Жизнь простого человека. черновик повести

                Глава 1.
Осенний теплый день подходил к концу. Окраина небольшого хутора утопала в пожаре золотых садов. Вокруг истома усталости ложилась. Ночь принесет покой и сон после напряжения дня и непосильной работы в поле. Телега со скрипом въезжала в большой крестьянский двор. Из дома высыпала малышня, встречали старших с поля. Возница, судя по осанке и походке, был хозяином этого большого семейства. Окинул суровым взглядом малышню, они притихли сразу. Но искорки и затаенная улыбка в глазах, выдавала его радость вида малышни. И те, поняв, что отец им рад, враз наполнили двор своим гомоном, визгом, жалобами. Метались под ногами лошадей, пытались запрыгнуть на телегу, тянули руки к матери. Она с улыбкой восседала на мешках с зерном, и дотянутся до её рук, детвора не могла.
- Петро, подсади младшаю Шуру ко мне, вишь в стороне хоронится, мабуть забижали Ванька с Ольгой! – певучи, с украинско-русским говором, проговорила женщина. И тут же с угрозой прикрикнула: - Фроська, Манька куда на телегу претесь, щас подолы в колеса вступятся, попы потом надеру!!!
Петр, мужик справный, лет пятидесяти, лицо округлое и доброе, хотя и напускает на себя строгость, больше для порядка, что бы детвора боялась. Подхватил Шуру, девочку лет пяти и чмокнул её в щеку. Та молча обвила руками его сильную шею и уткнулась в плечо, вся зардевшись от радости и робости одновременно.
- Тятя, мне Ванька с Ольгой яблок не давали… Сами лопали! – тихо прошептала она отцу на ухо. Но виновцы уже почуяли беду, и растворились в дальних углах двора. Широкой ладонью, отец погладил дочь по головке и еще раз поцеловал её в щеку. Она была самой младшей в его большом семействе и как две капли воды походила лицом на отца! Любил её он очень, и жалел больше всех. Ведь родилась она в суровом 1919 году. Тяжелыми были роды у жены, у Евдокии, и время было тяжелым. Безвластие на хуторах, банды мародеров шлялись в округе. Да и сейчас еще не было спокойствия. Банды разогнали, землю раздали, но с 20 года стали весь урожай отбирать, чудным словом оправдывались «продразвёрстка» - поди, пойми его.
Благо семья была большой. По силам было самим всю землю обрабатывать. Была и молотилка паровая своя, еще в 20 году купили для всех, когда поспокойней стало на хуторах. И трактор «Фордзон» прикупили на следующий год. Старшие сыновья, их четверо,  и дочери, их трое, уже выросли и своими семьями обзавелись, но работали все вместе, так сподручней было и опять же, успевалось всё в срок. Вот и сегодня последний надел смолотили и разъехались по своим хуторам, подсобили бате и на том спасибо. Теперь бы припрятать часть урожая и можно зиму зимовать спокойно. С такими мыслями, проехав по широкому двору к амбару, Петр Сергеевич остановил телегу. Опустил Шуру на землю, помог супруге слезть. Игриво шлепнул её по ляжкам. Ей было сорок с небольшим. Всё еще была видной женщиной. Красавица. Рожала часто, дети все здоровы были и крепки, прав был батька, когда посватал её у своих знакомых для старшего сына. Петр как увидел её на смотринах, так и не смог уже забыть. Пришлась она ему сразу по душе. И красотой своей и милостью души. Да и покорностью своей тоже была ему по нраву. И он это ценил всегда. С любых ярмарок привозил ей гостинцы на зависть всем в округе. Жили в достатке. Трудились все: от мала до велика. До войны справил большой дом, пока дети были малы нанимал работников сезонных. Сам с ними наравне все делал, да еще и помогать успевал другим. Грянула война, что б ей пусто было, потом две революции прошли. Все эти трудности семьи коснулись. Но сдюжили. И гражданскую войну пережили. Крестьянским чутьем понимал, что не нужно это ему, но принял и новую власть. И вроде бы налаживаться стало, отряды продразверстки вначале справедливо брали, давали возможность жить всем. Но года три назад новый председатель Комбеда (комитета бедноты) стал больше себе брать. Вот и приходится теперь думать, где прятать часть урожая, что бы семья могла не голодно прожить до следующего сбора урожая.
