день моей смерти

День моей смерти.

        Когда я понял, что сегодня умру, было где-то около одиннадцати часов утра. Минут через пятнадцать после разговора с шефом. Самый разгар рабочего дня в нашей конторе. Это ощущение проникло в меня, пронзило, или накрыло, как угодно можно сказать. И осталось, вот что самое противное.
         22 31 Бум Бум 22 31 Бум Бум – стучало в голове. Я догадался, речь идет о времени смерти. МОЕЙ. Стало так страшно как никогда. Это был страх перед неотвратимым. Я знал – деваться некуда, избежать этого невозможно, все произойдет сегодня в 22 часа 31 минуту по московскому времени, поезд летит под откос и с него не соскочить. Заломило позвоночник, это всегда со мной бывает, когда нервничаю.
         Надо сказать, что я, в общем-то, человек не склонный ко всяким там предчувствиям. Должность у меня, правда, нервная – руководитель программы на региональном телеканале, но казусов с психикой не случалось. Поэтому не стоило и пытаться заглушить это чувство, убедить себя, дескать, устал, переутомился, показалось, забудь.  Нет, не показалось.
        Кто же может меня убить? В том, что мой уход из этого мира не будет добровольным, я не сомневался.
         Вокруг меня ходили разные люди, мои коллеги по работе, что-то спрашивали, обсуждали производственные и непроизводственные вопросы, и каждый из них казался убийцей.
         Вошел Рома Романцов, мой заместитель. Может он надеется занять мое место? Но ведь его могут и не назначить. Хотя… Романцова не стоит сбрасывать со счетов.
        Затем появилась Света Кириенко, работает в программе со дня основания, еще меня учила работать. Амбиций нет, зато есть муж. Вдруг он приревнует? Она у нас единственная женщина в отделе, не каждый муж сможет  к этому спокойно отнестись.
          По местной связи позвонила Аллочка, корреспондент службы радионовостей. Завтра прессуха в Роспотребнадзоре, просит ее подвезти. Зачем это она спросила, не я ли туда поеду? Впрочем, это уж слишком. Ну, спросила и спросила.  Соберись, Глеб, соберись, сказал я себе, попробуй сосредоточиться.
         Да как тут сосредоточиться, если постоянно ходят! Вот Игорь Иванович, старший телеоператор, кстати, у него сегодня день рождения. Ближе к вечеру планируется по этому поводу пьянка. Сам по себе  Игорь Иванович вряд ли представляет угрозу. Но ведь чего не бывает по пьяному делу?! Может там все и случится? Опять  же вряд ли. Неужели мы до пол одиннадцатого будем куролесить?
        Мысли путались, и, наконец, возникла потребность систематизировать подозрения.
         Во-первых, убить меня не так то просто. Тем более я знаю, когда это случится, с точностью до минуты. Мой убийца – скорее всего, мужчина, умеющий обращаться с оружием. Например, бывший офицер. А у нас в фирме таких трое. Вышеупомянутые Игорь Иванович и Романцов, плюс Роман Каплуновский, еще один телеоператор. Да и Светкин муж тоже на роль палача подойдет.
         Во-вторых, кому это выгодно? Я не миллионер, позариться не на что. Скорее всего, кого-то я обидел. Да, уверен, дело именно в этом. Таких людей мне кажется немало. Даже не стоит и пытаться вычислить.
        В таких хаотичных, а иногда логичных размышлениях прошло часа четыре. Я отсмотрел программу перед выходом в эфир, забыл пообедать, зачем-то позвонил в пресс-службу МЧС, потом скучно резал колбасу, помогал Игорю Ивановичу накрыть стол. Потом пил водку, как всегда меньше всех, а сегодня еще меньше (не хочу умирать пьяным), глядел на своих коллег и думал, неужели кто-то из них?

          Алиби. У них есть алиби. 22 часа 31 минута. В это время все они будут дома. С мужьями и женами. И я тоже должен быть дома. С женой и маленькой дочкой, пяти месяцев от роду. Наташа? Да не может быть.

           Водка кончилась в седьмом часу. За добавкой решили не бегать. Потихонечку разошлись по домам. Я домой не поехал. Жене сказал, что завтра очень ранняя съемка, и побрел к себе в коммуналку. Есть у меня комната, там я жил до женитьбы. С Северного района, где мы обитаем с женой очень трудно добираться, а мое холостяцкое жилье в пятнадцати минутах ходьбы от офиса. Так что Наташа конечно хмыкнула недовольно, но вроде поверила.
          И зачем я это делаю, ведь все равно конец. Но я не мог иначе. Не мог даже и подумать, что Наташа меня убьет. Пусть лучше это сделают соседи по коммуналке.

        Бежать. Бежать куда глаза глядят. Я уже не мог справляться с нервами. Страх как озноб, волнами, прокатывался по всему телу. Разве эта комната – надежное убежище? Это западня, если он войдет в дверь, куда я денусь? Четвертый этаж, под окном никаких деревьев, не зацепишься, если выпрыгнешь, только троллейбусные провода под напряжением. Бежать, бежать отсюда.

          Где я провел последние полчаса своей жизни, помню очень смутно. Какой-то шестнадцатиэтажный дом, рядом лес и кусты. Я сижу в этих кустах и жду.
         - Глеб, что это ты тут делаешь? Оборачиваюсь. Аллочка. Оказывается я прятался спиной к пешеходной дорожке. Вот дурак. А она что тут делает?
          - А я к подруге ходила в гости, вот, домой иду! Она смотрит на меня пристально, без улыбки, ее слова звучат глухо и страшно.
          Я начинаю задыхаться. Давясь словами, произношу два слова, те самые два слова которые бьются в моем мозгу.
         - Сколько времени?  Лишнее. Я итак знал ответ.
         - Двадцать два часа тридцать одна минута. Сказала она, и ровно через мгновенье после этих слов я нанес ей первый удар.

        Меня лечат очень хорошие врачи. Воронежская областная психбольница, в народе известная как Тенек, не такое уж и страшное место. Сергей Витальевич, главный врач так вообще умница и душка. Мы с ним часто беседуем, он мне открыл формулу счастья.
       - Глебушка, дорогой – говорит он – все хорошее надо воспринимать ассоциативно, а все плохое диссоциативно. Ты устал, у тебя был тяжелый год, женился (а для мужчины это стресс), родилась дочка и прочее и прочее. А ты тем более из тех людей, которые постоянно из-за чего-нибудь переживают.
           Ах, Сергей Витальевич, зачем вы меня мучаете? Я прихожу в палату, дверь за мной запирается, но я не ложусь на койку, а часами хожу из угла в угол. Мне опять страшно. И еще больно. Я никогда не думал, что душа может болеть. Не в переносном смысле, а в прямом.
          Нет, меня не мучает совесть. Хотя если так дело пойдет и дальше начнет мучить. Одна мысль, всего одна мысль заставляет все быстрее и быстрее метаться по палате, просыпаться ночью от собственного крика, часами смотреть в зарешеченное окно. Неужели она и в самом деле шла от подруги? НЕУЖЕЛИ МЕНЯ И В САМОМ ДЕЛЕ НИКТО НЕ СОБИРАЛСЯ УБИВАТЬ?