не считать Гара.
С этими словами Храмовник любезно поклонился, сделал знак своим спутникам и, спустя мгновение, растворился вместе с ними в ночи.
Старцы и Нафин переглянулись в полном молчании.
- Как вы думаете, зачем он нам все это сказал? – спросил Углет, будучи не в силах выносить повисшую тишину.
- Да уж, точно не затем, чтобы порадовать, - ответил Одинг и сплюнул в сердцах. – Побахвалиться захотел. Расплатиться за своё унижение. Вот, мол, я – ловкий, умелый и Знающий. А вы, дурачье, что ни сделаете – всё невпопад!
- Нет, он не о том говорил. Мне показалось, он намекнул, что мы с ним в чем-то равны, хотя и из другого племени. А еще, помнишь, он говорил что-то о «других, вроде нас». Интересно, кого он имел в виду?
- Не знаю! – огрызнулся Одинг. – Что ты всё меня расспрашиваешь?! Спроси, вон, Табхаира – этот всегда все знает...


Продолжение:http://proza.ru/2010/02/09/1628