- Я разгружу пока мешки, сейчас Семен и Павел вернуться верхами, а ты нам ужин накрой, Дуся! – строгим тоном начиная говорить, на имени споткнулся ласковостью. Жена улыбнулась в ответ и подхватив Шуру пошла в дом, раскачивая подол широкой юбки бедрами. Петр залюбовался ней опять. – «Хороша!» - подумал он и взялся за мешки.
С улицы слышен был топот копыт лошадей. Ворота он не закрывал: «Старшие сыновья едут уже. Быстро они обернулись! Спешились у ворот, за поводья завели и повели в конюшню - значит с ночевкой!» - радостно подумал Петр Сергеевич, невольно любуясь своими старшими сыновьями. Справные, черноволосые, лицом в мать, а статью его уже перещеголяли... Погодки они, Семен первенец, Павел на следующий год родился. Уж им за двадцать обоим, женились, но пока внуков не подарили, время смутное сейчас. Еще успеют.
Семен, войдя во двор, отдав поводья Павлу, направился к отцу. Молча и легко подхватил мешок и понес в амбар. Павел завел лошадей, задал им овса и налил воды и тоже вышел помогать. Отец, как завороженный наблюдал за ними. Потом спохватился и тоже принялся таскать мешки. Урожай был хорошим, богатым. Пшеница уродилась, горох, рожь. Будет чем и скотину кормить и самим не голодать. Еще когда началась продразвёрстка, они на семейном сходе порешили выкопать в огороде, что при отцовском доме был, большой погреб и сделать там хранилище для зерна. Все получилось. А вход в погреб, прикрыли стогом сена, не сразу и найдешь его. И так каждый год этот стог в огороде делали и рядом еще пару, для отвлечения от поисков. И надо сказать решение было верное, спасал не раз от полного разорения этот скрытый погреб. Предыдущую осень выгребли все, даже семенное зерно забрали. Зимовали скромно, что бы не злобить хуторян-соседей. У них тоже все выгребали. Многие голодали. Петр Сергеевич помогал как мог, но люди не всегда это понимали.
- Вот и закончили! Мать, как там с ужином? Сыны с ночевкой будут сегодня! – напускногрубовато крикнул Петр Сергеевич в дом. Сыновья улыбнулись, они его хорошо знали. Он в матери души не чаял. – Слей мне воды, Павлуха, обмоюсь! Загоняли вы меня сегодня, староват я стал уже! – лукаво щурясь, усмехаясь уголками губ, сказал братьям. Пусть понимают, что это похвала для них. Снял рубаху и прошел к колодцу. Вечер был хорошим и теплым. Павел зачерпнул кадку воды и стал ждать команды. Отец снял и штаны, остался в исподнем.
- Давай, Павлуха! – сын окатил отца из кадки, с головы до ног. Тот крякнул, замахал руками, растирая разгоряченное тело. Студеность колодезной воды, её родниковая свежесть сразу сняла всю усталость, даря ему чувство приподнятости над миром и жизнью… Семен тоже уже снимал рубаху и штаны. Младший из сыновей, семилетний Иван, тоже снимал рубаху и с опаской поглядывал на старших братьёв, вдруг не допустят до забавы…  Но Павел уже помаргивал ему и призывал стать в круг с отцом и старшим братом. А сам тем временем набрал через «журавль» воды и наполнил деревянную кадку новой порцией ледяной воды… Иван скинул рубаху и портки остался голышом, Фрося и Маша с визгом убежали в дом, поняв, что и их могут окатить из кадушки водой. Мать из окна смотрела на сыновей и отца… В душе благодарила Бога, что жизнь ей подарила такое счастье: мужа, детей….
- Давай, Павлуха! – теперь команду дал Семен. И Павел окатил всех сразу…. Иван так взвыл, что огромный кобель Клык, до селя мирно дремавший в своей будке у ворот, и совершенно не обращавший внимание на входящих во двор, выскочил из будки и кинулся к воротам с громким лаем. А Ванька продолжал орать. Его белобрысые, льняные волосики вздыбились, глаза округлились, тельце сжалось. Похоже он не ожидал, что такая интересная забава как, обливание водой, ему придется не по душе… Но его уже держал Семен и Павел опять окатил его…. Что тут началось….
- Тятя, тятя, спаси меня!!! Они меня утопят! Тятя! Мама! Они меня собрались утопить!!! – орал босяк, взывая то к отцу, то к матери… Сестры из окна смеялись, мать тоже улыбалась, но с жалостью. Отец смотрел сурово. И лишь одна Шурочка стояла на крыльце и плакала, ей было жалко братца и она уже забыла обиды на него. Отец заметил это и жалость к ней шевельнулась в сердце.
- Семен! Отпусти Ивана, он больше сестру забижать не будет! – строго сказал Петр Сергеевич. – Давайте ужинать! Мать у тебя всё готово?
- Сiдайте, вже все готово! Поснiдайте, чем Бог послал! – откликнулась мать с веселою улыбкой из окна, продолжая любоваться отцом и сыновьями. Иван ухватил свои портки, весь сине-белый от забавы старших, стал торопливо одеваться. Губы его тряслись, замерз бедняга, но глаза искрились радостью – обиды не было, был лишь испуг от неожиданно холодной воды. Так путаясь в штанах, в рубахе торопился догнать старших, которые уже поднимались на широкое крыльцо и входили в отчий дом. Пройдя через сени, вошли в столовую. Все дружно наложили крест на образа, заботливо развешанные в красном углу большой горницы над обеденным столом. Дом был большим, состоял из шести комнат. Ванька наспех крестясь, глазами уже занимал своё место за столом.
На столе стоял чугунок с картошкой, свежие овощи лежали в большой миске, нарезанное сало, большой каравай домашнего хлеба и четверть, с наполовину наполненной, мутным самогоном. Братья подошли к столу, но сесть не решались, ждали отца. Таков порядок был в семье. Петр Сергеевич неспешно и сурово оглядел стол. Пусть небогат был ужин, но сытен. Пройдя во главу стола, под образа, он сел. И взглядом разрешил домашним занимать свои места. Старшие сыновья сели по обе руки отца, подтверждая свою опору ему в дальнейшей жизни. Младшие дети расположились по возрасту на длинной лавке: Фрося, Маша, Ольга, Шура. Ваня сел на стороне мужчин, возле Семена. Отец выждал паузу и позвал мать:
- Дуся! Давай к столу, картошка стынет! – взял четверть и разлил по стопкам самогон. – Давайте сыновья за окончание работ выпьем! Теперь бы сохранить все до весны. Балакают, что отрядам продразвёрстки дано указание стрелять, если не будут отдавать хуторяне хлеб. Мы еще не спрятали урожай, надо бы завтра к вечеру собраться всем и все перенести в тот погреб, что под стогом сделали. Думаю и в этот год пронесет, не отберут всё. Мы и так много отдаем, хиба воны не розумиють….
Все выпили, батька достал первую картошку и на ладонях начал студить её. Остальные по очереди достали и себе картошку. Матушка нарезала всем по большому ломтю хлеба, перекинула расшитое полотенце через плечо и присела у края стола, как квочка, оглядывая своих цыплят, что бы всем достался ужин. Ванька с Шурой опять устроили возню за шмат сала. Малышка уже надула обиженные губы, глаза потупив, полные слез. «Обидчива растет. Трудно ей по жизни будет» - думалось Евдокии Александровне и молча стеганула Ивана полотенцем. Иван зыркнул на Шуру, но сало отдал. К разговору не прислушивалась, не бабье это дело обсуждать дела мужские. Её забота сытость и ухоженность детей, порядок в доме и что бы Петр Сергеевич был рад ей. Что еще надо женщине в жизни!
За окном смеркалось, сумерки вползли в дом. Евдокия Александровна зажгла лучину. Скоро спать. С улицы доносился приближающийся топот скачущей лошади. Клык зашелся лаем. В ворота громко постучали.
- Кого это нелегкая принесла? – встревожено спросил сам у себя Петр Сергеевич. – Пойду, посмотрю!
- Мы с тобой! – сказал Семен. И оба поднялись за отцом. Торопливо выйдя во двор, Петр Сергеевич прикрикнул на Клыка, тот сразу успокоился при виде хозяина. Пройдя к воротам, громко спросил:
- Кого нелегкая носит по ночам?
- Петр Сергеевич, это я! Кирилл Овражный! Меня тятя послал к вам! – Петр Сергеевич узнал сына своего дружка старого, он на свадьбе был дружком. И так всю жизнь и дружили семьями. Хутор был у него Овражным, так по фамилии и назвали. Открыв калитку вышел на улицу к Кириллу. Тот был взмыленный и лошадь похрапывала, видать гнал во весь опор её.
- Что батька передать сказал?
- Большой отряд продразверстки идет к вам на хутор, с ними чекисты едут! Все пьяные, злые! Вы бы уходили все, от греха! – едва переводя дух, выпалил Кирилл.
- Ясно! Батьке поклон передай за заботу! Скачи домой! А далеко отряд?
- Нет! В верстах двух от вас! Шибко пьяные, песни горланят! Они уже Заиченки проехали, я слышал стрельбу там, не знаю в кого стреляли, мабуть в собак! Я навпростец, полем гнал… - разворачивая гнедого коня, ответил Кирилл. – Прощавайте! – он погнал коня в  поле.
- Так сынки, давайте быстро берите лошадей и по домам! Я сам их встречу! Мать с детьми схоронятся в погребе! Авось пронесет! Может самогонкой откуплюсь! Давайте, хлопцы худко!!! – быстро распорядился он, входя во двор и закрывая калитку.
- Тять? Мы с тобой останемся! – сказал Павел и глянул на Семена, ища в нем поддержку. Тот кивнул и приосанился.
- Это не шутки! Пьяные чекисты могут такого натворить!!! Мне сподручней самому будет с ними балакать! – быстро направляясь в дом, ответил он. – Дуся!!! Быстро собирай детей  и в погреб, в стог прячьтесь. Отряд идет!
Мать вся побелела, это даже при лучине было видно. Она не могла пошевельнуться. Фрося и Маня быстро вскочили и стали одевать Шурочку. Ванька смотрел непонимающе, но тоже побежал одеваться.
- Дуся!!! – громко крикнул отец. – Собирай детей и быстрей в погреб!!! БЫСТРЕЙ!!!
Наконец мать шевельнулась, в глазах появилась решимость и она подхватила маленькую Шуру. Прижала её к себе, обвела взглядом горницу, молча кивнула детям и пошла на выход. Младшие двинулись за ней. Она прошла до выхода из столовой и остановилась возле мужа. В глазах застыл ужас и безысходность подчинения, она остановилась.
- Петро вы не лезьте на рожон, пусть все забирают. Как ни будь зиму проживём. Ты береги себя и сыновей!!! Прошлый год они в Крыничном убили всех собак дворовых. Может Клыка отпустить, жаль кобеля… - пытаясь заглянуть Петру Сергеевичу в глаза, взволнована проговорила Евдокия. Супруг приобнял её и подтолкнул на выход из горницы.
- Запрячьтесь в подвале под стогом и ждите, пока я вас сам не позову. Что бы не случилось, не выходите… Я сам за вами приду. Если нас заберут с собой чекисты, то дождитесь утра и потом возвращайтесь в дом. Амбар полный зерна, не успели спрятать, я думаю они это поймут и быстро уйдут. Всё будет хорошо! – стараясь показать своё спокойствие, проговорил Петр Сергеевич и отвёл взгляд, не выдержав её немого вопроса, что будет с ним и с сыновьями. – Скорее уходите, они скоро будут здесь.